Современный зарубежный детектив-15. Книги 1-16

Глава 1. Письмо из Каира

Париж в тот день был таким, каким он бывает только в кино – серым, мокрым, с запахом мокрого асфальта, свежесваренного кофе и чужих секретов. Дождь стучал по окнам, как надоедливый стук пальцев по столу – не громко, но так, что отвлечься невозможно. Жюльен Бельфонтен сидел у окна своей квартиры на улице Риволи, в пижаме, с бокалом абсента и письмом, которое пришло три дня назад, но он всё не решался его открыть. Не потому, что боялся. Просто знал: как только откроет – снова начнётся. Снова – беготня, вопросы, ложь, трупы, женщины с холодными глазами и мужчины с тёплыми деньгами. А он… хотел просто сидеть. Пить. Смотреть на дождь. Думать ни о чём.

Но письмо лежало на столе. Толстое. На плотной бумаге. С гербовой печатью. И почерком, который он узнал бы даже с закрытыми глазами – ровный, чуть наклонный, с заглавными буквами, как будто каждое слово – приказ.

Он вздохнул. Отпил абсента. Разорвал конверт.

«Жюльен,Если ты это читаешь – значит, ты всё ещё жив. Рада за тебя.Я – нет. Почти.В Каире пропала графиня де Монвель. Официально – сбежала с любовником. Неофициально – её убили. Или похитили. Или… она сама всё устроила.Но все молчат. Все врут. Все боятся.Только ты умеешь слышать правду там, где другие слышат только шум.Приезжай. Ты нужен.– Клод»

Он перечитал письмо три раза. Потом – ещё раз. Потом – отложил. Налил ещё абсента. Посмотрел на дождь.

Клод. Клод Леруа. Его старый друг. Его старый грех. Его старая боль. Они не виделись семь лет. С тех пор, как всё закончилось. С тех пор, как она уехала. С тех пор, как он… перестал быть собой.

Он знал: если Клод пишет – значит, дело серьёзное. Значит, кто-то мёртв. Или скоро будет. Значит, снова – ложь. Снова – игра. Снова – он.

Он встал. Подошёл к шкафу. Достал чемодан. Открыл. Положил внутрь трость. Пиджак. Рубашки. Бритву. И… бутылку абсента. На всякий случай.

Он не собирался расследовать. Он собирался… посмотреть. Посидеть в тени пальм. Попить кофе. Послушать музыку. Может быть, даже – забыть.

Но он знал: не получится. Потому что в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает. Особенно когда убийца – умный. Очень умный. И оставляет след. Не один. А целую историю.

Поезд до Марселя шёл всю ночь. Жюльен не спал. Он смотрел в окно. На мелькающие огни деревень. На тёмные поля. На реки, похожие на чёрные ленты. Он думал о графине. О Клод. О себе. О том, почему он всё ещё это делает. Почему не уехал в деревню. Почему не завёл собаку. Почему не женился на тихой женщине, которая пекла бы ему пироги и не задавала бы лишних вопросов.

Потому что он… не умеет быть тихим. Не умеет быть счастливым. Не умеет… быть никем.

Он – Жюльен Бельфонтен. Следователь. Циник. Меланхолик. Человек, который знает: когда все лгут – правда прячется в деталях.

И он… умеет их находить.

Пароход до Александрии отплыл в семь утра. Жюльен стоял на палубе, с бокалом кофе и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Графиня де Монвель.Настоящее имя – Изабель д’Орси.Возраст – 38 лет.Вдова. Бездетна. Богата. Опасна.Последнее место – Каир. Отель «Нил Палас».Пропала – три дня назад.Последний, кто её видел – горничная. Сказала: «Она улыбалась. Как будто знала, что умрёт».

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Ты где-то здесь, – прошептал он. – И я… тебя найду.

Каир встретил его жарой. Такой жарой, что воздух дрожал, как будто море переехало на сушу. Такой жарой, что даже пыль казалась жидкой. Жюльен вышел из такси перед отелем «Нил Палас» – роскошным, с колоннами, с пальмами, с фонтанами, с привратниками в белых перчатках и глазами, которые видели слишком много.

– Месье Бельфонтен? – спросил портье, низко кланяясь. – Вас ждут.

– Кто?

– Мадам Леруа. Она… в холле.

Он вошёл. Холл был огромным. С мрамором. С хрусталём. С коврами, которые стоили больше, чем его квартира. В центре – Клод.

Она не изменилась. Та же прямая спина. Те же холодные глаза. То же платье цвета увядшей розы. Только волосы – чуть седее. И взгляд – чуть усталее.

– Жюльен, – сказала она, не вставая. – Ты… выглядишь как человек, который не спал неделю.

– А ты – как человек, который не спит уже семь лет, – ответил он, садясь напротив.

Она улыбнулась. Не тепло. Не дружелюбно. С вызовом.

– Ты всё ещё умеешь видеть.

– Я всё ещё умею… молчать. Расскажи. Что случилось с графиней?

Клод оглянулась. Понизила голос.

– Она… исчезла. Три дня назад. Утром. Её горничная вошла в номер – а её нет. Только… беспорядок. И запах. Сладкий. Как от опиума.

– Тело?

– Нет. Только… кровь. На ковре. Мало. Но… достаточно.

– Кто видел её последним?

– Горничная. Сказала: «Она улыбалась. Как будто знала, что умрёт».

– А кто должен был её убить?

– Все. – Клод посмотрела на него. – Муж. Археолог. Танцовщица. Дипломат. Писатель. Все – хотели её смерти. Все – боялись её. Все – лгут.

– Почему ты не обратилась в полицию?

– Потому что… это не их дело. Это – наше. Ты… понимаешь?

Он кивнул. Потому что понимал. Потому что знал: в таких делах – официальные органы только мешают. Особенно когда замешаны деньги. Титулы. И… древние проклятия.

– Где её номер?

– На третьем этаже. Номер 307. Я… сохранила всё. Как было.

– Хорошо. Покажи мне.

Они поднялись на лифте. Молча. Как два человека, которые знают: слова – лишние. Особенно когда рядом – смерть.

Номер 307 был заперт. Клод достала ключ. Открыла. Вошла первой.

Жюльен последовал за ней.

Комната была… странной. Роскошной. С балдахином. С зеркалами. С коврами. Но… с беспорядком. Стол – перевёрнут. Стул – сломан. Кровать – не заправлена. На полу – пятно крови. На зеркале – надпись губной помадой: «Он вернулся».

– Чья помада? – спросил Жюльен.

– Не её. У неё была тёмно-красная. Эта – алого оттенка. Как у… танцовщицы.

– Танцовщицы?

– Да. Зовут её Лейла. Танцует в кабаре «Сфинкс». Графиня обещала ей сцену в Париже. Потом… передумала.

Жюльен подошёл к зеркалу. Потрогал надпись. Свежая. Не стёрта.

– «Он вернулся»… Кто – он?

– Не знаю. Но… кто-то знает.

Жюльен подошёл к кровати. Наклонился. Под кроватью – мужской платок. С инициалами «А.Д.».

– Кто это?

– Арман де Вилье. Её муж. Женился на ней ради титула. Она – ради денег. Классика.

– А где он сейчас?

– В номере. Пьёт. Плачет. Говорит, что любил её.

– А ты веришь?

– Нет. Но… он не убивал. Он… трус.

Жюльен подошёл к столу. Там – бокал. С остатками вина. Он понюхал. Сладкий запах. Опиум.

– Она пила это?

– Нет. Она пила воду. У неё болел желудок.

– Значит – бокал не её. Но… она его выпила. Почему?

– Потому что кто-то… подменил бокалы.

– Кто стоял рядом?

– Муж. И… писатель.

– Писатель?

– Да. Зовут его Антуан Морель. Влюблён в неё. Но она… смеялась над его романом.

Жюльен поставил бокал обратно. Подошёл к окну. Закрыто. Заперто изнутри. Никаких следов взлома. Никаких отпечатков. Только… пыль. Тонкая, почти невидимая.

– А амулет?

– На столе. Рядом с бокалом.

Жюльен подошёл к столу. Взял амулет. Маленький. Из золота. С иероглифами.

– Что это значит?

– Не знаю. Но… кто-то знает.

Жюльен положил амулет в карман. Посмотрел на Клод.

– Я займусь этим. Но при одном условии.

– Каком?

– Вы не вмешиваетесь. До самого конца. Даже если вам покажется, что я сошёл с ума. Даже если я буду задавать странные вопросы. Даже если я… кого-то обвиню.

Клод кивнула.

– Согласна. Ты – главный. До самого конца.

Они пожали руки. Коротко. Деловито. Как два человека, заключившие сделку с дьяволом.

Жюльен вышел из номера. Прошёл по коридору. Спустился в холл. Сел в кресло. Заказал кофе. Посмотрел на людей.

Они были… разные. Богатые. Бедные. Молодые. Старые. Но у всех – один взгляд. Взгляд человека, который что-то скрывает.

Он знал: убийца – среди них. Один из пятерых. Или… шестой. Кто-то, кого он ещё не видел.

Он достал блокнот. Написал:

Подозреваемые:

Арман де Вилье – муж. Мотив: развод, деньги, страх разоблачения.Английский археолог – мотив: проклятая статуя, шантаж.Лейла – танцовщица. Мотив: месть, разбитые мечты.Французский дипломат – мотив: связь с фашистами.Антуан Морель – писатель. Мотив: любовь, унижение.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море. На пальмы. На небо.

– Кто ты? – спросил он вслух. – Кто ты, убийца?

Ветер не ответил. Только шепнул что-то на арабском.

Или… ему показалось.

Вечером он сидел в холле, с бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Детали: – Надпись на зеркале – не её помада.– Платок под кроватью – с инициалами мужа.– Бокал с опиумом – не её.– Амулет с иероглифами – «Месть фараона».– Кто знает древний египетский? Только археолог и танцовщица.– Кто хотел её смерти? Все.– Кто мог? Все.– Кто сделал? Один.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

В 22:30 он пошёл спать. Но не стал запирать дверь. Потому что знал: если убийца – умный, он придёт. Заговорит. Соврёт. Попытается сбить следствие.

Он не ошибся.

В 23:17 постучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. На пороге стояла Лейла – танцовщица. В платье цвета заката, с глазами, как у кошки, и губами, как у опасной женщины.

– Месье Бельфонтен, – сказала она, не входя. – Вы… не поверите, но я хочу поговорить.

– Я всегда верю тем, кто хочет говорить, – спокойно ответил он.

Она вошла. Закрыла дверь. Села. Посмотрела на него.

– Я… не убивала её.

– Я не спрашивал.

– Но вы… думаете, что это я?

– Я думаю, что у вас был мотив.

– У меня? – Она засмеялась. – Я даже не знала её! Мы разговаривали один раз – в холле. Она спросила, танцую ли я для денег. Я ответила – нет, только для удовольствия. На том и закончили.

– А вы знаете, что она обещала вам сцену в Париже? И передумала?

Лейла замерла. Улыбка медленно сошла с её лица. Глаза – стали как стекло.

– Откуда вы знаете?

– Графиня собирала секреты. Как другие – марки или бабочек. У неё была целая коллекция. Ваша история – одна из самых… ярких.

– Она… собиралась опубликовать?

– Нет. Она собиралась продать. Вам. За молчание.

Лейла откинулась на спинку кресла. Закрыла глаза. Потом – открыла.

– Да. Она мне сказала. Месяц назад. Сказала: «У меня есть история, которая может испортить вам жизнь. И карьеру. И репутацию. Пятьдесят тысяч франков – и она исчезнет». Я… не заплатила. Решила, что она блефует.

– А вчера? Что вы делали вчера вечером?

– После ужина я пошла в свой номер. Слушала музыку. Потом – легла спать.

– Одна?

– Да. Одна.

– Кто может подтвердить?

– Никто. Я была одна.

– А где вы были между 22:30 и 23:00?

– В номере. Спала.

– Вы спите с помадой?

Она нахмурилась.

– Что?

– На зеркале в номере графини – надпись. Алого цвета. Как у вас.

– Это не доказательство. Моя помада – не единственная алого цвета в отеле.

– Но ваша – единственная с таким оттенком. Я видел вас за ужином. Та же помада.

Лейла побледнела.

– Это… не доказательство.

– Нет. Но это – деталь. А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Она встала. Поправила платье.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я умею… притворяться. Но не убивать.

– Тогда почему вы соврали про помаду?

Она не ответила. Развернулась. Вышла. Не хлопнув дверью. Ещё хуже – тихо. Как будто знала: шум – это эмоции. А эмоции – это слабость.

Жюльен посмотрел ей вслед. Достал блокнот. Написал:

Лейла – мотив: страх разоблачения. Соврала про помаду. Нет алиби. Подозрение – повышено.

Он закрыл блокнот. Выпил абсент. Посмотрел на море.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя найду.

Глава 2. Первый осмотр

Утро в Каире наступило не с солнцем – с пыли. С той самой, мелкой, упрямой, золотистой пыли, что забирается в ботинки, в волосы, в кофе, в мысли, и остаётся там надолго, как незваный гость, который знает все твои секреты. Жюльен Бельфонтен проснулся рано – не потому, что хотел, а потому, что не мог больше спать. В голове крутились слова, детали, лица: Клод с её холодным взглядом, Лейла с алой помадой, надпись на зеркале, платок под кроватью, бокал с опиумом, амулет с иероглифами. Всё это – не просто улики. Это – пазл. И он знал: если сложить неправильно – картина получится страшной. Очень страшной.

Он встал. Налетел холодный душ – вода в отеле была прохладной, почти ледяной, как будто кто-то специально так настроил, чтобы напомнить: ты не в Париже, ты в пустыне, здесь всё по-другому. Он оделся – чёрный костюм, белая рубашка, галстук в тон пыли, трость в руку – не для опоры, а для стиля, и для того, чтобы стучать ею по полу, когда думает. Потом – кофе. Чёрный. Без сахара. Горький, как правда. И – в номер 307.

Дверь была заперта. Но Клод дала ему ключ. Он вошёл. Закрыл за собой. Повесил табличку «Не беспокоить». И только тогда – начал.

Комната выглядела так, будто в ней ничего не произошло. Кроме того, что произошло. Кровать – не заправлена. Стол – перевёрнут. Стул – сломан. На полу – пятно крови. На зеркале – надпись губной помадой: «Он вернулся». На столе – бокал с остатками вина. Рядом – амулет. Под кроватью – мужской платок. Всё – на своих местах. Всё – не на своих местах.

Он подошёл к кровати. Опустился на колени. Осмотрел пол под ней. Там, где лежал платок, теперь была пустота. Он провёл рукой по ковру. Ничего. Только… запах. Очень слабый. Не духов. Не вина. Чего-то… травянистого. Опиума? Или… ладана?

Он встал. Подошёл к зеркалу. Потрогал надпись. Алого цвета. Не высохла. Не стёрта. Свежая. Как будто… сделана вчера вечером. После ужина. После того, как графиня… исчезла.

Он достал блокнот. Написал:

Надпись – не её помада. Её – тёмно-красная. Эта – алого оттенка. Как у Лейлы. Но… зачем ей писать это?

Он подошёл к столу. Взял бокал. Повертел в руках. Понюхал. Вино. Красное. Сладкое. С лёгким… опиумным оттенком. Не цианид. Не мышьяк. Опиум. Мягкий. Медленный. Усыпляющий. А не убивающий.

– Значит… хотели усыпить? – прошептал он. – А убили – другим способом.

Он поставил бокал обратно. Подошёл к окну. Закрыто. Заперто изнутри. Никаких следов взлома. Никаких отпечатков. Только… пыль. Тонкая, почти невидимая. И на подоконнике – крошечный след помады. Алого цвета. Как на зеркале.

Интересно…

Он вернулся к столу. Взял амулет. Маленький. Из золота. С иероглифами. Он перевернул его. На обороте – надпись: «Месть фараона».

– Кто ты? – спросил он вслух. – Кто ты, убийца?

Он положил амулет на стол. Подошёл к шкафу. Открыл. Платья. Шляпы. Перчатки. Всё аккуратно. Всё на своих местах. Только… одна вещь выбивалась из порядка. На полке – маленькая шкатулка. Деревянная. Инкрустированная. Заперта. Но… ключ торчал в замке. Как будто его забыли вынуть.

Жюльен открыл шкатулку.

Внутри – пачка долларов. Бриллиантовая брошь. И… письмо. Без конверта. Без подписи. Только одна фраза, написанная крупными, чуть дрожащими буквами:

«Если ты это читаешь – я уже мертва. Не ищи убийцу. Ищи того, кто знал, что я знаю.»

Жюльен медленно сложил письмо. Положил обратно. Закрыл шкатулку.

– Умная женщина, – прошептал он. – Очень умная.

Он вышел из номера в 9:17. Портье тут же подскочил, как будто стоял за дверью всё это время.

– Ну? – спросил он, понизив голос. – Что… нашли?

– Ничего, что нельзя было бы найти, – ответил Жюльен. – Где мадам Леруа?

– В холле. Ждёт вас.

– Проводите.

Они шли по коридору молча. Пассажиры, встречавшиеся им навстречу, отводили глаза. Некоторые – шептались. Некоторые – делали вид, что не замечают. Все – боялись.

В холле Клод сидела в кресле, с чашкой кофе и лицом человека, который не спал три ночи.

– Ну? – спросила она, не вставая.

– Отравление опиумом. Через вино. Вероятно, подмешан в бокал незадолго до исчезновения. Жертва не сопротивлялась. Не боролась. Возможно, не знала, что пьёт яд. Или… знала, но не могла отказаться.

– Почему?

– Потому что у неё был гость. – Жюльен сел напротив. – В номере два бокала. Один – опрокинут на полу. Второй – на столе, с отпечатком губ. Она пила одна? Нет. Она пила… с кем-то.

Клод нахмурилась.

– Но горничная сказала, что никого не видела.

– Горничная не видит всего. Особенно – если кто-то вышел через служебный коридор. Или… если горничная лжёт.

Клод не стала возражать. Она знала: Жюльен прав.

– Что ещё?

– Записка. На зеркале. Алого цвета. Как у Лейлы. Но… не точно её. Оттенок чуть ярче. Как будто… подделка.

– Подделка?

– Да. Кто-то хотел, чтобы подозрение легло на неё. Но… перестарался.

– Амулет?

– С иероглифами. «Месть фараона». Кто знает древний египетский на борту? – спросил он.

– Экипаж – почти все. Пассажиры… – Клод полистала список. – Археолог. Доктор Харгривз. Он англичанин, но знает иероглифы. И… танцовщица. Лейла. Она училась в Лувре.

– Интересно… – протянул Жюльен.

– Что ещё нашли?

– Сломанную ручку. Свежий скол на ногте жертвы. Отпечаток чужой помады на подоконнике. Пропавший браслет с лодыжки. И… письмо. В шкатулке. «Если ты это читаешь – я уже мертва. Не ищи убийцу. Ищи того, кто знал, что я знаю».

Клод тяжело вздохнула.

