Станция плененных (СИ)

Фаза седьмая — Монстр

В голове назойливо пульсирует вопрос: «Что происходит?».

От одной только мысли, что что-то пошло не так, бросает в холодный пот, хотя внутри тела разгорается настоящий пожар. Разве на станции, оставшейся позади, люди не должны кричать? Должны. Так было со мной. Так было в рассказе Нины. В двух известных мне случаях из трех. Они кричали. С ними там что-то происходило. Что-то страшное… настолько ужасное, что взрослые люди истошно крича, безуспешно пытались попасть обратно в поезд.

Но на этот раз… на этот раз что-то пошло не так.

Хотя мои попутчики ничего не заметили.

Они продолжают заниматься своими делами: девушки болтают, женщины и мужчины что-то листают в памяти своих телефонов, кто-то из них дремлет. Пьяница продолжает сопеть. Никто из них и не догадывается о том, что только что чуть… не случилось.

Начинаю размышлять — лишь бы отвлечься от собственного страха: как бы они отреагировали на крики тех людей?

Испугались бы? Да, наверняка бы испугались.

Попытались бы разузнать, что произошло? Спорный вопрос.

Что бы что-то узнать, нужно вернуться назад, а в сложившейся ситуации это попросту невозможно. Нет пути назад из этого капкана, в который они угодили, сами того не подозревая.

Качаю головой, от собственных размышлений мне становится только тошнотворнее, и запоздало ловлю себя на мысли, что делать этого не стоило. Чувствую на себе чужой взгляд и знаю, кому он принадлежит. Пунцовопятный продолжает сидеть в углу, буравя меня своими огромными на выкате глазами. Пунцовые пятна на его лице уже розоватого оттенка, но мне от этого не легче. Нужно постараться не обращать на него внимание. Глядишь, и сам потеряет ко мне всякий интерес.

Опускаю взгляд в пол, вагон утопает в ярком белом свете потолочных ламп. И стоит только мне подумать о свете, как в висках начинает неприятно покалывать.

Следующая остановка одна из самых опасных — встреча с тоннельным монстром… или монстрами?.. По сути, не столь важно, один он или их несколько. После этой остановки наши ряды заметно поредеют. И как бы прискорбно мне не было этого признавать, мне и самому следует соблюдать осторожность.

Во рту начинает горчить.

Но какова вероятность, что эта встреча… да и сама остановка, произойдут? Можно ли доверять своим знаниям, или следует положить на интуицию?

И словно в насмешку надо мной, поезд вновь останавливается в тоннеле.

— Что, опять стоим? — На этот раз возмущается женщина. — Да что же это такое?!

Она массирует виски, видимо от духоты и позднего времени у нее раскалывается голова. А всем известно, что люди, страдающие от мигрени, крайне раздражительны.

Женщина встает с места и направляется к кнопке для связи с машинистом. Возможно, считает, что третья попытка буде более удачной, чем предыдущие две.

— Да почему не работает?! — произносит она, с силой вжимая копку в стену. — Давай же, отвечай!..

Это уже больше походит на истерику, чем на раздражение. Но никто — в том числе и я — не собирается ее успокаивать или убеждать, что все будет хорошо, а ей следует немного отдохнуть.

Правда некоторые подходят к дверям и пытаются разглядеть хоть что-нибудь в темноте тоннеля. Но и от этой затеи никакого толка.

А тем временем становится все жарче.

В прошлый раз тоже было жарко. Невыносимо. Удушливо.

Но в прошлый раз было лето, а сейчас?..

Оглядываю людей, одеты они легко, но все-таки сдержанно. Спросить бы у них, какой сейчас день и месяц, да буду походить на сумасшедшего. А мне этого не надо.

Просьба…х-х-х…пассажиров…занять…х-х-х…места…и…ш-ш-ш…сохранять спокойствие…х-х-х…

Голос машиниста для всех, кроме меня, звучит ободряюще. Словно глоток прохладной воды в знойный день в центре города. Но если другие, сделав этот глоток, чувствуют себя лучше, и даже успокаиваются, веря, что вскоре все придет в норму и они, наконец, станут ближе к дому, я же готов от этого глотка захлебнуться.

Когда отключается свет, я стараюсь не шевелиться. Вздрагиваю, услышав, как все двери разъехались в разные стороны, запустив в вагон прохладу и сырость. В темном вагоне начинают вспыхивать небольшие белые огоньки — мои попутчики включают в телефонах фонарики и, намереваясь подойти к краю вагона, чтобы посмотреть, что же там такого в этом бетонном сыром тоннеле, сами того не осознавая накликивают на себя беду.

