Кафе составляет наряду с почтой и мэрией третий и главный притягательный полюс площади.
На имя Боса, хозяина кафе, всегда бывает корреспонденция. Хотя бы одни левые газеты, присылаемые ему бесплатно.
Жуаньо отворяет дверь. Его два спаниеля предшествуют ему.
— Назад, Пик! Назад, Мирабола!
Собаки окунулись уже с головой в мусорный ящик.
— Оставьте их, — говорит любезно мадам Бос.
Жуаньо не упрямится. Он сообразил уже давно, какую выгоду может извлечь почтальон, выращивающий породистых собак, из разноски писем, если его хоть сколько-нибудь уважают, немного побаиваются и если он рассеян. Его пара спаниелей знает привычки каждой хозяйки и точное местоположение помоек во всей округе. Объезд почтальона — это для них каждодневно и физическое упражнение и трапеза. Продажа щенят — почти чистый доход.
Даже самые горячие сторонники Боса в муниципальном совете и те признают, что у хозяина кафе морда каторжника: низкий лоб, жабьи глаза, устрашающий подбородок. При всем том он податлив, но мстителен.
За стойкой он таинственно переливает жидкости, нагнувшись над воронкой. Прерывает это занятие, чтобы выставить две рюмки рома: ежедневная десятина. Жуаньо — это сила.
Мадам Бос, которая собралась было мыть каменный пол, топит тряпку в ведре и приближается к кассе. У нее темные волосы, пронзительные глаза, порывистые движения и нос, пылающий, как куриный гребень: точно черная наседка, которая вот-вот клюнет.
— Верно ли, мосье Жуаньо, рассказывают насчет тетки Дэнь?
— А что такое? — уклончиво произносит Жуаньо.
Она виляет:
— Этой старухе, сколько ей может быть лет? Верно, уж семьдесят шесть, семьдесят семь?..
Жуаньо делает стойку: невозмутим, но готов броситься на любую дичь.
— С ее свищом и этой вонью, — уточняет мадам Бос, — понятно, что она тревожится за свое будущее! Не правда ли, Эмиль?
Бос выжидает время, чтоб вставить слово. Он откидывает немного голову и выливает ром себе в пасть.
Молчание.
Мадам Бос понимает, что надо приоткрыть карты.
— Говорят, будто она собирается продавать свою хибарку? И отдать деньги Керолям, чтобы поселиться у них пожизненно? Так ли это, мосье Жуаньо?
— Мне рассказывали какие-то штуки в этом вкусе, — подтверждает почтальон.
Бос бросает хриплым голосом:
— По-моему, это сестра священника состряпала.
— Ну так вот, — говорит мадам Бос с внезапной нежностью, — напрасно она так делает, эта бедная старушка Дэнь. Если в мыслях у нее помереть спокойно и чтобы ходили за ней до самого конца прилично, как принято у порядочных людей, так не к этому же церковному клопу, не к этой же дармоедке Керольше ей переезжать! — Она вытягивает шею, клюет носом и заключает: — Вот что я говорю.
— Возможно, — произносит Жуаньо таким тоном, каким сказал бы: «Понял».
Муж и жена обмениваются быстрым взглядом.
— А впрочем, — вздыхает мадам Бос, возвращаясь к своей работе, — людей не осчастливишь, когда сами они того не захотят… Не правда ли, Эмиль?
Жуаньо допивает ром, надевает сумку, свистит собак, но не убирает локтя со стойки.
Тогда Бос нагибается к нему:
— Послушай, Жуаньо. Ты меня знаешь. Я не могу сказать в точности, за сколько мы продадим ее, «виллу» старухи Дэнь. Но это так же верно, как то, что мы с тобой тут сидим: кто сумеет переубедить старуху, тот получит десять процентов, когда дело будет сделано.
— Ну-у, — с достоинством произносит Жуаньо, — для таких людей, как мы с тобой, не в этом суть, Эмиль. Если я могу оказать тебе тут услугу, я охотно это сделаю. — Он щурит еще больше хитрые свои глаза и добавляет вялым голосом: — А об остальном по-товарищески всегда договоримся.
Мужчины протягивают друг другу руку, точно скрепляя договор.