– Она знала, что её убьют.

– Она знала, что могут убить. И оставила след. Для меня. Или… для кого-то другого.

– Что дальше?

– Список пассажиров отеля. Полный. С биографиями. Кто с кем едет. Кто с кем общался. Кто с кем ссорился. Кто когда выходил из номера. Кто что пил. Кто что ел. Кто во сколько лёг спать. И… кто не лёг вообще.

– Получите. Через час.

– И ещё. – Жюльен встал. – Я хочу поговорить с мужем. С танцовщицей. С археологом. С дипломатом. С писателем. По одному. В разных местах. В разное время. Чтобы они не могли сговориться.

– Зачем?

– Потому что первый, кто соврёт – будет первым подозреваемым.

Первым он вызвал Армана де Вилье.

Встретились в библиотеке – тихом, тёмном уголке отеля, где пахло кожей, пылью и старыми секретами.

Арман вошёл, как будто на приём у банкира. В дорогом костюме. С тростью. С сигарой в зубах. Глаза – красные. Не от слёз. От бессонницы. Или от виски.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, не подавая руки. – Я слышал, вы… взялись за это дело. Почему? Вы же в отпуске.

– Потому что ваша жена исчезла. И кто-то должен найти того, кто это сделал.

– А если это… несчастный случай? – спросил Арман, усаживаясь в кресло. – Она пила. Много. Может, ушла с любовником?

– Опиум не попадает в бокал случайно.

Арман замолчал. Затянулся сигарой.

– Что вы хотите?

– Расскажите о ней. О графине. Какой она была?

– Красивой. Умной. Опасной. – Он усмехнулся. – Она умела добиваться своего. Даже если это значило… сломать кого-то.

– Вы? – спросил Жюльен.

– Я – особенно. – Арман посмотрел в окно. – Я женился на ней ради денег. Она – ради титула. Мы оба знали правила. Но потом… она захотела новых. Сказала, что подаёт на развод. Через неделю. В Париже.

– Почему в Париже?

– Потому что там… у неё был человек. Не любовник. Партнёр. По бизнесу. Они собирались открыть галерею. Или казино. Я не знаю. Она не рассказывала. Она просто сказала: «Ты мне больше не нужен».

– Вы были в ярости?

– Я? – Арман рассмеялся. – Нет. Я был… облегчён. Я уже нашёл себе другую. Моложе. Красивее. И… не такая ядовитая.

– Когда вы видели её в последний раз?

– На ужине. Она произнесла тот… странный тост. Потом ушла. Я пошёл курить. Потом – в свою комнату. Один. Спать.

– Кто может это подтвердить?

– Никто. Я был один.

– А где вы были между 22:30 и 23:00?

– В номере. Сплю.

– Вы спите в костюме?

Арман замер.

– Что?

– На вашем пиджаке – след вина. Свежий. Как будто вы… пролили его на себя. Или кто-то пролил на вас.

Арман посмотрел на пиджак. Побледнел.

– Это… это было вчера за ужином. Я… неаккуратно наливал.

– За ужином пили белое. А на вашем пиджаке – красное. Как в номере вашей жены.

Арман встал.

– Вы что, обвиняете меня?

– Я задаю вопросы. Ответы – ваши.

– Я не убивал её! – почти крикнул он. – Да, я хотел развода. Да, я был рад, что она уходит. Но я не убийца!

– Тогда почему вы соврали про пиджак?

Арман не ответил. Развернулся. Вышел. Хлопнув дверью.

Жюльен посмотрел ему вслед. Улыбнулся.

Первый. Соврал. Испугался. Значит – что-то скрывает.

Следующей – Лейла, танцовщица.

Он встретил её в саду отеля – чтобы никто не видел. Чтобы она не боялась. Чтобы… говорила правду.

Она вошла – в платье цвета заката, с глазами, как у кошки, и губами, как у опасной женщины. Руки – в кольцах. Лицо – без косметики. Глаза – сухие. Ни слезы. Ни страха. Только… усталость.

– Садись, – сказал Жюльен мягко.

Она села. Не стала смотреть на него.

– Ты работала у графини давно?

– Нет. Я… танцевала для неё. В кабаре. Она пришла. Посмотрела. Сказала: «Ты будешь звездой в Париже». Потом… передумала.

– Она была… доброй хозяйкой?

– Она была… требовательной. – Лейла говорила тихо, но чётко. – Она знала, как заставить тебя делать то, что она хочет. Не криком. Не деньгами. Взглядом.

– Ты любила её?

– Нет. – Ответ прозвучал как выстрел. – Я… ненавидела её.

– Почему?

– Потому что она… украла мою мечту. Обещала сцену. Потом – отняла. Сказала: «Ты слишком восточная. Европа тебя не поймёт». Я… хотела убить её.

Жюльен нахмурился.

– Ты… хотела убить?

– Да. Каждый день. Но… не сделала. Потому что знала: если она умрёт – все подумают, что это я. А я… не хочу в тюрьму. Я хочу… танцевать.

– Ты не убивала её?

– Нет. – Лейла подняла глаза. Впервые. – Я хотела. Каждый день. Но… не убивала. Потому что знала: если она умрёт – все подумают, что это я. И я… не хочу в тюрьму. Я хочу… жить. Настоящей жизнью.

– Ты писала это? – Жюльен достал фото зеркала с надписью. – «Он вернулся»?

Лейла посмотрела. Покачала головой.

– Нет. Это… не мой почерк. И не мой оттенок. Моя помада – темнее. Эта – слишком яркая. Как будто… подделка.

– А кто мог это написать?

– Не знаю. Но… кто-то хотел, чтобы подумали – это я.

Жюльен убрал фото.

– Ты свободна. Пока.

Она встала. Пошла к двери. Остановилась.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышла.

Жюльен остался один. Сидел долго. Думал.

Она не писала. Но кто-то хочет, чтобы думали – она. Значит – убийца – не она. Или… очень хитрый.

Третьим – доктор Харгривз, археолог.

Встреча – в его номере. Книги. Картины. Античные статуэтки. Всё – под стеклом. Всё – с ценниками.

– А, месье Бельфонтен! – воскликнул он, пожимая руку. – Я слышал, вы – великий сыщик! Как Пуаро! Только француз!

– Я не сыщик, – улыбнулся Жюльен. – Я просто задаю вопросы.

– А, вопросы! Я люблю вопросы! Особенно – когда на них есть ответы!

– Отлично. Ответьте: где вы были вчера вечером между 22:30 и 23:00?

– Ах! – доктор хлопнул себя по лбу. – Я был… в баре! С мадам Леруа! Мы обсуждали… древние гробницы! У неё есть коллекция! Очень редкая!

– Мадам Леруа подтвердит?

– Конечно! Спросите её!

– Хорошо. А вы знаете древний египетский?

– Я? – доктор засмеялся. – Я англичанин! Но я знаю иероглифы лучше, чем французский!

– Тогда объясните мне: что значит «Месть фараона»?

Доктор взял амулет. Внимательно посмотрел. Нахмурился.

– Это… не просто фраза. Это… проклятие. Очень древнее. Говорят, оно настигает того, кто крадёт из гробницы. Особенно – если это… статуя.

– Статуя?

– Да. Я… нашёл статую. В Луксоре. Очень редкую. Графиня… хотела её купить. Потом… передумала. Сказала, что сообщит властям. Если я не заплачу ей.

– Вы заплатили?

– Нет. Я… не мог.

– А где статуя?

– В моём чемодане. Под одеждой.

– Покажите.

Доктор открыл чемодан. Достал статую. Маленькую. Из чёрного камня. С глазами, как у живого.

– Это… подделка, – сказал Жюльен.

– Нет! Это… оригинал!

– Тогда почему на дне – современный номер? Из музея Каира?

Доктор побледнел.

– Это… ошибка. Я… купил её у торговца.

– А где чек?

– Я… потерял.

– А где сам опиум?

– Я… не знаю. Я не имею к этому отношения!

– Вы угрожали графине. Она знала, что вы везёте контрабандную статую. Она хотела вас разоблачить. Верно?

– Она… лгала! – вдруг крикнул доктор. – Она сама торговала подделками! Она хотела меня шантажировать! Я не убивал её! Я просто… хотел, чтобы она замолчала!

– Как?

– Я… не знаю! Я не делал ничего!

Жюльен встал.

– Доктор, если вы вспомните что-то – дайте знать. Пока… не покидайте отель.

– Но… я никуда не еду! Я в отеле!

– Именно.

Когда Жюльен вышел, было 12:45. Он прошёл в холл. Сел в кресло. Заказал кофе. Посмотрел на людей.

Он знал: убийца – среди них. Один из пятерых. Или… шестой. Кто-то, кого он ещё не видел.

Он достал блокнот. Написал:

Подозреваемые:

Арман де Вилье – мотив: развод, деньги, страх разоблачения. Соврал про пиджак.Лейла – мотив: месть, разбитая мечта. Не писала надпись. Подозрение – снижено.Доктор Харгривз – мотив: контрабанда, шантаж. Соврал про статую, опиум.Антуан Морель (писатель) – ещё не допрошен. Известно: влюблён, унижен.Дипломат – ещё не допрошен. Известно: связи с Берлином.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на пальмы.

– Кто ты? – спросил он вслух. – Кто ты, убийца?

Ветер не ответил. Только шепнул что-то на арабском.

Или… ему показалось.

Глава 3. Подозреваемые

Жара в Каире к полудню становилась не просто жарой – она становилась испытанием. Как будто сам воздух решил проверить, кто здесь хозяин: человек или пустыня. Жюльен Бельфонтен сидел в холле отеля «Нил Палас», в глубоком кресле с высокой спинкой, с бокалом ледяной воды и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Когда все лгут – правда прячется в деталях.

Под ним – список имён:

Арман де Вилье – муж. Соврал про пиджак.Лейла – танцовщица. Не писала надпись. Подозрение снижено.Доктор Харгривз – археолог. Соврал про статую, опиум.Антуан Морель – писатель. Влюблён. Унижен.Французский дипломат – связи с Берлином. Молчит.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на людей, проходящих мимо. На их лица. На их руки. На то, как они держат бокалы. Как отводят взгляд. Как нервно смеются, когда кто-то вдруг громко чихнёт. Он знал: убийца – здесь. Один из пятерых. Или… шестой. Кто-то, кого он ещё не видел.

Он не торопился. Он ждал. Потому что в таких делах – спешка убивает расследование. А он хотел, чтобы убийца… сам себя выдал.

Первым, кого он вызвал после обеда, был Антуан Морель – молодой писатель, чьё лицо казалось высеченным из мрамора, если бы мрамор умел краснеть от стыда и бледнеть от страха. Они встретились в зимнем саду отеля – среди пальм, фонтанов и тени, где пахло жасмином, влагой и тайной.

Антуан вошёл, как будто на казнь. В пиджаке, слишком тесном для его плеч, с трясущимися руками и глазами, которые бегали, как пойманные птицы.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, не садясь. – Я… не убивал её.

– Я не спрашивал, – спокойно ответил Жюльен, указывая на кресло.

Антуан сел. Сжал руки на коленях.

– Вы… думаете, у меня был мотив?

– У вас? – Жюльен усмехнулся. – Вы влюблены в неё. Она смеялась над вашим романом. Вы… страдали. Это – мотив.

Антуан опустил глаза.

– Да. Я… любил её. Глупо. Безответно. Она… читала мой роман. Сказала: «Это не литература. Это… крик души неудачника». Я… плакал. Потом – переписал. Она… снова посмеялась.

– А вы знаете, что она собиралась опубликовать историю о вашей любви? Как главу в своей книге мемуаров?

Антуан резко поднял голову.

– Что?!

– Она собирала секреты. Как другие – марки или бабочки. Ваша история – одна из самых… трогательных.

– Она… собиралась опубликовать?

– Нет. Она собиралась продать. Вам. За молчание.

– Сколько?

– Десять тысяч франков.

– Я… не заплатил. У меня нет таких денег.

– А вчера? Что вы делали вчера вечером?

– После ужина я пошёл в свою комнату. Писал. Потом – лег спать.

– Один?

– Да. Один.

– Кто может подтвердить?

– Никто. Я был один.

– А где вы были между 22:30 и 23:00?

– В номере. Спала.

– Вы спите с ручкой?

Антуан нахмурился.

– Что?

– На вашей руке – свежий порез. Как будто… от пера. Или… от иглы.

Антуан потёр руку.

– Это… от пера. Я писал ночью. Ошибся. Порезался.

– А где ваша рукопись?

– В… чемодане.

– Покажите.

Антуан встал. Пошёл к выходу. Вернулся через пять минут. Протянул тетрадь.

Жюльен открыл. Первая страница – заголовок: «Смерть графини». Подзаголовок: «Роман, основанный на реальных событиях».

Он листнул. На полях – пометки. Красным карандашом. Одна фраза – обведена:

«Пусть умрёт та, кто разрушила мою жизнь».

– Это ваш почерк?

– Да. Я… репетирую.

– А почему именно эта фраза?

– Потому что… она сильная.

– Как и убийство.

Антуан встал. Подошёл к окну.

– Я не убивал её, месье Бельфонтен. Да, я хотел бы. Да, я рад, что её нет. Но я не убийца. Я – писатель. Я убиваю… на бумаге. А не в жизни.

– Тогда почему вы соврали про ручку?

Антуан не ответил. Просто смотрел в сад.

Жюльен закрыл тетрадь. Написал в блокноте:

Антуан Морель – мотив: месть, унижение. Соврал про ручку, рукопись. Подозрение – повышено.

– Не покидайте отель, месье Морель. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив Антуана одного. С тетрадью. С болью. С… совестью.

Следующим – французский дипломат, месье Рене Дюбуа.

Встреча – в его номере. Роскошном. С коврами, хрусталём и портретом президента Лебрена на стене. Сам Дюбуа – высокий, худой, с моноклем и лицом человека, который всю жизнь говорит «да, сэр» и «нет, мадам», даже когда хочет кричать.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, пожимая руку. – Я рад, что вы взялись за это дело. Очень неприятная история. Особенно… для дипломатического корпуса.

– Особенно если убийца – дипломат, – спокойно ответил Жюльен.

Дюбуа слегка смутился.

– Я надеюсь, вы не считаете меня… подозреваемым?

– Я считаю подозреваемыми всех, у кого был мотив. У вас он есть.

– У меня? – Дюбуа поправил монокль. – Я даже не разговаривал с этой женщиной!

– Но она разговаривала с вами. Через письма. Через шифровки. Через… угрозы.

Дюбуа замер. Потом – медленно сел в кресло.

– Откуда вы знаете?

– У неё был архив. Письма. Фотографии. Расшифровки. В том числе – ваша переписка с германским посольством. Где вы обсуждаете… поддержку нацистов. В обмен на гарантии безопасности французских инвестиций.

Дюбуа закрыл глаза.

– Это… не преступление.

– Это – измена. По крайней мере – в глазах вашей страны. А графиня собиралась отправить эти документы в «Le Figaro». Если вы не заплатите ей пятьдесят тысяч франков.

– Я… отказался.

– Почему?

– Потому что я не мог. У меня нет таких денег. И… потому что я надеялся, она блефует.

– А вчера? Что вы делали вчера вечером?

– После ужина я пошёл курить. На террасу. Потом – в бар. Потом – в номер. Спал.

– Один?

– Да. Один.

– Кто может подтвердить?

– Официант в баре. Он принёс мне виски.

– А между 22:30 и 23:00?

– Я был в номере. Уже спал.

– Вы спите в сорочке?

Дюбуа нахмурился.

– Что?

– На вашем запястье – след. От браслета. Широкого. Кожаного. С пряжкой. Такие носят… не для сна. А для встреч. Особенно – тайных.

Дюбуа потёр запястье.

– Это… от часов. Я снял их перед сном.

– Часы оставляют след в форме круга. У вас – полоска. Как от браслета. Или… от наручников.

Дюбуа встал.

– Это уже слишком, месье! Я требую…

– Вы ничего не требуете, – перебил его Жюльен. – Вы отвечаете. Или… я передам всё, что знаю, мадам Леруа. А она – французскому консулу в Каире. Думаю, они будут… заинтересованы.

Дюбуа сел обратно. Побледневший. Дрожащий.

– Я… не убивал её. Да, я хотел, чтобы она замолчала. Да, я боялся. Но я не убийца. Я… дипломат. Я решаю проблемы… словами.

– Тогда почему вы соврали про браслет?

Дюбуа не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен встал.

– Не покидайте отель, месье Дюбуа. И… не трогайте свои документы. Я скоро вернусь.

Когда он вышел, было 16:30. Он прошёл в холл. Сел в кресло. Заказал кофе. Посмотрел на людей.

Он знал: все пятеро – лгут. Все – скрывают. Все – боятся.

Но кто – убийца?

Он достал блокнот. Дописал:

Общее: – Все были в номере графини? Нет. Но все могли быть. – Все знали о её шантаже? Да. – Все хотели, чтобы она замолчала? Да. – Все могли получить опиум? Да (кроме, возможно, Лейлы – но она танцовщица, знает всё). – Все соврали хотя бы в одном пункте? Да.

Он закрыл блокнот. Открыл глаза. Посмотрел на пальмы.

– Ты где-то здесь, – прошептал он. – И ты думаешь, что я не найду тебя.

Ветер шевельнул его волосы. Будто в ответ.

В 18:00 он собрал всех пятерых в холле отеля.

Не официально. Не как допрос. Как… беседа. За чаем.

Клод помогла – лично пригласила каждого, сказав, что «месье Бельфонтен хочет задать пару вопросов для отчёта».

Они пришли. Все. Арман – в новом костюме, с сигарой. Лейла – в платье цвета заката, с глазами, как у кошки. Доктор Харгривз – с книгой под мышкой. Антуан – с тетрадью в руках. Дюбуа – с моноклем и трясущимися руками.

Жюльен сидел в центре. С чашкой чая. С блокнотом. С улыбкой.

– Спасибо, что пришли, – сказал он. – Я хочу прояснить кое-что. Чтобы избежать… недоразумений.

– Мы здесь не для чаепитий, – буркнул Арман.

– А я здесь – для правды, – спокойно ответил Жюльен. – И правда начинается с вопроса: кто из вас был в номере графини вчера вечером?

Тишина.

– Никто, – сказал Дюбуа.

– Я уже ушла танцевать, – тихо сказала Лейла.

– Я был в баре! – воскликнул доктор.

– Я – в своей комнате, – сказал Антуан.

– А я – спал, – добавил Арман.

– Интересно, – улыбнулся Жюльен. – Потому что в номере – два бокала. Один – опрокинут. Второй – на столе. С отпечатком губ. Значит, она пила… с кем-то.

– Может, она пила одна, из двух бокалов? – предположила Лейла.

– Люди не пьют одновременно из двух бокалов. Особенно – если пьют… опиум.

– А если гость пришёл позже? – спросил доктор. – Выпил из второго бокала?

– Тогда отпечаток губ – его. А не её. Но отпечаток – женский. Помада – алого цвета. Как у вас, мадам Лейла.

