Спасибо за обман

Глава 2

Воскресенье близилось к закату, когда тёмно-синий автомобиль выехал за пределы деревни на трассу. В салоне вкусно пахло выпечкой, сушёными грибами, домашним салом с чесноком и немного летним солнцем, подрумянившим детскую кожу. В багажнике позвякивали банки всяких разносолов и варенья. Арай мысленно удивлялся, зачем Тамаре такое количество еды, но загрузил всё, что попросили.

За весь день, проведённый за городом, мальчик не сказал ни слова, однако эмоции потихоньку брали верх над скрытностью и замкнутостью. Его отец не знал, что стало тому причиной: смех и шутки Тамары, её добрые родители, уют настоящего семейного очага или всего лишь обычный пушистый кот Васька, одаривший Шуру своей дружбой.

«Сегодня действительно воскресенье — для нас, отдалившихся друг от друга из-за чьих-то требований. Должно что-то измениться. Невозможно, чтобы снова ушли его эмоции, словно воскреснувшие из небытия. Если для меня, взрослого человека, сегодня было полно открытий, что уж говорить о нём? Ведь когда он родился, ещё умел смеяться, учился новым словам, бегал за мной хвостиком в редкие мои выходные. А потом переехали сюда, и всё рухнуло. Я безмерно виноват перед ним. Надо было бороться за сына! Но как? В суд подавать? И что я могу предъявить? Одинокий мужик, без родителей, которые помогли бы присматривать за ребёнком. Няню нанимать? А какой тогда смысл забирать его у родной матери?»

Мысли Арая кружились осенними листьями, теми самыми, которые летят к земле, чтобы там умереть навсегда — без надежды на новую жизнь. Он мучился своим бессилием и бесправием, но решения не находил. Посмотрев в зеркало заднего вида, встретился взглядом с Тамарой, вопросительно поднявшей брови, но покачал головой, не соглашаясь на разговор.

— Сандро уснул, — тихо сказала она, подвинувшись к водительскому креслу, — я подложила ему маленькую подушку под щёчку. Это вам мама дала её с собой. Сказала, пусть будет в машине… Он набегался с Васькой, надышался чистым воздухом, вот и устал немного. Хороший у тебя сынишка.

— А у тебя дети есть? — осторожно спросил Арай, догадываясь, что знает правильный ответ.

— Нет. Бог не дал.

— Ты замужем?

— Была… Вот мне интересно: целый день провели вместе, а серьёзные вопросы начались только сейчас. Прости, не хочу об этом.

Он кивнул, внимательно следя за дорогой.

— Как твоя нога? На этот вопрос можешь ответить?

— Могу. Терпимо. Я попробовала сама массировать её: неудобно, но вполне возможно. Так что не придётся в поликлинику мотаться. Дома есть беговая дорожка, буду потихоньку расхаживать на ней. На самом деле, пора ходить без костылей, нечего трусить. Я смогу.

— Не сомневаюсь в этом.

Они замолчали, каждый думал о своём. Показавшийся вдали город стал напоминанием о том, что скоро придётся прощаться.

— А где вы будете жить? — спросила Тамара. — В гостинице?

— Да, у меня нет другого жилья.

— Но это же неудобно. Вдруг мальчику станет… что-то нужно, а там кругом номера, люди. Жаловаться будут.

— Там мало жильцов, но ты права, наверное. Я и сам думал об этом. Сегодня поищу по объявлениям. Понимаешь, не ожидал, что мне позволят побыть с сыном две недели. Гостиницу в конце лета закроют на ремонт. Я всё откладывал вопрос с жильём, мне-то одному немного надо. В принципе, я только ночевать прихожу в номер, всё остальное время на работе протекает. А как с Шуркой в гостинице будем, не знаю. Постараюсь быстрее найти квартиру.

— Может, надо было остаться в деревне? — снова спросила она. — Мои родители от чистого сердца приглашали вас. И Сандро там понравилось.

— Я всё понимаю, но не могу. Из-за него не могу.

— Почему?

— Бывшая жена… — Арай запнулся, подбирая слова. — Я не знаю, чего от неё можно ожидать, если честно. Она может сообщить в полицию, что я похитил ребёнка, например. Начнутся крики. Он и так не вполне… В общем, не хочу связываться, да и говорить об этом не хочу.

Тамара отодвинулась назад, посмотрела на спящего Шуру и тихо вздохнула. Она не знала, что произошло в их семье, но видела, что между отцом и сыном ещё есть тоненькая ниточка, готовая порваться в любой момент.

