Расчихайся, будто юность,
роза красная в трусах,
и енотовидны думы
в разноцветных волосах,
будто бы из суммы плоти
с временем ты вычел плоть.
Зрячий голос, дядя плотник,
страшно шарик проколоть.
2005
Трудно войти в одну раму дважды,
труднее - трижды лишиться глаза.
Последствия съеденной промокашкой
язык раскрашивают безобразно
в подобие насекомого - липкою стрекозой
изо рта мельтешит и поет увечье
то ли ума, то ли оптики в мезозой
позапрошлой недели, в попытке речи.
2005
недорогие сны в ночь с четверга на среду
дрожь / складчатая плоть за стенкой костяной
свет / усики из глаз касаются предметов
внутри а не вовне / оптический герой
стоит и думает --> недостоверна речь
еще записываешь буковками ветер
уже на камне / еще нитями в ковре
мостыришь солнышко / но в скрыне неба нету
а что же есть --> среда / блюющие отцы
с чурингами в земле и девы-самолёты
вверху гудят без нот / а после как просил
лишь ветер каменный и солнце вязью плотной
2005
Угрюмы торжества в заснеженных садах.
Белесы очи дев - иди, сули им, Цельсий.
В мелеющей ночи промозглая звезда,
в стекле витрины "птица-рыба" как принцесса
- наверное весна. А купишь - поцелуй
в бесцветный, твёрдый рот затикавшую тайну,
что не за тридевять, пока твою иглу
стирает патефон, а не ломает даун.
2005
в редеющей лямур'и, в завитках
туманных прядей, пляшущих на выдох,
в сыром, утробном свете и слегка
трещащем воздухе, пока семирамиды
сад громоздят на сад, пока еще вода
свисает с облака, покуда лупит током
всё что не тронь, чтобы вернуть сюда:
а вдруг не дай бог что и не сумеет доктор.
2005
ночь, броневик, кривляющийся ленин
и паровоз, ползущий на коленях
и на локтях, с суставчатым хвостом,
с огнём во лбу, с кипящим чаем в глотке,
среди голов, немеющих от водки,
мороза, поцелуев на потом
и про запас, компостерного жала,
и снов в горсти бездомного одеяла.
пространство вновь грохочет как вода
и льётся сквозь богатою рекою,
сквозь сети нас, которых никакое
течение не сдвинет никуда.
2005
... и женщина, и этот человек
как будто существуют - в этом доме,
среди вещей, галдящих в голове,
событий, и неимоверно вспомнить,
что зренье не тождественно глазам,
и видеть сад, что так и не оставлен
никем из них, переливаясь за
повязкой тусклой плоти, за усталой,
за ветхой тканью тысячи вещей
и ужасов соцбыта, новостями,
что хуже раз от раза... чем страшней
тем веселей, и сразу не оставить.
2005
Настанет день. Настанет полный дзен.
Альцгеймер, как синдром пратьякабудды.
Геть в пустоту, объехать на козе
приблудный мир, и раствориться будто,
и стать средой. Субботою. Байрам
с парной кониной, с воткнутою ложкой -
и пациент ложиться на диван
покрытый шевелящеюся кожей.
Всё тише плещет море языков,
смыкаясь над скрывающейся твердью
вчерашнего, и кто-то никакой
идет по морю, если сильно верить.
2005
Простое небо, домик слюдяной,
жужжанье речи, сделавшей все вести
святым, но текстом. Приглядишь за мной,
я за тобой. "Потом" - плохое место.
Я сам загробный мир, чем ни взгляни,
для двух, для трёх. Тот дворик, что всё гаже,
тот жуткий сад, те чахлые огни,
обманка, карандашные пейзажи,
селение за ржавой Летой глаз,
с изнанки век, копеечною сдачей
тот слюдяной покой, где ещё раз
тот я, пустой и лёгкий, тоже скачет.
2005
Вот условная мышь прогрызает за час календарь,
а затылочной кости для дятла - два раза шарахнуть,
на пожатие плеч - человечки, на день - города.
