Спасительная любовь

Глава 10

Сначала он думал, что это сон. Он видел себя в постели с ней, ее загорелая рука удивительно контрастировала с молочной белизной ее бедра. Он осязал свежесть простыней. Он чувствовал вкус утреннего солнца на ее коже. Она смеялась, когда он щекотал ее, в ее голосе было столько удовольствия. Ей нравилось, когда он щекотал ее вот здесь, под замечательно вылепленным коленом. Каждый раз, когда он щекотал ее, она выпускала из рук простыни, которые обычно натягивала до горла, изображая добродетель.

А, он добился своего. Она залилась радостным смехом, простыни упали, обнажив, к его удовольствию, прелестные, налитые грудки. Они немного подпрыгивали, розовые соски сморщились от внезапного озноба — и от жара в его взгляде. Он не мог отвести глаз от этих идеальных, цветущих грудок.

Прежде чем она смогла откатиться в новом приливе девичьей сдержанности, он упал на них как голодный мужчина. О, какими они были вкусными. А таинство, которое ожидало его пониже этого манящего пучка светлых волос… А очаровательная музыка ее вздохов и стонов, когда она выгибалась навстречу ему…

— Ох, — она не могла вздохнуть от смеха, — ты замучаешь меня.

Он улыбался, глядя на ее шаловливую улыбку.

— Я постараюсь, не сомневайся.

И он очень старался. Но ему неизбежно приходилось оставлять ее в теплой мягкой постели и возвращаться к своим обязанностям. Она все еще тихонько смеялась, угрожая выдать все его секреты, если он не возвратится к ней. Так что он перекатился через нее и шлепнул по славной попке, а потом снял куртку со столбика кровати и подошел к зеркалу, висевшему над туалетным столиком.

— Я не люблю тебя, — дулась она, выставляя пики своих совершенных грудок.

— Конечно, любишь, — возражал он, отвешивая ей галантный поклон. — А я, Мими, люблю тебя до безумия.

Отвернувшись, он застегнул пуговицы мундира.

Его голубого мундира. С красными обшлагами и воротником.

Джек так резко подскочил на постели, что скрипнули ребра. Кто такая Мими? Где это? И, Господи, почему он надевал французский мундир?

Откуда он знает, что мундир французский?

Он потряс головой. Он не понимал. Он просто знал это так же твердо, как свое имя. Он уронил голову на руки.

— Что я наделал?

— Проблема, милорд? — спросил от дверей Харпер. Ему не хватало воздуха.

— Да. Нет.

Как спросить? Кого спросить?

Джек взглянул на маленького человека, который все еще носил изодранную куртку гвардейца, и гадал, может ли он знать. Но если бы он знал, наверняка сказал бы что-нибудь.

— Позовите мою жену, — прохрипел он.

Это не сон. Он был в той спальне, с той женщиной. Он смеялся, словно ничто в мире его не тревожило. И надевал вражеский мундир так, словно привык делать это.

Теперь он знал, почему ему вспомнились ружья.

Лежа на спине, он смотрел на гипсовые гирлянды, сложный рисунок которых напоминал ему искусную паутину. Он пытался вспомнить больше о той, другой спальне, пытался сделать воспоминания отчетливее.

Мими.

Он был счастлив с ней. Без Ливви. Почему-то эта мысль вызвала чувство негодования. И горячую волну стыда.

Что это значило? Что он сделал?

Ему нужно поговорить с Ливви.

Должно быть, он сказал это вслух, потому что она тут же появилась.

— Джек? — Она стояла в дверях, не успев войти в комнату. Он снова заметил, что у нее усталый вид. Ее тусклое серое платье висело на ней как на вешалке, словно она перенесла много лишений, а в этом не было смысла. В конце концов, она ведь графиня. Они были одним из самых богатых семейств во всей Британии.

— Почему ты не сказала мне, что я участвовал в сражении? — спросил он.

Она напряглась. Побелела. Кивнув Харперу, который шел следом за ней, она подождала, чтобы он вышел и закрыла за ним дверь. Какая она тоненькая, подумал он.

— Ты скоро сам вспомнишь, — сказала она. — Очень похоже на то.

