Месяцем ранее
Я смотрю на этого здоровенного детину и ощущаю буквально физически, как рушатся мои надежды.
Меня подставила родная мать.
Что она там плела?
«Хороший мальчик, не пьет, не курит, хорошо зарабатывает, на скрипке вроде играет» …
Мать-ехидна!
Как-то не бьется ее описание с матерым кобелиной в криво застегнутой рубашке и с помадой на шее, ввалившимся в гостиную, где мы с Розой Моисеевной чинно пьем чай за большим круглым столом.
Неизбывная и отчаянная тоска заполняет мою душу. Совсем не подходит. Знаю я этот типаж «покрываю на своем пути все, что младше двадцати пяти». С таким не договориться.
Пора завязывать с азартными играми. Если бы я не проиграла матери в карты, я бы ни за что не оказалась в такой ситуации. Я рассчитывала, что избавиться от очередного сына маминой подруги будет легко, но что-то где-то пошло не так, и надо срочно из этого выгребать.
Отправляясь на эти унизительные смотрины, я, конечно, подстраховалась. В таком виде заинтересовать я могу разве что слепого или конченого импотента, которому абсолютно все равно, кому ссать в уши про высокие чувства.
И уж никаким образом на меня не обратит сейчас внимание такой откровенный потаскун.
Сегодняшний свой образ я создавала, вдохновляясь одной из коллег, старой девой и синим чулком. Я подошла со всем тщанием к выбору наряда и прически, и вот результат.
Заметив меня в гостиной, «хороший мальчик» около сорока горячих годков проходится по мне недоуменным взглядом снизу вверх и обратно и равнодушно отворачивается, присвоив мне средний род и неопределенный возраст.
Очевидно, для него я не представляю никакого интереса, в отличие от Розы Моисеевны, довольно поглядывающей на мою косу с прямым пробором, отсутствие косметики, глухую блузу под горло и юбку в пол. Ни дать, ни взять — попадья, только кадила рядом не хватает.
— Мам, зачем ты меня звала, если у тебя гости?
— Сынок, составь нам с Яночкой компанию. Яна, это мой сын — Гера. Гера, это Яночка, внучка моей знакомой.
Боже, я от стыда готова провалиться сквозь землю.
Так халтурно меня еще никому не навязывали.
А Гера не дурак. Быстро соображает. Он снова переводит свой пристальный взгляд на меня, и в его глазах вспыхивают злость и презрение.
Как же! Залежалый товар пытаются втюхать. Ну да, я же постаралась своим тридцати придать еще лет восемь! Тени для глаз вместо пудры — хороший лайфхак.
В ответ я делаю морду кирпичом. Выдаю самую постную мину, какую только могу состряпать. Негоже разочаровывать людей, я считаю.
Геру перекашивает. От восхищения, надо думать.
— Мам, можно тебя на минуточку? — угрожающим голосом требует он.
Роза Моисеевна с извиняющимся взглядом поднимается из-за стола.
Мать и сын скрываются на кухне, откуда до меня доносится возмущенный мужской бас и наставительное женское контральто.
Бля… Когда это все закончится?
Курить хочется. Как не вовремя я бросила.
И выпить. Но пить я, слава богу, не бросала. Домой вернусь — накачу. Этот позорный день я запомню надолго.
Вернувшийся Герман отчетливо скрипит зубами и старается на меня лишний раз не смотреть. Кажется, Роза Моисеевна добилась своего. Он демонстративно плюхается за стол и складывает руки на мощной груди. А часы у него шикоз… Небось моей премии на такие не хватит.
Глядя на играющие желваки потенциального жениха, понимаю, что пойду не домой, а к Алке. В одно жало столько пить нельзя, сколько мне сейчас нужно для анестезии раненого самолюбия.
— Герочка, ты же собирался завтра на какой-то концерт? Яночка тоже очень любит музыку, — прямолинейно, как оглобля, сводничает Роза Моисеевна. — Мне кажется, вам стоит объединиться.
Герман смотрит на меня лютым зверем, мол, только попробуй согласиться!
Уж не знаю, как его мать за яйца взяла, походу, чем-то он серьезно провинился, но отказать напрямую он ей не может. Сочувствую, мужик. Я сама — заложник обстоятельств. Так что мне твоим безвыходным положением пользоваться ни к чему.
Данный самец оказался для моих планов непригоден, поэтому я от щедроты душевной иду ему навстречу:
— Да, — пафосно киваю я. — Обожаю русский романс девятнадцатого века. Потрясающая эстетика!
