— Что ты собрался проверять? Да убери ты руки! — взвизгиваю я, отбиваясь от бессовестных конечностей.
— Ага, сейчас. Разбежался, — усмехается Герман и, утомившись отмахиваться, просто придавливает меня к стене.
И эту махину хрен сдвинешь! Небось на баброзиной курочке такой бугай вымахал!
Хороший, блять, еврейский мальчик!
— Стоять, Левина! — рявкает он мне, как лошади, и предупреждает: — Лучше не рыпайся. Это в твоих же интересах. Не буди во мне зверя…
И пока я подбираю достойный ответ, этот засранец меня целует!
Я отказываюсь разжимать зубы, но чувствую, как пальцы Бергмана забираются мне под блузон и поглаживают ребра. Прикосновения грубоватой мужской ладони дарят такое удовольствие, что я на секунду отвлекаюсь, и Герман, пользуясь секундной слабостью, захватывает позиции.
А дальше все.
Мрак.
Темнота.
Сокрушительный напор не позволяет возникнуть ни одной здравой мысли.
Герман откровенно доминирует, полностью перехватывая инициативу, и злит меня этим.
Ты решил показать мне, кто тут папочка?
И я бросаюсь на амбразуру, чтобы доказать, что нифига, и тут я сверху.
Бля…
Я не понимаю, как это происходит, но бюстгальтер под блузкой давно не сковывает грудь, а болтается расстегнутым где-то у горла. Жадные руки ласкают обнажённые полушария, сминая и тиская, потирая и сжимая соски.
Обхватив ногами Бергмана за пояс, я не обращаю внимания, что блузка цепляется за косяк, больно упирающийся мне между лопаток.
Я выгибаюсь навстречу его поцелуям, его рукам.
Стояк Германа агрессивно трётся у меня между ног, заставляя жалеть о том, что я не в юбке.
Все неважно, на все плевать.
Я хочу член Бергмана внутри себя прямо сейчас!
Без всяких нежностей и сантиментов!
Словно чувствуя, что я на грани, Герман приспускает собачку на молнии моих джинсов и забирается рукой внутрь. Даже сквозь ткань трусиков его руки обжигают, и, когда сдвинув кружева, они добираются до влажной, истекающей соками плоти, меня все устраивает.
Да меня уже почти трясёт!
Я лишь вжимаюсь в твердое тело, цепляюсь за плечи Бергмана сильнее, пытаясь потереться о его руку промежностью.
Гера же, проскользнув между складками, с шумом втягивает в воздух и, прикусив мне губу, поддевает пальцем клитор. Раз. Другой. Потом проводит по кругу… Повторяя ритуал снова и снова.
Я хнычу, скулю, луплю его по плечам, а он все терзает меня.
И вот зарываясь носом в ворот адского блузона, который я уже готова сжечь, потому что он мешает мне прижимать кожа к коже, Бергман прокладывает дорожку из поцелуев по моему горлу и жёстко трёт пульсирующую горошину.
С каждым нажатием меня прошивает молния. Невыносимая сладость, жестокий накал, мучительное желание. Ненавижу Германа за это! Пусть только попробует остановиться, сволочь!
А Гера одновременно сдавливает под блузкой сосок и зажимает клитор двумя пальцами…
Хватая ртом воздух, я с жалобным кошачьим мяуканьем кончаю и роняю голову Бергману на плечо, переживая короткую вспышку умопомрачительного оргазма.
Во рту Сахара, глаза слезятся, а внизу живота тянет, требуя продолжения банкета.
Очень не хватает заполненности.
С трудом переведя дыхание, я поднимаю глаза на Бергмана, который разглядывает меня изучающе. Я все еще ощущаю его член, упирающийся мне в ягодицы, а его рука продолжает поглаживать меня в запретном местечке.
И тут я осознаю, до чего мы с ним докатились.
Глупая мысль, что хорошо, что Алка не дала нам доцеловаться до такого в баре, смывается пониманием, что я почти насадилась на пальцы Германа.
Пиздец!
И еще больший пиздец, что прямо сейчас я готова плюнуть и на маскарад, и на договор, и на предполагаемое разбитое сердце, чтобы попробовать Геру на всю длину…
— И что показала твоя проверка? — язык в пересохшем рту еле ворочается.
— Во-первых, ты отличная певица, но не романсов, Левина. Не романсов.
Я фыркаю, догадываясь, что он имеет в виду мои стоны. Интересно, соседский пацан слышал и их?
— А во-вторых?
Герман достает руку из моих джинсов, и я делаю лицо кирпичом.
— А во-вторых, ты, Левина, испорченная грязная девчонка. И мне мама с такими девочками не разрешает дружить, — старательно копируя мой тон из нашей первой встречи, отвечает Бергман. — Даже и не мечтай, что я тебе дам.
Что?
— Что? — это я уже вслух, не в силах смириться с услышанным.
— Что слышала, — ехидство из Геры так и плещется.
Он спускает меня на ноги, а я откровенно пялюсь на его ширинку. У Бергмана по-прежнему стоит! Так какого хрена? Только сегодня же предлагал мне это самое… ну открыть ворота в мир или познакомить с неизвестной стороной…
Я поднимаю ошарашенный взгляд на Германа.
— Это типа назло бабушке нажруся соли и голодным спать лягу?
— Пф-ф, с чего ты взяла, что голодным? — склабится Бергман.
С того, что я сейчас кому-то что-то оторву? Все равно не пользуется!
— Надо было ехать с Раевским, — огрызнувшись, я отталкиваю Германа и иду в гостиную за своим свитером.
— Тебе нельзя ездить с Раевским, с ним ездит Эля, — Бергман топает за мной.
Не иначе «стрелка компаса» его ведет за мной.
Отвернувшись, я максимально эротично стаскиваю блузку Розы Моисеевны, если вообще такое возможно, и с самым независимым видом натягиваю свой джемпер.
— Что ж. Можешь не утруждаться. Я вызову такси.
— Чтобы ты в таком состоянии поскакала еще куда-нибудь? Нет уж, дорогая. Я отвезу тебя домой.
— А ты, значит, жеребец наш, скакать можешь куда угодно? — прищуриваюсь я. — Где новая версия договора? Я требую фиксации достигнутых сегодня договоренностей!
Глаза Геры сужаются.
Ага, кто-то думал, что я обо всем забуду.
— Будет тебе… фиксация.
То ли Гера хороший актер, то ли я перевозбуждена не на шутку, только я себе представляю картины со связыванием.
— Сегодня. Я жду договор сегодня.
Нечего по бабам шляться, пусть крючкотворствует.
— Ты пожалеешь об этом, Левина!