«Такое впечатление, что Арай вообще забыл, как общаться с собственным ребёнком. Сам словно только на свет народился, совершенно оторван от реальной жизни. Трудоголик на всю голову? Если бы не мои родители… Хоть у них поучился бы, директор по охране труда, — обращалась к нему мысленно. — Разве можно терять время? Ведь многое уже не вернуть, не увидеть, а возможно, и не услышать, если Сандро не захочет ни с кем говорить. Уйдет в свой мир, замкнётся окончательно… Страшно! Ведь хороший мальчик, внимательный, смышлёный, только, как улитка, спрятался в своём домике».

Задумавшись, Тамара не заметила, как машина въехала под арку.

— Что это? — шёпотом спросил Арай, притормаживая недалеко от подъезда.

— Это наш бомонд, — с гордостью ответила она. — В смысле, высший свет нашего двора.

— Ничего себе! Да это цветник какой-то!

Тамара рассмеялась, не в силах удержаться из-за реакции мужчины на представших перед ними пожилых женщин. Шура проснулся, тёр глаза кулачками, озирался, не понимая, где находится, и уж собрался зареветь, но дверь автомобиля открылась, и отец взял его на руки.

— Пойдём знакомиться с прекрасными дамами, сын.

Тамара заволновалась, выпрыгнула из машины, забыв про костыли, и тут же, тихо охнув, присела, едва успев опереться на заднее крыло Audi. Потом осторожно начала обходить машину, продолжая держаться за неё.

— Добрый вечер, девушки, — услышала она приятный голос Арая. — Знакомьтесь, это мой сын Александр. Он немного стеснительный и не очень разговорчивый.

На широкой скамье сидели вчерашние знакомые, но узнать сразу удалось только тётушку Софико по её хитрой улыбке. Сегодня на ней не было банданы. Седые волосы, аккуратно уложенные, очень гармонировали со светло-бежевым платьем. С плеча свисал широкий жёлтый шарф. Шею и уши украшал белый жемчуг, и даже присутствовал макияж, отчего морщинки стали менее заметны. Рядом с ней сидела маленькая, сгорбленная женщина, в которой определённо узнавалась обладательница бинокля. Сейчас на ней были смешные тёмные очки в жёлтой оправе. Короткая стрижка-каре очень подходила её рыжим крашеным волосам; а ещё зелёное платье, вокруг шеи лёгкий газовый платок лимонного цвета, розовая помада на губах, растянувшихся в улыбке. Она тихо спросила соседку:

— Софико, я без бинокля, всё очень мутно перед глазами. Скажи, это вчерашний мужчина, в которого Тамрико бросила тряпку?

— Да, Фрося, это тот самый обворожительный брюнет. У него на руках мальчуган лет шести-семи, такой же чернявый. Глазёнки опустил, но не думаю, что они у него голубые.

— А во что одет-то?

— Который из них?

— Да старший, конечно.

— На нём джинсы и полосатая футболка.

— Он красивый?

— Симпатичный.

Арай слышал каждое слово, и улыбка сама собой появилась на его губах.

«Давно меня так никто не изучал и не описывал. А две дамы рядом с Софико — это вообще нечто!»

Третья пожилая женщина показалась ему самой импозантной, не каждая молодая могла бы позволить себе так одеться. На ней был чёрный комбинезон из поблёскивающего материала, с глубоким декольте, открывавшим взгляду немаленькую грудь; кольца, серьги, браслеты; голову украшал тюрбан из такой же ткани, с цветком и бусинами. В руках представительница «местной элиты» держала солнцезащитные очки и приветливо улыбалась. Макияж и ухоженные пепельные волосы довершали образ «роковой красотки».

А последняя дама, сидевшая на скамейке, напомнила Араю учительницу: скромная, седая, в вязаной кофточке и такой же юбке, в белой блузке, в больших очках, как у известной черепахи Тортиллы из давнишнего советского кинофильма. Женщина имела прямую осанку и тонкую шею, что заметно отличало её от соседок. Она тоже улыбалась. Единственным украшением, если не считать розовой помады, были дешевенькие бусы.

— Девушки, какой у нас кавалер на сегодня наметился! — обратилась ко всем Софико. — Затанцуем его до последнего вздоха.

— До последнего не надо, — заступилась дама «в чёрном», — у него ответственность за ребёнка.