— Выключите… — шепчу я, внутри меня от страха даже сердце начинает биться медленнее. — Выключите свет…

— Чего сказал? — доносится до меня вопрос, произнесенный грубым мужским голосом.

И в следующую секунду этот же голос, но уже не грубый, а надрывный и неестественно высокий, разрезает воздух коротким вскриком.

И начинается паника.

Вагон покачивается, я подбираю ноги, затаскивая их на сиденье.

Белые огоньки телефонных фонариков маячат перед глазами как светлячки, и я зажмуриваюсь, лишь бы ничего этого не видеть. И не слышать. Но сколько бы я не прижимал ладони к ушам, заглушая звучащие отовсюду крики, женские и мужские голоса все равно отчетливо пробиваются в мою голову.

А вагон все раскачивается и раскачивается. Туда-сюда. Туда-сюда.

Само понятие время исчезает из этого тоннеля, оставляя вместо себя лишь удушающую и холодную бесконечность. Секунды кажутся часами.

В какой-то момент в моей голове вспыхивает фейерверк боли, яркие пятна перед глазами начинают плясать в быстром хороводе — кто-то в этой суматохе умудрился заехать по моему лицу локтем. Переносицу начинает жечь, но, надеюсь, она не сломана. Кровь точно не идет, в носу нет щекочущего чувства, а во рту — привкуса железа. Но вместо этого есть десяток голосов.

— ПОМОГИТЕ!!!

— Что это?!

— ОТЦЕПИСЬ ОТ МЕНЯ!

— Кто-нибудь!

— НЕ ТЯНИ!..

— ПОМОГИ-И-И!..

Голоса… они звучат со всех сторон.

Странные голоса, с нотками истерии.

Голоса людей, оказавшихся в западне.

Оказавшихся сбитыми с толку.

— Эй, ты!..

Меня хватают за ворот футболки и цепкими пальцами впиваются в темную ткань, щипая кожу на ключицах.

— Помоги! — кричит человек мне в самое ухо. — ПОМОГИ МНЕ!

Его слюна попадает мне на лицо. Из его рта пахнет жженым кофе. Горьким, дешевым. Из какого-нибудь автомата у входа в метро. Этот запах оседает в носу, в горле, я чувствую этот вкус на своем языке.

— ПОМОГИ!

В попытке отцепить от себя пунцовопятного — а это определенно был именно он — я вместе с ним сползаю на пол. Холодная желеобразная слизь пропитывает футболку и джинсы, попадает на кожу шеи, пачкает волосы на затылке. От омерзения и страха я на миг застываю, и звуки исчезают.

Осознание ошибки, которую я только что совершил не по своей воле, пробивает в теле мелкую дрожь.

Я на полу.

На полу, по которому ползает эта тварь.

Мне нужно забраться обратно на сиденья.

И молчать.

Не шевелиться.

Молиться, чтобы оно ушло.

Не заметило меня.

Нужно всего лишь перетерпеть…

Но резкая боль в ногах выбивает из головы мысли, а из легких весь воздух. Мой крик так и оседает в горле плотным комком.

Я чувствую, как мои ноги прижимает к полу невидимая мне сила. Она настолько тяжелая, что я не могу пошевелиться, нижняя часть моего тела словно перестала быть моей собственностью. И я понимаю, что у этой «силы» есть оболочка из склизкой вонючей плоти.

Наверное, если бы на меня внезапно забрался морж, ощущения были бы такими же.

— ПОМОГИ МНЕ!

Пунцовопятный вцепляется в мои плечи, пытается оттолкнуться от меня, чтобы подняться, но у него ничего не выходит. Он, как и я, прижат к полу.

— ПОМОГИ!!!

Но я ничем не могу помочь. Ни ему, ни даже себе.

Лишь когда его голос затихает, а тело прибавляет в весе с десяток килограммов, на короткий миг я испытываю облегчение — его мучение окончилось. Он больше не будет кричать. И боли он тоже больше не почувствует. Тварь стаскивает его с меня и… наверное пожирает. Почему «наверное»? Потому что я не слышу ни причмокиваний, ни хруста костей. Просто приходит осознание, что пунцовопятного больше нет. В самом прямом смысле — от него ничего не осталось.

Продолжаю лежать на холодном полу, не в силах пошевелиться. Даже не сразу соображаю, что больше ничто не мешает мне подняться обратно на сиденье — тяжесть, придавливавшая меня к полу, исчезла. Вот только…

Способность здраво рассуждать возвращается ко мне только с приступом новой, отрезвляющей боли — мои ноги что-то опутывает. В голове сразу рисуется образ огромного удава или… да, анаконды. Той самой здоровенной змеи, обитающей в джунглях и способной своими «объятиями» переломать взрослому человеку все ребра.

