Стихи 1984 – 2016

дикий воздух корявая песня

Ветер, кажется ветер, сдувающий с края небес

города вместе с речью, живых (имена вместе с плотью),

горы, реки и птиц - начинается в жуткой тебе,

и во мне, тоже жутком. Смотри, вот мы дышим и ходим,

или светимся алым, горим, утверждаем, что всё,

сходим черною пеной, корявые смотрим из ночи.

Сансара ты наша сансара, ревущее колесо.

Дикий воздух внутри, под ногой дикий воздух непрочный.

2007

поездка в провинцию. кводрат ужоса, барин

завернули (луна моя смейся) в сырую рогожу

в настоящей воде утопят а та не помнит

ни озер под домами ни пола с квадратной кошкой

в квадратном солнце в каком-то доме

но сквозь нас еще виден лес паутина ливень

и на тех же корнях дома фонари пивные

осыпающиеся бычьи головы на магазинах

виноград обрушившийся безглазые часовые

ведь возьмем скажем год когда небушко было ближе

возвращайся а он паскуда опять проходит

все быстрей и быстрей лишь тягучая кошка лижет

полосатую лапу да в вазе меняют воду

а увидишь живьем космонавта с тех пор из дома

письма идут две три жизни на хрупкой на позабытом

языке бумаге ну и что что ты помнишь кто мы

на далекой земле вавилонской смолою залитой

2007

резня бензопилой в Тибете

Маниак, поднимая глаза к золотым

летним звездам, увидит лишь дырочки в черном

покрывале, а воздух синеет живым,

иссякая, сводя все решенья к топорным:

"Брысь наружу, где свет, где рычат элохим,

как в желудочном соке исчезни в агапэ,

в их серебряных пастях - и стань никаким

пересвеченным, выцветшим, пьющим из лапы

у неведомых - я остаюсь этой тьмы

что все больше моя, все безлюдней, все чище.

Как смола, где застыли прекрасные мы

вместе с памятью, кажется лишней."

2007

живой вуалехвост в пиве

друзья децтва похожи на шредингеровских котов:

они живы / мертвы / находятся где угодно

(а точней, как попало), такие же (хотя кто

их помнит в общем-то) / изменившиеся по ходу -

вероятно времени. хотя его вроде нет:

так, какая-то муть с переливчатыми существами

от края до края мира, не знающего теней,

существующего лишь нами.

2007

воды в лесу блаженны

с болотным огнем, зажатым в зубах

с глазами изо всех дыр

смотришь с мостка на немыслимых баб

в лохмотьях лесной воды

но нет ни баб ни мостка ни слез

текущих под ним ручьем

лишь черный сквозняк затекает сквозь

пробитый звездой зрачок

2007

грамматика

Зольдаты спят, махатмы курят кровь.

Не существуешь, просто происходишь

всем телом - невзаправду и легко,

как синий дым, как будто израсходуй

десяток лиц - и растворишься весь.

Точнее, вдруг возникнет ощущенье,

что призрачные люди в голове

закончили и стерли предложенье.

2007

секретный орех

моления маниаков

перепись

Воздух откроется в долгое небо,

в тихую землю за дымной рекой;

но не очнуться - ни в мясо, ни в эпос,

не перейти над текущей водой

в сон, где анубис считает животных,

тот зодиак из чудовищ внутри

алого свода - когда их находишь,

то ни одно из них не говорит.

2007

царапины и шум

За этим небом тишь, и есть еще одно,

под ним течет земля, похожая на шепот

о не случившемся, на ветхое кино,

что рвется, плавится, проглатывает ноты;

где бесконечно дождь, царапины и шум

с заводами в дыму, с винтажным порно в клетях,

и музыка визжит, и шепчет: уношу

оттудова сюда, в стрекочущую лету,

где вещи не мертвы, а просто еще спят,

точнее - замерли и ждут, и только воздух

слоится и течет, ресницы их дрожат,

но пленка рвется вновь, и просыпаться поздно.

