Спецкор. Любовь и тигры

Глава 23

Непонятный стук разбудил меня на рассвете. Очень не хотелось выбираться из мягкой постели. Но любопытство пересилило. Кроха разбивал камнем орехи, складывая ядрышки на лощёный овальный листик. Не успела осведомиться, откуда, как кадавр подлетел ко мне и запихнул в открывшийся для приветствия рот горсть этих самых орешков.

М-м, вкусно.

— Где ты их разыскал? — спросила, прожевав.

Кадавр хмыкнул и неопределенно махнул рукой.

— Хочу еще! — топнула ногой для убедительности. Кроха в ответ упер руки в боки, мол, не на того напала!

— Пожалуйста! — я умоляюще улыбнулась, даже сложила ручки, как в молитве.

Помотал головой.

Сделала вид, что сейчас заплачу — опять хитрая ухмылка и отрицательный жест.

Устав изображать, решила взять его убеждением:

— Кроха! Я очень люблю орешки, они очень питательные и вкусные. Пойдем вместе и наберем еще хоть немножко. Буду колоть их во время плавания и тебя же кормить.

Эти аргументы ему явно пришлись по душе. Он взял меня за руку, и мы проследовали в заросли. Хм! Это не лещина. Совсем другие растения. Но орешки похожи, только крупнее и встречаются редко. Мы хорошо попаслись, хотя добыча оказалась скромной — от силы на разок перекусить хватит.

Потом — устроились на своём катамаране и отчалили, оттолкнувшись шестами — запас длинных палок за ночь утроился. Наш корабль раздвинул тростник, и, после того как палки перестали доставать дна, плавно, по инерции продолжал уходить к середине реки.

Было безветренно, чуть пасмурно. Несколько движений веслом, и мы уже на середине. Величественно и неспешно отодвигаются за спину мохнатые от покрывающих их растений берега. Красота. Ничего не делаешь, а едешь. Легкие сомнения чуть гложут душу — нас несёт не на восток, куда я так стремилась, а на запад вроде бы. Но верила своему спутнику и надеялась, что на берегу этой вовсе не маленькой реки обязательно кто-нибудь живёт. Должны же у местных жителей быть хоть какие-то средства связи с цивилизацией!

Добыча яиц оставила очень неприятные воспоминания, и я поклялась, что больше не буду искать птичьи гнезда даже под дулом пистолета. Вспомнила я о них поздно вечером, когда мы устроились в береговом скальном кармане, откуда и деться-то было некуда, разве что в воду. Кроху это не остановило. С обезьяньей ловкостью он вскарабкался практически на отвесную каменную стену и исчез в джунглях, о которых мне оставалось только догадываться. Разве что встав на самую кромку естественной пристани, я могла увидеть верхушки деревьев. Катамаран, привязанный к большому камню, покачиваясь на небольших волнах, постукивал о нашу стоянку — у самого берега глубина была очень приличная.

Скоро сверху мне нападало несколько сухих веток, накиданные так и не показавшимся Крохой. Я их порубила, как могла лопаткой, и сложила из щепок костерок. Для разнообразия попробовала развести огонь трением, но не удивилась даже, что ничего не вышло. Плюнула и развела испытанным способом, с помощью кольца, пилки и пушинок одуванчика. С грустью поняла, что запас пушинок исчерпан и где-то надо будет раздобыть новый. Но точно не на этой голой скале. Когда костерок занялся, я полезла в рюкзачок и вытащила завернутые в тряпицу четыре яйца, предвкушая уже, как будем уплетать омлет. Порадовалась, что они не треснули. Решила использовать для смешивания все тот же пакет.

И вот, засунув первое очень крупное яйцо в пакет, стукнула им о камень и чуть не упала в обморок — вместо желтка и белка полпакета заполнилось кровью. Вскрикнула я достаточно громко, и скоро Кроха был рядом и даже успел подхватить падающий из рук злополучный пакетик.

Пока меня самым жалким образом рвало в воду, куда я едва успела добежать, Кроха преспокойно подевал куда-то содержимое пакета, а так же и оставшиеся три яйца. Сначала подумала, что выбросил, но когда он швырнул в воду пустые скорлупки, и стал неподалеку от меня полоскать пустой пакетик, догадалась, отчего он так довольно облизывается и меня скрутил новый приступ рвоты, хотя кроме речной воды у меня в организме давно уже было пусто. Хищник он, всё-таки, гораздо в большей степени, чем я!

Совершенно изможденная, я отказалась от ужина и свернулась на плоту калачиком, укрывшись краем парашюта. Спать на голом камне не хотелось. Впрочем, верный друг умудрился быстренько исправить положение. И принес мне прямо в «постель» трёх маленьких, сильно зажаренные рыбешек, а так же мою любимую кружечку с кофе. Прислушавшись к себе и поняв, что желудок угомонился, я с жадностью уплела угощение.

А после преспокойно заснула, несмотря на тонизирующий напиток.

В результате я не слышала, как мы продолжили плавание, и лишь слегка замерзнув от свежего ветерка, и поняв, что одеяло исчезло, а кровать уж очень странно качается, распахнула глаза и сразу зажмурилась. Красивые берега, усыпанные яркими цветами, быстро проносились мимо. Или точнее, это наш катамаран развил очень приличную скорость, гонимый свежим ветром.