И добившись нужного эффекта, а именно кислого лица Геры, я без всякого предупреждения, добавив дурнины в голос, истошно завываю:
— Я за двадцать минут опьянеть не смогла от бокала холодного бренди…
Мужика серьезно передергивает, потому что фальшивлю я крайне талантливо. Говорят, у скрипачей идеальный слух. Злорадству моему нет предела. А нечего смотреть на меня так снисходительно! Можно подумать, я тут по доброй воле маринуюсь.
— Мама, наши вкусы с Инной немного расходятся, — рубит Герман, а я молча проглатываю, что он не запомнил мое имя. Каз-зел. — Я иду на рок-вечеринку.
— Это же ужасное варварство! — встреваю я. — Вам непременно нужно послушать что-нибудь стоящее, вот в воскресенье в филармонии будет потрясающий концерт органной музыки! — захлебываясь восторгом, вещаю я.
— А вы должно быть в душе певица? — ехидно спрашивает женишок.
— Да, я пою постоянно! — надеюсь мои слова звучат угрожающе.
Чувак, я тоже скована обязательствами и не могу послать тебя в дальние леса. Будь мужиком, прояви твердость, поставь крест на этой дурной затее сам!
— А в профессиональной деятельности это вам не мешает?
— Что вы! Даже помогает! Я — стоматолог! Всегда пою своим клиентам! Хотите посмотрю ваши маляры?
Судя по выражению лица Германа, неизвестно, что его пугает больше: мой вокал или моя профессия.
— Нет, благодарю. У меня с зубами все в порядке, — цедит он и с тоской поглядывает на часы.
Я тоже уже не знаю, что еще придумать, и как свалить из этого гостеприимного дома, не нарушив данного матери слова. Не то чтобы я была такой честной… Просто Роза Моисеевна как пить дать меня сдаст.
Надеюсь, это была наша первая и последняя встреча.
Посылая мне спасение, раздается рингтон моего мобильника.
О! Алка звонит!
— Да, мамулечка! — воркую я в трубку идиотским голосом под одобрительным взглядом Розы Моисеевны. — Можно я сегодня до девяти?
— Чего? — охреневает Алла, на заднем плане у которой надрывается кавер-группа. — Ты надышалась своих препаратов?
— Ну, хорошо. Тогда я буду в половине девятого! Я больше не буду опаздывать!
— Так. Я поняла, что ничего не поняла. Ты ко мне придешь?
— Конечно, домой! Как ты могла подумать?
— Э… Ладно. Вина купишь?
— Разумеется! Когда я тебя подводила, мам!
— Какая хорошая девочка, да, Гера? — слышу я умильный голос Розы Моисеевны.
— Да пизд… гм… вообще! — с чувством отвечает он.
— Обязательно проводи Яночку! — продолжает свое грязное дело бабуся.
О, нет! Только не это…
Озверевшая от моих речей Алка требует:
— Ты мне все расскажешь в подробностях!
— Да-да! Скоро буду! — я кладу трубку и, состроив максимально расстроенный взгляд, обращаюсь к Розе Моисеевне: — К сожалению, мне пора. Спасибо за приглашение, было очень приятно познакомиться.
— Не волнуйся, Яночка! Герочка тебя подвезет, — радостно отвечает бабусенция, блестя глазами и брюлликами в ушах.
— Это так благородно! В наше время невинной девушке так опасно поздним вечером в городе… — несу я какую-то ахинею, выбираясь из-за стола.
— Если девушка до сих пор невинна, то возможно, ей уже ничего не угрожает, — ворчит Гера.
Ах ты козлина! Вот хотела я с тобой договориться по-хорошему за дверями квартиры. Хрен тебе! Теперь повезешь меня до самого парка Гагарина!
— Я только на минуточку, носик попудрю… — предупреждаю я, потому что сил моих нет, как колется жуткая блуза, заправленная под юбку.
Герман машет рукой и идет в прихожую, а я юркаю в ванную, где, задрав проклятущий тяжелый бархатный подол, я с наслаждением, как мартышка, чешу живот под сбившейся комом блузкой. Она больше, чем нужно, размера на три и придает мне слегка беременный вид. И как эту хрень тетка раньше носила?
Хорошо, что я отказалась от идиотской идеи напялить парик.
Расправив пыточную одежду, я заодно решаю поправить чулок. Это-то и становится моей роковой ошибкой. Кажется, именно с этого момента все покатилось куда-то не туда.