Пальцем ткни - всё развалится, дунь - и рассыпется прахом.
Остаются слова, вязь чудовищных песен любви,
да гнилые комки в холодильнике у маниака.
Мяв пиратского радио, но еще фиг заловить,
что котята-герои спасут нас, и ждут только знака.
2005
Европа, Вивисекценштрассе.
Клюют прохожих воробьи,
напрасно - панцири ужасно
тверды. Смерть, где твоё либи-
до, помело, и где услуги?
Открыть хрустальный чемодан,
достать забытую подругу,
и молвить: Боже, устакань,
рассыпь на мурашей, сунь в шредер,
мне уже похуй, всё сползло,
как кожа с ящерицы этой,
и диким мясом заросло.
2005
Ночь. Часовой. Порой такое
он видит ночью - не дай Бог,
и ужас ледяной рукою
ему вцепляется меж ног,
когда над шумными кустами
с чудовищными антраша
полковник призрачный летает
папахой мёртвою маша.
Он говорит: "Свинцовый дятел
пробил во мне нору свою,
теперь там птицы в ярких платьях
невыносимое поют,
теперь там аспид деток холит,
трава бездомная цветёт,
теперь там огненные пчёлы
свинцовый складывают мёд."
А часовой стоит боится
полковника, змеи и птиц,
травы, что хищно шевелится
и смотрит тысячею лиц.
2005
сны бабочек полны голодных птиц,
членистоногих ангелов, хранящих
цветок и сад, поющих "отпусти"
ребенку или птице. в подходящем
ключе и тоне: лето длится вечность,
вот этим не склевать уже, а тем
ни полюбить, ни малость поувечить,
а там забыть с булавкой в животе.
2005
Звон приблудившейся осы
на кухне, не засохла краска,
трёт ворот, врезались трусы,
перекрутилась опояска,
никто не позвонил в дурдом
забрать соседа - пляшет, сука,
в застрявшем лифте, там где до
плясал, воображая звуки
и я, пока не стал таким
как нынче - вянущим, непрочным,
и исчезающим, как дым,
первоначально выев очи.
2005
смотришь porno видишь peplum
а потом вдруг туалет
снится кафелем облеплен
нарисован на золе
ветер на просторах смерти
птицы в божьей бороде
вновь тебя как фантик вертит
изначальная метель
снова ты как ножик острый
воткнут в землю и навек
похотливые медсестры
рыбы в божьей голове
2005
Катаешь тьму с ладони на ладонь,
из горсти в горсть пересыпаешь грохот
порогов Леты. Исчезает до,
и синий отцебык ложится на дорогу.
Ложится пыль. Остывшие секреты,
желтеющие фото. Яма сна,
где человек с истлевшей сигаретой
всё умирает, сидя у окна.
То рухнет столбик пепла, то часам
не выйти вброд, то врач подымет веко:
"бля, докурился". Бох сидит в кустах
став еще больше с новою прорехой.
2005
чем дальше, тем жестче щепоть, тем жутче, крупнее соль.
пластмассовая прищепка сжимает прямоуголь-
ник влажной фотобумаги с растянутым на разрыв
просветом двора, где мякоть и пух, где соседка прыг-
скок по неровным клеткам на солнце, в костер - забыл
чем все это звалось в лето, когда этот город был
ссыпаем в устройство ЛОМО, где шторки и рычажки
крошили в труху, в солому, на серую соль и гиль.
2005
слишком холодно, слишком темно. я не снюсь
ни себе, ни хозяевам звёзд.
полоумная дева подносит к огню
мой тряпичный, промасленный мозг,
и потом мы какое-то время видны
здесь, на фоне гигантских теней,
глаз, мандибул и щупалец в виде стены,
наклонившейся в наше извне.
2005
Дневник засахарился твой:
дружищи, маши-незабудки,
бох страшный как городовой
стоящий замертво у будки.
Фарлушка памяти, засол
бананов где-нибудь в бурунди,
где темен человек и зол -
ведь может верить, а не будет.