— Нет! — Он закрыл глаза и прижал к ним ладони, пытаясь избавиться от картин, которые всплывали в его памяти. Его мир вдруг перевернулся, воспоминания лгали. Он даже не знал, о чем спрашивать.

И он решил атаковать.

— Насколько ты похудела?

Он открыл глаза и увидел, что она застыла, прижав стиснутые руки к груди.

— Я не знаю. На стоун, может быть.

— Может быть, на два. Почему? И с какой стати ты носишь это отвратительное платье? Ты графиня, черт побери. Почему ты выглядишь как недоедающая гувернантка? Что ты скрываешь от меня?

Она пожала плечами:

— Думаю, совсем немного.

Он сделал ей больно. Он видел это по ее глазам. Он никогда в жизни не обижал Ливви. Но если это так, кто такая Мими?

Должно быть, он сказал это вслух, потому что Ливви вздрогнула.

— Так ты вспомнил ее? — спросила она. Он потрясенно смотрел на Оливию.

— Ты не удивлена.

Она не отвела глаз.

— Когда у тебя была высокая температура, ты часто звал ее.

— Но это абсурд. Я не знаю никого по имени Мими.

С грудями, которые хотелось воспевать. С задорной улыбкой, которая была открыта всему миру. Ему снова что-то привиделось. Что с ним происходит?

— Мне кажется, ты знаешь ее, — сказала Оливия и села на стул у кровати. — Расскажи, что ты вспомнил.

Только сейчас Джек заметил, как сильно она сжала руки.

— Нет. — Он снова потер лоб, как если бы хотел стереть всплывающие в памяти картины. — Это невозможно. Я бы никогда… никогда…

И все же он испытывал стыд и чувство вины. Ему очень хотелось вернуть это смеющееся юное лицо.

Но он не собирался говорить об этом Оливии. Словно услышав его, она вздохнула.

— У нас с тобой кое-что произошло, — произнесла она бесцветным голосом и отвернулась. — Ты на какое-то время… уезжал.

— Как долго меня не было?

Она пожала плечами, так и не взглянув на него.

— Некоторое время.

Остальное он прочел по ее виду. «Достаточно долго, чтобы повстречать Мими, кем бы она ни была».

— Что ты помнишь из сражения? — спросила Оливия, и лицо ее при этом осталось странно неподвижным, отчего он почувствовал себя еще хуже.

Он вспомнил, что на нем была французская форма, что он слышал, как грохотали пушки и раздирали воздух выстрелы тысяч мушкетов. Еще там были лошади.

— Пушки, — вымолвил он, не в силах сказать правду. — Большие пушки. Я что, был с гусарами?

— Не думаю.

— Что ты хочешь сказать? Я должен знать. Я оказался здесь. Как я попал сюда?

— Тебя нашел и доставил к нам Чемберс.

Он обхватил себя руками.

— Хорошо, какой на мне был мундир? Она заговорила не сразу.

Пожала плечами.

— Когда ты попал к нам? Лейб-гвардейский.

— Лейб-гвардейский? Не говори чепухи. Я никогда не служил в лейб-гвардии. Если мне и удалось в конце концов убедить отца отпустить меня, это мог быть только гусарский полк.

Она покачала головой.

— Я не знаю, Джек.

— И ты не узнавала? Кто-то ведь должен знать. Мой командир. Мои друзья. Найди Дрейка или Лиджа. Черт, спроси Джервейса.

— Нам сказали, что для тебя безопасней вспомнить все самому.

Он открыл было рот, но тут же закрыл. О Боже. Она не сказала ему, был ли на нем…

Он не мог даже думать об этом. Он снова видел себя, с улыбкой поправляющего те чертовы красные обшлага. Вот он надевает на голову кивер и, насвистывая, выходит из ателье Мими.

Острая боль пронзила его висок, он закрыл глаза. Нужно сменить тему.

— Чемберс, — сказал он, открывая глаза. — Спроси его. Да где он?

Она пожала плечами:

— Он ушел. Он больше не твой слуга.

Джек чувствовал, что лишился еще одной опоры в своей жизни.

— Почему?

