Голова себя вспомнит птицей,
руки-ноги артелью змей,
тело полым стволом безлистным
с жабой-дурою меж корней.
Птица где-то да сядет. Вздрогнет
незнакомое древо. Кем
побреду я, теряя корни,
с черной белкою в кулаке?
2005
Опять дожди. Побронзовели векселя.
Уже заезжен мелос, логос всё порожней.
Бесцельный арион, пропев свое "ля-ля",
с дельфином между ног, встречается с таможней.
Над берегом вовсю клубятся облака,
вполне библейские, чуть свет из фотошопа.
То баржи с гуано, то атомный драккар,
то выйдет зверь с женою, рот его заштопан.
Ну осень, ну пейзаж. Прогноз приврет грозу,
падёж троллейбусов и рост влиянья ночи
на население. Глянь - Троица в тазу
луны плывёт, молчит и ничего не хочет.
2005
случайный дом сожрал на зиму
пойдём знакомиться с котом
пусть удалённые в корзину
мы восстановимся потом
в таком 3D что передышка
ходить к колонке жечь дрова
смотреть как кот бежит за мышью
жалеть что мёрзнет голова
2005
любовь как река текущая под землей
в подвальных водах стоят тяжелые рыбы
слепая русалка царапает пол - открой
люк в подпол и берегись берегись ведь прыгнет
не берегись не думай нет думай куда несет
этот дом эту землю в какие моря и темень
в золочёный делирий где стоит моргнуть - и всё
оказался ульем костром семирылой тенью
уходи в рукава, вспоминай неземную речь
одевайся в перо в темноту в чешую и колос
в раскаленный светящийся голос ночных морей
под поверхностью мира простой единственный голос
2005
Что-то так велика земля, что и выйти за хлебом жуть.
Корабельные сказки шипят, волоча свои гривы в воздух
с медведЯми и змеями, с пятнами света вот тут и тут -
и написано "ба! здесь водятся..." дальше - порожний гвоздик
до картинки с простыми кошмарами - дорисуй для меня вон те
номера каталога, составь из огней и условных линий
то, что можно подвесить на гвоздике, шатающемся в темноте
между Белкою и Треугольником, где ни ангелов, ни эриний.
2005
...и такая дурная, братон, вокруг стоит темнота -
не крути ты башкой, кориолис возьмет за хаер
и ударит об стену - придется проснуться там
где упал еще с вечера. жаль, но совсем плохая
штука, что как далеко ни пытайся уйти в кошмар,
в результате всегда выходишь к исходной точке,
и, двуногий, одноголовый, часто вздрагивая и дыша,
наблюдаешь за продолженьем, и стрёмно очень.
2005
весь складываясь, как швейцарский ножик,
пока зубцы и лезвия, мечты
и острия уходят спать под кожу,
я уже знаю, что скажу почти
без голоса в разинутое ухо
калёной тьмы, когда уже земли
и неба йок, и свечечка потухла:
- нас потеряли. а теперь нашли.
2005
летят огни, дерутся страны,
горит заоблачный озон,
пытливый инопланетянин
готовит всем анальный зонд.
закрой мозги фольгою, креслом
дверь подопри - и, не дыша,
жди эмиссаров не из местных
для разговоров по душам.
2005
Вот дадут по башке, а оттуда сова,
и идет афродита из пены припадка
в просиявшую фугу, пока голова
и прозрачна, и птица не рвется обратно.
Возвращайся с охапкой кровавых мышей,
рассади их, вполне ужаснувшихся роли,
по узорным полатям, а старых взашей,
петь о полных котлах на нахлынувшей воле.
2005
Пойти, чего-нибудь поощущать,
помимо гула пустотелой ночи,
шуршанье сов, слипающихся в шар
бороздчатый - там, в голове. Их очи
зазря глядят в утробный макрокосм:
все вроде нужно, но на кой? неясно.
А выбрось сердце - пусто и легко,
и следом голову - пусть катится и гаснет
напрасно - как надежда написать
способное хотя бы изувечить
реципиента, а моя лиса
за пазухой - меня и съест, конечно.
2005
тот путь красивый и глубокий
как метрополитен во мгле
где реет поезд одинокий
сквозь дыры в ветреной земле
чей пассажир летя сквозь норы
глядит не чуя потолка
на зданья кладбища и корни
плывущие как облака
2005
Так навязчиво снится реальный мир -
хоть ходи по врачам да суши прополис.
Пассажиру, закушенному дверьми,
выбирать между явью и тёмной волей,
для которой явь - лишь железный змей,
что, нажравшись живым, порционным людом,
проползает, светясь, в своей узкой тьме,
с номерком во лбу и рогами всюду.