2005
Просто так свистнет мир криворотою девочкой вслух,
легкой ветхой старушкой на шепчущий хлебушек спросит,
то достанет ментом, то зазубренной пастью в паху,
прилетит рвотным ангелом, сделает единороссом.
Просто так на венчании trahnet кадилом в висок,
на крестинах утопит, усы пририсует на фото,
пока ты как моряк, близко к сердцу воспринявший все,
обречен срать живою ставридою в мутные воды.
Вот такое вот blin, вот такое вот nafig, сестра.
Что-то мы невпопад размечтались о сладкой фореве -
без аннексий и без контрибуций, без денег вчера,
задвигаясь друг другом - под сердце, поющее слева.
2005
Пространство в общем-то не время.
Заходишь за угол и вот
прицел, усевшийся на темя,
пустеет, скачет - никого.
Чулан, квадратная пружина
пожарной лестницы, ходы
в земле. Пустая камышина
торчит из прячущей воды.
Ходы в коре. Но Некий Дятел
вдруг бьёт сквозь белый потолок
в затылок, где цвета и пятна -
бессмертья думалось залог.
2005
песни мяса, остаточный ангел,
всхлипы сельской кириллицы. суть
подменяется зреньем - бумагой
с очевидцами, подпись внизу.
имена, гениталии духа -
рукоблудный, щебечущий ком
гамаюнов: двуногих, без пуха,
но с ногтями и гулким умом.
2005
белый шум за окном, рассыпаясь на заступ и поступь,
скрип осей, скрип петель, горних ангелов клёкот/икоту,
шелест вдохов и выдохов, кашу фонем, цокот трости,
переходит в корректные данные - но обработка
не прельщает уже - хоть немного бессмысленных пятен,
диких звуков, торчащих в ушах без намёка на вести,
да немых домочадцев, ходящих туда и обратно
по беззвучному полу, да буквы в известное место.
2005
так интересно умирают дети
как бабочки летящие назад
под тусклый шёлк -
под влажный и бесцветный -
теряя лапки крылышки глаза
и оба неба делаются ямой
в которой речь и копошится врач
под все сужающимися скользкими слоями
годичных нитей каждое вчера
2005
пока сквозь город падает автобус
и темнота натянута на глобус
давай садись где любишь впереди
случатся деньги лажа усипуси
еще бы помнить что все время в плюсе
а сниться да еще происходить
не любят вещи для чего им дважды
и нам зачем расплющенный на влажном
стекле в сетчатке вышитый ландшафт
ржунимагу и мог бы выпить йаду
да пил уже и помнится что сяду
там впереди где двери и дышать
2005
девице, латающей дыры,
подложечный ангел поет,
бесстрастный, как голос в сортире,
считающий наоборот.
так трудно приостановиться,
оставить всю славу как есть.
швее в каждой прорези снится
ужасная штука на "с",
и штопает дело такое
меж ног, на лице - не смотри -
и штука ужасная воет
собакой, зашитой внутри.
2005
перебить хребет собаке
жалко - что ж, я неплохой.
ночь шуршит головкой мака,
погремушкою глухой.
твое туловище трогать,
рот словесный целовать.
ощущать себя двуногим,
вещим, сверху голова,
и глядеть, как будто не был
никогда, в проём пустой,
в громоздящееся небо
над твоею головой.
2005
прорастай словно дерево сна
из земли с волдырями погостов
хибакуся сгоревший с изнан-
очной и превращенный в коросту
под которою темный огонь
вдруг становится деревом птицей
дымным зеркалом где никого
из оставшихся не отразится
выползай же наружу как речь
ядовитая бабочка горлом
в жаркий старящий воздух в свой пре-
красный мир разоренный глаголом
2005
прощай хомячок задохнувшийся кашей.
вот значит как счастье аж по не могу
с тобою управилось. может и наше
управиться с нами. уделать. сморгнуть.
вот некий турист после неба и гор
вернувшись домой растворяется в ванне.
бесследно и радостно. так же легко
как мы в нашем моленом и безымянном.
2005
закон жесток, обманывать не стыдно,
и не молись - нет уха у небес.
