Нам снящиеся сны достойны удивленья:
целует в теплый нос котенка негодяй,
грызет кровавый хрящ стоявший на коленях,
а мать семи детей становится змея.
Двурылый атеист в египетской рубахе
средь вспугнутых богов глядит изрядней всех,
и страстный космонавт во смушковой папахе
крадется за овцой по выпавшей росе.
Все стало общей тьмою. Нет грача,
нет чОрной кошки, чОрного монаха,
и ночь, ужасная как чучело врача,
трусит по городам разнузданным монархом.
Но утром тьма опять становится грачом,
брюнетами, мяуканьем, молитвой,
и чучело врача становится врачом
с бальзамами, по утварям разлитым.
И, выпив тот бальзам, всяк делается прав;
и делается все таким, как уже было -
котенок, вопия, бежит от топора,
и мужа бьет жена, как и намедни била.
2003
Страшный, немой, не имеющий вида,
я поднимаюсь в могильной траве.
Откройте мне дверь. Я войду или выйду.
Кто меня слышит, откройте мне дверь.
Все повторяется. Видимо в среду,
или в четверг все начнется опять.
Охотник наклОнится к старому следу
и помянёт Великую Мать.
В пятницу черной дымящейся тварью
выйдет навстречу крылатый мужик,
вытерет слюни мне тряпочкой старой,
и, поднатужившись, вырвет язык.
2003
Свирепой белки пробужденье
похоже на канкан в лесу.
Медведь-Озирис возрожденный,
копая лапою в носу,
следит, как белка - вихрь глупый -
летит, урча, в верхах дерев,
и цокает, и трет глаза, и лупит
рукой подушку, озверев.
2003
Чем это было, не знали Петров и Семенов,
ибо на сон это было похоже, на сон!
Некая сила подняла Петрова с газона
и, подержав, опустила опять на газон.
Вздрогнул Петров. Рядом с ним содрогнулся Семенов.
Страх охватил их, как вновь обретенная мать.
Оба бежать. Но почти полчаса над газоном
кепка Петрова еще продолжала летать.
Долго летала. А после - совсем улетела.
В синий, лазурный, эмалевый, черный зенит.
Вскоре Петров загремел по расстрельному делу.
Вскоре Семенов с каргой обвенчался в Перми.
Жребий народов - законы рассудка стремится,
веря, что есть они, глупый философ познать.
Где уж! - когда сплошь и рядом такое творится,
и по ничтожнейшим поводам, можно сказать.
2003
Иной человек, не предвидя злодейства,
идет занимать у соседей табак -
а эти соседи такое семейство,
где на вурдалаке сидит вурдалак.
Семья вурдалаков садится за ужин
и ест человека, а после пьет чай,
и в синем дыму возле лампочки кружит
душа, превратившись в слепого грача.
И только под утро, в какой-нибудь угол
забившись, она засыпает, дрожа.
Сидят вурдалаки, косясь друг на друга,
а солнечный зайчик все лижет с ножа.
2003
Есть в имени моем какая-то фигня,
несущая людЯм и мне одни печали.
Они глядят как дети на меня,
а я как материк. Но некуда причалить.
2003
В любви есть внешняя, обманчивая ясность:
соединенье душ, соединенье тел,
веденье общего хозяйства и постель,
восторги разные... И, значит, есть опасность
увидеть в ней лишь сумму: сексуальность,
весна, культура в качестве души,
унификация, последствия причин
и споспешЕствие условий социальных.
Таков наш мозг. То клекот, то мычанье,
то ве, то зэ мы важно издаем,
когда дифтонг "ти-эйч" передаем,
но лишь смеется мудрый англичанин.
А мы упорствуем - нас так учили в классе!
Дифтонг "ти-эйч" нам с детства дорогой!
Но джентльмен не спорит. Для него
в дифтонге есть пленительная ясность.
2003
Останься - изнутри поющей птицей.
Потухло небо, цокает капут,
шевелится и дышит вереница
людских огней. Дома еще цветут
прошедшим днем, но облететь знакомей.
Нет, пусть огонь, пусть бабочки горят.
Пусть ночь считает мертвых насекомых
и падает последней, где заря.
2003
Зачем мне фантомные боли терзают исчезнувший хвост,
зачем я ужасные сны наблюдаю незрячим затылком,
зачем в этих снах я являюсь прожорливой силой,
а по пробужденьи опять начинается пост -
затем, что закон тяготенья однажды содеет со мною,
что я - тот, что есть - вдруг скрываюсь под грунт, а потом
тот я, кого нет, в чешуе и зубастый, с хвостом
иду по безлунным дорогам, и вою, и вижу спиною.
2003
В результате движенья небесных сфер
все дороги ведут в закат.
В закат.
Хохоча, как раскрашенный зверь,
она на пол роняет халат.
Это - жизнь.
Стало быть, недалёко и смерть.
Плоть любви, оголтелый капкан.
Ты крадешься, глазами горя в темноте,
и хвостом себя бьешь по бокам.