Лейла сжала бокал.

– Это не доказательство.

– Нет. Но это – деталь.

Он встал. Подошёл к столу. Достал амулет.

– А это – ещё одна деталь. «Месть фараона». Вы знаете, что это значит?

– Это… проклятие, – сказал доктор. – Для тех, кто крадёт из гробницы.

– А кто крал?

– Я… – начал доктор.

– Нет, – перебила Лейла. – Это… не проклятие. Это… шифр. Первые буквы имён. М – Морель. Е – Элени (горничная). С – Селин (официантка). Т – Теодора (новая гостья). Ь – мягкий знак. Не по-египетски. Это… ошибка.

Все посмотрели на неё.

– Откуда ты знаешь? – спросил Арман.

– Потому что… я училась в Лувре. Я знаю иероглифы. Почти.

– Почти? – усмехнулся доктор.

– Да. Почти. Как и вы, доктор. Вы тоже… не идеальны.

Тишина. Густая. Тяжёлая. Как песок в пустыне.

– Ты… мстила? – спросил Антуан.

– Нет, – сказала Лейла. – Я хотела. Но не сделала. Потому что знала – все подумают, что это я. А я… не хочу в тюрьму. Я хочу… танцевать.

– Тогда кто? – спросил Дюбуа.

– Я думаю, – сказал Жюльен, – что убийца – среди нас. И он… или она… оставили эту записку. Чтобы сбить следствие. Или… чтобы указать на другого.

– Но зачем? – спросила Лейла.

– Потому что убийца – умный. Он знает: если все подозреваемые – под подозрением, то правда… теряется. Как иголка в стоге сена.

Он посмотрел на каждого.

– Но я найду её. Потому что я не ищу убийцу. Я ищу… того, кто знал, что графиня знает. И кто не мог позволить ей жить.

Он сделал паузу.

– До вечера. Подумайте. Если кто-то вспомнит что-то – приходите ко мне. Дверь открыта.

Он вышел. Оставив их одних. С чаем. С тишиной. С… страхом.

В 20:00 он сидел в своём номере. Пил абсент. Смотрел в окно.

Стучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. Вошла Лейла.

– Месье Бельфонтен… я должна вам кое-что сказать.

– Говори.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я не сразу ушла. Я… вернулась. Потому что забыла перчатки. Я вошла в номер… и увидела. Её. На полу. И… его.

– Его? – Жюльен нахмурился. – Кого?

– Месье Дюбуа. Он стоял над ней. Держал бокал. И… плакал.

– Ты видела, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Быстро. Я испугалась. Я подумала… он убийца.

– Почему ты не сказала раньше?

– Потому что… я хотела, чтобы его повесили. За неё. За меня. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Он плакал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул.

– Спасибо. Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Новая версия: – Дюбуа был в номере. Но не убивал. Пришёл позже. Нашёл тело. Испугался. Плакал. – Значит, убийца – кто-то другой. Кто был там раньше. – Кто? Арман? Антуан? Доктор? Или… Лейла всё-таки лжёт?

Он закрыл блокнот. Выпил абсент. Посмотрел на пальмы.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

Глава 4. Секреты номеров

Утро в Каире наступило с запахом кофе, пыли и… страха.

Страх не кричал. Он шептал. Шептал в коридорах, за завтраком, в креслах холла. Люди не смотрели друг другу в глаза. Не обсуждали погоду. Не спрашивали, как спалось. Они просто… существовали. Как тени. Как актёры, забывшие свои роли, но вынужденные оставаться на сцене.

Жюльен Бельфонтен пил кофе в холле, как будто ничего не произошло. Как будто не было исчезновения. Как будто не было пятерых подозреваемых. Как будто не было амулета, сломанной ручки и алой надписи на зеркале.

Но он знал: всё это – есть. И всё это – важно.

Он смотрел на пассажиров. На их руки. На их глаза. На то, как они держат чашки. Как отводят взгляд. Как нервно смеются, когда кто-то вдруг громко чихнёт.

Он ждал. Потому что в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает.

В 9:30 он постучал в номер Армана де Вилье.

Дверь открыл сам Арман – в халате, с бритвой в руке и бокалом виски в другой. Вид у него был такой, будто он не спал всю ночь. Или спал – но не один.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, не улыбаясь. – Вы что, решили устроить мне обыск?

– Я решил устроить вам… помощь, – спокойно ответил Жюльен, входя.

Номер – просторный, с видом на Нил, с дорогой мебелью, с запахом табака и одеколона. Всё – на своих местах. Всё – идеально. Слишком идеально.

– Начнём с пиджака, – сказал Жюльен. – Того, на котором след вина.

– Он в шкафу, – буркнул Арман.

Жюльен открыл шкаф. Нашёл пиджак. Достал. Осмотрел. След – на левом рукаве. Красное вино. Свежее. Не втертое. Не выстиранное. Как будто… пролили вчера.

– Вы сказали, это было за ужином. Но за ужином пили белое.

– Я… перепутал. Я наливал себе красное. Из графина. Не из бутылки.

– Какого графина?

– Ну… того, что стоял на столе. Для тех, кто хотел красное.

– На столе был только «Шато Марго». Из личной бутылки графини. Которую она открыла… в своём номере.

Арман замолчал. Потом – сел на кровать.

– Ладно. Вы правы. Я был у неё. После ужина. Мы… поговорили. Она сказала, что подаёт на развод. Я… разозлился. Мы поругались. Я схватил бокал. Плеснул в неё. Ушёл.

– Во сколько это было?

– Без двадцати одиннадцать. Примерно.

– А потом?

– Потом я пошёл курить. На террасу. Потом – в бар. Потом – сюда. Спать.

– Один?

– Да. Один.

– Кто может подтвердить?

– Никто.

Жюльен кивнул. Подошёл к туалетному столику. Открыл ящик. Там – письма. Конверты. Фотографии. Одно письмо – с печатью нотариуса. Дата – вчерашнее.

Он развернул.

«Уважаемый месье де Вилье,Подтверждаем получение вашего заявления о расторжении брака с графиней де Монвель. Процедура начнётся немедленно по прибытии в Париж.С уважением,Ж. Леклерк, нотариус»

Жюльен показал письмо Арману.

– Вы подали на развод… до того, как она сказала об этом?

– Да, – тихо ответил Арман. – Я знал, что она это сделает. Я… опередил её.

– Почему?

– Потому что хотел… сохранить лицо. И часть состояния. Если бы она подала первой – я бы остался ни с чем.

– А если бы она умерла – вы получили бы всё.

Арман резко поднял голову.

– Вы что, думаете, я её убил?!

– Я думаю, что у вас был мотив. И возможность. И… отпечаток вина на пиджаке.

– Я не убивал её! – крикнул Арман. – Да, я ненавидел её! Да, я хотел развода! Но я не убийца!

Жюльен закрыл ящик. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. Галстуки. И… пачка долларов. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Я везу их в Париж. Для сделки.

– Какой сделки?

– Покупка виллы. Я же говорил.

– А почему в долларах? Не в франках? Не в фунтах?

– Потому что продавец – американец. Ему нужны доллары.

Жюльен кивнул. Закрыл чемодан. Оглядел номер.

– Ещё одно. Вы знаете древний египетский?

– Нет. Ни слова.

– Тогда почему у вас в кармане пиджака – египетская монета? Очень редкая.

Арман замер.

– Это… сувенир. Купил в Александрии. У антиквара.

– Антиквар – доктор Харгривз?

– Да. Он… торгует монетами.

– А вы – контрабандой артефактов?

Арман побледнел.

– Что?! Нет! Я просто… коллекционер!

– Тогда почему у него в записях – ваша фамилия? И сумма? 15 тысяч франков. За «две статуэтки и керамику»?

Арман не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен закрыл блокнот.

– Не покидайте отель, месье де Вилье. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Армана одного. С виски. С бритвой. С… совестью.

Следующая – номер Лейлы.

Она открыла дверь в платье цвета заката, с глазами, как у кошки, и губами, как у опасной женщины. В руках – бокал вина. Взгляд – как у танцовщицы, которая знает: её тело – оружие, а взгляд – приговор.

– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы решили проверить, не прячу ли я труп в шкафу?

– Я решил проверить, не прячете ли вы… правду, – ответил он, входя.

Номер – роскошный. С зеркалами, с коврами, с духами, которые пахли как дорогой грех. На столе – пластинки. На кровати – шёлковая накидка. На туалетном столике – помада. Алого цвета. Та самая.

– Можно? – спросил Жюльен, подходя к столику.

– Конечно. Только не ломайте. Она дорогая.

Он взял помаду. Осмотрел. Капсула – целая. Никаких царапин. Никаких следов иглы. Только… оттенок. Тот самый алый. Как на зеркале в номере графини.

– Вы писали это? – спросил он, показывая фото зеркала.

– Нет. Я уже говорила. Это… не мой оттенок. Моя – темнее. Эта – слишком яркая. Как будто… подделка.

– А почему не купили новую?

– Потому что это… подарок. От матери. Последний.

Жюльен поставил помаду обратно. Открыл ящик. Там – письма. Афиши. Фотографии. Одно фото – Лейла и графиня. На фоне кабаре. Подпись: «Каир, 1935. Обещание».

Он перевернул фото. На обороте – надпись:

«Прости меня, Лейла. Я не хотела. Но ты оставила мне выбора.»

Жюльен показал фото Лейле.

– Вы написали это?

– Нет. Это… её почерк. Она оставила это мне. После того, как отказалась от обещания.

– А вы знаете, что графиня собиралась опубликовать историю о вашей мечте? О том, как она её разрушила?

– Да. Она мне сказала. Месяц назад.

– И вы не заплатили?

– Нет. Я решила, она блефует.

– А вчера? Вы были у неё?

– Нет. Я была в своём номере. Слушала музыку.

– А помада? На зеркале в её номере – надпись. Алого цвета. Как у вас.

– Это не доказательство. Моя помада – не единственная алого цвета в отеле.

– Но ваша – единственная с таким оттенком. Я видел вас за ужином. Та же помада.

Лейла побледнела.

– Я… не знаю, о чём вы.

– Тогда объясните, почему в вашей сумочке – шприц?

Она резко обернулась.

– Где?!

– Вон там. – Жюльен указал на сумочку на кровати. – Под зеркальцем.

Она подошла. Достала сумочку. Открыла. Шприц – действительно лежал там. Чистый. Новый. Без иглы.

– Это… для инъекций. У меня больная спина. Я делаю уколы.

– Кто назначил?

– Мой врач. В Париже.

– А рецепт?

– Я… потеряла.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – платья. Туфли. И… книга. С закладкой. «Тысяча и одна ночь». На полях – пометки. Красным карандашом. Одна фраза – обведена:

«Пусть умрёт та, кто разрушила мою жизнь».

– Это ваш почерк?

– Да. Я… репетирую.

– А почему именно эта фраза?

– Потому что… она сильная.

– Как и убийство.

Лейла встала. Подошла к окну.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я убиваю… на сцене. А не в жизни.

– Тогда почему вы соврали про помаду? Про шприц? Про фото?

Она не ответила. Просто смотрела в сад.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Лейла – мотив: месть, разбитая мечта. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, мадам Лейла. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив её одну. С вином. С фото. С… совестью.

Третий – номер доктора Харгривза.

Он открыл дверь с улыбкой, как будто ждал гостей на обед.

– А, месье Бельфонтен! Заходите! Я как раз пью кофе! Хотите?

– Нет, спасибо, – ответил Жюльен, входя.

Номер – как музей. Статуэтки. Картины. Книги. Всё – под стеклом. Всё – с ценниками. На столе – кофе. На полке – египетские монеты. В углу – чемодан. Открытый. С артефактами.

– Вы… везёте контрабанду? – спросил Жюльен.

– Нет! – засмеялся доктор. – Это… для выставки! В Каире! Я – куратор!

– А почему в записях таможни – нет этих предметов?

– Потому что… я их ещё не декларировал! Я сделаю это в порту!

– А графиня знала?

Доктор замолчал. Потом – сел.

– Да. Она… угрожала. Сказала, что сообщит властям. Если я не заплачу ей.

– Сколько?

– Десять тысяч франков.

– Вы заплатили?

– Нет. Я решил… она блефует.

– А вчера? Вы были у неё?

– Нет! Я был в баре! С мадам Леруа!

– Мадам Леруа подтвердит?

– Да! Спросите её!

– А опиум? Вы купили опиум в Александрии. Зачем?

– Для экспериментов! Я изучаю древние яды!

– А где чек?

– Я… потерял.

– А где сам опиум?

– Я… использовал.

– Всё?

– Да. Всё.

– Когда?

– Неделю назад.

– Докажите.

Доктор не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к столу. Открыл ящик. Там – бумаги. Квитанции. Одна – на опиум. Дата – три дня назад.

Он показал квитанцию доктору.

– Это… не моя.

– А чья? Имя – ваше. Подпись – ваша. Аптека – в Александрии. Дата – 21 июня. То есть… за два дня до приезда.

Доктор побледнел.

– Я… не помню.

– Тогда вспомните, где вы были вчера между 22:30 и 23:00.

– В баре! С мадам Леруа!

– Мадам Леруа сказала, что вы ушли в 22:15.

Доктор замер.

– Что?

– Я спросил мадам Леруа. Она сказала: «Доктор ушёл в 22:15. Сказал, что устал».

– Она… ошиблась.

– Или вы.

Жюльен подошёл к чемодану. Достал статуэтку. Перевернул. На дне – надпись: «Собственность музея Каира. Запрещено вывозить».

– Это – кража.

– Нет! Это… копия!

– Тогда почему на ней – музейный номер?

Доктор не ответил.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Доктор Харгривз – мотив: страх разоблачения. Соврал про опиум, алиби, артефакты. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, доктор. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив доктора одного. С кофе. С монетами. С… совестью.

Четвёртый – номер Антуана Мореля.

Он открыл дверь в пижаме, с тетрадью в руках и лицом человека, который не спал три ночи.

– Месье Бельфонтен, – сказал он. – Вы решили окончательно меня добить?

– Я решил найти правду, – ответил Жюльен, входя.

Номер – строгий. С книгами. С портретом Бодлера. С сейфом. На столе – рукопись. На кровати – пиджак. На руке – след от пореза.

– Вы носите перо в рукаве? – спросил Жюльен.

– Нет. Это… от ручки.

– Ручки не оставляют таких порезов. Только иглы. Или… лезвия.

Антуан потёр руку.

– Я… писал ночью. Порезался.

– Покажите рукопись.

Антуан подошёл к столу. Открыл ящик. Там – письма. Шифровки. Одна – с печатью издательства. Дата – вчерашняя.

Он развернул.

«Уважаемый месье Морель,Подтверждаем получение вашей рукописи «Смерть графини». К сожалению, мы не можем её опубликовать. Слишком… провокационно.С уважением,Издательство «Галлимар»»

Жюльен показал письмо Антуану.

– Вы знали, что она собиралась опубликовать вашу историю?

– Да. Она… угрожала.

– И вы не заплатили?

– У меня нет таких денег!

– А в сейфе? – Жюльен указал на сейф. – Что там?

– Мои документы.

– Откройте.

Антуан замер.

– Я… не могу.

– Почему?

– Потому что… это личное.

– А убийство – нет?

Антуан не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. И… пачка франков. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Для… расходов.

– А почему в франках?

– Потому что… я еду в Париж. После Каира.

– Зачем?

– По делам.

– Каким?

– Литературным.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Антуан Морель – мотив: месть, унижение. Соврал про ручку, алиби, сейф. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, месье Морель. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Антуана одного. С тетрадью. С письмом. С… совестью.

Последний – номер месье Дюбуа.

Он открыл дверь в сорочке, с моноклем и лицом человека, который не спал три ночи.

– Месье Бельфонтен, – сказал он. – Вы решили окончательно меня добить?

– Я решил найти правду, – ответил Жюльен, входя.

Номер – строгий. С книгами. С портретом президента. С сейфом. На столе – документы. На кровати – пиджак. На запястье – след от браслета.

– Вы носите браслет? – спросил Жюльен.

– Нет. Это… от часов.

– Часы оставляют круг. У вас – полоска.

Дюбуа потёр запястье.

– Я… снял браслет. Для сна.

– Какой браслет?

– Кожаный. С пряжкой. Подарок.

– От кого?

– От… друга.

– От любовника?

Дюбуа побледнел.

– Это… не ваше дело.

– А переписка с германским посольством – моё дело?

Дюбуа сел. Закрыл глаза.

– Что вы хотите?

– Правду. Вы были в номере графини вчера вечером?

– Да. Я… пришёл. Хотел поговорить. Умолять. Она… не открыла. Я постучал. Никто не ответил. Я… ушёл.

– Во сколько?

– Без пятнадцати одиннадцать.

– А потом?

– Потом я пошёл курить. На террасу. Потом – сюда. Спать.

– Один?

– Да. Один.

– Кто может подтвердить?

– Никто.

Жюльен подошёл к столу. Открыл ящик. Там – письма. Шифровки. Одна – с печатью германского посольства. Дата – вчерашняя.

Он развернул.

«Уважаемый месье Дюбуа,Подтверждаем получение вашего сообщения. Гарантии безопасности французских инвестиций будут предоставлены при условии… нейтралитета в вопросе Австрии.С уважением,Генрих Мюллер»

Жюльен показал письмо Дюбуа.

– Вы торгуете своей страной?

– Нет! Я… защищаю интересы!

– А графиня собиралась отправить это в «Le Figaro»?

– Да. Она… угрожала.

– И вы не заплатили?

– У меня нет таких денег!

– А в сейфе? – Жюльен указал на сейф. – Что там?

– Мои документы.

– Откройте.

Дюбуа замер.

– Я… не могу.

– Почему?

– Потому что… это государственная тайна.

– А убийство – нет?

Дюбуа не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. И… пачка долларов. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Для… расходов.

– А почему в долларах?

– Потому что… я еду в Америку. После Каира.

– Зачем?

– По делам.

– Каким?

– Дипломатическим.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Ирвинг Уиттл – мотив: страх разоблачения. Соврал про браслет, алиби, сейф. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, месье Дюбуа. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Дюбуа одного. С моноклем. С письмами. С… совестью.

Когда Жюльен вернулся в свой номер, было 18:00. Он сел у окна. Пил абсент. Смотрел на Нил.

Он достал блокнот. Написал:

Итог: – Все – лгут.– Все – скрывают.– Все – боятся.– Все – могли убить.– Но только один – сделал это.– И он… оставил след.– Амулет.– Сломанная ручка.– Алая помада.– Шприц.– Квитанция.– Дневник.– Письмо.– Всё – детали.– А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на пальмы.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя найду.

Глава 5. Язык иероглифов

Утро в Каире наступило с запахом ладана, пыли и… тишины. Той самой тишины, которая давит на виски, как слишком тугой воротник. Той самой тишины, которая шепчет: «Здесь кто-то врёт. Здесь кто-то убивал. Здесь кто-то ждёт, когда его поймают». Жюльен Бельфонтен не спал. Он сидел у окна своего номера, с бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно, как в первый день, вывел:

Когда все лгут – правда прячется в деталях.