2007

бритвенный сад

пряталки

громко чтоб слышали считаешь прячьтеся дураки

открываешь глаза а двор превратился в рощу

или в улицу города где высунутые языки

как один иностранные теперь говори попроще

и помедленнее здесь море спокойно как холодец

ни один из богов не качает землю и так большая

и метешь хвостом по насчитанному нигде

не останавливаясь выживших не встречая

вот ведь гады гады выходит опять водить

а домишки оплыли людишки ушли по пояс

в пресловутую землю неотличимую от воды

что вот-вот подступит к лицу и допьяна напоит

2007

вознесение рыб

рыбка глазками смотрит из-под воды

видит пьющих медный портвейн богов

немота их трясет рукавом пустым

хлеб их сладок манящ умирать легко

золотые искры воздушный тромб

гераклитовы реки звенят внутри

это синее облако над костром

лишь целует целует не говорит

2007

падение рыб

Не самый удачный мир. Светящаяся труха

сеется с неба, делает взгляд прямым,

но бессильным. Ходокам, вернувшимся от махатм,

поплохело от слов, принесенных из внешней тьмы -

круглых, черных, шипящих на кончике языка,

заставляющих вещи скулить и ползти к руке,

превращающих плоть в замедленного двойника,

в неизвестную рыбу, задыхающуюся на песке.

2007

почта

письмо не дойдет потому что не будет написано

все кораблики лярвочки чертики на полях

да и дыры в памяти норы с такими лисами

что и карла порвут и зигмунда и меня

письмо не дойдет потому что ни отправителя

ни адресата нет ни самого письма

а слова всё приходят рассказывают что видели

и ложатся в белое замерзать

2007

монпансье

небо с белкою в колесе

небо с выстуженной луной

рассыпается монпансье

из коробочки жестяной

сахар острый твой ал и синь

мятен зелен и бел измят

изумруд огонька такси

тихо катится не поймать

и закатывается в нору

мыши сгинувшей по делам

монпансье на тоску-тужур

пыль вон аж в семь слоев легла

2007

белая речь

слушай слушай потряхивай свой

коробок с золотыми жуками

проговаривай свист суставной

влажный стрекот за грудью зеркальной

этим кончится станет ясней

что повис в рукокрылых пустотах

словно свет говорящий во сне

словно белая речь идиота

2007

хитин

Зашел за елочку, а вышел из бурьяна.

Зашел за нежить-холл, а выглянул из-за

лиловых лезвий флоры безымянной,

где в облаке колодезном скользят

чаинки ангелов - бездырых дев, поющих

прям в бедный мозг зловещие ля-ля;

а воздух, как смола, становится все гуще,

а время медленней, и мы для янтаря

почти готовы - в праздничном хитине,

с глазами радужными, с острою слюдой

мгновенных крыльев, в яркой паутине,

под небом каменным, над каменной водой.

2007

хвост мелькнул убежала

Чтоб тебя не украли во сне, нарисуешь глаза на веках.

Тесный воздух собственных нетей не обступит, не заберет

в зигмунд-парк или в карлово варево, где затхлые перья ветра -

даль нехорошая, мглистая, добрая, оживляющая рот-в-рот -

да в такую жизнь, простигосподи, в индуистский аттракцион:

режешь к празднику поросенка - хрипишь, и вода в глазах

поднимается черная, гулкая, словно море, со всех сторон -

над и под, и еще внутри - тот я сам, что поймать нельзя,

можно только почувствовать - этот гул, эту немую зыбь.

Песни тысячелетних, огромных рыб, горящих фосфорной слизью.

И взгляд, что кажется нарисованным, качается и скользит

в темноте, закипающей цветом, говорящей, дышащей близко.

2007

Z-лучи

Вот и хлынуло вспять, завернуло в пустую волну.

На песке ни звезды, ни бутылки с письмом из амурных -

ну же, дева собаки, иди сюда, делай гламуры,

с неба падают овцы - о ужас, я скоро усну,

а проснусь в том же будущем - циферки там, Z-лучи,

да старушечий запах вещей, позабытых на даче -

серый колокол моря, и птичка какая-то плачет,

и оторванный ставень стучит.

2007

тыгдымский экспресс

Тоскливые поля, где воздух рвется вдоль

железного тыгдым, вдоль креозота с медью,

гнилушки диких сел с диеза на бемоль

в гудящей темноте, на непонятном свете.

Ни времени, ни мест, ни старости, ни сна,

ни смерти натощак, ни имени, ни тела,

и умерший в пути все едет, не узнав,

ни рек заиленных, ни далей онемелых,

бок о бок с теми, кто в глухую кострому,

в уганду черную, караганду больную -

пьет, врет, идет курить, загнув губу окну

грохочущему тьмой, прижавшейся вплотную.

2007

ночная лоза

Чем ближе к свету, тем сильнее мелеет речь.