2005
Пустые терема, собачье эхо, холод,
кленовый лист не вложен в книгу. Нет
ни школяров, ни воинства. Глаголом
не пошуруешь. Падающий снег
не так красив, как ангельская перхоть,
да некому вникать, чего там и куда.
Сверкает голос, говорящий: "неххер!"
оставшимся скулить в безлюдных городах.
2005
пробуждение в сдохшую сказку,
в ртутный свет затонувшей земли,
в желтый домик, синеющий газом,
дворик, сложенный вдвое, как лист,
где наверно сирени и липы,
дым и люди - изнанка пуста,
да живучие тени прилипли
на условленных прежде местах.
2005
Коагулирует моча -
ползи, больничная рубаха
по полу, дальше от врача,
пока, пугнув блестящим пахом
Евгения, Петрушин конь
летит во тьме сквозь ртуть и натрий
под рокот семисот подков.
Хозяин разливает на три,
пока проектная вода,
мыча, суёт корягой в окна,
где страшно трудится дударь,
но дым не музыка - ведь око
красно, как Ванина звездынь,
творящая абсент из трети
вод, превращающихся в сгинь -
в пустую синь над этим светом.
Бледнеет медь, торчат усы,
звучат товарно-сырьевые
чуднЫе вести, и весы
звенят над водною пустыней.
2005
В горящем облаке живут:
дитя зловещее стрекочет,
сверкают нЕлюди как жгут
стеклянных нитей в пальцах ночи.
Горит неверная листва
всегдашней осени над плошкой
темнеющих земель, назвать
которые уже не можешь.
2005
Линза солнца тускла. Отлежавшись в коне, Одиссей
перегрыз пуповину и рвется в Итаку, где саван.
Загораются окна, и юноша пишет эссе:
"Онанизм как предчуствие" - ох, безусловно подставы.
Ему ангел летит в виде книги - раскрытой на том
замечательном месте, где все одинаково жалко
и прекрасно, как найденный грошик, а в небе - пустом,
но раскрытом на той же странице - начало пожара.
2005
Пляшет дурочка - свешиваются на бармы
языки у держащих в руке ключи
от земли и боли - но мускус с амброй,
трепет тела, волосы - без причин
серебро да кровь - вот теперь ты знаешь,
золоченый оглядывая окоем,
ты, баптист мой сладкий! бошка дурная!
Наливное яблочко ты мое!
2005
я сволочь жуткая. щас что нибудь скажу.
нет, напишу на маленькой бумажке,
нет, выложу. и люди враз букашки,
а я паук. и я на них гляжу
с такой любовью, что не по себе.
легко любить тех кто приходит к ланчу,
но не как гость, а несколько иначе,
как хавчик. мне противиться судьбе
съедобных тварей глупо, я их ем,
затем тяну из зада паутину -
ловец я человеков, а в путину
практически христос. различие совсем
неуловимо. взятая душонка
прозрачна лишь где рваться - там где тонко
и различимо что-то на просвет -
кишечный тракт как путанка из кала,
тракт мозговой как кружево из дум,
и сердце как кулак, просунутый в пизду
к другому сердцу, чтобы, сука, знала.
2005
Хотелось трахнуть девушку-мента
в смешной пилотке, с черным пистолетом,
с резиновой дубинкою. Устать,
и отдохнуть, и выебать дуплетом -
я и дубинка. Снова отдохнуть,
и выебать, используя дубинку,
наручники, макаров, бляху, хуй
и рацию, с завернутой на спину
мышиной юбкой, в скрещенных ремнях,
счастливую, с саднящим горлом птаху
правопорядка, что-то из белья
на память взять, и к психиатру нахуй.
О, психиатр... В халатике, мила.
Электрошок, кровать с ремнями, все дела
2005
комар высасывает кровь
из охуевшего петрова
большой как падла. "на здоровье"
лепечет меркнущий петров.
вот мужичонка с ноготок,
встав раком, тянет аллилуйя,
и хер, в нем сделавший дупло
почти смертельное, целует.
плывет обдумывать вопрос
нацыональный и обидный
рыбешка - выебанный мозг
сквозь жабры вздувшиеся виден.
а я, как патриот страны,
я тоже ощущаю цимус,
пиная мерзлые говны
какого-то по счету рима.
2005
Господних Тварей продавать
в воннючем зоомагазине.
Ложиться с Женщиной в кровать,
качать звенящую вагину.
А глянешь утром - Бог в кустах.
В любой коробке, банке, клети -
в горсти (отрадно, что в хрустах
Его по видимости нету),
и в Женщине? Наверно да.
Уже проснулась, ищет платье.
Не надо, брось - иди сюда
для боголожеских объятий.