Под ним – список:

– Амулет с иероглифами: «Месть фараона».– Надпись на зеркале – алого цвета, не графинина.– Платок под кроватью – с инициалами мужа.– Бокал с опиумом – не её.– Кто знает древний египетский? Только археолог и танцовщица.– Кто хотел её смерти? Все.– Кто мог? Все.– Кто сделал? Один.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил. На пальмы. На небо, окрашенное в цвет старого золота. Он знал: убийца – где-то здесь. Один из пятерых. Или… шестой. Кто-то, кого он ещё не видел. Но он… найдёт. Потому что не ищет убийцу. Он ищет… того, кто знал, что графиня знает. И кто не мог позволить ей жить.

В 8:00 он постучал в номер доктора Харгривза.

Дверь открыл сам доктор – в халате, с книгой в руках и улыбкой, которая не доходила до глаз.

– А, месье Бельфонтен! Опять за монетами? Или… за артефактами?

– За иероглифами, – спокойно ответил Жюльен, входя.

Номер – как всегда, музей. Статуэтки. Картины. Монеты. На столе – кофе. На полке – учебник древнеегипетского языка. С закладкой.

– Вы учитесь? – спросил Жюльен, указывая на книгу.

– Нет! – засмеялся доктор. – Это… для студентов! Я преподаю!

– А сами – знаете язык?

– Конечно! Я англичанин! Но я знаю иероглифы лучше, чем французский!

– Тогда объясните мне: что значит «Месть фараона»?

Доктор взял амулет. Внимательно посмотрел. Нахмурился.

– Я уже говорил. Это… не просто фраза. Это – проклятие. Очень древнее. Говорят, оно настигает того, кто крадёт из гробницы. Особенно – если это… статуя.

– А если это – шифр?

Доктор замер.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что убийца – умный. Он знает: если оставить амулет с проклятием – подозрение ляжет на того, кто должен был бы его оставить. То есть – на вас.

Доктор побледнел.

– Вы… думаете, это я?

– Я думаю, что вы – единственный, кто мог написать это. И единственный, кто захотел бы сбить следствие. Потому что у вас есть мотив. И возможность. И… опиум.

– Я не убивал её! – крикнул доктор. – Да, я ненавидел её! Да, я боялся! Но я не убийца!

– Тогда почему вы соврали про опиум? Про алиби? Про артефакты?

– Потому что… я не хотел скандала! Я не хотел тюрьмы! Я… хотел сохранить репутацию!

– А убийство – не портит репутацию?

Доктор не ответил. Просто сел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к столу. Открыл ящик. Там – бумаги. Квитанции. Одна – на опиум. Дата – 21 июня. Подпись – его.

– Вы купили опиум за два дня до приезда. Зачем?

– Для экспериментов!

– Каких?

– Я… изучаю древние яды! Я пишу книгу!

– Покажите рукопись.

– Она… в Лондоне.

– Тогда покажите записи.

– Я… потерял.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Достал статуэтку. Перевернул. На дне – музейный номер.

– Это – кража.

– Нет! Это… копия!

– Тогда почему на ней – номер музея?

Доктор не ответил.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Доктор Харгривз – знает древний египетский. Соврал про опиум, алиби, артефакты. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, доктор. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив доктора одного. С кофе. С монетами. С… совестью.

В 10:00 он постучал в номер Лейлы.

Она открыла дверь в платье цвета заката, с глазами, как у кошки, и губами, как у опасной женщины. В руках – бокал вина. Взгляд – как у танцовщицы, которая знает: её тело – оружие, а взгляд – приговор.

– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы решили проверить, не прячу ли я труп в шкафу?

– Я решил проверить, не прячете ли вы… правду, – ответил он, входя.

Номер – роскошный. С зеркалами, с коврами, с духами, которые пахли как дорогой грех. На столе – пластинки. На кровати – шёлковая накидка. На туалетном столике – помада. Алого цвета. Та самая.

– Можно? – спросил Жюльен, подходя к столику.

– Конечно. Только не ломайте. Она дорогая.

Он взял помаду. Осмотрел. Капсула – целая. Никаких царапин. Никаких следов иглы. Только… оттенок. Тот самый алый. Как на зеркале в номере графини.

– Вы писали это? – спросил он, показывая фото зеркала.

– Нет. Я уже говорила. Это… не мой оттенок. Моя – темнее. Эта – слишком яркая. Как будто… подделка.

– А если это – намеренно?

Она замерла.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что убийца – умный. Он знает: если оставить надпись с ошибкой – подозрение ляжет на того, кто должен был бы написать правильно. То есть – на вас. Или… на доктора.

– Вы думаете, это я?

– Я думаю, что вы – одна из двух, кто мог написать это. И у вас есть мотив. Очень сильный.

– Я не убивала её, – тихо сказала Лейла. – Да, я хотела. Каждый день. Но… я не сделала этого. Потому что знала: если она умрёт – все подумают, что это я. А я… не хочу в тюрьму. Я хочу… танцевать.

– Тогда почему вы написали в книге: «Пусть умрёт та, кто разрушила мою жизнь»?

Она замолчала. Потом – посмотрела на него.

– Потому что… я надеялась, что она сама умрёт. От болезни. От старости. От… совести. Я не хотела… убивать.

– А вчера? Вы были у неё?

– Да. Я убирала номер. Потом – ушла. Потом… вернулась. Забыла перчатки. Увидела… её. И его. Месье Дюбуа. Он стоял над ней. Плакал.

– Вы видели, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Я испугалась.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… хотела, чтобы его повесили. За неё. За меня. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул. Достал блокнот. Написал:

Лейла – знает древний египетский. Но… не убивала. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Итог: – Двое знают древний египетский: доктор и Лейла.– Оба могли написать амулет и надпись.– Оба имеют мотив.– Но Лейла – не убивала.– Значит… доктор?– Но зачем ему оставлять амулет с проклятием? Чтобы сбить следствие? Или… чтобы указать на Лейлу?– Или… убийца – третий? Кто знает древний египетский?– Клод? Горничная? Официант?– Нет. Амулет – в номере жертвы. Значит – кто-то из близкого круга.– Кто ещё?

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

В 12:00 он собрал всех пятерых в холле отеля.

Не официально. Не как допрос. Как… беседа. За чаем.

Клод помогла – лично пригласила каждого, сказав, что «месье Бельфонтен хочет задать пару вопросов для отчёта».

Они пришли. Все. Арман – в новом костюме, с сигарой. Лейла – в платье цвета заката, с глазами, как у кошки. Доктор Харгривз – с книгой под мышкой. Антуан – с тетрадью в руках. Дюбуа – с моноклем и трясущимися руками.

Жюльен сидел в центре. С чашкой чая. С блокнотом. С улыбкой.

– Спасибо, что пришли, – сказал он. – Я хочу прояснить кое-что. Чтобы избежать… недоразумений.

– Мы здесь не для чаепитий, – буркнул Арман.

– А я здесь – для правды, – спокойно ответил Жюльен. – И правда начинается с вопроса: кто из вас знает древний египетский?

Тишина.

– Я, – сказал доктор.

– Я, – тихо сказала Лейла.

– Остальные?

– Нет, – сказал Дюбуа.

– Нет, – сказал Антуан.

– Нет, – добавил Арман.

– Интересно, – улыбнулся Жюльен. – Потому что в номере графини – амулет. С иероглифами. «Месть фараона». Вы знаете, что это значит?

– Это… проклятие, – сказал доктор. – Для тех, кто крадёт из гробницы.

– А кто крал?

– Я… – начал доктор.

– Нет, – перебила Лейла. – Это… не проклятие. Это… шифр. Первые буквы имён. М – Морель. Е – Элени (горничная). С – Селин (официантка). Т – Теодора (новая гостья). Ь – мягкий знак. Не по-египетски. Это… ошибка.

Все посмотрели на неё.

– Откуда ты знаешь? – спросил Арман.

– Потому что… я училась в Лувре. Я знаю иероглифы. Почти.

– Почти? – усмехнулся доктор.

– Да. Почти. Как и вы, доктор. Вы тоже… не идеальны.

Тишина. Густая. Тяжёлая. Как песок в пустыне.

– Ты… мстила? – спросил Антуан.

– Нет, – сказала Лейла. – Я хотела. Но не сделала. Потому что знала – все подумают, что это я. А я… не хочу в тюрьму. Я хочу… танцевать.

– Тогда кто? – спросил Дюбуа.

– Я думаю, – сказал Жюльен, – что убийца – среди нас. И он… или она… оставили этот амулет. Чтобы сбить следствие. Или… чтобы указать на другого.

– Но зачем? – спросила Лейла.

– Потому что убийца – умный. Он знает: если все подозреваемые – под подозрением, то правда… теряется. Как иголка в стоге сена.

Он посмотрел на каждого.

– Но я найду её. Потому что я не ищу убийцу. Я ищу… того, кто знал, что графиня знает. И кто не мог позволить ей жить.

Он сделал паузу.

– До вечера. Подумайте. Если кто-то вспомнит что-то – приходите ко мне. Дверь открыта.

Он вышел. Оставив их одних. С чаем. С тишиной. С… страхом.

В 14:00 он сидел в зимнем саду. Пил кофе. Смотрел на пальмы.

Стучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. Вошла Лейла.

– Месье Бельфонтен… я должна вам кое-что сказать.

– Говори.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я не сразу ушла. Я… вернулась. Потому что забыла перчатки. Я вошла в номер… и увидела. Её. На полу. И… его.

– Его? – Жюльен нахмурился. – Кого?

– Месье Дюбуа. Он стоял над ней. Держал бокал. И… плакал.

– Ты видела, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Быстро. Я испугалась. Я подумала… он убийца.

– Почему ты не сказала раньше?

– Потому что… я хотела, чтобы его повесили. За неё. За сестру. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Он плакал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул.

– Спасибо. Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Новая версия: – Дюбуа был в номере. Но не убивал. Пришёл позже. Нашёл тело. Испугался. Плакал. – Значит, убийца – кто-то другой. Кто был там раньше. – Кто? Арман? Антуан? Доктор? Или… Лейла всё-таки лжёт?

Он закрыл блокнот. Выпил кофе. Посмотрел на пальмы.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

В 16:00 он постучал в номер Антуана Мореля.

Он открыл дверь в пижаме, с тетрадью в руках и лицом человека, который не спал три ночи.

– Месье Бельфонтен, – сказал он. – Вы решили окончательно меня добить?

– Я решил найти правду, – ответил Жюльен, входя.

Номер – строгий. С книгами. С портретом Бодлера. С сейфом. На столе – рукопись. На кровати – пиджак. На руке – след от пореза.

– Вы носите перо в рукаве? – спросил Жюльен.

– Нет. Это… от ручки.

– Ручки не оставляют таких порезов. Только иглы. Или… лезвия.

Антуан потёр руку.

– Я… писал ночью. Порезался.

– Покажите рукопись.

Антуан подошёл к столу. Открыл ящик. Там – письма. Шифровки. Одна – с печатью издательства. Дата – вчерашняя.

Он развернул.

«Уважаемый месье Морель,Подтверждаем получение вашей рукописи «Смерть графини». К сожалению, мы не можем её опубликовать. Слишком… провокационно.С уважением,Издательство «Галлимар»»

Жюльен показал письмо Антуану.

– Вы знали, что она собиралась опубликовать вашу историю?

– Да. Она… угрожала.

– И вы не заплатили?

– У меня нет таких денег!

– А в сейфе? – Жюльен указал на сейф. – Что там?

– Мои документы.

– Откройте.

Антуан замер.

– Я… не могу.

– Почему?

– Потому что… это личное.

– А убийство – нет?

Антуан не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. И… пачка франков. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Для… расходов.

– А почему в франках?

– Потому что… я еду в Париж. После Каира.

– Зачем?

– По делам.

– Каким?

– Литературным.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Антуан Морель – мотив: месть, унижение. Соврал про ручку, алиби, сейф. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, месье Морель. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Антуана одного. С тетрадью. С письмом. С… совестью.

В 18:00 он сидел в своём номере. Пил абсент. Смотрел на Нил.

Он достал блокнот. Написал:

Итог: – Все – лгут.– Все – скрывают.– Все – боятся.– Все – могли убить.– Но только один – сделал это.– И он… оставил след.– Амулет.– Сломанная ручка.– Алая помада.– Шприц.– Квитанция.– Дневник.– Письмо.– Всё – детали.– А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Глава 6. Признание в хаммаме

Вечер в Каире опускался не как закат – как занавес. Медленно, тяжело, с достоинством, будто сама пустыня решила: пора укрыть тайны, пока кто-то не вырвал их на свет. Воздух был густым – от жары, от ладана, от невысказанных слов. Жюльен Бельфонтен не спешил. Он знал: в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает. Особенно когда убийца – умный. Очень умный. И оставил след. Не один. А целую историю.

Он сидел в холле отеля, с бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Подозреваемые:

Арман де Вилье – мотив: развод, деньги, страх разоблачения. Соврал про пиджак.Лейла – мотив: месть, разбитая мечта. Не писала надпись. Подозрение снижено.Доктор Харгривз – мотив: контрабанда, шантаж. Соврал про статую, опиум.Антуан Морель – мотив: месть, унижение. Соврал про ручку, рукопись.Рене Дюбуа – мотив: страх разоблачения. Соврал про браслет, алиби.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил. На пальмы. На небо, окрашенное в цвет старого вина.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя найду.

В 19:30 он направился в хаммам – не потому, что хотел расслабиться. А потому, что знал: в жаре, в пару, в полутьме – люди говорят правду. Особенно если думают, что их не слышат.

Хаммам отеля «Нил Палас» был роскошным – мрамор, фонтанчики, ароматы розы и эвкалипта, полумрак, как в древнем храме. Жюльен разделся, накинул полотенце, вошёл в парную. Там было трое: двое слуг – молчаливые, как стены, и… Рене Дюбуа.

Дипломат сидел на мраморной скамье, с закрытыми глазами, с лицом человека, который не спал три ночи. Пот стекал по его вискам, как слёзы, которых он не позволял себе пролить.

Жюльен сел напротив. Не стал заговаривать. Просто сидел. Пил воду. Считал секунды.

Через пятнадцать минут Дюбуа открыл глаза. Увидел Жюльена. Вздохнул.

– Месье Бельфонтен… вы… не поверите, но я хочу поговорить.

– Я всегда верю тем, кто хочет говорить, – спокойно ответил Жюльен.

Дюбуа вытер лицо полотенцем. Выпил воды. Поморщился.

– Я… не убивал её.

– Я знаю, – сказал Жюльен.

Дюбуа резко обернулся.

– Что?

– Я знаю, что вы не убивали. Вы пришли позже. Нашли тело. Испугались. Плакали. Лейла видела вас.

Дюбуа побледнел.

– Она… сказала вам?

– Да. Сегодня. Днём.

– Почему… она не сказала раньше?

– Потому что хотела, чтобы вас повесили. За неё. За себя. За всё.

– Я… не виноват. Я просто… хотел поговорить. Умолять. Она… не открыла. Я постучал. Никто не ответил. Я… ушёл. Потом… вернулся. Решил, что она спит. Открыл дверь… и увидел. Её. На полу. Я… не знал, что делать. Я испугался. Я подумал… меня обвинят. Я… заплакал. Потом – ушёл.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… я думал, вы и так всё поймёте. Вы же… следователь.

– Я следователь. Но я не умею читать мысли. Только – поступки.

– Я… не хотел скандала. Не хотел… тюрьмы. Я – дипломат. У меня… репутация.

– А переписка с германским посольством – не портит репутацию?

Дюбуа замолчал. Потом – выпил остаток воды.

– Она… собиралась отправить это в «Le Figaro». Если я не заплачу ей пятьдесят тысяч франков.

– Вы заплатили?

– Нет. У меня нет таких денег.

– А в сейфе?

Дюбуа замер.

– Откуда вы…

– Я видел. Пачка долларов. В чемодане.

– Это… для расходов. Я еду в Америку. После Каира.

– Зачем?

– По делам.

– Каким?

– Дипломатическим.

– То есть – вы везёте деньги, чтобы купить молчание? Или… чтобы сбежать?

Дюбуа не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

– Я не убивал её, – повторил он. – Да, я хотел, чтобы она замолчала. Да, я боялся. Но я не убийца. Я… дипломат. Я решаю проблемы… словами.

– Тогда почему вы соврали про браслет?

Дюбуа потёр запястье.

– Потому что… это подарок. От него. От Генриха. Из посольства. Мы… встречаемся. Тайно. С тех пор, как я приехал в Берлин. Он… дал мне эту переписку. Сказал: «Если что-то случится – ты будешь в безопасности». Я… не знал, что она попадёт к графине.

– А браслет?

– Он… символ. Любви. Или… зависимости. Я не знаю.

Жюльен кивнул. Достал блокнот. Написал:

Рене Дюбуа – не убивал. Пришёл позже. Нашёл тело. Испугался. Соврал про браслет, алиби, сейф. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Дюбуа кивнул. Встал. Пошёл к выходу. Остановился.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышел.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – допил воду. Посмотрел на пар.

– Один исключён, – прошептал он. – Осталось четверо.

Следующей в хаммам вошла Лейла.

Она выглядела, как всегда – роскошно. В полотенце, с влажными волосами, с глазами, как у кошки, которая знает, что мышь уже в ловушке.

Она села за дальний угол. Поставила кувшин с водой. Огляделась. Увидела Жюльена. Улыбнулась. Подняла кувшин. Как будто за здравие.

Жюльен не ответил. Он просто смотрел. Пил воду. Считал секунды.

Через пятнадцать минут она допила воду. Поставила кувшин. Вздохнула. Потом – вдруг встала. Подошла к фонтанчику. Набрала воды. И – неожиданно – села на скамью напротив Жюльена.

– Месье Бельфонтен, – сказала она, улыбаясь. – Вы… не поверите, но я хочу поговорить.

– Я всегда верю тем, кто хочет говорить, – спокойно ответил он.

Она засмеялась. Не искренне. Театрально.

– Вы думаете, я убийца?

– Я думаю, что у вас был мотив.

– У меня? – Она засмеялась. – Я даже не знала эту женщину! Мы разговаривали один раз – в холле. Она спросила, танцую ли я для денег. Я ответила – нет, только для удовольствия. На том и закончили.

– А вы знаете, что она знала про вашу мечту? Про Париж?

Лейла замерла. Улыбка медленно сошла с её лица. Глаза – стали как стекло.

– Что… вы имеете в виду?

– Графиня собирала секреты. Как другие – марки или бабочки. У неё была целая коллекция. Ваша история – одна из самых… ярких.

– Она… собиралась опубликовать?

– Нет. Она собиралась продать. Вам. За молчание.

Лейла откинулась на спинку скамьи. Закрыла глаза. Потом – открыла.