2003
Забывшись, сад раздавит в кулаке
какой-то дом. Дитё пойдет напьется
и вновь вернется в сад. Еще побыть никем,
ничем, нигде... Потом оно найдется,
и обнаружит вдруг, что дома вовсе нет,
и что зовут по имени. Откликнись,
или окажешься не на свету, а вне.
Или умрешь неназванным, великий.
Вернешься в сад. Прости. Вернешься в сад
2003
Я певец. Меня музы ласкают.
Мои девы точны, как часы.
Но одна - я не вспомню, какая -
мне вчера откусила язык.
Я навек у молчанья в полоне.
Жизнь прошла. Улетучился хмель.
Я стою, опершись о колонну,
и глаза мои белы, как мел.
2003
Настанет день, и перестанут сниться
животные, растения, ландшафт,
растают, перекашиваясь, лица...
И мы проснемся, одеяло сжав!
2003
Страдания для насекомых.
Для нас. Для бормочущих рыб.
Бритва, прорезающая на хомо
многочисленные орущие рты.
А дули в носик, а кормили манной...
Бог сохранит. Ведь знаешь, за тобой -
за каждым - уже выслан ангел
с булавкой в руку толщиной.
2003
не хочется дышать золой
качать стальное коромысло
как небо старое провисло
над настороженной землей
берися милая за руку
давай-ка выбегать из-под
обломков падающих вод
и выше пляшущих под звуки
ты не оглядывайся нет
уже ни садика ни неба
и даже врач пожалуй не был
к не оказавшимся вовне
2003
Все замечательно. Женщина пляшет,
женщина плачет, а также поет.
Так без конца - ненадолго приляжет,
вскочит и вновь принялась за свое.
Пляшет, являяся в облике разном,
плачет, поет, зазывает беду.
В пестром, но, в общем-то, однообразном
и бесконечном как время ряду.
2003
режь гайку лей страхи в лиру
баб катай по росе
и бойся - ведь жопа мира
думает за нас всех
так половозрелый ящер
ведомый на площадь петь
зашкален ненастоящим
вменяем не улететь
туда где как мяч упруги
девы где светел страх
туда где едят друг друга
на золотых блюдАх
где время все большим змеем
выблевывает свой хвост
где выжившие умеют
и слышат свой третий мозг
2003
На песке лежит девица
и она бы загорела,
если б не мешал мужчина,
что лежит на ней плашмя.
Он лежит на ней как надпись,
он лежит на ней как знамя,
он лежит на ней как тело,
но не мертвый, а живой.
Раз - как девушку он любит,
два - как женщину он любит,
мы увидели б как в третий,
только время вдруг пошло.
Пошло, пошло, проклятое,
пошло, неугомонное,
и вот уж старый дедушка
на веточке сидит.
Он загибает пальчики,
сухие и корявые,
подсчитывает годики,
осмысливает путь.
В сарае темном спрятаны
его изобретения -
два шустрых автомОбиля,
а третье - перпетУм.
Его ждут дома кысаньки,
две кысаньки-мурысаньки,
колоропойнты обликом,
а третья - курцхаар.
Еще ждут дома песики,
две - таксы гнутолапые,
к порядку приученные,
а третий - сенбернар.
Ждут также дома девочки,
две - умницы-разумницы,
смиренницы да скромницы,
а третья - медсестра.
Помимо них ждут мальчики,
два - хитрых, рассудительных,
умнее просто некуда,
а третий - егоза.
Есть у него и женщины -
жена с короткой стрижкою,
завитая любовница
и третья есть - с косой.
Тут веточка сломалася,
бу-бух! - и умер дедушка,
и вот его довольного
на кладбище несут.
За дедушкиным гробиком
бегут - гав-гав - три песика,
бегут - мяв-мяв - тры кысаньки,
спешат - ля-ля - три девочки,
спешат - бля-бля - три мальчика
и три изобретения,
обнявшися, ползут.
Три девочки, три песика,
три кысаньки, три мальчика
да три изобретения,
а женщина - одна.
Она глядит на дедушку,
смеется, улыбается,
в гробу хохочет дедушка -
у них теперь любовь.
Ибо он теперь есть тело,
ибо он теперь есть знамя,
ибо он теперь есть надпись,
потому что, ибо, ведь
время вновь остановилось,
словно вовсе и не шло.
2003
Здравствуй. Проказа зрения передается взглядом.
Шерстокрылый сераф выходит брать языка.
Результат заведом: лоза прозябает, гады -
разумеется ходят, и ангелов из мешка
высыпает господь - туда и обратно, птахи!
Ничего не исправить, но можно сказать: прощен,
прощена, прощены... и, послав по-отцовски нахер,
наградить как проказой зрением, и еще
пресловутым глаголом. Пойду и выброшу в воду.
Твое сердце и так уже как черные кружева,
а моё просто дым. Вот такая вот, блин, свобода,
как моря и земли обходить на хвосте слова.