Хотела уже посетовать, что Кроха не дал мне позавтракать, когда рядом с собой увидела еще пять жареных рыбок и горстку малины. Рыбки, хоть и остыли, но на вкус оказались просто замечательными. Две все-таки оставила, так как без соли больше уже съесть не смогла. А малинку ела по ягодке, растягивая удовольствие.

Судя по солнцу, еще не было и семи утра, так что, поблагодарив капитана за чудесный завтрак, я самым наглым образом, полюбовавшись немного неземной красотой берегов, подсвеченных утренними лучами, опять легла подремать. Уж не знаю, отчего мне так хорошо спалось на свежем воздухе.

Проснулась я только к полудню.

Парус к этому времени превратился в тент, укрывший нас от солнца. Курорт, да и только. Впрочем, уже и кушать хочется. А недоеденные рыбки исчезли, видимо Кроха подобрал. Да это и к лучшему, есть холодную несоленую рыбу — то еще удовольствие.

Капитан не торопился приставать к берегу, но, заметив-таки мои жалобные взгляды, протянул пакетик с орехами. И где успел раздобыть?

Впрочем, я уже стала привыкать к тому, что едим мы только утром и вечером. Так что сытости от орехов хватило надолго.

С местами пригодными для стоянки дела обстояли плохо, и мы пристали к берегу, когда солнце уже почти село.

Но на этот раз наш маленький лагерь вновь оказался на глинисто-песчаном берегу, более того — неподалёку нашлась небольшая пещерка оказавшаяся свободной. Я сразу затащила туда наш парашют, устраивая уютную постель. Благодаря рыхлому песку, устилающему дно каменной пещерки, ничего подстилать под ткань парашюта не потребовалось.

Лишь после этого, я отправилась помогать с готовкой.

Пока жарила вновь выловленную рыбу, Кроха возился с жердями. Я не сразу поняла, что он затеял, а это оказалась пара вёсел, похожих на лопаты.

Кушать хотелось неимоверно, но съев едва ли треть своей порции, я жалобно посмотрела на своего молчаливого друга, попытавшегося засунуть мне в рот еще немного рыбы с золой:

— Понимаешь, Кроха, — как можно спокойней объяснила я, ловко, как мне казалось, увернувшись от угощения. — С золой рыбка повкуснее, но без соли я не могу больше! Не могу! Это тебе без разницы, а я привыкла есть соленую пищу. Так что на сегодня с меня хватит!

В животе предательски заурчало. Кроха забавно пошевелил ушами, а потом его глаза вспыхнули радостью.

— Что? — попыталась узнать причину.

Он бросился к пещерке и извлек оттуда свой рюкзачок. Мне-то казалось, что он пустой, а там…

Не убила я его только из-за своей бесконечной доброты. Да-да, вот такая я белая и пушистая, могу быть вполне покладистой и понимающей. Внутри все кипело от еле сдерживаемых чувств, но я не дала им воли, макая свою рыбку в горочку смешанной с перцем соли. Это кроха насыпал на лист лопуха эту смесь, извлечённую из килограммовой пластиковой упаковки. Подумать только — все это время она была у него с собой, а он даже не заикнулся!

Глядя на меня, кадавр тоже оценил соленую приправу. Жаль, что перца там было ужасно много, так что рот у меня горел после ужина, отчего ощущения неподдельного и незамутненного счастья несколько отступили перед бушевавшим «пожаром».

Все-таки я решила проверить его рюкзачок — не хранит ли он там еще какие сюрпризы, но к своему огорчению больше ничего не обнаружила.

Попыталась в наказание не пустить его в пещерку, хотя места там вполне хватило бы и на троих, но наглый телохранитель схватил меня в охапку и внес туда на руках. В шутку попыталась вырваться, хохоча как маленькая, потому что очень уж понравилась эта игра, но все попытки освободиться потерпели крах. А когда, уложив меня на приготовленное ложе, Кроха снял с меня ботинки, даже умилилась от такой заботливости.

Умилялась, пока он так же не спеша не принялся за остальные части одежды. И увернуться ведь не удавалось — каждая попытка улизнуть фиксировалась сильной лапой. Правда, надо признаться, испугалась не на шутку, когда этот гад застыл, ухватив за ремень, бросил на меня вопросительный взгляд и даже голосом, мурлыкнув в особой хрипловатой тональности, потребовал ответа — согласна, или как. А то сам не видит! Но раз уж спросил, пришлось капитулировать быстрее, чем хотелось, жалобно попросив, чтоб не останавливался ни в коем случае. Так что к тому времени, когда на мне не осталось ни единой ниточки, я дышала тяжело и вся горела. И уже вовсе не от попыток вырваться.

И опять меня ждала самая сладостная пытка в мире — для начала Кроха решил меня умыть. Всю. Делал он это с явным удовольствием, не пропуская ни кусочка кожи, ни одной складочки или сгиба, как спереди, так и после — сзади, когда перевернул на живот. Шершавый язычок задерживался в самых обычных местечках, неожиданно рождая огонь и дикую слабость. За эти мгновения я узнала о своем теле больше чем за всю предыдущую жизнь. Такой беспомощной и покорной, такой жаждущей гораздо большего, давно уже себя не чувствовала. И желанным избавлением стало когда, он безмолвно попросил о близости, сильно сжав мои ноги с обратной стороны коленей.