– Да. Она мне сказала. Месяц назад. Сказала: «У меня есть история, которая может испортить вам жизнь. И карьеру. И репутацию. Пятьдесят тысяч франков – и она исчезнет». Я… не заплатила. Решила, что она блефует.

– А вчера? Что вы делали вчера вечером?

– После ужина я пошла в свой номер. Слушала музыку. Потом – легла спать.

– Одна?

– Да. Одна.

– Кто может подтвердить?

– Никто. Я была одна.

– А где вы были между 22:30 и 23:00?

– В номере. Спала.

– Вы спите с помадой?

Она нахмурилась.

– Что?

– На зеркале в номере графини – надпись. Алого цвета. Не её. У неё была тёмно-красная. У вас – алого. Я видел вас за ужином. Та же помада.

Лейла побледнела.

– Это… не доказательство.

– Нет. Но это – деталь. А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Она встала. Поправила полотенце.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я умею… притворяться. Но не убивать.

– Тогда почему вы соврали про помаду?

Она не ответила. Развернулась. Вышла. Не хлопнув дверью. Ещё хуже – тихо. Как будто знала: шум – это эмоции. А эмоции – это слабость.

Жюльен посмотрел ей вслед. Достал блокнот. Написал:

Лейла – мотив: месть, разбитая мечта. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – максимальное.

Следующим в хаммам вошёл Арман де Вилье.

Он выглядел, как всегда – элегантно. В полотенце, с сигарой в зубах (несмотря на пар), с глазами, красными от виски.

Он сел за барную стойку (да, в хаммаме была стойка – для самых отчаянных). Заказал виски. Выпил залпом. Потом – ещё. Потом – обернулся. Увидел Жюльена. Усмехнулся.

– Ну что, месье следователь? Нашли убийцу?

– Почти, – спокойно ответил Жюльен.

Арман засмеялся.

– Вы врёте. Вы ничего не нашли. Потому что убийцы… нет. Это несчастный случай. Она перепутала бокалы.

– Опиум не попадает в бокал случайно.

Арман замолчал. Затянулся сигарой.

– Что вы хотите?

– Расскажите о ней. О графине. Какой она была?

– Красивой. Умной. Опасной. – Он усмехнулся. – Она умела добиваться своего. Даже если это значило… сломать кого-то.

– Вы? – спросил Жюльен.

– Я – особенно. – Арман посмотрел в окно. – Я женился на ней ради денег. Она – ради титула. Мы оба знали правила. Но потом… она захотела новых. Сказала, что подаёт на развод. Через неделю. В Париже.

– Почему в Париже?

– Потому что там… у неё был человек. Не любовник. Партнёр. По бизнесу. Они собирались открыть галерею. Или казино. Я не знаю. Она не рассказывала. Она просто сказала: «Ты мне больше не нужен».

– Вы были в ярости?

– Я? – Арман рассмеялся. – Нет. Я был… облегчён. Я уже нашёл себе другую. Моложе. Красивее. И… не такая ядовитая.

– Когда вы видели её в последний раз?

– На ужине. Она произнесла тот… странный тост. Потом ушла. Я пошёл курить. Потом – в свой номер. Один. Спать.

– Кто может это подтвердить?

– Никто. Я был один.

– А где вы были между 22:30 и 23:00?

– В номере. Сплю.

– Вы спите в костюме?

Арман замер.

– Что?

– На вашем пиджаке – след вина. Свежий. Как будто вы… пролили его на себя. Или кто-то пролил на вас.

Арман посмотрел на пиджак. Побледнел.

– Это… это было вчера за ужином. Я… неаккуратно наливал.

– За ужином пили белое. А на вашем пиджаке – красное. Как в номере вашей жены.

Арман встал.

– Вы что, обвиняете меня?

– Я задаю вопросы. Ответы – ваши.

– Я не убивал её! – почти крикнул он. – Да, я хотел развода. Да, я был рад, что она уходит. Но я не убийца!

– Тогда почему вы соврали про пиджак?

Арман не ответил. Развернулся. Вышел. Хлопнув дверью.

Жюльен посмотрел ему вслед. Улыбнулся.

Первый. Соврал. Испугался. Значит – что-то скрывает.

Последним в хаммам вошёл доктор Харгривз.

Он выглядел, как всегда – весело. С книгой под мышкой, с улыбкой, с кофе в руке (хотя в хаммаме подавали только воду и виски).

– А, месье Бельфонтен! – воскликнул он, пожимая руку. – Я слышал, вы – великий сыщик! Как Пуаро! Только француз!

– Я не сыщик, – улыбнулся Жюльен. – Я просто задаю вопросы.

– А, вопросы! Я люблю вопросы! Особенно – когда на них есть ответы!

– Отлично. Ответьте: где вы были вчера вечером между 22:30 и 23:00?

– Ах! – доктор хлопнул себя по лбу. – Я был… в баре! С мадам Леруа! Мы обсуждали… древние гробницы! У неё есть коллекция! Очень редкая!

– Мадам Леруа подтвердит?

– Конечно! Спросите её!

– Хорошо. А вы знаете древний египетский?

– Я? – доктор засмеялся. – Я англичанин! Но я знаю иероглифы лучше, чем французский!

– Тогда объясните мне: что значит «Месть фараона»?

Доктор взял амулет. Внимательно посмотрел. Нахмурился.

– Это… не просто фраза. Это – проклятие. Очень древнее. Говорят, оно настигает того, кто крадёт из гробницы. Особенно – если это… статуя.

– А если это – шифр?

Доктор замер.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что убийца – умный. Он знает: если оставить амулет с проклятием – подозрение ляжет на того, кто должен был бы его оставить. То есть – на вас.

Доктор побледнел.

– Вы… думаете, это я?

– Я думаю, что вы – единственный, кто мог написать это. И единственный, кто захотел бы сбить следствие. Потому что у вас есть мотив. И возможность. И… опиум.

– Я не убивал её! – крикнул доктор. – Да, я ненавидел её! Да, я боялся! Но я не убийца!

– Тогда почему вы соврали про опиум? Про алиби? Про артефакты?

– Потому что… я не хотел скандала! Я не хотел тюрьмы! Я… хотел сохранить репутацию!

– А убийство – не портит репутацию?

Доктор не ответил. Просто сел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к столу. Открыл ящик. Там – бумаги. Квитанции. Одна – на опиум. Дата – 21 июня. Подпись – его.

– Вы купили опиум за два дня до приезда. Зачем?

– Для экспериментов!

– Каких?

– Я… изучаю древние яды! Я пишу книгу!

– Покажите рукопись.

– Она… в Лондоне.

– Тогда покажите записи.

– Я… потерял.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Достал статуэтку. Перевернул. На дне – музейный номер.

– Это – кража.

– Нет! Это… копия!

– Тогда почему на ней – номер музея?

Доктор не ответил.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Доктор Харгривз – знает древний египетский. Соврал про опиум, алиби, артефакты. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, доктор. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив доктора одного. С кофе. С монетами. С… совестью.

Когда Жюльен вышел, было 22:45. Он прошёл в холл. Вдохнул прохладный воздух. Посмотрел на Нил.

Он знал: убийца – среди них. Один из четверых. Или… пятый. Кто-то, кого он ещё не видел.

Он достал блокнот. Написал:

Подозреваемые:

Арман де Вилье – мотив: развод, деньги, страх разоблачения. Соврал про пиджак.Лейла – мотив: месть, разбитая мечта. Соврала про помаду, шприц, фото.Доктор Харгривз – мотив: контрабанда, шантаж. Соврал про опиум, алиби, артефакты.Антуан Морель – мотив: месть, унижение. Соврал про ручку, рукопись.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на пальмы.

– Кто ты? – спросил он вслух. – Кто ты, убийца?

Ветер не ответил. Только шепнул что-то на арабском.

Или… ему показалось.

Глава 7. Сломанная ручка

Рассвет в Каире наступал не как утро – как испытание. Воздух был густым, как мед, и таким же липким – прилипал к коже, к мыслям, к совести. Пыль, казалось, оседала не на землю, а на душу – тихо, незаметно, но неумолимо. Жюльен Бельфонтен не спал. Он сидел у окна своего номера, с бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно, как в первый день, вывел:

Когда все лгут – правда прячется в деталях.

Под ним – список:

– Амулет с иероглифами: «Месть фараона».– Надпись на зеркале – алого цвета, не графинина.– Платок под кроватью – с инициалами мужа.– Бокал с опиумом – не её.– Сломанная ручка – в руке графини.– Порез на руке Антуана – свежий.– Кто хотел её смерти? Все.– Кто мог? Все.– Кто сделал? Один.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил. На пальмы. На небо, окрашенное в цвет старого золота. Он знал: убийца – где-то здесь. Один из четверых. Или… пятый. Кто-то, кого он ещё не видел. Но он… найдёт. Потому что не ищет убийцу. Он ищет… того, кто знал, что графиня знает. И кто не мог позволить ей жить.

В 8:00 он постучал в номер Антуана Мореля.

Он открыл дверь в пижаме, с тетрадью в руках и лицом человека, который не спал три ночи.

– Месье Бельфонтен, – сказал он. – Вы решили окончательно меня добить?

– Я решил найти правду, – ответил Жюльен, входя.

Номер – строгий. С книгами. С портретом Бодлера. С сейфом. На столе – рукопись. На кровати – пиджак. На руке – след от пореза.

– Вы носите перо в рукаве? – спросил Жюльен.

– Нет. Это… от ручки.

– Ручки не оставляют таких порезов. Только иглы. Или… лезвия.

Антуан потёр руку.

– Я… писал ночью. Порезался.

– Покажите рукопись.

Антуан подошёл к столу. Открыл ящик. Там – письма. Шифровки. Одна – с печатью издательства. Дата – вчерашняя.

Он развернул.

«Уважаемый месье Морель,Подтверждаем получение вашей рукописи «Смерть графини». К сожалению, мы не можем её опубликовать. Слишком… провокационно.С уважением,Издательство «Галлимар»»

Жюльен показал письмо Антуану.

– Вы знали, что она собиралась опубликовать вашу историю?

– Да. Она… угрожала.

– И вы не заплатили?

– У меня нет таких денег!

– А в сейфе? – Жюльен указал на сейф. – Что там?

– Мои документы.

– Откройте.

Антуан замер.

– Я… не могу.

– Почему?

– Потому что… это личное.

– А убийство – нет?

Антуан не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. И… пачка франков. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Для… расходов.

– А почему в франках?

– Потому что… я еду в Париж. После Каира.

– Зачем?

– По делам.

– Каким?

– Литературным.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Антуан Морель – мотив: месть, унижение. Соврал про ручку, алиби, сейф. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, месье Морель. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Антуана одного. С тетрадью. С письмом. С… совестью.

В 10:00 он постучал в номер графини.

Дверь открыл портье – пожилой египтянин с усами и печальными глазами – стоял у двери, держа в руках ключ и блокнот.

– Месье Бельфонтен? Мадам Леруа сказала… вы будете осматривать. Я всё подготовил. Никто не входил. Ничего не трогали.

– Спасибо, – кивнул Жюльен. – Оставьте меня. И никого не пускайте. Даже мадам Леруа.

– Даже… мадам Леруа? – портье слегка побледнел.

– Особенно мадам Леруа.

Портье кивнул, как солдат, и исчез за дверью. Жюльен закрыл её на ключ. Повесил табличку «Не беспокоить». И только тогда подошёл к телу.

Он снял простыню.

Графиня лежала, как статуя. Глаза закрыты – кто-то сделал это за него. Губы чуть приоткрыты – как будто она хотела что-то сказать в последний момент. На шее – тонкая цепочка с крошечным кулоном в виде скарабея. На руках – кольца: одно с бриллиантом, другое – с чёрным камнем, как будто… наоборот. Жизнь и смерть. Любовь и месть.

Жюльен присел на корточки. Осмотрел руки. Ни царапин. Ни синяков. Ни следов борьбы. Только… ногти. Один – слегка обломан. Левый мизинец. Свежий скол. Как будто она царапала что-то… или кого-то.

Он потрогал её запястье. Кожа была холодной, но не ледяной. Смерть наступила не больше чем 6–7 часов назад. Между 22:30 и 23:00. То есть – через 20–30 минут после их разговора на палубе.

Он поднялся. Подошёл к столу. Там стояла бутылка «Шато Марго» 1929 года. Открыта. Пробка лежала рядом – аккуратно, не валялась. Значит, открыли не в спешке. Не в панике. Спокойно. Осознанно.

Рядом – два бокала. Один – опрокинут на полу. Второй – на столе. Оба – из хрусталя. Оба – с остатками вина. В опрокинутом – чуть больше. В стоящем – меньше, но… с отпечатком губ.

Жюльен взял бокал со стола. Повертел в руках. Понюхал. Вино. Красное. Сухое. С лёгким… опиумным оттенком. Опиум. Без сомнения.

Он поставил бокал обратно. Подошёл к окну. Закрыто. Заперто изнутри. Никаких следов взлома. Никаких отпечатков. Только… пыль. Тонкая, почти невидимая. И на подоконнике – крошечный след помады. Алого цвета. Не её. У графини была тёмно-красная.

Интересно…

Он вернулся к телу. Опустился на колени. Осмотрел платье. Белое. Шёлк. Дорогое. На груди – пятно вина. Большое. Форма – как будто кто-то плеснул. Или… как будто она упала, держа бокал.

Он осторожно приподнял край платья. Никаких следов на коже. Никаких уколов. Никаких ссадин. Только… на левой лодыжке – тонкая полоска загара. Как будто она носила браслет. Или… цепочку. Но сейчас её не было.

Где она?

Он встал. Подошёл к туалетному столику. Расчёска. Пудра. Тушь. Помада – та самая, тёмно-красная. Лежала… сломанная. Капсула треснула пополам. Свежий излом. Как будто её сломали… в спешке? Или в гневе?

Он взял помаду. Повертел в руках. На дне – крошечная царапина. Не от ногтя. От… иглы? Или от булавки?

Странно…

Он поставил помаду обратно. Открыл ящик. Там – письма. Конверты. Фотографии. Одно фото – молодая графиня, с мужчиной в военной форме. Подпись: «Париж, 1921. Навсегда». Другое – она же, но старше, с Арманом де Вилье, на фоне яхты. Подпись: «Лазурный берег, 1934. Пока не надоест».

Жюльен усмехнулся. Женщина, которая знала цену словам.

Он закрыл ящик. Подошёл к кровати. Поднял подушку – там, где лежала записка, теперь была пустота. Он провёл рукой по матрасу. Ничего. Только… запах. Очень слабый. Не духов. Не вина. Чего-то… травянистого. Лаванды? Или… опиума?

Он нахмурился. Опиум? Здесь?

Он открыл шкаф. Платья. Шляпы. Перчатки. Всё аккуратно. Всё на своих местах. Только… одна вещь выбивалась из порядка. На полке – маленькая шкатулка. Деревянная. Инкрустированная. Заперта. Но… ключ торчал в замке. Как будто его забыли вынуть.

Жюльен открыл шкатулку.

Внутри – пачка долларов. Бриллиантовая брошь. И… письмо. Без конверта. Без подписи. Только одна фраза, написанная крупными, чуть дрожащими буквами:

«Если ты это читаешь – я уже мертва. Не ищи убийцу. Ищи того, кто знал, что я знаю.»

Жюльен медленно сложил письмо. Положил обратно. Закрыл шкатулку.

– Умная женщина, – прошептал он. – Очень умная.

В 12:00 он сидел в холле, с чашкой кофе и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Детали: – Сломанная ручка – в руке графини.– Царапина на дне – как от иглы.– Свежий порез на руке Антуана – как будто от того же пера.– Отпечаток алой помады – на подоконнике в номере графини.– Свежий скол на ногте графини – как будто царапала кого-то.– На лодыжке – след от браслета. Пропал.– В шкатулке – письмо: «Ищи того, кто знал, что я знаю».

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил.

– Ты хочешь, чтобы я думал, что это он, – прошептал он. – Но ты ошибаешься. Потому что я… не думаю. Я вижу.

В 14:00 он постучал в номер Лейлы.

Она открыла дверь в платье цвета заката, с глазами, как у кошки, и губами, как у опасной женщины. В руках – бокал вина. Взгляд – как у танцовщицы, которая знает: её тело – оружие, а взгляд – приговор.

– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы решили проверить, не прячу ли я труп в шкафу?

– Я решил проверить, не прячете ли вы… правду, – ответил он, входя.

Номер – роскошный. С зеркалами, с коврами, с духами, которые пахли как дорогой грех. На столе – пластинки. На кровати – шёлковая накидка. На туалетном столике – помада. Алого цвета. Та самая.

– Можно? – спросил Жюльен, подходя к столику.

– Конечно. Только не ломайте. Она дорогая.

Он взял помаду. Осмотрел. Капсула – целая. Никаких царапин. Никаких следов иглы. Только… оттенок. Тот самый алый. Как на зеркале в номере графини.

– Вы писали это? – спросил он, показывая фото зеркала.

– Нет. Я уже говорила. Это… не мой оттенок. Моя – темнее. Эта – слишком яркая. Как будто… подделка.

– А если это – намеренно?

Она замерла.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что убийца – умный. Он знает: если оставить надпись с ошибкой – подозрение ляжет на того, кто должен был бы написать правильно. То есть – на вас. Или… на доктора.

– Вы думаете, это я?

– Я думаю, что вы – одна из двух, кто мог написать это. И у вас есть мотив. Очень сильный.

– Я не убивала её, – тихо сказала Лейла. – Да, я хотела. Каждый день. Но… я не сделала этого. Потому что знала: если она умрёт – все подумают, что это я. А я… не хочу в тюрьму. Я хочу… танцевать.

– Тогда почему вы написали в книге: «Пусть умрёт та, кто разрушила мою жизнь»?

Она замолчала. Потом – посмотрела на него.

– Потому что… я надеялась, что она сама умрёт. От болезни. От старости. От… совести. Я не хотела… убивать.

– А вчера? Вы были у неё?

– Да. Я убирала номер. Потом – ушла. Потом… вернулась. Забыла перчатки. Увидела… её. И его. Месье Дюбуа. Он стоял над ней. Плакал.

– Вы видели, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Я испугалась.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… хотела, чтобы его повесили. За неё. За меня. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул. Достал блокнот. Написал:

Лейла – мотив: месть, разбитая мечта. Но… не убивала. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Итог: – Все – лгут.– Все – скрывают.– Все – боятся.– Все – могли убить.– Но только один – сделал это.– И он… оставил след.– Амулет.– Сломанная ручка.– Алая помада.– Шприц.– Квитанция.– Дневник.– Письмо.– Всё – детали.– А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Глава 8. Игра в нарды

Вечер в Каире опускался не как закат – как занавес в театре после трагедии. Воздух был тёплым, но с лёгкой дрожью – как будто пустыня знала, что на корабле ещё не всё кончено. Музыка из холла лилась тише, чем обычно, будто оркестр тоже чувствовал напряжение. Люди собирались группами, но разговоры вели шёпотом. Смех звучал реже. Взгляды – чаще.