— И за Тамрико, — добавила Фрося.

Седая «учительница» согласно кивнула.

— Меня зовут Арай, — представился он. — С тётушкой Софико мы знакомы, о тёте Фросе мне рассказала Тамара. А остальных, может, и видел вчера, но имён не знаю.

Мальчик на его руках не реагировал на разговор отца, но тот ощущал, что сын напряжённо замер. Арай пересадил его удобнее и чуть погладил по голове.

«Дама в чёрном» немного склонила свой тюрбан и произнесла:

— Можете называть меня просто Марией, я не тётя и не тётушка. — Видя удивлённо поднятые брови мужчины, она рассмеялась. — Да шучу я! У Тамрико научилась. Да как удобно, так и зовите, хоть Марусей. В далёком прошлом я была знаменитой, высококлассной швеёй, между прочим.

Арай оглянулся на Тамару: она расположилась на сиденье машины, не закрывая двери, и внимательно наблюдала за представлением. Её добрая, чуть усталая улыбка подбадривала его.

— А я Анна Ивановна, — сказала четвёртая женщина и снова чуть кивнула, словно одобряя всё происходившее во дворе. — Учитель начальных классов, в прошлом, конечно.

— Очень приятно познакомиться со всеми. А как же танцы без музыки? — спросил он.

— Сейчас дядя Вано выставит на подоконник патефон, и начнётся, — послышался голос Тамары. — Не спешите уезжать, у нас будет интересно, Сандро понравится.

— Останемся ещё немного, Шура? — негромко спросил Арай сына. Видя, что никаких отрицательных действий от него не последовало, продолжил говорить. — С кем хочешь сидеть: с красивыми девушками или с Тамарой.

Вдруг мальчик совершенно серьёзно посмотрел в глаза отцу и показал пальцем на машину.

— Ясно. Тамрико, Сандро выбрал тебя.

— Ещё бы, — проворчала Фрося, — зачем ему старые бабки.

В это время из окна первого этажа зазвучало шипение старой пластинки, а потом полетела прекрасная мелодия, заставляя каждого улыбнуться, выпрямить спину и вспомнить что-то своё.

— Это же «Брызги шампанского»! — изумился Арай. — У моей бабушки в Ереване была такая пластинка. Там с другой стороны еще «Рио-Рита»?

— Точно, мил человек, — произнёс старческий мужской голос, в котором он узнал мужа тёти Сони. — Давай, кавалер, приглашай дам, пока другие танцоры не подтянулись…

Тамара наблюдала, как Арай осторожно относится к пожилым дамам, составлявшим ему пару. Он хорошо танцевал и танго, и вальс. Очень часто поглядывал на сына, мирно сидевшего в открытой машине. Отца волновало его состояние, ведь не зря же мальчику прописали такие таблетки, но пока ничего не предвещало истерики или скандала.

«Утомлённое солнце» пришлось крутить четыре раза, потому что всем очень нравилась эта музыка и песня. Когда во двор стали приходить жители других домов, и танцплощадка заполнилась, на улице уже начало заметно темнеть, но уходить не хотелось.

— Как у вас хорошо, — сказал Арай, подходя к Тамаре. — Просто отдыхаешь душой.

— Я говорила, — тихо ответила она, укачивая уснувшего на её коленях Шуру. — Ты хорошо танцуешь и внимателен ко всем. Умотали тебя наши дамы? Не взмок ещё?

— Есть немного. Но это того стоило.

Он оперся на заднее крыло машины и смотрел на спящего сына. Во сне ребёнок выглядел расслабленным, чуть приоткрытые губы шевелились, словно он что-то говорил. Тамара наклонилась к нему, прислушиваясь изо всех сил, а потом резко подняла голову и округлила глаза, глядя на Арая.

— Что? — испуганно спросил он. — Ты поняла, что он говорит?

Она кивнула и снова наклонилась к мальчику, чтобы удостовериться в правильности услышанного, а потом прошептала его отцу:

— Копалыч. Он говорит «Копалыч».

Её тихий голос дрожал от осознания того, как сильно повлияла на ребёнка поездка в деревню.

— А что это?

— Так в деревне зовут моего отца, сокращают его имя. А Сандро сам додумался. Умница у тебя сын.

Арай старался не показать, как слёзы щиплют глаза; отвернулся на мгновение, а потом посмотрел на неё и улыбнулся.

— Это первое слово после многих месяцев молчания… Я благодарен твоему отцу.