Я совсем не то, что не возражала против дальнейшего, меня вообще на тот момент там не было. Первое слияние, которого немного побаивалась, и вовсе пропустил, а вынырнув из грохочущей в голове Ниагары похоже гораздо позднее. Происходящее заставило охнуть удивленно и радостно, а потом только отдаться сладостным ощущениям, которые стали все больше нарастать, заставляя все сильнее прижимать его пятками к себе.

— Сильней, — только и вырывалось вместе со стоном. И Кроха уважил просьбу.

Вот это натиск! Я уже не могла контролировать свои стоны, и даже вскрики, полностью отдавшись древнему как мир ритму. Это длилось слишком мало и в то же время — вечность, а когда внутри меня все взорвалось, я поняла, что еще никогда не испытывала такого длительного наслаждения. Дрожь сотрясала еще долго, и счастье этого странного вечера не отпускало, пока я не заснула — как была, уже на боку, но все еще прижатая спиной к моему сильному другу, который так и не покинул до конца мое насытившееся тело. Засыпала улыбаясь — снова добравшись до сладкого, он не собирался выпускать из своей лапы мою грудь.

Обе. Вот ведь собственник какой!

Проснулась я спустя вечность, а может это был всего лишь миг — неважно. Важно было то, что этому ненасытному показалось мало, и он решил немного поразвлечься с моим спящим телом. Можно было бы возмущаться, да вот не хотелось совершенно — настолько это было приятно. Собственно волны удовольствия, прокатывающиеся по телу, меня и разбудили. В голове вяло шевельнулась мысль, что ничего незаконного этот мерзавец не делал — сама заснула, прижавшись к нему спиной, а больше он меня и пальцем не коснулся, но я эту мысль даже додумывать не стала — не до того было.

Пальцем он меня действительно не коснулся — просто водил своими шаловливыми лапками вдоль тела, не касаясь, и следом бежала волна ощущений, которые сложно описать человеческим языком. Это было ледяное тепло или замораживающий жар, тянущее давление… мне честно говоря было не до подбора точной терминологии. Следом за его ладонями, снизу верх, от пяток к ушам, катились уже более понятные волны вскипающей крови, чувства были настолько сильны, что казалось, всё это происходит не со мной.

К тому же этот мерзавец совершенно четко понял, что я проснулась и, выждав пару «приливов», с шумом и грохотом ударивших в голову, как бы «случайно» зацепил правую грудь. Хорошо хоть не сосок, я бы тогда просто умерла. Но и без того тело выгнуло самой настоящей судорогой, и затылок не въехал Крохе в зубы только благодаря его нечеловеческой реакции. Только спустя несколько минут меня перестало бить в конвульсии удовольствия. Как ни странно, чувство времени в этот раз сохранилось, и его ход ощущался даже яснее чем, если бы не отрываясь смотрела на часы.

Была еще и одна странность. Едва успев прочистить пересохшее горло и еще решая, что мне делать, высказывать благодарность за доставленное удовольствие, или матерится по тому же поводу, как с ужасом поняла — ничего еще не закончилось, и пик наслаждения совсем не принес разрядки. По телу по прежнему гуляли волны, а каждая клеточка дрожала от возбуждения. Но долго раздумывать мне не дали — ухватив за правое колено, а я по прежнему лежала на левом боку, Кроха заставил меня опереть правую ногу на ступню. Низ живота при этом снова скрутило спазмами наслаждения, но они как-то прошли незаметно на фоне всего остального, когда он повел ладонью снизу вверх, по-прежнему не прикасаясь к телу.

По внутренней части бедер, навстречу друг другу, прокатилось две кипяще-ледяных волны, а когда они встретились высвободившаяся энергия пронзила меня до самой макушки. На один, неподдающейся исчислению из-за своей краткости миг, я почувствовала себя воздушным шариком, в который мгновенно влили бочку воды, или взорвавшейся сверхновой звездой… Я стала громадна как вселенная и сжалась в точку. А потом все пропало.

Проснулась снова я оттого, что кто-то сопел в ухо и щекотал его жесткими усами. Попробовала было, не будя моего зверя, отодвинуться, да не тут-то было — лапы тут же шевельнулись, заставив сжаться от невольной ласки соски. Вот ведь собственник — даже во сне не может расстаться с самой привлекательной для него частью… Попробовала вспомнить, были ли мы близки перед тем, как я заснула. Ничего толком после «сверхновой» не вспоминалось. Ну что ж, будем надеяться, что ему было хорошо так же — как мне….

А пока замерла, пытаясь утихомирить дернувшееся внутри желание и дожидаясь пока сопение возобновится — не дай бог проснется и еще захочет. Третьего раза я могу ведь и не пережить.

В результате засыпала вполне умиротворенная и счастливая, рядом с большим и теплым кадавром. И чего бояться даже в таком диком месте, когда возле тебя такой храбрый и сильный друг?!

Проснулась я поздно, даже странно, что Кроха не стал будить. Солнце уже поднялось высоко. Разбудил, наверное, необычный запах. Видимо, мой телохранитель, ни с того, ни с сего, решил устроить мне маленький праздник. Уж не знаю, как он отловил этого зайца, или кролика, но тушка на вертеле, приправленная хорошей порцией соли с перцем, издавала божественный аромат.

Наскоро умывшись в реке, присоединилась к кадавру, который был очень доволен собой, когда протягивал мне первый обжигающе-горячий кусочек зажаренного окорочка на остром прутике. Это был самый лучший завтрак среди нашего полуголодного путешествия. Впервые я наелась досыта, да еще нормально посоленного и поперченного мяса.

