Станция плененных (СИ)

Фаза восьмая — Первый вагон

— Эй, парень, очнись!..

Странное чувство. Вроде бы незнакомец обращается в пустоту, но на каком-то интуитивном уровне я понимаю, что его фраза обращена ко мне. Наверное, это тоже своего рода инстинкт самосохранения. Этакая невидимая глазу антенна где-то в районе затылка, улавливающая любое движение по направлению к тебе и заставляющая волосы шевелиться, словно они — живая часть моего тела. Как хвост у кошки: вроде свое, родное, но какое-то неуместное.

— Ты не умер. Открывай глаза.

Звучит несколько… раздраженно. Да, пожалуй «раздраженность» верно подобранное слово для интонации, которую я слышу. И слух это первое, что возвращается ко мне, пока кто-то пытается хорошенько меня встряхнуть, приводя в чувство.

— Ну, давай!..

В голове звучит собственный, не менее раздраженный голос: «Я очнулся. Отстаньте от меня». Но на деле мне удается лишь что-то промычать.

Этого оказывается достаточным для того, чтобы незнакомец, лица которого я до сих пор не вижу, потому что не могу собраться с силами и открыть глаза, помог мне подняться с пола, усаживая на сиденья.

Голова раскалывается.

— Вот так, парень. Давай, давай, начиная думать своей молодой головой. Не дай мозгу помереть из-за отсутствия дум.

Надо запомнить.

«Не дай мозгу помереть из-за отсутствия дум».

Воодушевляет.

Открываю глаза и сразу же пытаюсь избавиться от застилающей взор пелены. Вначале несколько раз моргаю, а потом перехожу к более надежному, проверенному годами способу — тру глаза руками. Тягучая слизь остается на пальцах, и я стараюсь думать, что это — производство моего собственного организма, а не следы жизнедеятельность тоннельного монстра.

— Ты только это, не засыпай снова, — говорят мне. — Засыпать нельзя. Можешь не проснуться.

Хочется возразить, мол, я же не в холодильнике застрял, а в тоннеле метро! Но во рту пересохло, и из горла вновь вырываются нечленораздельные звуки, похожие на мычание коровы. Моему сердобольному товарищу по несчастью этого оказывается достаточным. Я слышу, как он шаркающей походкой отдаляется от меня, интересуясь самочувствием другого пассажира.

А я к этому моменту перестаю видеть вагон размытым пятном, утопающим в белом свете.

Состав медленно движется по тоннелю, двери в вагон закрыты, свет в потолочных лампах ярко светит, и единственное, что напоминает о недавно пережитом ужасе — это дорожки подсыхающей слизи на полу и заметно поредевшие ряды среди пассажиров этого вагона.

Оглядываюсь, чтобы посмотреть, с кем я остался.

Пунцовопятного нет, земля ему пухом. Чуйка у мужика сработала, да не особо помогла в выживании.

Девчонок, сидевших напротив, тоже нет. От них остались лишь пакеты из магазинов и разбросанные вещи — яркие тряпки, подходящие для носки в летний сезон.

Пьяница, который еще недавно мирно посапывал в начале вагона, оккупировав тройное место справа, выглядит бодрячком, хоть при ходьбе и заметно покачивается из стороны в сторону. Именно он и привел меня в чувство, а теперь беспокойно крутится вокруг женщины под сорок.

Ее светлый брючный костюм испорчен темными пятнами, у одной туфли сломался каблук. На голове тоже беда — жесткие волнистые волосы похожи на воронье гнездо. Не в обиду вороньим гнездам. И в любой другой ситуации — я в этом практически уверен — такая, как она, в жизни бы не подала руки такому мужику. Какому «такому»? Пропитого вида, вот какому.

Но пьяница помогает ей подняться, а она, нисколько не брезгуя, вкладывает свою ладонь в его.

— Вот так, вот так, — говорит мужик, усаживая ее на сиденье. — Дышите глубже, все будет хорошо.

Если бы он только знал… не бросался бы так легко словами.

Достаю из кармана оберег Митяя, верчу его в руке, не понимая, что же все-таки произошло? Кручу колесико, жму кнопку. Никакого эффекта. Ни вибрации, ни звука. Даже не нагревается, разве что от тепла моей ладони.

Может, совпадение?

Может, существует какой-то лимит времени, за который эти монстры должны сожрать людей в поезде? И мне просто… повезло?

Хотелось бы верить, что побрякушка, которую мне дал Митяй, предназначалась для чего-то другого.

Хотелось бы мне верить, что Дмитрий и Семен, находящиеся в нескольких вагонах от меня, не планировали от меня избавиться в этом тоннеле, не дав такую же побрякушку.

Хотелось бы мне… верить. Но веры во мне давно уже нет. Никакой.

Я с силой сжимаю металлическую коробочку в ладони, и слышу, как от напряжения в челюстях скрипят попавшие друг на друга зубы.

Злость.

Меня начинает обуревать ярость, которую я, пожалуй, уже давно не испытывал. С того самого момента, как понял, что был предан единственным человеком, которому мог доверять. И которому доверился.