Жюльен Бельфонтен не спешил. Он знал: в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает. Особенно когда убийца – умный. Очень умный. И оставил след. Не один. А целую историю.

Он сидел в холле, в углу, за столиком с бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Подозреваемые:

Арман де Вилье – мотив: развод, деньги, страх разоблачения. Соврал про пиджак.Лейла – мотив: месть, разбитая мечта. Не писала надпись. Подозрение снижено.Доктор Харгривз – мотив: контрабанда, шантаж. Соврал про статую, опиум.Антуан Морель – мотив: месть, унижение. Соврал про ручку, рукопись.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя найду.

В 20:00 в холле начали собираться гости. Кто-то – на танцы. Кто-то – на ужин. Кто-то – просто убить время. Жюльен остался на месте. Он не пил. Не танцевал. Не убивал время. Он… наблюдал.

Он видел, как вошла Лейла – в платье цвета заката, с глазами, как у кошки, и губами, как у опасной женщины. Она села за столик у окна. Огляделась. Увидела Жюльена. Улыбнулась. Подняла бокал. Как будто за здравие.

Он не ответил. Просто смотрел. Пил абсент. Считал секунды.

Через десять минут к ней подошёл доктор Харгривз – с книгой под мышкой, с улыбкой, с кофе в руке (хотя в холле подавали только алкоголь).

– А, мадам Лейла! – воскликнул он. – Какая честь! Вы… не хотите сыграть в нарды?

– Почему бы и нет? – улыбнулась она. – Только не проигрывайте, доктор. Я не люблю… слабых мужчин.

Они сели за стол. Присоединились Арман де Вилье и Антуан Морель. Жюльен не стал подходить. Он просто смотрел. Пил абсент. Считал ходы.

Игра началась. Лейла – с юмором. Доктор – с азартом. Арман – с раздражением. Антуан – с нервозностью.

Жюльен знал: игра – это не только развлечение. Это – зеркало. Оно показывает, кто ты. Как ты думаешь. Как ты лжёшь. Как ты… боишься.

Он смотрел на их руки. На их глаза. На то, как они держат фишки. Как отводят взгляд. Как нервно смеются, когда кто-то вдруг делает неожиданный ход.

Он ждал. Потому что в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает.

Через полчаса игры Жюльен встал. Подошёл к бару. Заказал ещё абсента. Потом – неожиданно – подошёл к столу игроков.

– Месье Бельфонтен! – воскликнул доктор. – Хотите сыграть? У нас как раз… свободное место!

– Нет, спасибо, – спокойно ответил Жюльен. – Я просто… хотел сказать. Я нашёл отпечатки пальцев на амулете.

Тишина.

Все замерли. Даже музыка, казалось, стихла.

– Каком амулете? – спросил Арман.

– На том, что лежал на столе. В номере графини. Тот, с иероглифами. «Месть фараона».

– И… чьи отпечатки? – спросила Лейла. Голос – чуть дрожал.

– Пока не знаю. Но… скоро узнаю. Лаборатория в Каире – очень хорошая.

– Но… мы же в отеле! – воскликнул доктор. – Как вы отправите амулет?

– Я не отправлю. Я… подожду. До утра. А пока – думаю.

– О чём? – спросил Антуан.

– О том, кто стоял рядом с ней. Кто подавал ей бокал. Кто… хотел, чтобы она умерла.

Тишина. Густая. Тяжёлая. Как песок в пустыне.

– Я не убивал её, – сказал Арман.

– Я не убивала её, – сказала Лейла.

– Я не убивал её, – сказал доктор.

– Я не убивал её, – сказал Антуан.

– А я не искал убийцу, – спокойно сказал Жюльен. – Я искал… того, кто знал, что она знает. И кто не мог позволить ей жить.

Он посмотрел на каждого.

– До утра. Подумайте. Если кто-то вспомнит что-то – приходите ко мне. Дверь открыта.

Он вышел. Оставив их одних. С фишками. С тишиной. С… страхом.

В 21:30 он сидел в зимнем саду. Пил абсент. Смотрел на пальмы.

Стучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. Вошла Лейла.

– Месье Бельфонтен… я должна вам кое-что сказать.

– Говори.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я не сразу ушла. Я… вернулась. Потому что забыла перчатки. Я вошла в номер… и увидела. Её. На полу. И… его.

– Его? – Жюльен нахмурился. – Кого?

– Месье Дюбуа. Он стоял над ней. Держал бокал. И… плакал.

– Ты видела, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Быстро. Я испугалась. Я подумала… он убийца.

– Почему ты не сказала раньше?

– Потому что… я хотела, чтобы его повесили. За неё. За сестру. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Он плакал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул.

– Спасибо. Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Новая версия: – Дюбуа был в номере. Но не убивал. Пришёл позже. Нашёл тело. Испугался. Плакал. – Значит, убийца – кто-то другой. Кто был там раньше. – Кто? Арман? Антуан? Доктор? Или… Лейла всё-таки лжёт?

Он закрыл блокнот. Выпил абсент. Посмотрел на пальмы.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

В 22:00 он пошёл на террасу. Там было тихо. Только шум фонтана. Только ветер. Только… один человек.

Антуан Морель.

Он стоял у перил, в пижаме, с тетрадью в руке, с лицом, на котором не было ни страха, ни злости – только усталость.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, не оборачиваясь. – Вы… не поверите, но я хочу поговорить.

– Я всегда верю тем, кто хочет говорить, – спокойно ответил он.

Антуан засмеялся. Не искренне. Театрально.

– Вы думаете, я убийца?

– Я думаю, что у вас был мотив.

– У меня? – Он засмеялся. – Я даже не знал эту женщину! Мы разговаривали один раз – в холле. Она спросила, пишу ли я для денег. Я ответил – нет, только для души. На том и закончили.

– А вы знаете, что она знала про ваш роман? Про вашу любовь?

Антуан замер. Улыбка медленно сошла с его лица. Глаза – стали как стекло.

– Что… вы имеете в виду?

– Ваш роман. «Смерть графини». Она собирала секреты. Как другие – марки или бабочки. Ваша история – одна из самых… ярких.

– Она… собиралась опубликовать?

– Нет. Она собиралась продать. Вам. За молчание.

Антуан откинулся на спинку стула. Закрыл глаза. Потом – открыл.

– Да. Она мне сказала. Месяц назад. Сказала: «У меня есть история, которая может испортить вам жизнь. И карьеру. И репутацию. Десять тысяч франков – и она исчезнет». Я… не заплатил. Решил, что она блефует.

– А вчера? Что вы делали вчера вечером?

– После ужина я пошёл в свой номер. Писал. Потом – лег спать.

– Одна?

– Да. Одна.

– Кто может подтвердить?

– Никто. Я была одна.

– А где вы были между 22:30 и 23:00?

– В номере. Спала.

– Вы спите с ручкой?

Он нахмурился.

– Что?

– На вашей руке – свежий порез. Как будто… от пера. Или… от иглы.

Он потёр руку.

– Это… от пера. Я писал ночью. Ошибся. Порезался.

– А где ваша рукопись?

– В… чемодане.

– Покажите.

Он встал. Пошёл к выходу. Вернулся через пять минут. Протянул тетрадь.

Жюльен открыл. Первая страница – заголовок: «Смерть графини». Подзаголовок: «Роман, основанный на реальных событиях».

Он листнул. На полях – пометки. Красным карандашом. Одна фраза – обведена:

«Пусть умрёт та, кто разрушила мою жизнь».

– Это ваш почерк?

– Да. Я… репетирую.

– А почему именно эта фраза?

– Потому что… она сильная.

– Как и убийство.

Антуан встал. Подошёл к окну.

– Я не убивал её, месье Бельфонтен. Да, я хотел бы. Да, я рад, что её нет. Но я не убийца. Я – писатель. Я убиваю… на бумаге. А не в жизни.

– Тогда почему вы соврали про ручку?

Он не ответил. Развернулся. Пошёл к выходу. Остановился.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышел.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Антуан Морель – мотив: месть, унижение. Соврал про ручку, рукопись. Подозрение – максимальное.

В 23:00 он вернулся в холл. Там было пусто. Только бармен – пожилой египтянин с усами и печальными глазами – вытирал бокалы.

– Месье Бельфонтен, – сказал он. – Вы… не уйдёте спать?

– Нет, – ответил Жюльен. – Я… жду.

– Кого?

– Убийцу.

Бармен нахмурился.

– Вы… знаете, кто это?

– Почти. Осталось… одно звено.

– Какое?

– То, что связывает всё. Амулет. Ручка. Помада. Отпечаток на подоконнике. Всё.

Бармен поставил бокал. Посмотрел на Жюльена.

– Вы… хороший человек, месье Бельфонтен. Вы… найдёте правду.

– Я знаю, – спокойно ответил Жюльен. – Потому что я не ищу убийцу. Я ищу… того, кто знал, что графиня знает. И кто не мог позволить ей жить.

Он встал. Посмотрел на Нил.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя найду.

Глава 9. Танец с прошлым

Ночь в Каире была тихой – слишком тихой. Как будто пустыня затаила дыхание. Как будто звёзды на небе замерли, чтобы не выдать чью-то тайну. Как будто даже ветер боялся шепнуть лишнее. Жюльен Бельфонтен не спал. Он сидел у окна своего номера, с бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Когда все лгут – правда прячется в деталях.

Под ним – список:

– Амулет с иероглифами: «Месть фараона».– Надпись на зеркале – алого цвета, не графинина.– Платок под кроватью – с инициалами мужа.– Бокал с опиумом – не её.– Сломанная ручка – в руке графини.– Порез на руке Антуана – свежий.– Кто хотел её смерти? Все.– Кто мог? Все.– Кто сделал? Один.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил. На пальмы. На небо, окрашенное в цвет старого золота. Он знал: убийца – где-то здесь. Один из троих. Или… четвёртый. Кто-то, кого он ещё не видел. Но он… найдёт. Потому что не ищет убийцу. Он ищет… того, кто знал, что графиня знает. И кто не мог позволить ей жить.

В 1:17 ночи постучали в дверь. Три раза. Тихо. Почти неслышно. Как будто кто-то боялся, что его услышат.

– Войдите, – сказал Жюльен, не вставая.

Дверь открылась. На пороге стояла Лейла.

Она была в платье цвета заката, с глазами, как у кошки, и губами, как у опасной женщины. В руках – маленький чемоданчик. Как будто собиралась в дорогу. Или… бежать.

– Месье Бельфонтен… – сказала она, не входя. – Я… должна вам кое-что сказать.

– Говори, – ответил он, указывая на стул.

Она вошла. Закрыла дверь. Села. Положила чемоданчик на колени. Потом – медленно, как будто каждое слово давалось ей с болью, начала говорить.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я не просто вернулась за перчатками. Я… хотела поговорить с ней. С графиней. Я… устала. Устала быть тенью. Устала быть танцовщицей. Устала… быть не собой.

Жюльен молчал. Просто слушал. Пил абсент. Считал секунды.

– Я постучала. Она… открыла. Увидела меня. Усмехнулась. Сказала: «Ну что, Лейла? Решила, что пора?» Я… не ответила. Я просто сказала: «Я хочу быть собой. Я хочу… свою сцену. Свою жизнь. Свою мечту». Она засмеялась. Сказала: «Ты? Ты – никто. Ты – тень. Ты – моя танцовщица. И будешь ею… до самой смерти».

Лейла замолчала. Потом – достала из чемоданчика фотографию. Две девочки. Близнецы. Подпись: «Изабель и Лейла. 1915».

– Это мы, – сказала она. – Я – Лейла. Она – Изабель. Моя сестра. Близнец. Она… умерла в 1928. От тифа. В Марселе. А эта… – она указала на фото – взяла её имя. Её документы. Её наследство. И… меня. Заставила работать на неё. Как танцовщицу.

– Почему вы не сбежали? – спросил Жюльен.

– Потому что она… угрожала. Сказала, если я убегу – расскажет всем, что я сумасшедшая. Что я убила сестру. Что я… не существую.

– А вчера?

– Вчера… я хотела… убить её. – Лейла посмотрела на Жюльена. Глаза – сухие. Ни слезы. Ни страха. Только… правда. – Я… принесла яд. В помаде. Я… вставила его туда. С иглой. Я… хотела, чтобы она умерла. Медленно. Мучительно. Как я… жила все эти годы.

Жюльен нахмурился.

– Вы… отравили помаду?

– Да. Я… купила опиум в Александрии. У аптекаря. Я… вставила его в помаду. В ту, что лежала у неё на туалетном столике. Тёмно-красную. Я… думала, она накрасит губы… и умрёт.

– Но она… не накрашивала губы?

– Нет. Она… пила вино. Из бокала. Я… не знала, что в нём яд. Я… не подмешивала его туда.

– Тогда кто?

– Я… не знаю. Но… это не я. Я хотела… отравить помаду. А не вино.

Жюльен кивнул. Достал блокнот. Написал:

Лейла – мотив: месть. Пыталась отравить помаду. Но… не отравила вино. Подозрение – снижено.

– Продолжайте, – сказал он.

– Я… вошла в номер. Она… сидела за столом. Пила вино. Увидела меня. Усмехнулась. Сказала: «Ну что, Лейла? Решила отравить меня?» Я… замерла. Она… знала. Она… всегда знала. Она… сказала: «Ты думаешь, я не вижу, как ты смотришь на меня? Как ты ненавидишь меня? Как ты мечтаешь… убить меня?» Я… не ответила. Я просто… стояла. Она… засмеялась. Сказала: «Ты… никто. Ты – тень. Ты – моя танцовщица. И будешь ею… до самой смерти».

– И что вы сделали?

– Я… ушла. Я… не смогла. Я… испугалась. Я… подумала, что она… права. Что я… никто. Что я… тень.

– А потом?

– Потом… я вернулась. Забыла перчатки. Вошла в номер… и увидела. Её. На полу. И… его. Месье Дюбуа. Он стоял над ней. Плакал.

– Вы видели, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Я испугалась.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… хотела, чтобы его повесили. За неё. За меня. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул. Посмотрел на Лейлу.

– Вы не убивали её?

– Нет. Я хотела. Каждый день. Но… не убивала.

– Тогда кто?

– Я не знаю. Но… он или она – умный. И жестокий. И… знает древний египетский.

Жюльен кивнул. Написал в блокноте:

Лейла – мотив: месть. Пыталась отравить помаду. Но… не отравила вино. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Встала. Пошла к двери. Остановилась.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Новая версия: – Лейла пыталась отравить помаду. Но… не отравила вино. – Значит, убийца – кто-то другой. Кто знал, что графиня пьёт вино. Кто знал, какой бокал ей подать. Кто… хотел, чтобы она умерла. – Кто? Арман? Антуан? Доктор? Или… Лейла всё-таки лжёт?

Он закрыл блокнот. Выпил абсент. Посмотрел на Нил.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

В 3:00 ночи он постучал в номер доктора Харгривза.

Дверь открыл сам доктор – в халате, с книгой в руках и улыбкой, которая не доходила до глаз.

– А, месье Бельфонтен! Опять за монетами? Или… за артефактами?

– За иероглифами, – спокойно ответил Жюльен, входя.

Номер – как всегда, музей. Статуэтки. Картины. Монеты. На столе – кофе. На полке – учебник древнеегипетского языка. С закладкой.

– Вы учитесь? – спросил Жюльен, указывая на книгу.

– Нет! – засмеялся доктор. – Это… для студентов! Я преподаю!

– А сами – знаете язык?

– Конечно! Я англичанин! Но я знаю иероглифы лучше, чем французский!

– Тогда объясните мне: что значит «Месть фараона»?

Доктор взял амулет. Внимательно посмотрел. Нахмурился.

– Я уже говорил. Это… не просто фраза. Это – проклятие. Очень древнее. Говорят, оно настигает того, кто крадёт из гробницы. Особенно – если это… статуя.

– А если это – шифр?

Доктор замер.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что убийца – умный. Он знает: если оставить амулет с проклятием – подозрение ляжет на того, кто должен был бы его оставить. То есть – на вас.

Доктор побледнел.

– Вы… думаете, это я?

– Я думаю, что вы – единственный, кто мог написать это. И единственный, кто захотел бы сбить следствие. Потому что у вас есть мотив. И возможность. И… опиум.

– Я не убивал её! – крикнул доктор. – Да, я ненавидел её! Да, я боялся! Но я не убийца!

– Тогда почему вы соврали про опиум? Про алиби? Про артефакты?

– Потому что… я не хотел скандала! Я не хотел тюрьмы! Я… хотел сохранить репутацию!

– А убийство – не портит репутацию?

Доктор не ответил. Просто сел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к столу. Открыл ящик. Там – бумаги. Квитанции. Одна – на опиум. Дата – 21 июня. Подпись – его.

– Вы купили опиум за два дня до приезда. Зачем?

– Для экспериментов!

– Каких?

– Я… изучаю древние яды! Я пишу книгу!

– Покажите рукопись.

– Она… в Лондоне.

– Тогда покажите записи.

– Я… потерял.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Достал статуэтку. Перевернул. На дне – музейный номер.

– Это – кража.

– Нет! Это… копия!

– Тогда почему на ней – номер музея?

Доктор не ответил.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Доктор Харгривз – знает древний египетский. Соврал про опиум, алиби, артефакты. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, доктор. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив доктора одного. С кофе. С монетами. С… совестью.

В 5:00 утра он постучал в номер Антуана Мореля.

Он открыл дверь в пижаме, с тетрадью в руках и лицом человека, который не спал три ночи.

– Месье Бельфонтен, – сказал он. – Вы решили окончательно меня добить?

– Я решил найти правду, – ответил Жюльен, входя.

Номер – строгий. С книгами. С портретом Бодлера. С сейфом. На столе – рукопись. На кровати – пиджак. На руке – след от пореза.

– Вы носите перо в рукаве? – спросил Жюльен.

– Нет. Это… от ручки.

– Ручки не оставляют таких порезов. Только иглы. Или… лезвия.

Антуан потёр руку.

– Я… писал ночью. Порезался.

– Покажите рукопись.

Антуан подошёл к столу. Открыл ящик. Там – письма. Шифровки. Одна – с печатью издательства. Дата – вчерашняя.

Он развернул.

«Уважаемый месье Морель,Подтверждаем получение вашей рукописи «Смерть графини». К сожалению, мы не можем её опубликовать. Слишком… провокационно.С уважением,Издательство «Галлимар»»

Жюльен показал письмо Антуану.

– Вы знали, что она собиралась опубликовать вашу историю?

– Да. Она… угрожала.

– И вы не заплатили?

– У меня нет таких денег!

– А в сейфе? – Жюльен указал на сейф. – Что там?

– Мои документы.

– Откройте.

Антуан замер.

– Я… не могу.

– Почему?

– Потому что… это личное.

– А убийство – нет?

Антуан не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. И… пачка франков. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Для… расходов.

– А почему в франках?

– Потому что… я еду в Париж. После Каира.

– Зачем?

– По делам.

– Каким?