В результате, поцеловав добытчика, отправилась досыпать, так что в путь мы отправились после полудня и уже на катамаране во время стремительного движения вниз по реке доедали оставшиеся куски кролика. Даже на вечер осталось немного.

Зато следующую ночь спать не пришлось. Видимо Кроха решил наверстать упущенное утреннее время. После ужина мы продолжили движение при свете ночного светила, причём гребли не торопясь, каждый по свою сторону катамарана. Выспались за утро, так что были бодры — ночью даже лучше, не так жарко. А что от нашей гребли выходила не такая уж великая прибавка скорости — не беда. При таком медленном течении темп движения почти удваивался.

Дни потянулись за днями, отличаясь друг от друга, преимущественно, окружающими пейзажами. То лес подступит к берегу, то тростник. Или открывается вид на бескрайний заросший травой простор, где вдали угадываются стада копытных, или эти стада спускаются к самому урезу воды, чтобы утолить жажду. Буйволы, олени, антилопы — я их отличала по форме рогов. На Прерии вообще всё немного крупнее, чем на Земле, так что и рога, и те, кого они украшали, не вызывали у нас ни малейших позывов поохотиться. Рыбка, которую Кроха добывал в любых количествах, устраивала меня, а дополнения в виде дикого лука, щавеля, и ещё нескольких растений, показанных спутником (их названий он так и не сказал), делали меню вполне разнообразным. У одних съедобны были корешки, у других — молодые побеги, у третьих — стручки.

Ну и благодаря запасу соли, все, что мы находили, ловили или стреляли, становилось гораздо вкуснее. Правда, стреляли лишь раз — в гуся. Встретилось их с десяток, не меньше, и улетать не спешили — так и плавали в небольшом заливчике. Удалось подстрелить одного, так как револьвер мой заряжен оказался картечью, а не какой-нибудь разрывной пулей, как я боялась. Кроха в последнюю секунду, разглядев мое намерение, подправил руку, может, потому, я сумела попасть так четко. Ну и радости было! Я все надеялось, что гуси нам повстречаются снова, так что держала револьвер наготове. Но они всё не попадались.

Чем дальше, тем чётче я понимала — чтобы погибнуть от голода на этой планете, требуется просто дремучая непроходимость. Я открывала для себя все новые и новые съедобные травки, естественно с помощью спутника, и теперь ни одна еда не обходилась без зеленого салатика.

Два прекрасных ветреных дня бежали под парусом. Сутки — пережидали непогоду на берегу в дупле лесного исполина. Это тоже оказалось забавным приключением. Зато выспались на высоте десятка метров на много дней вперед.

Река долго несла нас на юг и однажды мы достигли места, где она слилась с точно таким же руслом, подошедшим слева. Вот туда и направил Кроха наше судёнышко. Против течения. За первый день, а он простоял на зависть тихим, мы выложились на вёслах так, что у меня почти отваливались руки. Вот тогда и оценила, как нам до сих пор везло с нужным течением. Решительно заявила Крохе, что мне нужен теперь как минимум день передышки. Возражений, к счастью, не последовало — спутник мой тоже не горел энтузиазмом пыхтеть, изображая мотор.

По его жестам я поняла, что он с удовольствием подождет ветра.

И тогда мы разбили постоянный лагерь. Тем более что и место для этого оказалось просто замечательным. А достался нам в полное владение целый высокий островок. Причём, пристать к нему можно было только в одном месте — на песчаном пляже, в маленькой заводи, где и припаркован был наш катамаран. С остальных сторон, берег был настолько обрывистым и каменистым, а встречное течение настолько бурно его огибала, что незваных гостей оттуда можно было не опасаться. Разве что самоубийца решился бы приблизиться.

А пляжик наш тоже просто так с воды не увидишь, заводь скрывала широкая каменистая коса, поросшая к тому же густым кустарником, да и островков, если что, гораздо более привлекательных на вид — было как минимум еще два в округе. Мало ли кому тут остановиться вздумается — не подеремся.

Так что устроились мы со всеми удобствами и в относительной безопасности. Кроха мне даже скамеечку устроил на берегу, положив на развилки удобно стоящих деревьев наши весла и шесты.

А парашют, задрапированный сверху маскировочной сетью из гибких зеленых растений, внутри превратился в очень уютную палатку. Я уж постаралась набрать самой мягкой растительной основы для матраса. Да и загнутого куска парашюта хватило, чтобы это все покрыть. Так что первую ночь и часть дня мы блаженно отсыпались в своем временном жилище.

Лошадка из глины извлеченная из сумки даже не потрескалась, что меня удивило и обрадовало. Наоборот, глина хорошо просохла и я решила попробовать обжечь фигурку на костре, чтобы она сохранилась на память. Долго думала, как это лучше сделать и что я знаю об обжиге глины. Вроде бы надо сделать печку, в которой поддерживать много часов огонь. Но как ее делать, придумать не удалось. Да и не терпелось быстрее получить результат.

Поэтому просто положила лошадку на дно ямки, после чего сверху развела костер. Поддерживать его было нетрудно. Сушняка на острове хватало. Тем более, было чем заняться, пока обжигалась лошадка. За завтраком из всё той же рыбы пришла мысль, почему бы не сделать хоть что-то из посуды, раз уж глина тут есть. Пара чашек, тарелок, кастрюлек точно бы не стали лишними в нашем походе.

