Стихи 1984 – 2016

гемоглобин

повинуйся - говорит человек ноге,

говорит руке: поищи-ка мне эту ногу,

а глазам: да где оно всё, эгегей,

шозанах ей-богу.

бедный голос пытается строить из

неодинаковых букв силу - выходит слава

а та, известное дело, не видит вниз -

там захаваны

голой физикой все его нищие чудеса,

сраной химией - чертоги его резные,

где железные птицы вынянчивают глазам

коматозные сны их.

2013

кренделя

сны двенадцатым кеглем бухих фонарей кренделя

для кого запоешь ты безумный будильник железный

для того ли кто спит для того ли кто ходит в полях

своей гулкой башки рядом с небом стоящим отвесно

там где вещие рыбы идут под гудящей землей

а наш домик дрожит и ныряет на медленных волнах

августовских холмов и лишь воздух проколот иглой

отдаленного звона из утра дождем переполненного

2013

на спине у него москва

десятикратно вниманье удвой

сегодняшний день написан поверх вчерашнего -

но на любви кукожится краска, но злоба обугливает всё.

мертвый блестящий свет пытается всплыть со страшной

глубины позапрошлой недели, где замерший снег косой.

воздух полон незримых уёбищ - ведь лишь удвой

десятикратно внимание да потерпи терпением -

и почувствуешь: демоны скапливаются как гной

в уголках твоих глаз, заливают всё поле зрения.

а закроешь глаза - по горячему красному полю тень

плавника, плавников, острых рыб ножевых, и вспороты

изнутри уже веки, и квадратен и чёрен день,

да бегут по воздуху птицы прятаться богу в бороду.

а человечек из пыли и паутинок летит с пауком внутри,

пытается зацепиться за воздух, за дым, за твердые

и колючие звездочки, и боится, что вновь сгорит,

словно взаправду помнит, как оно было мертвому.

2014

черепа в хохломе и гжели

поцык с заднего плана, хуёво прокачанный бот,

три злосчастных секунды, навечно застрявшие в гифке,

в жирной, важной ночи, где стоит как горящий собор

многоярусный крик, да шипит в остывающей лимфе

день смердящим окурком - а ты все идешь, как форель,

уже тысячелетие к виденным в детстве верховьям -

там, где дом, где сверкают мальки, и горит на дворе

нулевая весна, налитая ветвящейся кровью.

2014

родная речь

не спасти и печали, все канет

в азиатский звериный покой -

вон, жопастому небу втыкает

петропавловка шприц золотой,

в ём текут царскосельские мощи,

облакы, шизокрылый ихор,

аллегории, медь и пророчества,

околоточный пьяный лихой.

ненавижу вас люди, вы прежние,

и внутри вас шагает песок,

как поют упыри на кромешном:

ах, отечество нам колесо.

2014

сложные щи

вот граничные вот переменные

вот параметры сколько почем

делай селфи пока довоенные

что ты собственно можешь еще

кто поверит потом тебе на слово

в этот бешеный воздух взаймы

в этих щей выраженье опасное

даже если не будет войны

2014

идут джедаи

со стороны добра все кажется пустым,

уебищным, увечным, обреченным.

цветок их жабоцвет. их песнопенья стыд.

клади троих на лед - да, для ученых.

на воздухе лежит подпертый ветром плащ,

придурковатый гром белеет где-то с краю.

зло тоже видит нас - пусть взор его горящ,

дружок, ты просто режь - оно не понимает.

2014

нищий чай

ты стоишь и смотришь как движутся последние времена

память словно огромная льдина отрывается от припоя

и незаметно медленно поворачиваясь уходит на норд-норд-нах

с дымящимися рыбаками лунками водкой тобой и мною

мы никому ни зачем кроме наших мертвых они кружат

на рассыпающихся вертолетах там в ледяном тумане

не маши им рукой так прощаются не иди по воде тотчас

промочишь простудишься врежешь дуба тебя не станет

нам еще высматривать землю еще ходить убивать

за кубик сухого спирта за вывернутую укладку

это всего лишь память браза и если не отдуплять

значит небо твое сквозь лед и уже навсегда вприглядку

2014

слоники

вот лиса войны вот подлисок мира и вылезший воротник

вот енот судьбы да собака духа да рваная душегрейка

тень а в ней в абсолютном безветрии пляшет папоротник

а упавшая шапка встает белой зайкою черной веверкой

зачарованной мышью пляшешь луну тараканом идешь в бега

бох не может закрыть проект пока ты кузнечиком крылышкуешь

пока над тобою ведут как слонов на острых паучьих ногах

третью четвертую пятую мировую

2014

сольфеджио

оторвешь контрольку - и июнь:

цирк с конями, женщина-констриктор.