– Литературным.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Антуан Морель – мотив: месть, унижение. Соврал про ручку, рукопись. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, месье Морель. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Антуана одного. С тетрадью. С письмом. С… совестью.

В 7:00 утра он сидел на террасе. Пил кофе. Смотрел на Нил.

Он знал: убийца – среди них. Один из троих. Или… четвёртый. Кто-то, кого он ещё не видел.

Он достал блокнот. Написал:

Итог: – Все – лгут.– Все – скрывают.– Все – боятся.– Все – могли убить.– Но только один – сделал это.– И он… оставил след.– Амулет.– Сломанная ручка.– Алая помада.– Шприц.– Квитанция.– Дневник.– Письмо.– Всё – детали.– А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Глава 10. Яд в вине

Рассвет в Каире был не похож на обычный рассвет. Он не нежно розовел, не играл с волнами, не будил птиц. Он был… напряжённым. Как будто пустыня знала: сегодня всё кончится. Или… начнётся по-новому.

Жюльен Бельфонтен не спал. Он сидел у окна своего номера, с последним бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно, как в первый день, вывел:

Когда все лгут – правда прячется в деталях.

Под ним – список:

– Амулет с иероглифами: «Месть фараона».– Надпись на зеркале – алого цвета, не графинина.– Платок под кроватью – с инициалами мужа.– Бокал с опиумом – не её.– Сломанная ручка – в руке графини.– Порез на руке Антуана – свежий.– Кто хотел её смерти? Все.– Кто мог? Все.– Кто сделал? Один.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил. На первые огни Каира, мелькающие вдали, как маяки совести.

– Пришло время, – прошептал он. – Пора собирать гостей.

В 8:00 он попросил Клод собрать всех четверых подозреваемых в большом холле отеля. Не «для чаепития». Не «для беседы». А – для финала.

Клод, бледная, но покорная, лично пригласила каждого. Никто не отказался. Никто не посмел.

К 8:30 все собрались.

Арман де Вилье – в безупречном костюме, с сигарой, с лицом человека, который уже проиграл, но не хочет это признавать.

Лейла – в платье цвета заката, с глазами, как у кошки, с лицом, на котором не было ни страха, ни злости – только усталость.

Доктор Харгривз – с книгой под мышкой, с кофе в руке, с улыбкой, как будто он здесь не как подозреваемый, а как зритель в театре.

Антуан Морель – в пиджаке, слишком тесном для его плеч, с трясущимися руками и глазами, которые бегали, как пойманные птицы.

Жюльен вошёл последним. В элегантном пиджаке, с тростью, с блокнотом. Без улыбки. Без драмы. Просто – как человек, который пришёл сказать правду.

Он встал в центре холла. Посмотрел на каждого. Медленно. Внимательно. Как будто запоминал их лица. На случай, если кто-то решит сбежать.

– Спасибо, что пришли, – сказал он. – Сегодня мы узнаем правду. Не через полицию. Не через слухи. Через… детали.

Тишина. Густая. Тяжёлая. Как песок в пустыне.

– Начнём с начала. Графиня была убита опиумом. Яд был в вине. В бокале, который стоял на её столе. Но… она не пила вино за ужином. Она пила воду. Почему? Потому что у неё болел желудок. Она сказала об этом горничной. Значит – бокал с ядом не был её.

Он обернулся. Посмотрел на Армана.

– Вы стояли рядом с ней за ужином. Вы налили себе вино. Вы… могли подменить бокалы.

Потом – на Антуана.

– Вы тоже стояли рядом. Вы… тоже могли.

Он подошёл к столу. Достал бокал – тот самый, из номера графини. Поставил на стол.

– Но есть одна деталь. Очень маленькая. Почти незаметная. На краю бокала – след помады. Алого цвета. Не тёмно-красной, как у графини. Алого. Как у вас, мадам Лейла.

Лейла побледнела.

– Это… не доказательство.

– Нет. Но это – деталь. А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Он подошёл к ней. Достал из кармана сломанную помаду – ту, что нашёл в её номере.

– Эта помада – ваша. Вы сказали, что сломали её три дня назад. Но царапина на дне – свежая. Как будто… кто-то что-то вставил. Или вынул. Например… иглу. С ядом.

Лейла не ответила. Просто смотрела на него. Как будто решала – кричать, плакать или… бросить в него бокал.

– Вы хотели убить графиню, – продолжал Жюльен. – Три года назад. Вы подмешали яд ей в помаду. Потому что она собиралась уехать с вашим возлюбленным. И забрать с собой всё наследство. Вы думали, никто не узнает. Но графиня узнала. Она собирала секреты. Как другие – марки или бабочки. И ваша история – была одной из самых… ярких.

Он подошёл к столу. Достал фото – Лейла и графиня на фоне кабаре. Перевернул. Показал надпись:

«Прости меня, Лейла. Я не хотела. Но ты оставила мне выбора.»

– Вы написали это. После её смерти. Вы… чувствовали вину. Но не раскаивались. Потому что она… оставила вам выбора.

Он вернулся к Лейле.

– Месяц назад графиня позвонила вам. Сказала: «У меня есть история, которая может испортить вам жизнь. И карьеру. И репутацию. Пятьдесят тысяч франков – и она исчезнет». Вы… не заплатили. Решили, она блефует.

Он сделал паузу. Посмотрел ей в глаза.

– Вчера вечером вы пошли к ней. Вы… хотели поговорить. Умолять. Она… не открыла. Вы постучали. Никто не ответил. Вы… ушли. Потом… вернулись. Решили, что она спит. Открыли дверь… и увидели. Её. На полу. Вы… не знали, что делать. Вы испугались. Вы подумали… вас обвинят. Вы… заплакали. Потом – ушли.

Лейла не ответила. Просто сидела. Смотрела в пол.

– Но это… не правда, – сказал Жюльен. – Вы не плакали. Вы… радовались. Потому что думали, что убили его. Вашего возлюбленного. Но… вы убили её.

Тишина. Глубокая. Как океанская впадина.

– Что… вы имеете в виду? – наконец спросила Лейла. Голос – чуть дрожал.

– Я имею в виду, что вы… подменили бокалы. Вы знали, что графиня пьёт воду. Потому что слышали, как она говорила горничной. Вы… стояли рядом. Вы… всё рассчитали. Но… вы ошиблись. Вы дали яд не ему. А ей.

Лейла замерла. Потом – засмеялась. Не искренне. Театрально.

– Это… абсурд! Я не знала, какой бокал чей!

– Но вы знали, что она пьёт воду. Потому что слышали, как она говорила горничной. Вы… стояли рядом. Вы… всё рассчитали. Но… вы ошиблись. Вы дали яд не ему. А ей.

Лейла перестала смеяться. Посмотрела на него. Глаза – стали как стекло.

– И… что теперь? Вы… арестуете меня?

– Нет, – спокойно ответил Жюльен. – Я… передам вас египетской полиции. В Каире. Через два часа.

Лейла встала. Поправила платье.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я умею… притворяться. Но не убивать.

– Тогда почему вы соврали про помаду? Про шприц? Про фото?

Она не ответила. Развернулась. Пошла к выходу. Остановилась.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышла.

Жюльен посмотрел ей вслед. Улыбнулся.

Первая. Соврала. Испугалась. Значит – что-то скрывает.

Он вернулся в центр холла. Посмотрел на остальных.

– Мадам Лейла – убийца, – сказал он. – Она хотела убить возлюбленного. Но… убила графиню. По ошибке. Или… нет. Может быть… она знала, что убивает её. Может быть… она хотела убить её. Потому что графиня знала её секрет. И могла его раскрыть.

Он подошёл к столу. Достал амулет.

– «Месть фараона». Вы знаете, что это значит? Это – акростих. Первые буквы имён. М – Морель. Е – Элени (горничная). С – Селин (официантка). Т – Теодора (новая гостья). Ь – мягкий знак. Не по-египетски. Это… ошибка. Или… подделка.

Он посмотрел на доктора.

– Вы – единственный, кто мог написать это. И единственный, кто захотел бы сбить следствие. Потому что у вас есть мотив. И возможность. И… опиум.

Доктор побледнел.

– Вы… думаете, это я?

– Нет. Я думаю, что это – отвлекающий манёвр. Чтобы подозрение легло на вас. Или… на Лейлу. Потому что она – настоящая «Месть». «Та, что мстит».

Он посмотрел на Лейлу.

– Вы… не убивали. Вы хотели. Но… не сделали. Потому что знали: если она умрёт – все подумают, что это вы. А вы… не хотите в тюрьму. Вы хотите… танцевать.

Лейла кивнула. Не сказала ни слова.

– А вы, месье Дюбуа, – продолжал Жюльен, хотя Дюбуа не было в зале, – нашли тело. Испугались. Плакали. Но… не убивали. Потому что убийцы… не плачут.

Он повернулся к Арману.

– А вы, месье де Вилье, – сказал Жюльен, – соврали про всё. Про пиджак. Про развод. Про монеты. Но… не убивали. Потому что вы… трус. Вы не умеете убивать. Вы умеете… прятаться.

Арман не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

– А вы, месье Морель, – сказал Жюльен, поворачиваясь к Антуану, – влюблён. Унижен. Оскорблён. Но… не убивали. Потому что вы… писатель. Вы убиваете… на бумаге. А не в жизни.

Антуан кивнул. Закрыл глаза.

– Итак, – сказал Жюльен, возвращаясь в центр холла, – убийца – мадам Лейла. Она хотела убить возлюбленного. Но… убила графиню. По ошибке. Или… нет. Может быть… она знала, что убивает её. Может быть… она хотела убить её. Потому что графиня знала её секрет. И могла его раскрыть.

Он сделал паузу. Посмотрел на каждого.

– В Каире вас встретит полиция. Они… арестуют мадам Лейлу. И… начнут расследование. А я… уеду. Потому что я… не люблю финалы. Я люблю… начала.

В 10:00 полиция приехала. С машинами. С офицерами. С наручниками.

Лейлу арестовали первой. Она не сопротивлялась. Не плакала. Не кричала. Просто смотрела на Нил. Как будто прощалась.

Остальных – допросили. Отпустили. Никто не стал героем. Никто не стал жертвой. Все – просто… уехали.

Жюльен стоял на террасе. Смотрел на Нил. На толпу. На полицейских. На Лейлу, которую вели к машине.

Клод подошла к нему. Пожала руку.

– Спасибо, месье Бельфонтен. Вы… спасли мой отель.

– Я просто… нашёл правду, – ответил Жюльен.

– Что вы будете делать теперь?

– Пить кофе. Смотреть на Нил. Ждать… следующего дела.

Клод улыбнулась.

– Вы… необычный человек.

– Нет, – спокойно ответил Жюльен. – Я просто… замечаю детали.

В 12:00 он сидел в кафе на набережной. Пил кофе. Смотрел на Нил.

Постучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. Вошла горничная Элени.

– Месье Бельфонтен… я должна вам кое-что сказать.

– Говори.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я не просто убирала номер. Я… хотела поговорить с ней. С графиней. Я… устала. Устала быть тенью. Устала быть служанкой. Устала… быть не собой.

Она достала из сумки документы.

– Это… моё настоящее имя. Моё наследство. Моё будущее. Я… хочу быть собой. Настоящей. Навсегда.

Жюльен кивнул.

– Удачи, – сказал он. – Вы… заслужили.

Она улыбнулась. Впервые. По-настоящему.

– Спасибо, – сказала она. – И… спасибо за правду.

И вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Когда все лгут – правда всё равно всплывает. Даже в пустыне.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил. На горизонт. На следующее приключение.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя нашёл.

В 14:00 ему вручили телеграмму.

«Жюльен, в Стамбуле исчезла балерина. Ты нужен.– Клод»

Он улыбнулся. Сложил телеграмму. Положил в карман.

– Стамбул, – прошептал он. – Интересно…

Глава 11. Последняя глава

Утро в Каире наступило с запахом кофе, пыли и… тишины. Той самой тишины, которая давит на виски, как слишком тугой воротник. Той самой тишины, которая шепчет: «Здесь кто-то врёт. Здесь кто-то убивал. Здесь кто-то ждёт, когда его поймают». Жюльен Бельфонтен не спал. Он сидел у окна своего номера, с бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно, как в первый день, вывел:

Когда все лгут – правда прячется в деталях.

Под ним – список:

– Амулет с иероглифами: «Месть фараона».– Надпись на зеркале – алого цвета, не графинина.– Платок под кроватью – с инициалами мужа.– Бокал с опиумом – не её.– Сломанная ручка – в руке графини.– Порез на руке Антуана – свежий.– Кто хотел её смерти? Все.– Кто мог? Все.– Кто сделал? Один.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил. На пальмы. На небо, окрашенное в цвет старого золота. Он знал: убийца – где-то здесь. Один из троих. Или… четвёртый. Кто-то, кого он ещё не видел. Но он… найдёт. Потому что не ищет убийцу. Он ищет… того, кто знал, что графиня знает. И кто не мог позволить ей жить.

В 9:30 он постучал в номер Армана де Вилье.

Дверь открыл сам Арман – в халате, с бритвой в руке и бокалом виски в другой. Вид у него был такой, будто он не спал всю ночь. Или спал – но не один.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, не улыбаясь. – Вы что, решили устроить мне обыск?

– Я решил устроить вам… помощь, – спокойно ответил Жюльен, входя.

Номер – просторный, с видом на Нил, с дорогой мебелью, с запахом табака и одеколона. Всё – на своих местах. Всё – идеально. Слишком идеально.

– Начнём с пиджака, – сказал Жюльен. – Того, на котором след вина.

– Он в шкафу, – буркнул Арман.

Жюльен открыл шкаф. Нашёл пиджак. Достал. Осмотрел. След – на левом рукаве. Красное вино. Свежее. Не втертое. Не выстиранное. Как будто… пролили вчера.

– Вы сказали, это было за ужином. Но за ужином пили белое.

– Я… перепутал. Я наливал себе красное. Из графина. Не из бутылки.

– Какого графина?

– Ну… того, что стоял на столе. Для тех, кто хотел красное.

– На столе был только «Шато Марго». Из личной бутылки графини. Которую она открыла… в своём номере.

Арман замолчал. Потом – сел на кровать.

– Ладно. Вы правы. Я был у неё. После ужина. Мы… поговорили. Она сказала, что подаёт на развод. Я… разозлился. Мы поругались. Я схватил бокал. Плеснул в неё. Ушёл.

– Во сколько это было?

– Без двадцати одиннадцать. Примерно.

– А потом?

– Потом я пошёл курить. На террасу. Потом – в бар. Потом – сюда. Спать.

– Один?

– Да. Один.

– Кто может подтвердить?

– Никто.

Жюльен кивнул. Подошёл к туалетному столику. Открыл ящик. Там – письма. Конверты. Фотографии. Одно письмо – с печатью нотариуса. Дата – вчерашнее.

Он развернул.

«Уважаемый месье де Вилье,Подтверждаем получение вашего заявления о расторжении брака с графиней де Монвель. Процедура начнётся немедленно по прибытии в Париж.С уважением,Ж. Леклерк, нотариус»

Жюльен показал письмо Арману.

– Вы подали на развод… до того, как она сказала об этом?

– Да, – тихо ответил Арман. – Я знал, что она это сделает. Я… опередил её.

– Почему?

– Потому что хотел… сохранить лицо. И часть состояния. Если бы она подала первой – я бы остался ни с чем.

– А если бы она умерла – вы получили бы всё.

Арман резко поднял голову.

– Вы что, думаете, я её убил?!

– Я думаю, что у вас был мотив. И возможность. И… отпечаток вина на пиджаке.

– Я не убивал её! – крикнул Арман. – Да, я ненавидел её! Да, я хотел развода! Но я не убийца!

Жюльен закрыл ящик. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. Галстуки. И… пачка долларов. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Я везу их в Париж. Для сделки.

– Какой сделки?

– Покупка виллы. Я же говорил.

– А почему в долларах? Не в франках? Не в фунтах?

– Потому что продавец – американец. Ему нужны доллары.

Жюльен кивнул. Закрыл чемодан. Оглядел номер.

– Ещё одно. Вы знаете древний египетский?

– Нет. Ни слова.

– Тогда почему у вас в кармане пиджака – египетская монета? Очень редкая.

Арман замер.

– Это… сувенир. Купил в Александрии. У антиквара.

– Антиквар – доктор Харгривз?

– Да. Он… торгует монетами.

– А вы – контрабандой артефактов?

Арман побледнел.

– Что?! Нет! Я просто… коллекционер!

– Тогда почему у него в записях – ваша фамилия? И сумма? 15 тысяч франков. За «две статуэтки и керамику»?

Арман не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен закрыл блокнот.

– Не покидайте отель, месье де Вилье. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Армана одного. С виски. С бритвой. С… совестью.

В 11:00 он постучал в номер Лейлы.

Она открыла дверь в платье цвета заката, с глазами, как у кошки, и губами, как у опасной женщины. В руках – бокал вина. Взгляд – как у танцовщицы, которая знает: её тело – оружие, а взгляд – приговор.

– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы решили проверить, не прячу ли я труп в шкафу?

– Я решил проверить, не прячете ли вы… правду, – ответил он, входя.

Номер – роскошный. С зеркалами, с коврами, с духами, которые пахли как дорогой грех. На столе – пластинки. На кровати – шёлковая накидка. На туалетном столике – помада. Алого цвета. Та самая.

– Можно? – спросил Жюльен, подходя к столику.

– Конечно. Только не ломайте. Она дорогая.

Он взял помаду. Осмотрел. Капсула – целая. Никаких царапин. Никаких следов иглы. Только… оттенок. Тот самый алый. Как на зеркале в номере графини.

– Вы писали это? – спросил он, показывая фото зеркала.

– Нет. Я уже говорила. Это… не мой оттенок. Моя – темнее. Эта – слишком яркая. Как будто… подделка.

– А почему не купили новую?

– Потому что это… подарок. От матери. Последний.

Жюльен поставил помаду обратно. Открыл ящик. Там – письма. Афиши. Фотографии. Одно фото – Лейла и графиня. На фоне кабаре. Подпись: «Каир, 1935. Обещание».

Он перевернул фото. На обороте – надпись:

«Прости меня, Лейла. Я не хотела. Но ты оставила мне выбора.»

Жюльен показал фото Лейле.

– Вы написали это?

– Нет. Это… её почерк. Она оставила это мне. После того, как отказалась от обещания.

– А вы знаете, что графиня собиралась опубликовать историю о вашей мечте? О том, как она её разрушила?

– Да. Она мне сказала. Месяц назад.

– И вы не заплатили?

– Нет. Я решила, она блефует.

– А вчера? Вы были у неё?

– Нет. Я была в своём номере. Слушала музыку.

– А помада? На зеркале в её номере – надпись. Алого цвета. Как у вас.

– Это не доказательство. Моя помада – не единственная алого цвета в отеле.

– Но ваша – единственная с таким оттенком. Я видел вас за ужином. Та же помада.

Лейла побледнела.

– Я… не знаю, о чём вы.