Показалось, что будет правильным, если я после того, как освоила азы охоты и собирательства, сделаю следующий шаг на пути к цивилизации — освою гончарное дело. Нам не хватало посуды, отчего ели мы, в основном, жареное и печёное. А я очень уважаю тушёное. Да и чай хорошо бы заваривать в глиняном горшке, а не в полиэтиленовом пакете.

Выход розоватой глины на откосе берега рядом с парковкой катамарана был виден издалека. Устроилась прямо на бережку, выбрав себе в качестве стола большой плоский камень. Про то, что в неё полагается подмешивать песок, помнила с детства — толи из книжки про Ходжу Насреддина, толи из чьих-то рассказов.

Глина была сухая и пришлось ее наскребать, получилась внушительная горка розового порошка. Месила, как тесто, добавляя понемногу воды. Тяжелая, вязкая, с розовым отливом, глина потребовала поистине титанических усилий для того, чтобы превратиться в массу, поддающуюся формовке. Вовремя вспомнила про песок, и то потому, что мое тесто показалось слишком жирным. И снова месила. Хорошо вода подходила прямо к моему плоскому камню-столику, так что удобно было отмывать руки.

Что интересно, Кроха, обычно принимавший участие в любых затеях, наблюдал за моими потугами с видом недоверчивым и, мне казалось, насмешливым.

Что неприятно, приняв форму чашки, первое изделие стремились расплыться и осесть кляксой, едва я отнимала от нее руки. Нет, не сразу. В течение примерно четверти часа.

Переделывала раз пять, то добавляя в маленький комок глины то песка, то воды, но результат лучше не становился. Либо по-прежнему все оплывало, либо смотрелось настолько грубо с толстенными стенками, что назвать это безобразие чашкой язык не поворачивался.

Глядя на Кроху, который оторвав от моего «теста» небольшой комочек, лепил из него какую-то змейку, обрадовалась. Решила так и делать. Вылепив дно будущей чашки, то есть, просто положив на камень блинчик из глины, стала лепить тоненькие колбаски и прилеплять их к донышку. Первый круг получился хорошо. Места стыков донышка и первой колбаски тщательно замазала. Немного подождав и убедившись, что колбаска не оплыла и смотрится очень мило, намяла вторую и с помощью нее нарастила еще один слой стенок будущей чашки. Снова тщательно замазала места стыков, стараясь действовать очень нежно. Тоненькие колбаски продолжали держать форму, и вскоре первая кружка была готова. Из толстенькой колбаски изготовила ручку, с которой пришлось повозиться едва ли не дольше, чем с самой чашкой, и отставила результат труда в сторону сушиться. Смотрелась чашка не то чтобы очень красиво, но, по крайней мере, сносно. И вышла она достаточно большой, так что при желании, из нее и бульон можно хлебать, а не только чай.

Вторую чашку, чуть поменьше размером, делала почему-то дольше, но получилась она еще лучше, а рядом с первым монстриком смотрелась даже изящно. Решив, что чашек вполне достаточно для нашей маленькой компании, занялась мисками. Хотелось иметь два вида — миски-тарелки, из которых есть, и миски-кастрюльки, в которых готовить.

И опять в ход пошли колбаски, которые очень хорошо наловчилась крутить. Скоро на камнях сушились помимо двух чашек — три миски-тарелки и четыре миски-кастрюльки. Сколько их сушить я не очень помнила, но точно не один день. И вроде как нельзя под палящим солнцем. Решила накрыть свои труды своей рубашкой, все равно на мне еще была жилетка, а погода стояла достаточно жаркая.

За своей лепкой из глины не заметила, как пролетел день. И была приятно удивлена, что Кроха умудрился раздобыть гуся, который подрумянивался над углями, насаженный на вертел. Стало чуток обидно, что пропустила охоту.

Гусь оказался изрядного размера, жарился, истекая жирком, немалую часть которого мой спутник успевал «подхватывать» в свёрнутый из плотного листа «фунтик». Зачем уж ему понадобился жир, не очень представляла, но явно для каких-то важных целей. Давно поняла, что кадавр ничего не делает просто так.

Наутро убедилась, что горшочки еще не высохли, зато порадовала извлеченная из пепла лошадка. Выглядела она замечательно. Опять завернула в тряпицу и убрала в сумку. Ветер пока не думал дуть в нужную сторону, так что еще день мы провели на острове. Не желая упускать время, налепила еще пару чашек, и несколько горшочков. Рубашки на них не хватило, и решила рискнуть, оставить на открытом солнце — так и высохнут быстрее, надо же им догнать первые изделия.

В остальном на острове мы сибаритствовали, купались, много спали, доедали гуся, да жареные грибы, которых где-то насобирал Кроха. С солью и гусиным жиром грибочки, а это опять были лисички, получились гораздо вкуснее, чем те, первые.

Утром следующего дня — ветер задул в нужную сторону, а у меня посуда все еще не просохла. Ту, которая оставалась на солнце, пришлось выбросить почти всю. Потрескалась. Правда и под рубашкой целыми остались всего три миски-кастрюльки и две тарелки. Вот обе чашки порадовали. Разве что от маленькой и изящной отвалилась ручка. А вот самой первой ничего не сделалось.