— Это пока не слово, а лишь тихий шёпот во сне. Но это просто замечательно!

На улице продолжались танцы, звучали старые мелодии.

— Ты потом две большие сумки из багажника отдай тётушке Софико, — тихо, чтобы не разбудить Шуру, сказала Тамара. — Мама всегда передаёт гостинцы для всех. Тётя Соня сама знает, кому и что нужно. А ваши подарки…

— Да куда мы с ними в гостиницу? Там у меня крохотный холодильник. Испортится же всё.

В заднем кармане его джинсовых брюк завозился телефон, Арай отошёл от машины, чтобы ответить на звонок, а она продолжала нашёптывать мальчику, слегка погладив его по волосам:

— Папа у тебя упрямый, спорит зачем-то. Всё равно же сделает, как сказала моя мама. Будешь пирожки трескать и нашу деревню вспоминать. Жаль, что вы уедете. Ты такой славный мальчиш. И папа у тебя… тоже славный.

В этот момент её взгляд обратился к мужчине, о котором шла тихая речь. Тамара поняла, что звонок принёс ему не очень хорошие новости: Арай стоял, опустив голову, и медленно постукивал телефоном себя же по лбу. Глубокая задумчивость и растерянность сквозили и в его действиях, и в его позе. Наконец, он вернулся к машине.

— Администратор гостиницы сказал, что там у них авария, прорвало трубу, залило весь подвал и первый этаж. Работники аварийной службы приехали, перекрыли воду. Вот и меня предупредили, что ситуация сложная. Всё откладывали ремонт здания до самого последнего терпения оборудования, а надо было ещё год назад заняться. Я им говорил тогда… Эх, чего уж теперь вспоминать. Сейчас позвоню другу, может, у него квартира пустует. Он женился недавно, обзавёлся семьёй.

— Зачем беспокоить людей? Сейчас придумаем что-нибудь.

Тамара сосредоточенно смотрела на танцующие пары, словно искала ответа на свои вопросы. Потом утвердительно кивнула своим мыслям и сказала совершенно серьёзно и строго, чем удивила Арая:

— Могу предложить два варианта. Моя соседка на всё лето уехала к детям и внукам куда-то на Урал, оставила мне ключи, чтобы я её любимый фикус поливала. Квартира чистая, однокомнатная. Правда, там всего один диван. Вам может быть неудобно на нём вдвоём. Он даже не раскладывается.

— А второй вариант? — с сомнением спросил он, предполагая, что придётся ему спать на полу рядом с сыном, которому достанется диван.

— У меня, — просто ответила она и пожала плечами.

— Как это? Не понял.

Тамара вздохнула, поджала губы и постаралась спокойно объяснить:

— Чего ты не понял? У меня четырёхкомнатная квартира, родительская. Брат уже давно уехал, сразу после школы. Ты поселишься в его комнате. Сандро в моей детской пусть обитает, там ему хорошо будет. А я и так в большой спальне живу, это далеко от вас. Смущать друг друга не будем.

Последняя фраза прозвучала еле слышно, потому что её перекрыла «Королева красоты» Муслима Магомаева.

— Что-что? — переспросил Арай.

— Говорю, что стеснять друг друга не будем, всем места хватит.

— Это неудобно, Тамара. Ты же меня совсем не знаешь.

— Ты громко храпишь? Или кричишь по ночам? Лунатишь?

— Не знаю, — неуверенно произнёс он, — я же один живу. Мне собственный храп не мешает, если он есть. А по поводу лунатизма, наверное, в гостинице бы заметили.

— Знаешь, у меня уже нет сил смеяться над твоим чувством юмора, вернее, его полным отсутствием, — устало махнула она рукой и приподняла мальчика, чтобы вручить его отцу. — Я по-шу-ти-ла. Бери Сандро и иди к подъезду, я за вами. Там на скамейке посиди. Постараюсь быстро, как смогу.

— А машина? Закрыть же надо. И сумки ещё.

— Давай ключи, я сама нажму кнопку, когда вы отойдёте подальше. Возьму только сумку с пирожками. А вот и тётушка Софико спешит, она сейчас всё, что нужно заберёт.