Может, по этим тоннелям и ползают такие вот змеи? Про крокодилов же когда-то ходили байки, мол, наигравшись с маленькими рептилиями, нерадивые хозяева отпускали их на вольные хлеба в канализационные стоки. Почему бы не выпустить из террариума и змею переростка?

Страх накрывает с головой, как волной при шторме. Я пытаюсь подняться, но уже поздно. Давление в ногах становится только сильнее при каждой моей попытке вывернуться, извернуться и избавиться от этих «оков».

Черт.

Оно ползет на меня… медленно из-за своей тучности, но настойчиво, не сбиваясь со своего внутреннего ритма.

Белые огоньки телефонных фонариков давно потухли. Я не слышу ни чужих голосов, ни криков о помощи. Мой учащенный пульс барабанит в ушах, угрожая лопнуть барабанные перепонки. Давление. Да, я знаю, что это давление. Наверное, из-за него я больше ничего и не слышу. Мое собственное тело сейчас является источником моей погибели.

Но я все равно пытаюсь выбраться.

Безуспешно.

Может, стоит просто поддаться порыву и ничего не делать? Погибнуть в пасти монстра не самая завидная смерть, но по текущим ощущениям и не самая ужасная. Подумаешь, тело сдавливает в таких тисках, что спирает дыхание, а сердце начинает биться медленнее, словно боясь ненароком навредить самому себе при очередном ударе. Это мелочи жизни. С кем не бывает? Но противный зуд в груди не дает так просто сдаться.

Этот зуд расползается внутри моего тела, поднимается к горлу, опускается к желудку.

Раздражает.

Я верчусь под тушей монстра, но от моих движений оно только злится и начинает сильнее прижимать меня к полу. Эффект зыбучих песков и болот — чем сильнее стараешься из них выбраться, тем быстрее они тебя засасывают.

Если бы только у меня была возможность из-под него выбраться… Лишь немного… Чуть-чуть больше пространства для ног… но мне их не вытащить.

При очередной попытке выбраться, я ощущаю несильный укол в ноге. И после, словно раскаленной кочергой мою голову пронзает спасительная мысль — оберег Митяя!

Дал ли он мне его именно на этот случай, или на какой-то другой, я не знаю. Но делать мне больше нечего, остается хвататься за эту спасительную соломинку и тянуться к карману.

Как раз в тот момент, когда ладонь проскальзывает в карман, мои ребра опасливо хрустят — монстр почти добрался до моей головы.

Задерживаю дыхание и зажмуриваюсь. Стискиваю зубы, игнорирую нарастающую боль в черепе. Пытаюсь пальцами подобраться к заветной коробочке. Вот она, да, вот. Я чувствую ее тепло, которое она забрала от меня. Вот и она, моя спасительная кнопка. Нажимаю на нее и… ничего не происходит.

Отчаяние выбивает из легких остатки кислорода.

Я делаю глубокий вдох, понимая, что мой конец настал, больше я ничего не могу для себя сделать. И плотная склизкая туша покрывает мое лицо.

Себя не жалко. Я сделал все, что мог, жалеть не о чем. Мне жалко Сашу. Он остается в Клоаке совершенно один, никто ему не поможет выбраться. И от осознания того, что это из-за меня брат спустился в подземку, становится тошно. Жжет глаза.

Чертово метро!

Чертов Князь!

Чертовы монстры!

Со злостью сжимаю в ладони оберег Митяя.

Чертова бесполезная коробка!

Мизерная груда хлама!

Была бы сейчас моя воля, с силой бы швырнул этот оберег куда подальше! Но мне остается лишь сжимать его в кулаке, пока в висках пульсирует кровь, а голова, да и все остальные кости в теле начинают медленно превращаться в труху.

Уже от бессилия жму кнопку на обереге. Жму. Жму. Жму. Вдавливаю ее в корпус, утапливаю ногтем — все бесполезно. И когда я сдаюсь, по-настоящему сдаюсь, мое тело начинает бить мелкая дрожь. Воздуха почти не осталось. Меня либо съедят, либо я задохнусь. Пальцы расслабляются, кулак разжимается и последнее, что я успеваю сделать, крутануть большим пальцем колесико на данном Митяем обереге.

Колесико прокручивается до упора, и сильная судорога бьет по всему телу.

Я слышу лишь отголоски былых голосов, вагон утопает в рваных всхлипах и прерывистых дыханиях тех, кому еще удается оставаться в живых.

Если им повезло, и они смогли сообразить… нет. Не так. Если их чувство самосохранения смогло вовремя шепнуть, что к чему, и как следует поступить, чтобы выжить, то… да. Если им повезло.