Она пожала плечами.

— Боюсь, этого я тоже не знаю.

Внезапно он разозлился. На Оливию. На себя. На злой рок, который уложил его в постель с отказывающейся работать головой.

Он хотел знать ответы на свои вопросы. Он хотел освободиться от обвинения в измене и не знал как.

— Расскажи мне о сражении, — попросил он. — Ты ведь можешь рассказать о нем?

Она кивнула. Снова опустившись на стул, она рассказала ему о битве, теперь получившей название битвы при Ватерлоо. Она рассказала о мужестве солдат, об ужасающей бойне и горах трупов, разбросанных, как цветы в бурю. В своем рассказе она упомянула Веллингтона и Аксбриджа, Блюхера, Наполеона и Нея и еще некоего Груши, как если бы Джек мог знать и его.

«Пожалуйста, Господи, скажи, что он не участвовал в бойне. Скажи, что он не пошел против всего, во что верил. Пусть найдется другое объяснение».

Внезапно почувствовав такое отчаяние, которого никогда не знал раньше, он потянулся к руке Оливии, чтобы найти поддержку в ее прикосновении. И отдернул руку. Он не имел права на утешение. Не сейчас. Пока не будет знать все наверняка.

Он взглянул на ее склоненную голову и вспомнил, как вспыхивали огнем ее волосы под лучами солнца, как она загоралась, охваченная страстью. Как открыто и радостно улыбалась. Раньше.

Что он сделал ей? Что произошло с ним самим?

— Как? — спросил он, и Оливия подняла на него глаза. — Как мне вернуть память?

Она, казалось, что-то искала в его глазах.

— Грейс завтра поговорит с доктором. Придется подождать. Ты был очень плох, Джек. Шансов почти не было.

Если бы она знала.

— Мои родственники, — спросил он, хватаясь за любую возможность, — они знают?

— Еще нет.

Он рассеянно кивнул. Он не мог предать свою семью. Собственное имя. Его родители слишком горды, и без того слишком обеспокоены судьбами его старших сестер. Но каково придется Неду и Джорджи? Он был их героем. Их наставником. А Мэдди и Мод, стоящие на пороге взросления? Он разрушит их жизни.

— Джек? — в голосе Оливии неожиданно зазвучала неуверенность.

Он покачал головой.

— У твоей подруги Грейс не найдется чего-нибудь от головной боли?

Оливия вскочила, приложила руку к его виску. Это прикосновение обожгло его, дыхание у него перехватило, лицо Мими стерлось. Он почти оттолкнул руку Оливии.

— Температуры нет, — сказала она. — Но головная боль может указывать на воспаление мозга. Не надо так тревожиться, Джек. Ты вспомнишь.

Он взглянул на нее и увидел неуверенность в глазах. Чего она боялась? Что такого мог он вспомнить? Может быть, французский мундир? Или что-нибудь похуже? Сможет ли он вынести потерю ее уважения?

— Как ты оказалась здесь? — спросил он. — Не думаю, что я вел себя должным образом по отношению к тебе в последнее время.

Она сделала движение, словно собиралась дотронуться до него, но, совсем как он, опустила руку.

— Мне жаль, Лив.

Она гордо подняла голову.

— Не надо, Джек. Не извиняйся, пока не будешь знать за что.

— Я думаю, мне следует покончить с этим прежде, чем я узнаю, насколько плохо все было.

Ее лицо осталось неподвижным, ничего не выражающим, она встала.

— Я думаю, мне следует дать тебе порошок от головной боли.

Он кивнул — а что еще ему оставалось?

Оливия, не оглянувшись, вышла, и он почувствовал пустоту в груди. Что таилось в темных уголках его мозга? Что-то касающееся их двоих, что-то очень важное.

Неужели они настолько испортили свой брак? Мог здесь кто-то сказать ему, каким образом? Все, что он знал, — он развлекался с Мими, как если бы никто не ждал его дома. Как это могло быть?

Он все еще размышлял об этом двадцать минут спустя, когда вернулась Оливия со стаканом какой-то жидкости. Она держалась очень прямо, лицо ее было спокойно, как если бы она не слышала, как он говорил о любовнице. Она была мужественной, его Ливви. Она была стойкой, как солдат. И он нанес ей раны не менее болезненные, чем полученные им на поле битвы.