Этот цветок полуночи, разлагающийся на солнце,

завязь увечная, хищная, живущая без корней,

острый серебряный зев, где умирают осы,

пауки и ночные птицы, а запах за семь шагов

доведет - не до неба если, так до гноища,

прорастая навылет горлом, показывая богов

умирающему мозгу - таких же простых и хищных.

Наступленье обычного, невыразимо серого дня,

слабый рвотный рефлекс, возвращенье ума в коробку.

Лепестки превращаются в жижу, а боги обратно в я,

говорящего пыльное, наследующего за кроткими.

2007

сквозняк

Вначале белый шум возможного потом,

потом немые боги, сумерки и пена.

Немного времени, немного неба в дом.

Шаманская болезнь идет назад по венам,

выходит прочь - ну вот, теперь ни светляки,

ни нитка острая, ни птицы из соломы

не выведут к огню. Закрыть лицо и вкривь

вести чумным пером по стенам (что ни слово,

то до свидания), и не существовать

с такою силою - как будто кто-то взял нас

и выломал как дверь. А там - уже едва

удержишься, такой сквозняк начался.

2007

куколка

Не выпорхнуть из собственной горсти.

Расскажешь время, звук засунешь в ухо

несчастное, и будешь там плести

кресты паучие, мотать слюну из брюха,

пока не упадешь чудовищным мотком,

посылкой, куколкой - и не сумеешь выйти

из этих стен, хоть бей в них языком,

хоть жри обратно каменные нити.

2007

улей

Медсестра вынимает из уха засыпающую пчелу.

Видно мозг уже полон меда, поделен на ячейки, занят,

и медведебоязнь отныне приличествует челу,

вязкий гул восковой, электрический, полосатый.

а откроешь рот, враз вокруг никого - одни

золоченые звонкие жала, алчные думки улья,

танцы в солнечном поле, граненые ядом сны.

Медсестра кричит - нет, пчела не вполне заснула.

2007

купидон

Холодный ветер потрошит аллею,

где плоть моя целуется с твоею,

покуда мы - две бедные души -

целуемся в совсем иной глуши.

А бледные огни уже едят наш дом,

и арлекин с заржавленным багром

бежит по улице, что снится нам обоим

как купидон - такое же слепое

не правосудие, так равенство. Давай

открой глаза, цветущая трава,

сгори, увянь, опять глаза открой -

глянь, как багром пробило нас с тобой.

2007

цветоводство-1

Стекло, горящее синим, безоблачным, ненадежным.

Глазное яблоко сверкает, поет как фужер с водой

под влажным солнечным пальцем, а ставшая зрячей кожа

стонет октавой ниже, граничащей с темнотой

однолетних растений, тоже - глупых и безмятежных,

живущих на подоконннике в стакане слепых корней,

становящихся то лиловым, то розовым, то кромешным

фиолетовым бархатом, раскачивающимся в окне.

2007

цветоводство-2

Следящий по темному небу полет фосфорических баб -

не пахарь уже и не ухарь, и не хома сапиенс мерзкий,

текущий, как черная жижа, по граду, где жуть и стрельба,

где в небо уходят дымы, где про цвет узнаешь из пореза -

когда уже хлынула, выцвела... поздно совсем узнаешь,

что радуга лишь начиналась вот с этого красного света,

и выла под тусклою кожей - дракон, переливчатый сплошь,

все время летевший сквозь небо, которого, думалось, нету.

2007

сепия

Отсутствие цвета, отсутствие контура, рябь

застоявшейся сепии, далей нестрашных и пыльных,

исцарапанных, сломанных, где наши тени парят

на границе из пепла и соли. Мы кажется были

вместе с душами пойманы этой машинкой, где свет

превращается в прямоугольники едкого праха

в слюдяную избушку, домишко, где нас уже нет,

а снаружи нас нет и подавно. От нюха до паха

перерубленных шторкою, вытравленных серебром

из трехмерного в плоское, свернутое в рулончик,

позабытых... Мы кажется были, и думали про

разноцветное завтра, светящееся и непрочное.

2007

забритие лба

Горловое пение сизых чердачных окон,

лающих лестниц раскатистые пролеты.

Девушкам мясо тем слаще, чем оно -

пушечнее, расстрельнее, животней.

Навсегда их коротко. Форева их как-то янг.