Я наблюдаю за оставшимися в вагоне пассажирами, вместе со мной их всего пятеро — хороший получился для тоннельных монстров ужин. Помимо пьяницы и женщины в брючном костюме, еще двое мужчин. Все они возрастные. Ближе к пятидесяти. И если ни у кого из них не было опыта выживания в экстремальных условиях, то… им не выжить.

От собственной прямолинейности становится гадко на душе.

— Парень, куда это ты?.. — обращается ко мне пьяница, когда, встав с насиженного места, в несколько широких и быстрых шагов, я оказываюсь у дверей, разделяющих мой вагон от двери в другой.

Я уже похоронил своих попутчиков, хотя они все еще живы. И мне за это не стыдно. Я не смогу им помочь. Во мне нет ни храбрости, ни альтруизма. Ни желания помогать незнакомцам.

Я мог погибнуть уже сотню раз, но все еще жив.

Я мог сотню раз сдаться, но плыл по течению и, в конце концов, нашел в себе силы… нет. Нашел для себя причину бороться.

Саша.

Я должен вытащить брата.

— Я иду в первый вагон, — отвечаю я на заданный вопрос и открываю вагонную дверь.

К моему удивлению, мои оставшиеся в живых попутчики очень быстро решают следовать за мной. И в следующем вагоне мы оказываемся впятером. В нем никого нет, и я, не замедляя шага, иду дальше.

Остальные молча следуют за мной.

Это тоже инстинкт? Следовать за тем, кто идет куда-то уверенно и без страха?

Или же это человеческая глупость? Ведь уверенный и бесстрашный может идти прямиком в пропасть. И все, кто не может думать своей головой, упадут вместе с ним.

В следующем вагоне сидит только один человек — парнишка, на вид лет семнадцати. Сидит на сиденье, подобрав под себя ноги, качается из стороны в сторону и немигающим взглядом смотрит в одну точку.

— Эй, ты как? — спрашивает у него пьяница.

Женщина в брючном костюме участливо встает рядом, а мужчины оглядываются, вероятнее всего подмечая, что этот вагон мало чем отличался от предыдущего и нашего. На полу поблескивают под лампами дорожки из подсыхающей слизи, вокруг разбросаны вещи тех, кого утащили: сумки, легкая обувь, даже очки.

Но мне нет до этого дела, я иду дальше.

— Парень, подожди! — говорит мне пьяница. — Его здесь нельзя оставлять.

Я не отвечаю.

Мысль о том, что мне позволили находиться в этом поезде и заклеймили подстрекателем только для того, чтобы избавиться, пульсирует в висках. Кровь кипит в венах, я это буквально чувствую. Никому из них, ни Семену, ни Дмитрию, ни даже Князю, я в Клоаке больше не нужен…

И от неожиданно всплывшего в голове вопроса: «А жив ли еще Саша?», из груди словно исчезают все внутренности.

Я останавливаюсь. А если брата уже нет? Если Вано убил его, пока я ждал возможности оказаться в поезде, то… что мне делать дальше?..

Становится тяжелее дышать, и я хватаю ртом воздух в панической попытке не задохнуться.

Если Саша уже мертв?..

Опираюсь о колени, никак не могу вздохнуть полной грудью. В носу свербит и глаза наполняются слезами.

Чувствую, как на мое плечо опускается чья-то ладонь. Резко поворачиваю голову, смотрю вверх. Пьяница улыбается мне, на его сутулом щетинистом лице появляются морщины. От него исходит кисловатый запах пота и дешевого алкоголя. В глазах плещутся искорки какого-то радушия, словно он говорит мне: «Все будет хорошо».

— Ты дыши, парень, дыши, — говорит он. И показывает мне, как я должен дышать. — Вот так. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Медленно, не спеши.

Я одергиваю его, сбросив его ладонь со своего плеча.

Мне не нужна ничья помощь.

И советы мне ничьи не нужны.

Злость вновь вскипает в груди и, выпрямляясь, я иду дальше.

В следующий вагон.

И в этот момент поезд начинает замедлять ход, а из динамиков слышится шуршащий, прерывистый голос машиниста:

Просьба…х-х-х… К пасса-а-ажирам… Ш-ш-ш… Незамедлит… Х-х-х… Первый…ва-а-агон… Ш-ш-ш…

— Он сказал?..

— Что мы должны идти в первый вагон. Да?

Опять вопрос обращен ко мне.

Да, я знаю, что означает эта передача. И я знаю, какой ужас ждет нас в дальнейшем, если мы не успеем дойти до первого вагона.

— Идите быстрее, если хотите выжить! — говорю я.

И на этом все.

Я не собираюсь задерживаться, объясняя попадающимся на моем пути людям, что да как. Захотят, пойдут в первый вагон. Затормозят и начнут задумываться над тем, а надо ли им куда-то идти — скатертью дорога.