Она ошибается. Он готов просить у нее прощения прежде, чем узнает точно за что. Только вот простит ли она? Так что он взял стакан, выпил его содержимое и позволил ей помочь ему лечь на спину, хотя знал, что не сможет спокойно спать, пока не узнает, как он оказался в Бельгии и в этом доме.

* * *

В первый раз за все последние дни Грейс Фэрчайлд позволила себе удовольствие не спеша пройтись по парку. Не сразу, но в конце концов она сумела поговорить с доктором Хьюмом о графе. Ей предстояло передать его советы Оливии, а они не обнадеживали. Кроме того, ей самой была нужна небольшая передышка.

Грейс была изнурена до предела. Раненые по-прежнему отнимали много сил, и она знала, что ей предстоит жить без отца. Но в эти несколько минут ей необходимо было подставить лицо солнцу.

День был теплым, небо над головой — идеально голубым. Легкий ветерок шевелил листья деревьев. Запах смерти исчез, сменился легким ароматом роз, доносившимся из Королевского парка.

Она так давно не имела возможности полюбоваться этим красивым городом с его извилистыми, мощенными булыжником улицами и летящими вверх готическими соборами. Она любила его высокие дома с резными фронтонами и причудливыми старинными магазинами. Если бы не болели ноги, она бы забралась на колокольню собора Святой Гуцулы и оттуда полюбовалась панорамой красных черепичных крыш средневекового города. Ей очень хотелось просто побродить по узким улочкам и посидеть в одной из кофеен. Но она знала, что с этим придется подождать.

Не успела она усесться на скамейку под раскидистой липой, как поблизости послышались голоса.

— Говорю вам, это нелепо. Что может граф Грейсчерч делать в Брюсселе?

Грейс замерла. Голос, раздраженный и наглый, принадлежал лорду Торнтону — ошибиться было невозможно.

— Вам ли не знать, Хиллиард, — сказал другой голос. — Вы ведь в правительстве.

— Не имею ни малейшего представления, — отвечал Хиллиард. — Последнее, что я о нем слышал, — это что он пьет пунш с туземцами где-то в Вест-Индии.

Голоса приближались.

— А я слышал, что его видели при оружии на поле битвы.

— Могу предположить, что, если бы он действительно оказался на поле битвы, оружие оказалось бы под рукой, — протянул Хиллиард.

— Но в штабах о нем ничего не известно, — запротестовал Армистон.

— Дорогой мальчик, — возразил Хиллиард, — штабным сейчас нельзя доверить сосчитать пальцы у них на ногах. Я бы не полагался на них при проведении серьезного расследования. А почему для вас так важно знать это?

— Но у него же семья. Она не может игнорировать его.

Грейс знала, что ей следует немедленно рассказать Оливии о том, что она услышала.

Она так быстро вскочила, что больную ногу пронзила боль. Сжав зубы, она ухватилась за скамью, а второй рукой взялась за колено из опасения, что оно подведет. Должно быть, она произвела шум, потому что услышала приближающиеся шаги.

— Ба, это же моя Боудикка, — сказал Диккан Хиллиард, неторопливо направляясь к ней.

Грейс вспыхнула от стыда. Так бывало всякий раз, когда он оказывался рядом. Она не могла вежливо уклониться от встречи. Нога отказалась ей служить. Следом за Хиллиардом шли Джервейс Армистон и напыщенный, вальяжный Торнтон.

Грейс не знала, кто ей более неприятен. Торнтон был большим паршивцем, да и Армистон тоже.

Но не было никакого сомнения, кто страшил ее больше других. Одного взгляда на Диккана Хиллиарда было достаточно, чтобы ее сердце начинало биться с перебоями. Она была уверена, что уже покраснела, как ребенок, пойманный на проступке.

И не потому, что она находила его красивым. Большинство офицеров из окружения ее отца были красивыми. И ей совсем не было нужно, чтобы он смотрел на нее одобрительно. Грейс никогда не ждала этого от мужчин.