жизнь вернулась, повернулась ню,

воздух стал светящимся и диким -

свет везде. молоки тополей

тянутся по воздуху другому.

рокот птиц, сольфеджио червей,

оркестровый гомон насекомых.

2014

вспышки на солнце

- а тебе как бассет-хаунду бассет-хаунд я что скажу, -

говорит одному бассет-хаунду другой бассет-хаунд,

покуда магнитная буря гоняет по черепу жуть,

а снаружи ветер, дождь и нуарный такой бэкграунд;

- жаль, подпоешь своим мыслям, так враз прилетит ногой

за пустошный вой, типа время нынче и так херовое -

то смотрели порнушку, а щас, что ни час - герой

выпадает с экрана и ползет умирать им в голову.

а как наберется сотня-другая - собирают из них страну.

а потом и вторую, и третью, а потом они все войною,

а потом в этот снафф входит ктулху и говорит нагну,

и бассет-хаунд ест бассет-хаунда - приходится - ест и воет.

2014

истинный полюс

наплясавшись набегавшись по цветным часам

просвистев до свиданья с качающейся верхушки

ухнешь в вязкое тело темное где булькают голоса

водяная линза горит в башке шевелятся уши

пока вдруг на слоящейся улице где каждая явь тонка

под мотивчик в десятую долю веселья мухи

не запнешься о каменный корень изначального языка

обморочный ритм его захлебывающийся семирукий

и любая мовь попадая в него переходит свой болевой

рассыпаясь на пульс на перья на острые птичьи зевы

и ты смотришь как эта стая летит внутрь себя самой

исчезая и на глазах уходя в абсолютный север

2014

море с востока

выходишь на улицу - улица снится

исправно: людишки, дома,

исправник в кокошнике, красные числа,

березки - потом заломать.

далекие дали и дали за ними,

и, дальше любых ебеней,

та узкая улочка над морем синим -

всё дышит, всё слышится мне.

пятидесьтилетний, пятидесьтилицый,

прошепчешь магический кыш...

куда ж ты летишь, невьебенная птица,

куда же ты, радость, летишь.

2014

прокотят

а вокруг - на что ни посмотришь, видишь один лишь свет.

а когда ничего не видишь, или видишь незнамо что -

говоришь, что неправда - даже смерти на свете нет.

но вокруг-то не свет какой-то, а рогожный куль с темнотой.

стало быть, у тебя сокровищ - сколько шорохов у слепца,

сколько - дай волхву по затылку, и на - вифлеемских звезд.

сколько тонущему котенку колодезный свет мерцает

напролет еще восемь жизней недлинных сквозь

2014

притяжение

Перипатетик днищ, коптитель синих неб,

приватным облаком клубящиеся думы.

Зачем ты говоришь и катишься во сне,

куда - горящим, дымным колесом безумным?

И вонь, и треск, и полосатые коты,

что скачут сквозь, шипя, и головокруженье

качается, поёт - а там зима, как стыд

проходит, там весна, а там и притяженье.

И получается - всё тише, всё немей

уходит в дым земля, всё дальше происходят

от рыбы на ногах - угрюмый полузмей,

кот с огненным клубком, воздушные народы.

Смотри на облачный, тяжёлый материк -

пока учебник, в шалый дым переплетённый,

поёт, что родина - пока поёт, смотри -

отчалила, сплыла, сгорает в небе тёмном.