Арай смотрел издалека, как женщины что-то обсуждали, как качала головой симпатичная старушка и неодобрительно поглядывала в его сторону. Потом погрозила ему пальцем, на что он просто кивнул. Они стояли прямо под фонарём, в свете которого роились комары и мошки. Иногда Тамара отмахивалась от слишком назойливых насекомых. Попрощавшись с соседкой, она направилась к своему подъезду, осторожно опираясь на трость, которую ей вручил отец, с гордостью сообщивший, что это его собственноручная работа. Сумка с пирожками висела на шее. Арай улыбнулся, глядя на женщину, ставшую для него другом всего за один день.

На город медленно опускалась ночная прохлада…

Квартира Тамары оказалась обычной «хрущёвкой».

— Проходи, не стой на пороге, — негромко сказала она. — С этими сумками у меня шея и плечи скоро будут, как у качка. Наконец-то дома.

Арай осмотрелся. Он знал такую планировку: крохотный коридор, из которого в разные стороны шли узкие проходы на кухню, в зал, а из него уже в две детские комнаты. Тут же, в паре метров от входа, находилась открытая дверь в спальню родителей, принадлежавшую теперь Тамаре. Она включила настенный светильник-фонарь и сняла сумку с шеи.

— Странно, — тихо произнёс Арай, — мне кажется, что коридор немного больше обычного? А, понял, здесь должна быть кладовка, но её нет.

— Точно. Я тут переделала немного: убрала перегородку и сделала открытую гардеробную. Всё узаконила, если ты снова про нормы и правила.

Он усмехнулся, а через мгновение спросил:

— Куда идти? Которая комната твоя детская? Правая или левая?

— Скажу так: ближняя. Там, правда, немного светлее, чем во всей квартире — это от уличного фонаря, но мне он никогда не мешал спать. Постельное бельё чистое. Располагайтесь.

Проходя через зал, обратил внимание на то, как расставлена мебель: два небольших кресла и маленький журнальный столик между дверями спален, напротив низкий длинный комод, на котором находился телевизор, огромный ящик.

«Сейчас таких уже не производят, — подумал, проходя в детскую. — Сколько же лет этому раритету?»

Односпальная кровать, застеленная стеганым покрывалом, вызвала у него улыбку. Снова вспомнилось детство, лето в гостях у бабушки и такая же, почти спартанская обстановка в комнате. У окна пристроился письменный стол, полированный, отливающий тусклым блеском из-за света уличного фонаря, с тремя выдвижными ящиками, верхний из которых закрывался на ключ. Сбоку от него на стене висели книжные полки, расположенные ступенями, но рассмотреть наполнение в полутьме было сложно. Лишь угадывались очертания каких-то фигурок или статуэток, рамки для фотографий и истёртые корешки книг.

«Чудеса! Всё, как в моём советском детстве. Тогда особого выбора покупок не предлагалось, наверное, поэтому у многих было одно и то же в квартирах: и ковры, и часы, и хрусталь. Интересно, что у Тамрико этот стол прожил столько времени, а выглядит нормально, как новый, ну почти. И двухстворчатый шкаф такого же древнего года рождения. Почему она не меняет всё это на более современные вещи? Хотя… Если бы у меня такое сохранилось, я бы точно не расстался с памятью».

Из-за спины неслышно появилась сама хозяйка, быстро расстелила кровать, убрав с горки подушек вышитую накидку.

— Клади Сандро. Надо с него обувь снять и носочки, а костюм, наверное, не будем трогать? А то разбудим его. Как думаешь?

Арай просто кивнул. Но они зря волновались: мальчик спал крепко. Им всё же удалось снять с него спортивный костюм, под которым оказалась белая майка да тёмные трусишки-шортики. Взрослые смотрели на ребёнка, который, сложив под щёку ладошки лодочкой, тихо посапывал. Он не вздрагивал, не дёргался, не хныкал — не делал ничего такого, о чём всегда говорила Лариса, укоряя Арая здоровьем сына.

— Пойдём, — прошептала Тамара, — не надо подглядывать за спящим человеком. Он может почувствовать.

Она вышла из комнаты, сильно хромая, и обернулась на мужчину, понимая, как ему не хочется оставлять сына даже на минуту. Арай, вздохнув, направился за ней.

— Чай будешь? Пока пирожки тёплые, давай поедим? — предложила ему, хотя сама вовсе не чувствовала голода.

— Давай. — Проходя снова мимо телевизора, решил всё-таки поинтересоваться, откуда такая древняя техника в современном мире. — Какой модели этот вещательный аппарат? Работает ещё?