Однако Диккан Хиллиард обладал лишающей ее силы духа способностью напоминать ей о том, чем она не была, но чем могла бы быть. Он шел к ней как учтивый бог, одетый в черное, поля его шляпы были загнуты именно так, как должно, трость с золотым набалдашником дополняла картину, делая его образцом элегантности.

Подойдя к ней, он поклонился.

— Вы предоставили мне прекрасную возможность выполнить самое насущное моральное обязательство, мэм.

Грейс чувствовала, как краска стыда распространилась и на ее грудь.

— В самом деле?

Не ожидая разрешения, он положил ее руку на свою и придержал другой рукой, замаскировав тем самым, что помогает ей справиться с ненадежной ногой. А потом оказалось, что он смотрит на нее. Что его серые глаза смотрят на нее с необычайной теплотой.

— Могу я поговорить с вами, мисс Фэрчайлд? Эти олухи подождут.

— Я так не думаю, — скривившись, запротестовал Джервейс.

Хиллиард смерил его взглядом.

— Разумеется, подождете.

Прежде чем Грейс сумела возразить, он отвел ее в сторону. Грейс показалось, что ему так же неловко, как и ей. Она совсем растерялась.

— Мисс Фэрчайлд, — сказал он, наклоняя к ней голову, как бы отстраняясь от других, — примите мои самые искренние извинения. Когда вчера я позволил себе легкомысленное замечание, я не знал, что ваш отец погиб. Он был джентльменом и настоящим солдатом.

Грейс не понимала, наяву ли с ней это происходит. Он в самом деле говорит искренне? Или просто-напросто готовит себе мишень для новой шутки?

Он грустно улыбался, глаза у него лучились.

— Я отдаю себе отчет, что вы не можете полностью поверить мне. У меня репутация человека, не слишком отягощенного добродетелями. Но сейчас я серьезен. Было бы бессовестно играть вашими чувствами в такой ситуации.

Она никогда не видела его серьезным. Но сейчас он действительно был серьезен, и его полуулыбка легким флером окутывала ее. Он ждал ее ответа.

— Я с радостью принимаю ваши извинения, — сказала она, смягчаясь. — Спасибо.

Он улыбнулся, и его глаза тоже заулыбались, пусть на миг, а потом он поднес к губам ее руку и поцеловал. Глупо моргая, Грейс ничего не придумала, кроме как кивнуть.

— Пожалуйста, считайте, что я в вашем распоряжении, — сказал он, и, странное дело, она ему поверила. — А теперь, — он наклонился к ней еще ближе, — не поможете ли вы мне поддержать свою репутацию?

Ей показалось, что она сказала «да». Подмигнув, он подвел ее туда, где его ожидали двое других мужчин.

— Итак, прекрасная Боудикка, — сказал он, и его голос снова стал апатичным, — я был бы рад, если бы вы приняли мои извинения.

Грейс с трудом скрыла свое изумление. Похоже, он хочет скрыть свою чувствительность под маской светской неестественности. И, странное дело, она поняла.

— Если вы перестанете называть меня Боудиккой, — недовольно сказала она.

Он озорно улыбнулся:

— Но кто же больше вас похож на эту почитаемую и грозную женщину?

— В самом деле? Боудикка была шести футов ростом и с деформированной ногой?

Неужели она в самом деле шутит с Дикканом Хиллиардом?

— Насчет ноги не знаю. Однако она могла быть вашего роста. Победительница римлян, в конце концов. — Он внимательно посмотрел на нее, и колени у нее почему-то сделались слабыми. — Или вы предпочитаете быть амазонкой?

— Спасибо, нет. — Она знала, что лицо у нее пылает. — Не вижу необходимости жертвовать грудью, чтобы метнуть в кого-нибудь дротик.

Лорд Торнтон покраснел.

— Вот это да, скажу я вам!

Диккан Хиллиард замер — Грейс видела, что он удивлен, — потом запрокинул голову и расхохотался.

— Дрянная девчонка.

Она широко улыбнулась:

— Напыщенный сноб.

— Ну и ну, — шепнул Торнтон Армистону. — Так он извинился или нет?