2014

перевод багульника

Путешествия Нильса с гусями, адаптированные для рыб,

но прочитанные кротам, а потом пересказанные багульнику -

и случайный грибник в его зарослях услышит как вдруг, навзрыд,

полетит под ним воздух, всклокоченный и прогульный,

и земля задрожит как огромный лист - еще утром на нём пас тлей,

а сейчас изузоренною ящерицей (изнурённою, иллюзорною),

сгорблен ветром и светом насквозь продут, на железной сидишь метле -

надышался чудес и сник, да корзинка опрокинулась беспризорная.

Вольно ж было твердить незнакомому местному эху: "Пора домой." -

так ступай, наступай на трещины, выворачивай против солнышка,

вот и мёртвая Марта лает в прихожей и кот твой сидит, живой,

на руках у отца, в старом доме, истлевшем давно до бревнышка.

2014

июнь, июль, упряжка из шмелей

вот грядет беда о семи елдах,

илия о семи грозовых фуях,

в рассыпающейся колеснице.

саданет с небеси сотона еси,

голоса в голове и сгорели вси,

не осталось имен и лиц им.

смрадный воздух победы подул на лоб.

помолился да и молоньей уйоб

злат один человек да другому злату,

и песдец загудел им - един глагол

да в единой главе, где лишь свет нагой,

где сгораем и дымом восходим сладким.

2014

гул

печальный край, где на заре вечерней

поет худым овнам архангела рожок.

разбойничий лесок, овражек смертной тени,

свет висельных осин, русалий бережок -

кто смотрит мои сны? вдохнешь, и спросишь снова:

зачем песку следы, кто чудится реке,

кривому облаку, и дождь мокроголовый

обходит область, мыслимую - кем?

да этим всем. кривые думки чащи,

хруст радиоволны, текучий ужас рыб,

и низкий гул земли - мерцающей, пропащей,

а сам ты - эхо, красное внутри.

2014

последовательность

огромная старая песня стоит посреди двора,

тащит людишек в рот, обгладывает им головы

изнутри, и селится там, а потом с утра

вдруг видишь себя - насвистывающего,

притоптывающего,

голого.

оступаясь в звук, как в крещенскую полынью,

смотришь из-подо льда и видишь ненастоящие

небо, облако, отвесные города, где из темноты поют

медленным снегом,

желтым окном светящимся.

наступает зима, будет легко от горящих книг.

поговори со мною, поплачь, мой огонь, повой.

вот и готова шапочка из фольги,

чтобы ни этот голос,

ни тот,

ни свой.

2014

крахмал

нижнее тусклое небо наговорит то снег

то темноту ледяную сверкающую с изнанки

бледный стебель зимы стоит босиком на дне

натриевые цветы ее не надышатся снегом сладким

полуночным крахмалом скрипишь в ветряной трубе

мерзнешь рвешь на портянки виссон и парчу золотую

но зима подойдет а потом прикоснется к тебе

словно в фильме чужой поцелуем внутри поцелуя

2014

скворешник

дотлеет понедельник, а за ним

займется вторник, полыхнет среда,

сгорит четверг, и тихо задымит

холодным дымом пятница. тогда

вода солжет, что время не огонь

но летний океан из слизи и чудовищ,

где ты кровишь откушенной ногой,

где ты плывешь с одною головою.

неправда, мать: вон в зеркале вопит

на месте головы пылающий скворешник -

там птица-сон, там пламя ест и спит

неуловимым золотом кромешным.

2015

гарнитура академическая

когда 4етыре сна приснилось одной бабе

то все сбылись ебта (конечно же сбылись)

и вот теперь ты знаешь кто мы - на бумаге

по выцветшей строке в светящейся пыли

в слоящихся адах шнурованных тетрадей

(то плесень то огонь то яростная мышь)