— Работает отлично, — ответила Тамара, включая свет в кухне. — Это папа получил по талонам в своей части. Он служил на местном военном аэродроме… Телевизор Panasonic, возраст тридцать лет, двенадцать кнопок, стало быть, столько же программ, но есть пульт управления. А еще в наличии целёхонькое противоударное стекло перед экраном. Правда, весит этот почти антикварный вещательный аппарат, как ты его назвал, чуть меньше полцентнера. Самый настоящий ящик.

Говоря всё это, она налила воду в эмалированный, красный, с большими белыми горошинами чайник, поставила его на газовую плиту, включила и, наконец, устало села на табурет у окна. Арай встрепенулся, осознав, насколько она измучилась.

— Всё, сиди, я сам накрою.

Его голос звучал уверенно и спокойно. Тамара наблюдала, как быстро он определил, где и что находится, вымыл руки, приготовил посуду, разложил содержимое сумки по полкам холодильника.

«Хозяйственный мужик. Сказывается «одиночное плавание». Хотя вряд ли в гостинице ему приходилось готовить. Значит, раньше научился. Интересно было бы послушать о его жизни: будет ли во всём винить жену, на себя ли возложит грехи и ошибки? Не буду спрашивать. Видно же, что не хочет вспоминать. А возможно, мужская гордость не позволяет. Рассказать о печальном прошлом, чтобы это не выглядела жалобами или нытьём, сложно. По себе же знаю. Нет, не хочу знать, что случилось в его семейной жизни. Дело прошлое».

Арай иногда замирал, прислушиваясь к звукам в квартире. На улице ещё была слышна музыка, но уже совсем тихо. Он выглянул в окно: сквозь листья деревьев, в неярком свете едва двигалась пара пожилых людей. Они, скорее, просто стояли, осторожно переминаясь с ноги на ногу.

— Танцуют ещё, — удивился вслух. — Только двое осталось.

— Это тётушка Софико и её муж. Они дожидаются, когда все разойдутся, чтобы хоть постоять вместе на танцплощадке. Дядя Ваня инвалид, ему трудновато ходить, а тем более танцевать. Несчастный случай на производстве.

— На каком производстве? Что именно произошло?

— На твоём заводе, много лет назад.

Сев за маленький стол на второй табурет, Арай спросил Тамару, почувствовав укор в её голосе:

— Ты расскажешь его историю? Я-то ведь не так уж давно здесь живу и работаю.

Она помолчала, словно взвешивая, имеет ли право говорить о дорогих ей людях едва знакомому человеку.

«Но я же впустила его в свой дом. Здесь не было мужчин, кроме папы, уже… давно. Ладно, расскажу, хотя господину директору это может не понравиться».

— Хорошо. Ещё во времена Союза на этом заводе были различные производства товаров народного потребления, не слышал о таком?

— Слышал, читал. Но не застал, конечно.

— Выпускали многое, был и деревообрабатывающий цех, и рыбо-товарный, запускали и линии по производству электроники. Тогда ещё видеомагнитофоны появились, холодильники, стиральные машины, да много чего было заводского производства. Старый директор любил родное предприятие, делал всё возможное для своих работников и горожан. Потом появились другие владельцы в эпоху приватизации, начали всё убирать, продавать, вывозить и так далее. Именно тогда, в эпоху развала дядя Ваня, работавший на «большегрузе», и пострадал. Я точно не вспомню, какие нарушения допустил персонал цеха, только комиссия по расследованию установила, что вины водителя не было: дядя Ваня находился не в кабине, за всеми запретительными лентами. И всё же соскочивший с плохо закреплённого поддона двухметровый холодильник рухнул с погрузчика, отлетел в сторону и углом буквально вонзился в ногу, раздробив все пальцы. Сильно. Врачи собрать не смогли, пришлось ампутировать полстопы. Вот так-то. Конечно, дядя Ваня получил инвалидность, всё оформил по закону, но что удивительно — раз в сколько-то лет ему надо было подтверждать это, словно пальцы могли снова отрасти. Но он продолжал работать, конечно, уже не водителем, но до пенсии дотянул, а там его быстренько убрали. Так совпало, что при оформлении «прощальных» документов на заводе в очередной раз сменилось руководство, отвечающее за технику безопасности. Дяде Ване необходимо было получить копии всех справок и прочих бумаг о том ЧП с подписями нового руководства, но — увы, ваша служба занималась отписками, а потом и вовсе перестала отвечать. Ему бы самому сходить, но он уже завёлся, даже разозлился и не стал больше обращаться. Всем друзьям и соседям тоже запретил помогать ему, сказал, что родной завод на него плюнул, а канючить и выпрашивать своё же, справедливо заработанное — это не для него. Гордый человек. И вот уже несколько лет, примерно семь, дядя Ваня не получает доплату. Много ли там, не знаю, но сам факт такого отношения к бывшим работникам не поддаётся пониманию. Я всё это слышала со слов родителей, сама никогда не спрашивала ни его самого, ни тётю Соню.