Аккуратно, словно хрустальные, я поместила все целые изделия на помост катамарана, накрыла опять рубашкой и строгим взглядом посмотрела на нашего капитана. Кажется, он проникся. То есть будет стараться не поломать и не позволит воде захлестнуть это сокровище. В общем, было нам тесно, неудобно, но к вечеру, как не берегли посуду, всё равно погибли две миски — тарелка и кастрюлька. Итого сохранилось семь предметов, каждого вида по паре и большая миска-кастрюлька с толстыми стенками, единственная оставшаяся из трудов второго дня лепки — и то неплохо.

Двигались мы медленно, и прошли километров пятнадцать.

На другой день плыть было нельзя, и глиняные изделия просохли, наконец, хотя при этом снова были понесены потери — изящная чашка, одна из мисок-тарелок и низкий горшок дали выразительные трещины и повод оплакать их неудавшуюся судьбу.

Решив обжигать по тому же принципу, что и лошадку, врыла глубокую ямку, положила на дно плоский камень, а бока ямки, облепила всё той же глиной, которой и на этой стоянке оказалось достаточно. Выставив на камень оставшуюся целой посуду, вокруг обложила дровами, которые помог нарубить Кроха. Большой костёр всю ночь лизал бока нашей будущей посуды. Звуки, заставившие меня заподозрить неладное, начали доноситься из пламени уже ближе к полуночи, хотя бока своих изделий я ещё видела, и мне казалось, что всё цело. Из остывших к утру головешек я извлекла самое первое свое творение — большую чашку, даже с целой и невредимой ручкой. И большая несуразная кастрюля, слепленная во второй день, тоже оказалась стойкой, остальное раскалывалось от первого же прикосновения.

Впрочем, горевала я не долго. Поднимался ветер, и надо было плыть дальше, а даже такое прибавление к посуде, как кастрюлька и чашка — уже казалось большой удачей. Причем чашку опробовали сразу. Воды хватило обоим. Оказалось, что вмещает она чуть ли не литр. И все равно я предпочла пить из колпачка от лопатки, а вот Кроха с большим удовольствием допивал оставшийся «кофе» из новой чашки.

Конечно, я еще пыталась лепить, но, так как три следующих дня постоянно плыли под хорошим ветром, удачными из моих новых восьми изделий оказались лишь две крышки для кастрюли — просто плоские блины, проще говоря. Однако они вполне заменяли нам тарелки.

Следующие четыре дня плыли даже ночью, не хотели упускать ветер. Я-то хоть спала периодически во время плавания, а Кроха отсыпался на коротких стоянках, пока я готовила еду.

Но все хорошее когда-нибудь кончается, закончилась и прогулка на катамаране. Дальше русло сворачивало в одну сторону, а нам предстояло, как я поняла, двигать в совершенно противоположную. Последние несколько часов на реке мы плыли на веслах, чуть-чуть не хватило ветра довезти нас до цели. В результате так умаялись, что еле добрели до приемлемой стоянки. На этот раз вокруг расстилался густой лес и немного грустно было без реки. Маленькое озерцо, у которого остановились, напоминало скорее лужу. Даже купаться в ней не тянуло.

Впрочем, мне тут скоро понравилось после того, как немного вздремнула. Полянка была усеяна шишками, по деревьям сновала белка, а на макушке высоченного дерева заливалась какая-то птаха. После короткого сна-отдыха, мы пообедали остатками рыбы. И лишь потом стали готовиться к ночлегу. Решено было остаться на ночевку возле этого озерца, а дальше двигать рано утром.

Пока кадавр возился с обустройством стоянки, я задумчиво вертела в руках свою любимую кофейную чашку. Сегодня в ней был не кофе, а чай, заваренный из каких-то листиков, отчетливо выделялась запахом только земляника и еще какая-то ягода, но меня больше всего заинтересовал сам колпачок. С появлением глиняных сосудов с посудой стало попроще, но этот набалдашник от саперной лопатки все равно оставался моей любимой кофейной чашкой, ну нравился он мне больше чем большущая глиняная кружка, хотя держать в руках нагретый металл горячо. Видимо, ностальгия догнала.

Но сейчас меня заинтересовали не воспоминания — стенки «чашки» были довольно тонкими, по наружному краю шла резьба — так она ввинчивается в трубку рукояти… Трубку! Но тогда выходит, что рукоятка должна быть довольно легкой и пустой, а ведь ничего такого не припоминается, центр тяжести у разложенной лопатки где-то в районе крепления штыка…

В голове проснулось и заворочалось любопытство, пришлось поднимать пятую точку и идти за столько раз нас выручавшим инструментом.

Ну что ж, что выглядит все довольно загадочно, рукоять действительно трубчатая, ответная резьба тоже есть, а вот дальше засунутые внутрь пальцы определили какое-то полусферическое препятствие. Слегка задумалась — может рукоять цельная, а в ней просто высверлили верхнюю часть?

Нет, это ерунда, тогда она была бы намного тяжелее, да и пальцы вместо выпуклого, чувствовали бы вогнутое. Вывод — в трубку что-то вставлено. Но что это, и как тогда это «что-то» там закреплено? Если уж просто вытряхиваться решительно не хочет. Минуты три ушло на разгадывание этой головоломки, оказалось, надо одновременно нажать и слегка повернуть и в руку выпадал нож-фонарик. Приличный такой тесачок — лезвие из нержавейки с крупными зубьями по обушку. Помимо этого в ручке еще оказался развернувшийся чехол с набором для выживания.