в катящейся башке где эхом многократным

чем дальше/дольше тем невернее звучишь

ведь поплывешь как звук и не заметишь смерти

нас просто думают - и вдруг перестают

и синешеий шива мышью неприметной

как сладкий колосок съест книжицу твою

2015

каллиграфия

мефодий вспорет девушке живот

велит ползи и девушка ползет

выводит красным истинный алфавит

смотри как гласные сияют изнутри

а рядом режет йуношу кирилл

пускай песок согласными кровавит

ты хочешь звук поговори немножко

любая речь кровавая дорожка

а точку жирно ставишь сам собой

ну а молчишь петром потом семеном

собакой шарик женщиной алёной

да целый но не собственный не свой

и воздух вытекая из гортани

не станет речью точку не поставить

не то что нечем негде ё-моё

неграмотному смерти не заметить

аз проползает дева буки веди

глаголь добро и падай на своем

2015

стоя на одной ноге

напротив дома в треугольном парке

хрипит фонтан оскалив влажный рот

толпа еще негромкая в неярком

с детьми и скарбом переходит вброд

крошащийся асфальт не зная года

поет маяк стегает воздух тир

дитё пьет пузырящуюся воду

и счастливо куда ж ему уйти

от блеклых лошадей на карусели

ракет на марс сверлящего свистка

песочницы где ножик самодельный

все делит землю пока есть где встать

2015

his master's voices

у мери - тупой барашек (точнее, наоборот),

у мудрой собаки шарик - голос из ниоткуда.

ведь дух, он веет где хочет: чаще всего рот-в-рот,

чаще всего навылет - такое вуду.

выйдя на свет, можно даже увидеть все

800 крюков, запущенных в твои думки,

зацеплённых за жилы - вселенную, словно сеть

для одного тебя: если не паука безумного,

то алмазной мухи, то квантового кота.

нулевая точка, ступор вселенской битвы,

где любая струна поет тебе, но вспарывает вот так -

такая, блин, вечная музыка. такой, сука, садик бритвенный

2015

РКМП

медвежий табор с учОным цыганом, пляшущим на цепи,

порыкивает, поблескивает, звенит на летнем ветру.

земля, как колесная лира - трогает звук, повторяет: спи.

земля, как пустая раковина - и ухо, разинутое в дыру

с позапрошлым морем, миром, язвою моровой,

узнаёт - вот вроде бы музычка, вроде бы детский грай,

глупый голос любви, а вот и гуляние всей норой,

когда тыщи пищух селезенкой поют про родимый край,

где в нашептанных снах звери ходят на двух ногах.

клубные сюртуки, кружева и ленты, кисточки и хвосты,

и неописуемый зверь невидимый держит в своих руках

их души щенячьи, светящиеся.

волчьи, как ни крути.

2015

лабораторная работа

побрели было ветры увечные

с четырех несусветных сторон

и печаль в мою вещую печень

уронила урановый лом

дальний голос поющая скважина

над которою ночь и камыш

атмосфэрные птицы винтажныя

орбитальная ясная мышь

на лице ее очи из яхонтов

из очей этих яростный свет

смотрит вниз там горит и бабахает

никого там конечно же нет

2015

колба

далекие королевства, чьи девы, деревья и облака

совершенны уже настолько, что кажутся неживыми,

не вполне существующими, материальными лишь слегка,

словно завтра для человечка с летальными ножевыми.

а здесь, в дождевом кристалле, вышептывать по слогам

отсутствующих, властвующих, учить наизусть всю карту,

обугленный край которой рассыпается под ногами...

в нашей колбе - где тьма внутри, да светляки брильянтовые.

2015

кузовок

за городом всю ночь шагает гром

окно шатается за ним текут созвездья

как будто короб мира лег горбом

на тень косматую а та не помнит места

где ей остановиться

небеса

- уходят под воду и светят под водою

восходят новые там звезды в волосах

русалочьих дрожат живою чешуёю

- ложатся в темный мох чтоб сгнить до шестерён

до тяжей и костей евклидовых иссохших

- восходят новые там сыр со всех сторон

и мышь в открытый сыр выходит осторожно

окно шатается и сердце как сверчок

поющий в разрушающемся доме

считает такты в песне а о чём

спохватишься а глупое не помнит

2016

упаковочная пленка

опаньки кончилось время игры

дважды цветам не цвести чувачок

бох двумя пальцами давит миры

чпок говорят они

госпади

чпок

не огорчайся умрем не совсем

кем-то да будем куда же без нас

видишь и грунт на могилке просел

нет никого там уже

вот те на

завтра из нас понаделают рыб

аэропланов петров кузмичей

скалок и белок очнулся и прыг

в хрустнувший воздух

ничей

2016

невидимая рука рынка

Человечек раскачивается, бормочет, за веками двигаются зрачки;

бесконечно слоящийся звук нарезает его как микротом гадюку -

на горячие, алые, сверкающие витражные лепестки,

на обезумевших бабочек, снова складывающихся в звуки,

в раскачивающуюся голову. Мы, видишь ли, звездный прах

старше этого солнца, древнее чем небо, где только ветер

оголодавшей силы, чем страшная и невидимая рука

рынка - и прочий стафф, прочий свет уходящий этот.