— Странно, — нахмурившись, произнёс Арай. — Можно было и в отдел труда обратиться, у них тоже есть вся документация. Хотя они уж точно всё равно отправили бы к нам. Семь лет, говоришь?

Он вспомнил, что тогда руководителем дирекции стал Ссажин, который открыто заявлял о собственном наплевательском отношении ко всем, кто ниже его рангом. Сам Арай в то время работал на производственных объектах простым инженером.

— Да, около того, — ответила Тамара. — Вот такие дела, господин директор. Одно слово — бардак. И извиняться за такое выражение я не собираюсь.

— За что извиняться? Ты всё правильно сказала. Напиши мне данные дяди Вани. Разберёмся.

— Ну-ну, посмотрим. Только ведь вряд ли всего один такой случай чьей-то халатности. Копнёшь поглубже, а там…

Она не стала договаривать, ей и так было понятно, глядя на изменившийся прищур тёмных глаз, что Арай выполнит обещание, разберётся.

Они пили чай, прислушиваясь к тишине за окном и в квартире. Не было больше музыки, да и маленький мальчик спал, не требуя к себе внимания.

— Когда тебе на работу? Хотя бы примерно? — убирая вымытые чашки, спросил Арай.

— А я работаю удалённо, даже больничный не оформляла. Зачем он мне?

— Кем же ты работаешь?

— Я… бухгалтер, — ответила Тамара, чуть помедлив, словно подбирала слова. — Веду несколько фирм, проверяю отчётность, налоги, оформление документов. В общем, рутина.

Она отвернулась к тёмному окну, в котором отражался мужчина яркой кавказской наружности, пристально изучавший её. Тамара не поворачивала головы, всем видом стараясь показать, что разговор о работе завершён. Ей было видно, как Арай повесил полотенце на гвоздик, не отрывая взгляда от неё. Несколько раз наклонил голову то к одному плечу, то к другому, будто пытался привлечь внимание, а потом понял, что его видно в отражении, и негромко рассмеялся. Подошёл ближе, встал напротив, опёрся на столешницу и улыбнулся широко, как когда-то умел. Увидев такое на тёмном фоне окна, она не поверила своим глазам и повернулась к нему.

— Боже… Ты совсем другой, когда не нахмурен или растерян. Даже моложе выглядишь. Ой! Я не то хотела сказать. Как-то само вырвалось.

Теперь Тамара выглядела растерянной.

«Передо мной мужчина, который… Да… Мне не забыть его взгляд, а теперь ещё и улыбка».

— Время позднее, — произнесла она, решительно вставая и стараясь при этом не показать, что смущена, — пора объявлять отбой, как говорит папа. Я приготовлю в ванной полотенце и всё прочее, вот только мужской одежды у меня почти нет: вещи брата, хоть и чистые, но будут тебе маловаты. Он уехал сразу после школы, ещё мальчишкой, теперь лишь изредка навещает, да и то бывает у родителей в деревне. Служба у него такая.

— Спасибо за заботу. Ты не беспокойся, завтра с Шуркой сходим в гостиницу на разведку. Если всё плачевно, заберу свои немногочисленные вещи. Пойду я, посмотрю, как он спит.

Арай вышел из кухни. Тамара, закусив губу, вцепилась руками в стол и осторожно сделала первый шаг. Нога болела, распухла в районе щиколотки, отекла и чесалась из-за частичек присохшего гипса.

«Ничего-ничего, всё это с непривычки. Надо учиться ходить заново, а то так закостенеет совсем, и буду я — Баба-яга, костяная нога. Нет уж! Так… Полотенце, зубная щётка, бритвенный станок. Но у меня нет нового. А он ему нужен? Кто знает, что надо делать с этой модной щетиной?»