свет - только слово. тьма пока безвидна
подобно тварям, тлеющим в тебе.
осталось чуть. беги, пока неведом -
неуследим любой возможный путь.
- что, дятел дня, и где твоя победа?
где твое жало?
- успокойся, тут.
2005
Не помню как выглядит бог
или покой или что там
было - но делаешь вдох
...девушки, царства, зевота,
прочее... делаешь выдох.
Врач констатирует: Сдох,
или скрылся падло из вида.
Вспомнишь.
Сделаешь вдох.
...проверишь перчатки отрежешь ногу.
Сантименты - когда-то я ею, ох.
Наверное всех нас не так уж много.
2005
о каждом непременно будет написана книга
каждая книга конечно же будет прочитана
и когда-нибудь будет поставлен фильм
тогда что-нибудь воскресит нас участвовать
в изображении жизни в наших главных ролях
что собственно и происходит
стоп
2005
под слепотканым покрывалом
твоих прикосновений сон
скользит по воющим лекалам
кидается под колесо
накроет хам казенной шапкой
закатят голову в кусты
понянчат огненные жабы
пугнут небесные кроты
вдруг бац! привык и строишь планы
да впрок накладываешь швы
пока подземные чуланы
гудят от речи неживых
2005
Девица плачется Иштар.
Горит окошко в зиккурате.
Горчит светильник. Сдох почтарь
под глиной писем об утрате
того да этого. Печаль
как нитка, вдета в ржавый воздух
в когтях швеи. Эрешкигаль,
вне времени цветы и осы
твои по коже. Больше ты
не убиваешь - проще вышить
нас, как салфетку: вот цветы,
вот осы, а под ними дышат.
2005
глянь: подземная молния бьет в низины,
превращая кладбище в луна-парк,
а шахтера в дымящуюся лезгинку,
что трещит и пульсирует, пока царь
с трансурановой птицею в каждом ухе,
с персефоной, звенящею в кулаке,
ждет в трепещущем свете, когда же бухнет
гулкий каменный колокол над никем
не хранимой изнанкой. подземный ветер
гонит корни деревьев, ревет в метро,
рвет фольгу, лепестки и стекло секретов
незапамятных девочек и дворов.
2005
промолвишь родина загрузится гештальт
берьозки аццкие? кумач и пирамида?
три космонавта в диком поле - вот привстав
на стременах и озирая те же виды
протяжно думают - ох мать туды земля
тудыть косматый отчим выхухоль светило
ох светлая ладья бормочущая даль
гоим еси себе ох выгорает сила
уродцем сорок лет толкущимся в сенях
не выйти не войти не умереть не выпить
триглавым аццким псом в медалях и цепях
а дом все та же даль бессоница унд либен
2005
Падарю тибе бутор йаду.
Можыш схавать сама красиво.
Можиш дать ево мне штоб рядом
а не поодаль здох щасливый.
Падарю тибе острый ножыг -
можыш взять и зарезать, ну-ка.
тока ты ничаво не можыш
патамушта не можыш сцуко.
Салавей мой уходит лехкость.
Соловей мой, смола застыла -
в миг, когда мы успели охнуть
и спросить: а што ето было?
Нож так тихо плывёт сквозь воздух,
яд так медленнен, сон как кома,
как янтарная брошь, как поза
двух обнявшихся насекомых.
2005
дым и безутешная
заводская готика
птичка эта бешеная
не хотит из фотика
все сидит за шторкою
за литым стеклом
да картинки щелкают
светимся вдвоем
глупым позвоночником
думаешь ну вот
скручено в рулончики
убрано в комод
2005
освещение местное. мертвая зыбь равнин
за заевшим окном, отсекающим звук и воздух
одичалые дали сводя к череде картин,
в повод для "нефига себе", к косноязычной прозе,
где заезжий охотник (то дождь, то опять жара)
ищет цель или повод в гудящей кругом природе -
бьёт навскидку крестьянина, залезшего на журавль,
чтоб, по книжному ойкнув, пойти посмотреть на воду.
2005