– Тогда объясните, почему в вашей сумочке – шприц?

Она резко обернулась.

– Где?!

– Вон там. – Жюльен указал на сумочку на кровати. – Под зеркальцем.

Она подошла. Достала сумочку. Открыла. Шприц – действительно лежал там. Чистый. Новый. Без иглы.

– Это… для инъекций. У меня больная спина. Я делаю уколы.

– Кто назначил?

– Мой врач. В Париже.

– А рецепт?

– Я… потеряла.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – платья. Туфли. И… книга. С закладкой. «Тысяча и одна ночь». На полях – пометки. Красным карандашом. Одна фраза – обведена:

«Пусть умрёт та, кто разрушила мою жизнь».

– Это ваш почерк?

– Да. Я… репетирую.

– А почему именно эта фраза?

– Потому что… она сильная.

– Как и убийство.

Лейла встала. Подошла к окну.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я убиваю… на сцене. А не в жизни.

– Тогда почему вы соврали про помаду? Про шприц? Про фото?

Она не ответила. Просто смотрела в сад.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Лейла – мотив: месть, разбитая мечта. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, мадам Лейла. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив её одну. С вином. С фото. С… совестью.

В 13:00 он сидел в холле, с чашкой кофе и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Детали: – Графиня не пила вино за ужином – пила воду.– Значит – бокал с ядом не был её.– Но она его выпила. Почему?– Потому что кто-то… подменил бокалы.– Или… подал ей не тот бокал.– Кто стоял рядом? Только муж и писатель.– Арман – соврал про пиджак.– Антуан – соврал про ручку, рукопись.– Оба – могли. Оба – хотели.– Но только один – сделал это.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил.

– Ты думал, я не замечу, – прошептал он. – Но ты ошибся. Потому что я… замечаю всё.

В 15:00 он постучал в номер Антуана Мореля.

Он открыл дверь в пижаме, с тетрадью в руках и лицом человека, который не спал три ночи.

– Месье Бельфонтен, – сказал он. – Вы решили окончательно меня добить?

– Я решил найти правду, – ответил Жюльен, входя.

Номер – строгий. С книгами. С портретом Бодлера. С сейфом. На столе – рукопись. На кровати – пиджак. На руке – след от пореза.

– Вы носите перо в рукаве? – спросил Жюльен.

– Нет. Это… от ручки.

– Ручки не оставляют таких порезов. Только иглы. Или… лезвия.

Антуан потёр руку.

– Я… писал ночью. Порезался.

– Покажите рукопись.

Антуан подошёл к столу. Открыл ящик. Там – письма. Шифровки. Одна – с печатью издательства. Дата – вчерашняя.

Он развернул.

«Уважаемый месье Морель,Подтверждаем получение вашей рукописи «Смерть графини». К сожалению, мы не можем её опубликовать. Слишком… провокационно.С уважением,Издательство «Галлимар»»

Жюльен показал письмо Антуану.

– Вы знали, что она собиралась опубликовать вашу историю?

– Да. Она… угрожала.

– И вы не заплатили?

– У меня нет таких денег!

– А в сейфе? – Жюльен указал на сейф. – Что там?

– Мои документы.

– Откройте.

Антуан замер.

– Я… не могу.

– Почему?

– Потому что… это личное.

– А убийство – нет?

Антуан не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. И… пачка франков. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Для… расходов.

– А почему в франках?

– Потому что… я еду в Париж. После Каира.

– Зачем?

– По делам.

– Каким?

– Литературным.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Антуан Морель – мотив: месть, унижение. Соврал про ручку, алиби, сейф. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, месье Морель. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Антуана одного. С тетрадью. С письмом. С… совестью.

В 17:00 он собрал всех троих в холле отеля.

Не официально. Не как допрос. Как… беседа. За чаем.

Клод помогла – лично пригласила каждого, сказав, что «месье Бельфонтен хочет задать пару вопросов для отчёта».

Они пришли. Все. Арман – в новом костюме, с сигарой. Лейла – в платье цвета заката, с глазами, как у кошки. Антуан – с тетрадью в руках.

Жюльен сидел в центре. С чашкой чая. С блокнотом. С улыбкой.

– Спасибо, что пришли, – сказал он. – Я хочу прояснить кое-что. Чтобы избежать… недоразумений.

– Мы здесь не для чаепитий, – буркнул Арман.

– А я здесь – для правды, – спокойно ответил Жюльен. – И правда начинается с вопроса: кто из вас подменил бокалы?

Тишина.

– Что? – спросила Лейла.

– Графиня не пила вино за ужином. Она пила воду. Значит – бокал с ядом не был её. Но она его выпила. Почему? Потому что кто-то… подменил бокалы. Или… подал ей не тот бокал. Кто стоял рядом? Только муж и писатель.

– Это… не доказательство, – сказала Лейла.

– Нет. Но это – деталь. А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Он посмотрел на каждого.

– Но я найду её. Потому что я не ищу убийцу. Я ищу… того, кто знал, что графиня знает. И кто не мог позволить ей жить.

Он сделал паузу.

– До вечера. Подумайте. Если кто-то вспомнит что-то – приходите ко мне. Дверь открыта.

Он вышел. Оставив их одних. С чаем. С тишиной. С… страхом.

В 19:00 он сидел на террасе. Пил абсент. Смотрел на Нил.

Стучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. Вошла Лейла.

– Месье Бельфонтен… я должна вам кое-что сказать.

– Говори.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я была у неё. Я… хотела поговорить. Умолять. Она… не открыла. Я постучала. Никто не ответил. Я… ушла. Потом… вернулась. Решила, что она спит. Открыла дверь… и увидела. Её. На полу. Я… не знал, что делать. Я испугалась. Я подумала… меня обвинят. Я… заплакала. Потом – ушла.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… я думала, вы и так всё поймёте. Вы же… следователь.

– Я следователь. Но я не умею читать мысли. Только – поступки.

– Я… не хотела скандала. Не хотела… тюрьмы. Я – артистка. У меня… репутация.

– А убийство – не портит репутацию?

Лейла замолчала. Потом – выпила остаток виски.

– Я не убивала её, – повторила она. – Да, я хотела, чтобы она замолчала. Да, я боялась. Но я не убийца. Я… артистка. Я решаю проблемы… на сцене.

– Тогда почему вы соврали про помаду?

Лейла не ответила. Просто сидела. Смотрела в стакан.

Жюльен кивнул. Достал блокнот. Написал:

Лейла – не убивала. Пришла позже. Нашла тело. Испугалась. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Встала. Пошла к выходу. Остановилась.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Новая версия: – Лейла была в номере. Но не убивала. Пришла позже. Нашла тело. Испугалась.– Значит, убийца – кто-то другой. Кто был там раньше.– Кто? Арман? Или… Антуан всё-таки лжёт?

Он закрыл блокнот. Выпил абсент. Посмотрел на Нил.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

Глава 12. Поезд в Александрию

Рассвет в день отъезда был не похож на обычный рассвет. Он не играл с пальмами, не будил птиц, не нежно розовел на горизонте. Он был… тяжёлым. Как будто пустыня знала: сегодня всё кончится. Или… начнётся по-новому. Воздух был густым – от пыли, от тайн, от невысказанных признаний. Жюльен Бельфонтен не спал. Он сидел у окна своего номера, с последним бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно, как в первый день, вывел:

Когда все лгут – правда прячется в деталях.

Под ним – список:

– Амулет с иероглифами: «Месть фараона».– Надпись на зеркале – алого цвета, не графинина.– Платок под кроватью – с инициалами мужа.– Бокал с опиумом – не её.– Сломанная ручка – в руке графини.– Порез на руке Антуана – свежий.– Кто хотел её смерти? Все.– Кто мог? Все.– Кто сделал? Один.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил. На первые огни Александрии, мелькающие вдали, как маяки совести.

– Пришло время, – прошептал он. – Пора собирать гостей.

В 8:00 он попросил Клод собрать всех четверых подозреваемых в большом холле отеля. Не «для чаепития». Не «для беседы». А – для финала.

Клод, бледная, но покорная, лично пригласила каждого. Никто не отказался. Никто не посмел.

К 8:30 все собрались.

Арман де Вилье – в безупречном костюме, с сигарой, с лицом человека, который уже проиграл, но не хочет это признавать.

Лейла – в платье цвета заката, с глазами, как у кошки, с лицом, на котором не было ни страха, ни злости – только усталость.

Доктор Харгривз – с книгой под мышкой, с кофе в руке, с улыбкой, как будто он здесь не как подозреваемый, а как зритель в театре.

Антуан Морель – в пиджаке, слишком тесном для его плеч, с трясущимися руками и глазами, которые бегали, как пойманные птицы.

Жюльен вошёл последним. В элегантном пиджаке, с тростью, с блокнотом. Без улыбки. Без драмы. Просто – как человек, который пришёл сказать правду.

Он встал в центре холла. Посмотрел на каждого. Медленно. Внимательно. Как будто запоминал их лица. На случай, если кто-то решит сбежать.

– Спасибо, что пришли, – сказал он. – Сегодня мы узнаем правду. Не через полицию. Не через слухи. Через… детали.

Тишина. Густая. Тяжёлая. Как песок в пустыне.

– Начнём с начала. Графиня была убита опиумом. Яд был в вине. В бокале, который стоял на её столе. Но… она не пила вино за ужином. Она пила воду. Почему? Потому что у неё болел желудок. Она сказала об этом горничной. Значит – бокал с ядом не был её.

Он обернулся. Посмотрел на Армана.

– Вы стояли рядом с ней за ужином. Вы налили себе вино. Вы… могли подменить бокалы.

Потом – на Антуана.

– Вы тоже стояли рядом. Вы… тоже могли.

Он подошёл к столу. Достал бокал – тот самый, из номера графини. Поставил на стол.

– Но есть одна деталь. Очень маленькая. Почти незаметная. На краю бокала – след помады. Алого цвета. Не тёмно-красной, как у графини. Алого. Как у вас, мадам Лейла.

Лейла побледнела.

– Это… не доказательство.

– Нет. Но это – деталь. А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Он подошёл к ней. Достал из кармана сломанную помаду – ту, что нашёл в её номере.

– Эта помада – ваша. Вы сказали, что сломали её три дня назад. Но царапина на дне – свежая. Как будто… кто-то что-то вставил. Или вынул. Например… иглу. С ядом.

Лейла не ответила. Просто смотрела на него. Как будто решала – кричать, плакать или… бросить в него бокал.

– Вы хотели убить графиню, – продолжал Жюльен. – Три года назад. Вы подмешали яд ей в помаду. Потому что она собиралась уехать с вашим возлюбленным. И забрать с собой всё наследство. Вы думали, никто не узнает. Но графиня узнала. Она собирала секреты. Как другие – марки или бабочки. И ваша история – была одной из самых… ярких.

Он подошёл к столу. Достал фото – Лейла и графиня на фоне кабаре. Перевернул. Показал надпись:

«Прости меня, Лейла. Я не хотела. Но ты оставила мне выбора.»

– Вы написали это. После её смерти. Вы… чувствовали вину. Но не раскаивались. Потому что она… оставила вам выбора.

Он вернулся к Лейле.

– Месяц назад графиня позвонила вам. Сказала: «У меня есть история, которая может испортить вам жизнь. И карьеру. И репутацию. Пятьдесят тысяч франков – и она исчезнет». Вы… не заплатили. Решили, она блефует.

Он сделал паузу. Посмотрел ей в глаза.

– Вчера вечером вы пошли к ней. Вы… хотели поговорить. Умолять. Она… не открыла. Вы постучали. Никто не ответил. Вы… ушли. Потом… вернулись. Решили, что она спит. Открыли дверь… и увидели. Её. На полу. Вы… не знали, что делать. Вы испугались. Вы подумали… вас обвинят. Вы… заплакали. Потом – ушли.

Лейла не ответила. Просто сидела. Смотрела в пол.

– Но это… не правда, – сказал Жюльен. – Вы не плакали. Вы… радовались. Потому что думали, что убили его. Вашего возлюбленного. Но… вы убили её.

Тишина. Глубокая. Как океанская впадина.

– Что… вы имеете в виду? – наконец спросила Лейла. Голос – чуть дрожал.

– Я имею в виду, что вы… подменили бокалы. Вы знали, что графиня пьёт воду. Потому что слышали, как она говорила горничной. Вы… стояли рядом. Вы… всё рассчитали. Но… вы ошиблись. Вы дали яд не ему. А ей.

Лейла замерла. Потом – засмеялась. Не искренне. Театрально.

– Это… абсурд! Я не знала, какой бокал чей!

– Но вы знали, что она пьёт воду. Потому что слышали, как она говорила горничной. Вы… стояли рядом. Вы… всё рассчитали. Но… вы ошиблись. Вы дали яд не ему. А ей.

Лейла перестала смеяться. Посмотрела на него. Глаза – стали как стекло.

– И… что теперь? Вы… арестуете меня?

– Нет, – спокойно ответил Жюльен. – Я… передам вас египетской полиции. В Каире. Через два часа.

Лейла встала. Поправила платье.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я умею… притворяться. Но не убивать.

– Тогда почему вы соврали про помаду? Про шприц? Про фото?

Она не ответила. Развернулась. Пошла к выходу. Остановилась.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышла.

Жюльен посмотрел ей вслед. Улыбнулся.

Первая. Соврала. Испугалась. Значит – что-то скрывает.

Он вернулся в центр холла. Посмотрел на остальных.

– Мадам Лейла – убийца, – сказал он. – Она хотела убить возлюбленного. Но… убила графиню. По ошибке. Или… нет. Может быть… она знала, что убивает её. Может быть… она хотела убить её. Потому что графиня знала её секрет. И могла его раскрыть.

Он подошёл к столу. Достал амулет.

– «Месть фараона». Вы знаете, что это значит? Это – акростих. Первые буквы имён. М – Морель. Е – Элени (горничная). С – Селин (официантка). Т – Теодора (новая гостья). Ь – мягкий знак. Не по-египетски. Это… ошибка. Или… подделка.

Он посмотрел на доктора.

– Вы – единственный, кто мог написать это. И единственный, кто захотел бы сбить следствие. Потому что у вас есть мотив. И возможность. И… опиум.

Доктор побледнел.

– Вы… думаете, это я?

– Нет. Я думаю, что это – отвлекающий манёвр. Чтобы подозрение легло на вас. Или… на Лейлу. Потому что она – настоящая «Месть». «Та, что мстит».

Он посмотрел на Лейлу.

– Вы… не убивали. Вы хотели. Но… не сделали. Потому что знали: если она умрёт – все подумают, что это вы. А вы… не хотите в тюрьму. Вы хотите… танцевать.

Лейла кивнула. Не сказала ни слова.

– А вы, месье Дюбуа, – продолжал Жюльен, хотя Дюбуа не было в зале, – нашли тело. Испугались. Плакали. Но… не убивали. Потому что убийцы… не плачут.

Он повернулся к Арману.

– А вы, месье де Вилье, – сказал Жюльен, – соврали про всё. Про пиджак. Про развод. Про монеты. Но… не убивали. Потому что вы… трус. Вы не умеете убивать. Вы умеете… прятаться.

Арман не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

– А вы, месье Морель, – сказал Жюльен, поворачиваясь к Антуану, – влюблён. Унижен. Оскорблён. Но… не убивали. Потому что вы… писатель. Вы убиваете… на бумаге. А не в жизни.

Антуан кивнул. Закрыл глаза.

– Итак, – сказал Жюльен, возвращаясь в центр холла, – убийца – мадам Лейла. Она хотела убить возлюбленного. Но… убила графиню. По ошибке. Или… нет. Может быть… она знала, что убивает её. Может быть… она хотела убить её. Потому что графиня знала её секрет. И могла его раскрыть.

Он сделал паузу. Посмотрел на каждого.

– В Каире вас встретит полиция. Они… арестуют мадам Лейлу. И… начнут расследование. А я… уеду. Потому что я… не люблю финалы. Я люблю… начала.

В 10:00 полиция приехала. С машинами. С офицерами. С наручниками.

Лейлу арестовали первой. Она не сопротивлялась. Не плакала. Не кричала. Просто смотрела на Нил. Как будто прощалась.

Остальных – допросили. Отпустили. Никто не стал героем. Никто не стал жертвой. Все – просто… уехали.

Жюльен стоял на террасе. Смотрел на Нил. На толпу. На полицейских. На Лейлу, которую вели к машине.

Клод подошла к нему. Пожала руку.

– Спасибо, месье Бельфонтен. Вы… спасли мой отель.

– Я просто… нашёл правду, – ответил Жюльен.

– Что вы будете делать теперь?

– Пить кофе. Смотреть на Нил. Ждать… следующего дела.

Клод улыбнулась.

– Вы… необычный человек.

– Нет, – спокойно ответил Жюльен. – Я просто… замечаю детали.

В 12:00 он сидел в кафе на набережной. Пил кофе. Смотрел на Нил.

Постучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. Вошла горничная Элени.

– Месье Бельфонтен… я должна вам кое-что сказать.

– Говори.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я не просто убирала номер. Я… хотела поговорить с ней. С графиней. Я… устала. Устала быть тенью. Устала быть служанкой. Устала… быть не собой.

Она достала из сумки документы.

– Это… моё настоящее имя. Моё наследство. Моё будущее. Я… хочу быть собой. Настоящей. Навсегда.

Жюльен кивнул.

– Удачи, – сказал он. – Вы… заслужили.

Она улыбнулась. Впервые. По-настоящему.

– Спасибо, – сказала она. – И… спасибо за правду.

И вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Когда все лгут – правда всё равно всплывает. Даже в пустыне.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил. На горизонт. На следующее приключение.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя нашёл.

В 14:00 ему вручили телеграмму.

«Жюльен, в Стамбуле исчезла балерина. Ты нужен.– Клод»

Он улыбнулся. Сложил телеграмму. Положил в карман.

– Стамбул, – прошептал он. – Интересно…

Он встал. Посмотрел на Нил. На пальмы. На небо.

– Всё только начинается, – сказал он. – И я… готов.

На перроне Александрии было жарко. Поезд стоял, дыша паром, как живое существо, готовое умчать его в новую историю. Жюльен стоял у вагона, с чемоданом, с тростью, с бутылкой абсента в кармане. Провожающих не было. Только ветер, пыль и чувство, что за каждым углом – новая ложь. И новая правда. Спрятанная в деталях.

Он поднялся в вагон. Занял своё место у окна. Положил трость рядом. Достал блокнот. Раскрыл на чистой странице. Написал:

Третья книга. Стамбул. Балерина. Исчезновение. Театр. Интриги. Завеса.

«Когда все лгут – правда прячется в деталях.»– Жюльен Бельфонтен.

Он закрыл блокнот. Посмотрел в окно. Поезд тронулся. Город остался позади. Пустыня – тоже. Впереди – море. Горы. Мечети. Тайны.

Он улыбнулся.

– Ну что, Стамбул, – прошептал он. – Покажи, что у тебя есть.

И открыл первую страницу новой истории.