Едва выйдя из ванной, сразу услышала тихое завывание, прерываемое всхлипыванием. Тамара заторопилась в детскую комнату, но получилось у неё плохо. К тому моменту, когда преодолела зал, звуки почти стихли. Она заглянула и застыла на пороге. Арай стоял на коленях перед сыном, прижимая его к себе, гладил по голове и нашёптывал:

— Всё хорошо. Мы вместе, я никуда не денусь. Не плачь, Шур-шур. — Мальчик обнимал его за шею, уткнувшись в неё носом, прерывисто и быстро вздыхал, изредка вздрагивал. Тусклый свет, лившийся из окна, обрисовывал две фигуры, прильнувшие друг к другу. — Мы в новом месте. Ты проснулся и не понял, где находишься. Но я здесь, с тобой. Спи, малыш. Папа рядом.

Тамара вытирала слёзы, катившиеся из глаз. Она отступила назад, чтобы не помешать своим присутствием; хотела дать возможность отцу стать опорой для маленького сына.

«У них так мало времени! И так много надо успеть. Нельзя терять ни минуты. Чем же я могу помочь? А нужна ли им моя помощь? Вдруг я влезаю не в свое дело? Да уж точно, это дело не моё. Но нельзя, чтобы всё так и осталось!»

В ванной комнате посмотрела на своё отражение в зеркале и совсем разревелась. Зажав полотенцем рот, продолжала захлёбываться слезами, позволяя душе вылить собственные обиды. Но недолго длилась жалость к самой себе. Умывшись ледяной водой, привела в порядок чуть опухшие глаза и тихо выскользнула в коридор. Уже у входа в свою комнату заметила, что Арай находился не в спальне, а в зале: он полусидел в кресле, пристроив сына на руках. Оба спали. Тамара грустно улыбнулась уголками губ и прошла к себе. Переоделась в старенькую футболку, джинсовые шорты заменила домашними и села на кровать. Оперев подушку на подголовник кровати, смотрела на неё в темноте, словно на киноэкран, где вот-вот появятся картинки, которые не хотелось видеть, и послышатся слова, обидные, злые, издевательские.

Не давая себе шанса провалиться в воспоминания, она через силу улыбнулась, подняла голову и повернулась спиной к подушке. Аккуратно пристроив болевшую ногу, чуть прилегла, надеясь быстро отключиться от усталости. Но сон не шёл. Дремотное состояние, вздрагивание из-за любого шороха, напряжённое ожидание чего-то…

За окном начало светать, когда послышались неуверенные шаги в коридоре. Тамара открыла глаза и обомлела: в дверном проёме стоял мальчик, прижав кулачки к груди. Он выглядел растерянным, словно не знал, двинуться ему дальше или вернуться назад.

— Иди ко мне, Сандро, — тихо позвала она. — Пусть папа поспит немного. Забирайся на кровать. Вот тебе большая подушка и мягкое одеяло.

В сером полумраке зарождающегося утра чёрные глаза ребёнка казались серьёзными, даже взрослыми. Он внимательно приглядывался к женщине, звавшей его к себе. Её добрая улыбка, склонённая к плечу голова, рассыпавшиеся по плечам светлые волосы — всё это было для него неизвестностью.

«Решится или нет? Больше не буду звать, это его решение, — думала Тамара, боясь спугнуть маленького гостя настойчивостью. — Почему ушёл от отца? Жарко стало на мужской груди? Или всё же искал маму?»

Шура сделал первый крохотный шажок в её сторону, затем второй, а потом бегом помчался, топая босыми ножками по голому полу, запрыгнул на кровать, прополз мимо Тамары и улёгся лицом к ней на вторую подушку. Повозился немного, натянул на себя лёгкое одеяло и затих, снова сложив ладошки лодочкой под щекой. Лишь изредка утренняя тишина комнаты нарушалась прерывистыми короткими вздохами.

«Как ты похож на своего папу, малыш. Вырастешь, станешь таким же красавцем. И обязательно будешь любить, ценить, уважать его, просто потому что он любит тебя, наверное, больше всех на свете. Сандро, ты всенепременно должен стать счастливым человеком, научиться улыбаться, смеяться, общаться, доверять. Не всем, конечно, можно верить. Но ты поймёшь со временем… А может, твоё невинное сердце будет вести тебя по жизни, не даст забыть, что такое доброта»…

Арай вскочил, с ужасом осознав, что рядом нет сына, бросился искать его по квартире и нашёл. Мальчик спокойно спал в комнате Тамары, на её кровати, вложив свою ладошку в женскую руку. Ощущение от увиденного было такое обжигающе-стремительное, словно сам дотронулся до неё.