Чего там только не было… И крючки с леской, и свернутая ленточная пилка, и три запаянных в полиэтилен толстеньких спички — с надписью «5000 зажиганий», и простая газовая зажигалка. Даже жидкость для разжигания костра была! А я тут огонь трением добывала. Отдельно лежала небольшая аптечка. Блин, даже чехол в котором все это было свернуто, на самом деле оказался котелком, сплетенным из специальной нити. Его надо было подвешивать над костром и спокойно готовить — каркас и подвеска прилагались.

Стояла я над этим богатством и не знала — плакать мне или смеяться. Было жгуче стыдно от собственной глупости — то, что рукоятка весьма удобное место для размещения спасательного набора, можно было догадаться в самом начале, едва увидев, как Кроха скручивал колпачок. Но еще больше душила клокочущая внутри ярость — ведь этот мерзавец наверняка все прекрасно знал, но предпочитал смотреть, как я уродуюсь, пытаясь варить в кулечках и пилить стропорезом. Небось, потешался над тем, как я трясусь над единственной нашей миской-кастрюлькой, в то время как у нас лежит свернутым результат самых передовых технологий.

А вот и он, явился не запылился, выставил усатую морду из кустов и озабоченно поводит ушами, глядя на разложенные на траве предметы. Хотя внутри все клокотало и булькало, я очень аккуратно, почти не трясущимися от желания придушить негодяя руками, упаковала все назад, закрутила заглушку и даже засунула штык лопаты в специальный чехол, и переставила его крепление в сложенное положение — а то еще убью ведь нафиг!

А вот после этого, подхватив злополучный инструмент поближе к лезвию, черенком от всей души приложила этого паразита. Точнее попыталась — не мне соревноваться с биологической машиной уничтожения в рукопашном бою, кадавр легко отвел удар и лизнул меня в лоб, но попытка подластиться только распалила праведный гнев. Минут десять гоняла этого мохнатого клоуна между деревьев, а он развлекался по полной, то подпуская на удар и отскакивая в самый последний момент, чтобы показать язык, то грозно топорща шерсть и делая вид, что сейчас набросится и отберет орудие мести, чтобы потом самой по попе настучать. В общем, повеселились.

Чуть погодя я вдруг обнаружила, что бегаю довольно долгое время вокруг очень толстого дерева, но вот преследуемый уже успел куда-то подеваться. Пришлось резко останавливаться в надежде на то, что он сам на меня наскочит, да не тут-то было — меня вдруг ухватили за шиворот и дернули вверх, от испуганного писка меня избавил передавивший горло ворот, а вот лопатку при этом я не выпустила вполне сознательно, чем и горжусь.

Кроха перехватил меня второй лапой за пояс, а потом согнувшись в пояснице — он, оказывается, свесился вниз головой с ветки, держась за нее только нижними лапами — катапультировал меня в развилку ветвей. Где я благополучно и уцепилась изо всех сил, стараясь не кашлянуть, не смотря на передавленное горло — кадавр относился ко мне достаточно трепетно, и мне нечасто приходилось испытывать на себе его силу, значит, для столь бесцеремонного обращения были весьма серьезные причины.

Причины появились незамедлительно. Кусты раздались, и из них высунулась внушительное рыло, полоснув по нам совсем не травоядным взглядом налитых кровью глазок. Чуть дальше от пятачка — размером с блюдце, если не тарелку, который никто бы не назвал «милым» — желтели внушительные клыки. До слоносвина остальной туше этого зверюги было далеко, но окажись я на земле — был бы еще большой вопрос, кто на кого смотрел бы сверху вниз. Сразу за головой тело вздувалось чудовищным горбом, и вообще — одичавший вариант обычной домашней свиньи мало походил на розовенькие тугие сосисочки на ножках, которые не раз видела на ферме и в передачах.

Приблизительно так соотносятся волкодав и болонка. И принципиальное отличие тут совсем не в размерах — в поросячьих глазках нашего гостя читалась волчья свирепость.

Своей возней мы явно вызвали неудовольствие хозяина этих мест — кабана. Я постаралась, впрочем безуспешно, как-то по удобнее устроится на ветке — рука с лопаткой мешала достать оружие, хотя много ли толку от револьвера против такой туши. Освободить конечность не получилось, очень уж не хотелось сверзнуться вниз, зато копошение привлекло ко мне внимание чудовища, и оно, недовольно поведя рылом, издало какой-то утробный звук, более походящий на рокот землетрясения. В ответ Кроха пробежал до самого конца ветки и принялся возмущенно, и как-то очень противно, верещать, изо всех сил тряся ветку. Никакого пиетета к непрошеному гостю он не испытывал. Кабан начал взрывать передним копытом землю, но мой защитник запустил в него отломленным сучком, не прекращая верещать на весь лес.

Мне показалось, что сейчас разозленная гора мяса кинется вперед и вывернет дерево с корнем, несмотря на всю его толщину, или хотя бы попытается подрыть корни, но свин оказался умнее. Он вполне оценил нашу диспозицию и, просто возмущенно хрюкнув — прозвучало это как близкий удар грома — удалился от наглых, но недоступных его гневу существ. Следом за ним через кусты прошествовали несколько туш поменьше, тоже мазнув по нам взглядами, и несколько совсем маленьких. Видимо кабанье семейство шествовало мимо по каким-то своим свинским делам.