Ну и ладушки: какая печаль похожему

на любого другого - настолько, что слово "я"

похоронено под ставшей дешевле кожею.

Ну кому, ну какая здесь может упасть печаль.

Поди, разбери, какого сидорова накрыла

то ли статистика, то ли апрель в грачах,

пролетающих над выстроенными в затылок.

2007

имаго

Смотри, голова раскалывается, и сморщенный, влажный мозг

дрожит, расправляется, и крылья с нарисованными глазами

пляшут в огромном пространстве, где сладко горит ожог

солнечный, затягивающийся... Темнеющий, полосатый,

пятнистый, все менее четкий, словно тихо тонущий мир -

в сумерках, в безразличии, с выеденной сердцевиной -

удаляется, словно кокон с доспевающими людьми,

круглый, синий.

2007

бардо даст простраций

В кармане медленно крошится мел.

Падая, можешь закрыть глаза,

чтобы сон продолжался и день летел

за чертой, остановкой дыханья за,

чтобы та же усталость темнела там

за кривыми буквами, в вязком гуле

перепрятанной речи, и темнота

пробиралась к червивому сердцу улиц,

в муравьиное думанье всем числом,

в антитезис, заживо жрущий тезис,

переплавив нас в слабоумное зло

на мильонах ножек, прозрачных, мерзких.

То бардо даст простраций, то выйдет зверь

из расплава. Спляшем, покуда идол.

Где мой мел, я сейчас нарисую дверь

где придется, открою и просто выйду.

2007

альфабет

Музыка: две души у людовищ на континенте Му

механический ветер подземных пустот,

перелетные птицы из греков в ахею.

в темноте и не вспомнить, какой нынче год,

календарь, альфабет, исчисленье.

просто возишь стилом по дощечке, пока

ветер гонит с полей спорынью прямо в полис.

вот и чудится, дикое пишет рука -

надышался как пифия, скоро и голос

не вполне человеческий будет свистеть

в голове, как обычно, когда дует с юга,

и подземные птицы лететь и лететь

средь аиды дворцов с поездами и скукой.

2007

кот без имени, имя без кота

Упражнение. Вспомнить кота, убежавшего жизнь тому.

Игрушки, потерявшиеся при переезде.

Части себя, исчезающие, уходящие ныть во тьму.

Сон, уже никому не снящийся, ведь из песни

можно выкинуть слово - а новое выкинет еще пять -

там, глядишь, и печаль обновится до безымянной

и отслаивающейся как краска, поскольку хвать -

это кто-то совсем другой, звучащий, живой и крайний.

Память как слабоумное эхо, перевернутое, скачущее,

надышенное стекло проглядывает и затягивается опять

диафрагмою изморози, за которой ребенок плачущий,

рисующий котика, уже начинающий забывать.

2007

грамота

предположим бох сжалился посылает тебе зарю

страницу с езыками огненными непревратными

повторяет ее бесконечно вешает на каждый крюк

ему что луна что гвоздь что бронза руки над градами

что над весями сук осиновый что над нами граненый штык

что фабричный дым что едритская в душу бонба

предположим вокруг горят и говорят кусты

деревья трава скоты полевые и неба оба

и одно говорит пшла овца начинаю пасти волков

ни добра ни зла ни оглядки все кровь и песни

а другое лелеет птиц а горящая высоко

золотая грамота им как берег реки отвесный

вот и определились со всех четырех сторон

хмуро скалится воля да все поминает мать

тусклый шляпник идущий по ртутному морю вон

постепенно сходя с ума

2007

скорлупа

Пришей нас с краю ниткою железной.

Упавший дом обнюхала луна,

и воздух ухнул, сдвинулся, отрезал

и переставил головы волхвам.

Чем старше бох, тем толще скорлупою,

изъеденней ходами. Этот край

раскрошится, а выданной башкою

разговоришься, ляжешь как икра

на белый хлеб. Никто не съест, и глянешь -

ни хлеба нет, ни бледных едоков,

ни воздуха где речь, бессмысленное пламя,

течет, как лимфа бледная, в покой.

2007

встре4ное времR

день как вода, мечтающая вспять:

ведь, как ни брейся, встанешь вновь небритый,

голодный и живой. ведь будет возвращать

все дальше вглубь. увидишь, что в забытом

и в том, что вот-вот грянет - ни тепла,

и ни уверенности нет. недолгий спутник,

как всполох плоть, и пятится дотла:

нас не было - и нас опять не будет.

2007