2016

самолетик

Давай досмотрим сон, где черно-белый лес

и кубики домов вдруг валятся под серый

слой мятых облаков и солнечный порез

ложится на глаза; где пахнущие серой

и волглым табаком скрипучие ряды

сидят с пакетами в предвосхищеньи рвоты,

радиосеть поет и голова как дым,

и множество огней горит перед пилотом.

Внизу людишки спят, глядят в свое ничто,

жесть водостока говорит с погодой,

ненастье ширится, и эта речь потом

понятна как недуг, без перевода.

Лже-Никодим и Псевдо-Митрофан

не могут вспомнить, кто из них Василий -

владыка мира, жертвенный баран

к ногам которого - чья умственная сила

удерживает все - деревья и дома,

и небо хмурое, и самолетик в грозах,

и царства важные внутри большого сна,

а тот уже ничей и кончился как воздух.

2016

веселые нотки

занялся бы свистульками видел бы только звук

соловьиное лезвие с глиняной рукоятью

бесконечную вьюгу на этом скорее на том яву

стал бы ухом звериным черным невероятным

а нашел бы себе господина кромешные голоса

его пели бы суть из любой обреченной вещи

в расцветающих диким весенним огнем кустах

стал бы глиняной птицей обожженой звучащей вечно

в турбулентных потоках закручиваются дымы

свистнешь в мерзлую персть наблюдая как неба оба

осыпаются солнечной пылью кружевною водой зимы

над дурацкой землею заросшей глухим укропом

2016

совершенное продолженное

исаак ньютон матеряся бросает в камин трактат

про мерзейшие силы что правят слепой вселенной

николай васильевич гоголь бросает за ним подряд

второй третий четвертый том дошедший до современных

нам с тобою событий что впрочем любой бы сжег

а растоптанный пепел развел бы в воде и выпил

но увы ничего не исправить не сделать всем хорошо

все равно перережут друг дружку явно же недосыпано

знаешь время всегда милосердный огонь которому - нет кому -

дела нету до строк до людей он идет по вопящей чаще

многоярусных метрик сносок глав что делят на части тьму

а в одной из последних допивает чаёк настоящее

2016

приношение дымом

Был сотворен не мир, но шапито вины.

Кирдык-ханум летит на лошади белесой.

Из пестрых коробов рассыпанные сны

посверкивают в воздухе отвесном.

Зверкует человек, наряженный котом.

Он пилит женщину (и сладко, и противно).

Твоя любовь глупа, как клоун с топором,

чума с бубенчиками - вздор, но эффективный.

Так жаль, мы старимся, и нам не досмотреть,

не выйти постоять под небом настоящим.

А купол падает, изображая смерть,

и лошади визжат под куполом горящим.

2016

кутхины баты

кутх зажмурившись смотрит на ясный московский гум

на прозрачной лодке туда лететь бесконечной ночью

ослепительная лисица зашла переждать пургу

занемела спина зачесались от света очи

два орлана танцуют на крыше да тихо урчит медведь

выедая кишки туристу любителю глухоманей

в мире столько чудес что вдруг бац и устал смотреть

и не помнишь куда живешь только страшное понимаешь

на стеклянной лодке по небу на каменной по реке

на железной лодке чужой по кровавой взвеси

на отце-россомахе по смерзшейся памяти по нигде

на большом мухоморе по тысячеверстной песне

у кормящей воды чистят рыбу горит река

девки сильно смеются все в солнце от чешуи

воздух тверд словно божья ладонь разглаживающая оскал

молодой неразумной земли повторяя свои свои

2016