И тут я почувствовала, что из руки у меня забрали лопатку, а саму меня весьма крепко держат двумя лапами за пояс. Тело как водится, сообразило быстрей головы — голова еще связывала логическую цепочку: «чуть не съели — кабаны — одичавшие свиньи — свинина — еда», а руки, подчиняясь древним охотничьим инстинктам, рвали из кобуры оружие. Кроха одобрительно пыхтел над ухом, пока я ловила в прицел самую мелкую тушку, но не возражал и не поправлял мои действия, только зачем-то провернул барабан направленного на добычу оружия и подпер снизу пятку рукояти. Целиться на раскачивающейся ветке было не очень удобно, я держала оружие «по-русски», двумя руками, Кроха страховал меня и не давал раскачиваться, но все равно уверенности не было совсем. Не было — до того момента, когда на левый бок почти скрытого в траве силуэта легли три точки лазерного прицела. И всё — я сама куда-то пропала, не слышала даже колотящегося с жутким грохотом в ушах сердца, остался только превратившийся в лепесток цветка палец, дожимавший спуск и треугольник меток прицела, в момент выстрела сошедшихся в одну точку.

Выстрела практически не услышала и даже не почувствовала отдачи, хотя в обычное время револьвер лягался как конь, всё внимание было на добычу, которая подпрыгнула над травой, чтобы рухнуть в нее уже тушкой. Так просто! Я была даже удивлена такой удачей, но кадавр не мешкал. Пользуясь тем, что все остальное стадо после выстрела мгновенно исчезло в лесу вопреки всем ожиданием — не то что не с диким треском, даже ветки на подлеске не колыхнулись — Кроха уже деловито волок по траве подстреленную тушку, громко пыхтя. Это только с дерева добыча казалась маленьким поросеночком, в реале это оказался скорее подсвинок, размером и весом не намного меньше кадавра, если и не поболее.

Меня же мой «защитничек» бросил на дереве, предоставив искать пути к слезанию самостоятельно. К тому моменту, когда я, наконец, сползла вниз, он уже успел сбегать за веревкой, и теперь перебрасывал ее через сук, привязав к одному из своих ножей. Так что возмущение его поведением мне высказать не удалось, да и не сильно хотелось — я как-то начала гораздо спокойнее относиться к окружающим, принимая их такими, какие они есть. И только слегка удивляясь таким изменениям в себе.

Мне в руки мигом был вручен второй конец веревки, и мы совместными усилиями подтянули тушу вверх. Разделка не вызвала особого отвращения, скорее каждая клеточка дрожала от предвкушения, видя перед собой такую гору мяса, пусть и сырого, но инстинкты чуть ли не требовали вцепиться в него зубами. Это ж надо так оголодать! Вон, даже у Крохи зубы к сыроядению приспособлены лучше, но он ведь держится — только кровавые брызги с морды слизывает, но это не в счет.

Подтянув тушку так, чтобы пятак оказался на высоте колена, кадавр быстро перерезал горло, предоставив крови стекать в выкопанную для нее ямку, а сам выпотрошил тушу, мигом унеся в сторону все внутренности, кроме заботливо завернутой в лист лопуха печени. Затем начал сноровисто снимать пласты сала, откладывая их в сторонку. Потом пришел черед мяса. Что интересно — он снимал его совсем не так, как я это привыкла видеть. Вместо освобождения от всяческих «лишних» пленок, кадавр наоборот снимал каждую мышцу отдельно, стараясь не повредить покрывающие мясо пленки и оставляя на краях сухожилия.

Очень быстро, хотя возможно за работой мы просто не замечали хода времени, от свина остался один костяк с ошметками.

Три следующих дня запомнились, как череда бесконечной обжираловки и заготовок еды «в дорогу». Столько мяса, едва разбавленного различными салатиками, я наверно не съела за всю жизнь. Мы питались практически сырой печенкой, едва обжарив ее на благословенной лопатке вместо сковороды, варили бульон из языка, тушили сердце с черемшой и диким чесноком, и конечно жарили и тушили просто мясо. В общем — оторвались на пару лет вперед. Бывало, что едва наевшись и насобирав по округе дров для самодельной коптильни, садились есть вновь.

Жаль только, что мясо и сало отчетливо припахивало порохом, но это даже было пикантно. Ведь ели почти без соли. Единственную пачку этого продукта, прихваченную запасливым кадавром, мы экономили еще и потому, что он в нее вбухал просто немеряно молотого перца. В итоге, хорошо посоленное оказывалось жутко перченым. Часто приходилось и вовсе обходится золой от костра, и это нисколько не портило результата, как ни странно.

К концу третьего дня Кроха закончил перерабатывать ту часть мяса, которое не удалось снять с костей, не повредив пленку. А начал он его бесконечно варить в вытопленном жире до полного высушивания еще в первый день. Котелок и большой горшок с литровой чашкой пришлись очень даже кстати. А готовую продукцию этот хомяк разливал в пакетики, пошитые из многофункционального парашюта. Шить их пришлось, разумеется, мне. С ужасом думала, что будет, когда мы все это погрузим на собственный горб и потащим в сторону горизонта, но как оказалось в результате вышло не так уж и много. Свой вес не тянет. Плот Кроха пустил на дрова, которые все израсходовал на заготовку мяса, а поплавки от самолета — не поленился, зарыл в песок. От кого уж мы так прятали следы, даже и не знаю. И мы отправились дальше пешком.