Мой нынешний план еще проще предыдущего. Я угоню поезд. Не знаю, как именно я это сделаю, но я смогу. Избавлюсь от Дмитрия и Семена, вариантов вагон и маленькая тележка. Как бы по-идиотски это не звучало в данный момент.

Натравлю на них толпу. Всем расскажу, что это из-за них мы на грани гибели.

Конечно, мне могут не поверить.

Да, Семен и Дмитрий не станут скрывать, что я с ними заодно.

Но я все равно от них избавлюсь.

Изобью, выкину наружу. А затем избавлюсь и от машиниста. Или заставлю его под угрозой расправы остановиться на наземной станции и начну гудеть. Та долго и громко, чтобы весь город знал, где я. Чтобы весь лагерь знал, где поезд.

Пятый вагон.

В нем лишь трое. Они смотрят на нас, зашедших в их вагон людей, с опаской и недоверием. Я бы даже сказал враждебно. Это чувствуется по их напряженным позам, по замерзшим на лицах выражениям не дружелюбности.

Я прохожу мимо этих людей, и они отступают в сторону. Но своих взглядов с меня не сводят. Слышу, как пьяница быстро бормочет, что-то им объясняя. Алкоголь вновь бурлит в его крови, и разум его начинает затуманиваться. Это понятно по тому, как сложно излагаются вслух его мысли.

Не знаю, прислушаются ли они к его совету последовать за мной или нет, но я не хочу оборачиваться и узнавать это.

Четвертый вагон.

Людей в нем немного. Семена нет.

Позади меня повторяется сюжет из пятого вагона.

Третий вагон.

Пассажиры уже устремились ко второму вагону, прислушавшись к объявлению машиниста.

Второй вагон.

В нем никого. Все уже ушли? Или в нем никого не было изначально?

Я останавливаюсь перед входом в первый вагон. Всматриваюсь сквозь грязные стекла в то, что происходит по ту сторону, замечаю рыжеволосую макушку Дмитрия… и внутри меня вскипает злость.

Я захожу.

В голове ни одной адекватной мысли. Я перестаю отдавать отчет своим действиям, стоит только подумать о том, как Семен и Дмитрий отослали меня в последний вагон умирать. Смешно же. Почему же я не задумался об этом раньше? Ни Семен, ни Дмитрий, не доверяют мне, это понятно. Так почему же меня отослали в хвост поезда, вместо того, чтобы оставить в середине?

Ответ прост: я им не нужен.

Они надеялись, что я там умру.

Сам не знаю почему, но именно на Семена я обрушиваю всю свою злость и ярость. Резко оборачиваю его к себе, одной рукой схватив его за плечо, а второй рукой, сжатой в кулак, заезжаю ему по лицу. Удар оказывается настолько сильным и неожиданным для нашего врача, что он теряет равновесие и падает на пол.

Дмитрий стоит рядом, не предпринимая никаких попыток остановить меня.

— Ну, здравствуй, — говорю я первое, что приходит на ум.

Мой голос сипит, тело бьет мелкая дрожь. Костяшки на кулаках так и чешутся заехать по его лицу еще несколько раз. И я не отказываю себе в этом удовольствии. Наклоняюсь, хватаю его за грудки и замахиваюсь для удара. И бью его. Но успеваю нанести лишь один удар, прежде чем донесшийся со стороны голос, окликнувший меня по имени, заставляет меня замереть на месте и вглядываться в лицо Семена.

Что я хочу в нем найти?

Ответ на то, есть ли у меня слуховые галлюцинации.

Ответить на этот вопрос я могу и сам — стоит только повернуть голову и убедиться, что я еще не сошел с ума. Но… я боюсь. Не то увидеть человека, который окликнул меня. Не то… увидеть пустоту.

Но Семен смотрит в ту же сторону, до меня и моего рукоприкладства ему нет дела. Стоящий в стороне от нас человек интересует его куда больше.

— Костя, — вновь зовут меня. — Отпусти его…

И на этот раз я прислушиваюсь к чужому голосу.

Мои пальцы разжимаются, и я медленно — даже, наверно, слишком, медленно — оборачиваюсь на голос. Сердце пропускает удар, а после начинает биться так быстро, что собственное сердцебиение приносит физическую боль.

— Ни… на?.. — произношу я, растягивая ее имя на два коротеньких слога.

Голос звучит неуверенно, но глаза меня не обманывают.

Передо мной стоит Нина, такая, какой я ее и запомнил при нашей первой встрече несколько недель назад. Тот же растерянный, но грозный взгляд. Те же нахмуренные светлые брови.

Но кое-что все-таки отличало ее от той Нины, которую я отослал к стокам. Которую обещал догнать раньше, чем она окажется в моем убежище.

Первое, ее одежда — она была чистой и новой. А второе, это компания из трех мужчин и одной женщины, стоящих рядом с ней.

Нина стоит с людьми с военной выправкой, суровыми взглядами и автоматами, которые они в любой момент готовы направить на толпу ничего непонимающих пассажиров.

— Костя?.. — произносит она мое имя уже в третий раз. И протягивает мне руку, не прекращая хмуриться. — Ты… еще со мной?..