2003
Вонь подведения итогов
подобна вони понятЫх.
Сарай. Следак находит ногу:
- Ба! Снова левая!.. Для них
всё плохо. Мир уже испорчен.
Он дик, беЗсмысленен и тих.
Он тонкий лёд. И, тлея, очи
глядят из-под. На них, живых.
Итожь, рисуй квадрат во сне.
Нарисовал? Ломись наружу.
Дверь косо вспорет згу, и свет
снаружи хлынет и задушит.
2003
Закрыв свои карие, и, после, открыв голубые,
сказала: "Врала маманя - Ой доня, forevы нет..."
А кроме - что есть, маманя? Вокруг почти все родные,
да не поцелуешь в лобик, не высмотришь на просвет.
Наверно неплохо, что суженный одновременно -
да нет, не то чтобы умер - здесь, в полголовы.
Смеялся, пока я училася делать все это членом...
Нам не одиноко, маманя, а вы совсем не правы.
2003
ты спишь паУза? чешуёю
наружу вывернув лицо
я удавлю тебя собою
я съем тебя в конце концов
и с этих пор мы будем вместе
невеста бедная моя
едина плоть пока как песня
течет отрава из меня
2003
Назови хоть Альцгеймером, мне уже как-то так,
шевельну разве ухом, поскольку все-таки звук.
Устаешь быть геологом, наблюдая как темнота,
простилая события, сверху растит траву.
Да, наверное дживу в итоге пробил маразм,
предыдущая жизнь - даже эта по грудь во тьме.
Лезешь заступом в юность - но это почти триас,
а пытаешся глубже - уже проступает мел.
Не буди меня дальше. Не знаешь, кто взглянет из-
под чешуйчатых век, на каком вздохнет языке.
Спи со мной в одном сне, любою из тех цариц,
что лежат в твоей плоти, как города в песке.
2003
надираясь до ящериц до растворения в Ы
до самадхи безречия кришной с лицом-гематомой
просыпаться в постели где мощно присутствуешь ты
это автопилот это дар пробуждения дома
а не в чуждых пространствах где люди собаки кусты
полутелые женщины бледные дымные кони
ощущая во рту затхлый призрак летейской воды
говоришь я вернулся родная откуда не помню
2003
Гори и пой подобно мёртвой меди -
нет, старику, кричащему в кустах
на человека, запертого в ветер
на сорок лет, пока в его глазах
слепым пятном засвеченной сетчатки
живёт огонь, качаются слова...
Гори и пой. Бей челюстью несчастной
людей по узким твёрдым головам.
2003
идёт гудёт зелёный шум
идет зелёный шум гудёт
и долго будет он идти
пока однажды не придёт
ну вот пришёл пришел и встал
остановился и стоит
в тени ракитова куста
дитё бессонное лежит
ты не гуди зелёный шум
стой где стоишь и не мешай
ребенку спать и тяжких дум
не навевай
2003
Когда он умер, изменилось
семь - восемь записей. Потом,
когда нетрезвые хоронили,
то трудно поручиться, что
все удалось. Когда он умер,
серебряная саранча
сожрала город. Он подумал:
- Зима не кончится. В ключах
не стало подходящих к дому.
Он снова ищет дверь, но ключ
все не подходит. Ничей номер
не отвечает. Слово "сплю"
как ключ, что так же непригоден.
Нет, не проснуться. Среди тьмы
свет из-под двери. Не уходит,
он ждет. Там кто-то есть. Там мы.
2003
мы будем спать в финансовом саду
где одуряюще благоухают деньги
где золотой и мертвый какаду
глядит сквозь нас
здесь часты привиденья
лежащих остывающей золой
в корнях несытых денежных растений
шумит листвою тучное бабло
и манит манит
приобщая к тени
2003
Мы будем трахаться в лифте, когда вдруг начнется война.
Города занесет песком. Нахлынет и высохнет море.
Нас откроют, отроют, исследуя прошедшие времена,
и расстреляют как вид из древней и страшной истории
мыши, ё! огромные мыши.
2003
Сходить с ума, как позолота с кожи,
как кот с цепи - побаял да загрыз.
Никто, Пихто, глядит из дырок в роже -
Аллах развел и слил, чтоб кушал и дунгыз.
То бишь свинья есть то, что выдано ей богом.
Сожми же, дева, яростный наган.
Свинью. Хозяина. Я скоро выйду боком,
как белый слон на нескольких ногах.
2003
Желанье спит. И ты усни, вожатый.
Дом,
домовина,
Dominus.
Меняй.
Ведь если где-то женщина рожает,
то, слава богу, больше не меня.
2003
в сонные рельсы стучит паровоза нога
мысли невнятный клубок полудохлая птица
медленны словно внутри задохнулась строка
и не всплывет а опустится и растворится
выдохни мертвой гортанью сверкающий шар
выпей из мертвой ладони осеннюю воду
мы уже тени нас не обжигает пожар
над черным лесом и ветер навылет проходит
2003