Гражданка Трагова? Это из военкомата. — А в чём дело? — затаила дыхание Ольга, беспокоясь за сына.
На основании закона о воинской обязанности вы зачислены в списки отправляемых в Чечню.
Ольга, как была с трубкой в руке, сползла по стенке.
Это ошибка.
Голос стал суше.
Никак нет. Вы патологоанатом, а в Моздоке ваши коллеги не справляются.
Но я потеряла квалификацию.
А там большого ума не требуется.
Ольга промолчала.
Да вы не бойтесь, — сменил тон военный, — в зону боевых действий не поедете, а в Моздоке тихо.
И повесил трубку.
Жену успокаивай, — захлебнулась Ольга, слушая гудки.
Ольге сорок. У неё пьющий муж, который, случается, её бьёт, и переросток сын, прочно застрявший в выпускном классе. Угрюмо косясь на мать, он проводит дни, слоняясь с плеером в ушах, таскает из карманов мелочь и, чуть что, задирается, как заусенец.
«Лишь бы не наркотики», — крестится Ольга.
Её мысли уже много лет раздваиваются между счетами за квартиру и готовкой обедов, её семейная жизнь начинается с порога, где на неё, точно ущербный месяц, смотрит сын, лает собака и попрекает муж. «Дармоеды! — грозит он кулаком. — Сидят на моей шее». Однако денег не даёт, запирая их в фаянсовую свинью.
Ольга часто думает о разводе, но квартирка маленькая — не разменять.
Училась она давно, как и большинство, не зная толком, зачем, а, проработав с год по специальности, не выдержала. Морги ломились от огнестрелов, коренастые, коротко стриженые ребята привозили окоченевшие трупы и за полсотни долларов требовали протокол вскрытия. За столом дрожали руки, страх лез под воротник, а кругом — грязь, зимой — холод, летом — мухи, и вечно пьяные санитары, липнущие, как тени, в свете ультрафиолетовых ламп.
И Ольга устроилась библиотекарем. Думала на месяц-другой, а задержалась на одиннадцать лет. Работа ей нравится, только вот коллектив женский, и, когда она приходит в тёмных очках, прикрывая оплывший синяк, у неё хихикают за спиной.
Весь вечер Ольга просидела зарёванная, уткнувшись в стену, а, когда пришёл муж, выложила всё.
«Надо служить! — злорадно отрезал он, закрываясь в своей комнате. — Родине нужны герои».
Схватив за поводок собаку, Ольга выскочила на улицу.
Родители у неё умерли, а родственники навещали в год по обещанию. «Некому заступиться за сироту», — криво усмехалась она. И часто вспоминала, как в детстве её отправляли на дачу, где сквозь дыру в заборе она видела, как сосед режет кур. Безголовые, те бегали по двору, стуча крыльями о землю, пачкали кровью белоснежные перья. А другие, кудахча, ловко отскакивали в сторону, продолжая клевать зерно.
Ольга курила на лавочке, подставляя щёки осеннему ветру. Топча сочившуюся грязь, из церкви возвращалась соседка, которая со вздохом кивнула. К тому, что на свете все судьи, Ольга привыкла, но тут ей сделалось стыдно.
«Надо звонить Жоре», — несколько раз повторила она, кусая губы.
Георгий Лукьянов, бывший сокурсник, держал частную клинику. Когда-то он ухаживал за Ольгой, дарил после лекций цветы, а к четвёртому курсу, бледнея, сделал предложение. Но Ольга отказала. Гремя на кухне посудой, она теперь часто вспоминает тот день, и ей кажется, что её нарочно подтолкнули, заставив оставшуюся жизнь кусать локти.
«Приезжай, обкашляем», — хрипло отозвался Жора.
Всю ночь Ольга беспокойно ворочалась, накрываясь с головой одеялом, видела во сне Чечню, и её дразнил голос Требенько: «Она там, она там — патологоанатом!»
А утром, схватив сумочку, полетела к приятелю. В подъезде у Жоры были видеокамеры, и Ольга, чувствуя на спине их взгляд, дважды ошиблась, набирая домофон.
А ты не изменилась, — щурился спросонья Жора.
Ольга это и сама знала. В юности она занималась
спортом, и этим продлила бабий век. Но ей было всё равно приятно, и, утопая в кресле, она без страха рассказала про звонок.
Да уж, весёлого мало, — вдруг протянул Жора. — Воякам только попадись.
У Ольги ёкнуло сердце. Кресло стало вдруг раскалённой сковородкой.
Что же делать? — вытянулась она, как струна.
Деньги есть?
Ольга густо покраснела.
Пл-о-хо, — опять протянул он, отворачиваясь к окну.
Хмурое небо липло к земле, накалываясь на голые
деревья. Доносилась ругань, машины обливали грязью, и прохожие жались к домам.
Оправив юбку, Ольга поднялась и неверными шагами направилась к выходу.
Одних время укрывает одеялом — других выгоняет на мороз. «В зените жестокое солнце, и люди под ним — без тени сострадания!» — часто повторяет ей набожная соседка, спуская на нос очки. Она предлагает сходить в церковь, но Ольга не верит в другую жизнь, ей и эта не по силам.
Как в спасательный круг, Ольга вцепилась в сумочку, но по дороге расплакалась.
Пойми, Жорик, — уткнулась она ему в халат. — Оттуда здоровенные мужики возвращаются, будто с иглы слезают…
А зачем мне понимать? — с философским равнодушием заметил Жора, глядя поверх неё на холёные ногти. — Мне туда не ехать.
Однако, хватив через край, похлопал по плечу:
Ну-ну, Москва слезам не верит.
Они стояли посреди комнаты, а мимо плыло прошлое. Достав платок, Ольга стала промокать тушь. Пристально взглянув, Жора вдруг стиснул ей запястье и быстро зашептал:
Послушай, а ведь у меня тоже камень на шее. Сын- инвалид, в коляске, ровесник твоему. — У него дрогнул голос. — Соками налился, а с этим делом ничего не получается: и врачей приводил, и шлюх.
Поражённая, Ольга отстранилась.
Да я, собственно, не настаиваю, — деланно зевнул Жора. — Просто друзьям помогать надо. Один только раз.
Он прошёлся по комнате, закурил.
А ты думаешь, мне легко? — кивнул он на запертую дверь. — Мать в европах, а я с ним, как папа карла, — он глубоко затянулся, задравшийся рукав обнажил татуировку. — Короче, решайся: ты — мне, я — тебе.
И Ольга поняла, что Жорик мстит за отвергнутую любовь.
Она опять вспомнила окровавленную курицу и, ничего не говоря, отправилась в ванную, доставая на ходу губную помаду.
На другой день в женской консультации при Жориной клинике она получила справку, которую отнесла в военкомат.
А через три месяца раздался звонок.
«Вы нам справочку приносили о беременности, — напомнили из военкомата. — Так вот через недельку занесите подтверждение. А то у нас очередной набор».
«Жён отправляйте!» — огрызнулась про себя Ольга.
За стенкой орал пьяный муж. Из-за их ссор сын вторые сутки не ночевал дома. Ольга вспомнила Жорика, его калеку-сына. Её затошнило, и, обхватив горло пальцами, она впервые подумала: «Надо ехать в Чечню».