Хиллиард направил на него монокль.

— Вы должны мне пятьсот фунтов, Торнтон. А теперь, мисс Фэрчайлд, я с удовольствием составлю вам компанию в вашей прогулке.

Он действительно добр? Он понял, как болит у нее нога?

— Ну, Хиллиард, — запротестовал Торнтон, — вы ведь не собираетесь отнять у меня время, став нянькой?

Улыбка Хиллиарда медленно замерзла.

— Иногда, Торни, я удивляюсь, почему трачу свое время с вами. Всего доброго.

Грейс не знала, что сказать. Все, что она могла, — просто переставлять ноги.

В этот день ее ожидал и другой сюрприз. Когда они уже подходили к дому леди Кейт, кто-то окликнул ее с другой стороны улицы.

— Грейси! — Джентльмен в мундире одиннадцатого полка легкой пехоты махал ей рукой с порога дома леди Кейт.

Грейс неловко остановилась, только рука Диккана Хиллиарда удержала ее на ногах.

— Кит! — крикнула она, сияя.

Майор Кристофер Брэкстон уже бежал к ним. Когда он пересек людную улицу, стало заметно, что левый рукав у него пустой, а лицо в шрамах от ожогов.

— Грейси! — Здоровой рукой он оторвал ее от Диккана и закружил. — Я пытался приехать как можно скорее, но узнал о генерале, когда уже подъезжал к Парижу. Вы знаете, я проводил бы его в последний путь, если бы мог.

Грейс в ответ обняла его.

— Конечно, конечно. Я даже не знала, что вы вернулись. Я думала, вы получили повышение после Тулузы.

Гримаса на его лице сказала о многом.

— Квартирмейстерская служба сухопутных войск. Никто не доверяет однорукому драгуну.

Она покачала головой:

— Глупцы. — И она действительно так думала. Кит был одним из самых храбрых солдат. Тут она вспомнила о мистере Хиллиарде. На этот раз она, не краснея, представила его.

Хиллиард поклонился.

— Вы знакомы с этой леди?

Кит вернул поклон, недоверчиво взглянул на Хиллиарда.

— Один из основателей «Гренадеров Грейси». Хиллиард величественным жестом поднес к глазу монокль.

— Звучит очень воинственно.

— Так и есть, — уверил его Кит. — Мы считаем своим долгом всегда защищать нашу великолепную Грейс и находиться в ее распоряжении.

— Прекрасно. Тогда я могу оставить ее на ваше попечение. Я должен вернуться к своим друзьям. — С непонятной ухмылкой Диккан Хиллиард небрежно приподнял шляпу и удалился.

Грейс в смущении обернулась к Киту.

— Получилось не очень удачно, мой дорогой.

— Очень удачно, — не согласился Кит, ухмыляясь. — Пусть этот грубиян не думает, что нашу Грейс некому защитить.

Она не могла не рассмеяться.

— Кит, ваша Грейс сама защищала себя с десяти лет, когда Гарри Лидж попытался наехать на нее на слоне. Вы выпьете со мной чаю?

— Не могу. — Он нахмурился. — Может быть, завтра? Она улыбнулась, вдруг почувствовав себя счастливой.

— Вы знаете, у кого я остановилась.

Он поднял глаза кверху.

— Высоко летаете, моя девочка.

Грейс помрачнела.

— Ее светлость очень добра. Я думаю, она знала, что сейчас мне было бы плохо одной.

— Я понял. Позовите, когда будет нужда.

И, не задумавшись, сколь скоро такая нужда возникнет, она попрощалась с ним.

Войдя в дом и увидев леди Кейт, леди Би и Оливию — они собрались уходить, — она тут же вспомнила, какими новостями намеревалась поделиться.

— Слово вылетело, — без обиняков сказала она. — Кто-то видел Джека и знает, что он в Брюсселе.

Оливия стала нервно стягивать перчатки.

— В таком случае нужно помочь ему как можно скорее вспомнить все, прежде чем его обнаружат.

Грейс совсем позабыла, что она стоит посреди холла особняка леди Кейт.

— Нельзя, — сказала она. — Это может убить его.