Дрожи, навзрыд считай до ста -
пусть Папарацци хитрожопый
сфотографирует Христа
и калибрует в Photoshop'е.
2005
Лайка с Белкою вернутся,
глядь, а все сгорело нах.
Лишь чудовисча ибуцца
на безлюдных площадях.
А вернувшийся Гагарин
вынет чорный пистолет
и застрелится риально,
на заждавшейся Земле,
где осклизлые потомки
в злоебучей темноте,
в охуенных катакомбах,
кушают слепых детей.
2005
"Аспушкин - чиста первыйнах!"
Защщитан слив. Езык годюка,
и жжот как аццкий сотона,
и прям в гнилое жжоццо, сцука.
Мерцает плоть небытия.
Провадер оптику фтыкает
в ево магилу. Нихуйа.
што, сильно здох? ниатвичает.
Фтыкайже дефкам под столом
пока елозит сверху блюццо,
езык свой гацкий - плоть веть дом
в катором призраки ибуцца.
2005
входишь в сигнатуру
взорванных небес
спи штандартенфюрер
йобыных СС
спи москвич пролаза
жырно стрекоча
мюллер жукоглазый
роется в вещах
не фтыкает ищет
падло волевой
и противно дышит
мертвой головой
2005
Старушка Смерть пришла к геронтофилу.
Да что там! - регулярно заходила -
в такие дни никто не умирал:
коты висели, мучась, на осинах,
орали смертники от вольтов ярко-синих,
больные корчились. Геронтофил скакал.
2005
Ты сказала - песдец, не приду.
Я грущу, у меня есть вопросы.
эти думы, как пуля дум-дум,
разворотят мне голову в розу,
мое завтра - в кровавую взвесь,
послезавтра - в фекальную массу...
Приходи, пока я еще весь,
и желаю с тобой заниматься
откровенной хуйнею - листать
вместе книжки, гулять по природам,
в сонный лобик детей целовать,
и тревожиться - ну как уроды.
2005
Жизни щелкают как бусины с нитки -
перехожая сволочь наступит да уибется
твердой бошкою в смеющийся камень, с визгом,
что шахна судьбы (во как!) оказалась поцем.
Но смешно же - пойти, обоссать 2 пальца,
будет план, как жить - навродя трубы.
Так катись, горошина! а ибаца -
"заниматься любовью", уж так и быть.
Эта речь, этот дикий базар, где ляхи,
мерикосы, казахи с рязанским "Пля-я-ять",
немчура заполярная, фэйс аллаха,
нарисованный к пятнице на рублях.
Это только стокгольмский синдром: отчизна,
мама-папа, шобла, молитвы в пах.
Эти песни. Эти родные лица.
Нах.
2005
насрать в ладонь и кинуть птицам -
не пришибить, а пусть клюют,
пусть песни летова поют,
егора вроде - пусть присниться
что автоматика горит
вся нахер, мент не говорит,
и можно бабой обходиться
2005
Клоны, солнца. Можно ботов.
Ебля с призраками, план
в божьей дудке пых - суббота
бесконечна. Мир не сдан.
Пиксель на пиксель. Битрейт на битрейт.
С маленькой писей?!! - Геть на апгрейт.
И никто не жил, что впрочем
к лучшему. Приснись и ной,
не рожден и не проглочен
жуткой глинистой пихнёй.
Он сверился с Кныгой и пыхнул ещё.
Икнул, захихикал, сказал "хорошо"
Он докурит, доиграет
на варгане, скажет "Пуск!".
Йопт! Жывотные из рая
просыпаются в Бобруйск.
2005
Напесать бы чегонить про лето.
Не про то што мы сдохнем-памрём.
Наши души, блюющие в Лету.
Мужелошадь с железным веслом.
Паварачивай пидор абратна.
оддавай сука деньхи - прапью.
Нахуй слышишь твой берег атвратный,
лошадиную жоппу тваю.
2005
Расставлены дома, пропатчены кадавры.
Из проволочных гнезд глядят глазами птиц.
Слегка дрожит земля, и жуткий свет в управе
не гаснет до утра. Воспитанник больниц
психиатрических внимает вести: "...слОва,
способного вернуть назад обычный мир,
ток крови в проводах, собачек трехголовых,
свеченье книг нагих - не вспомнить меж людьми.
Не видящий богов и сам для них невидим -
фиг вам небесных дев, подарки к рождеству,
разумных часовых и смерти необидной,
сияющей как плод сквозь острую листву."
2005
Приближение абзаца, дым и дрожь сезонных песен.
Желатиновый ребенок в перевернутой дохе
продолжает мерно плакать, разводить на мелочь местных,
верить коммивояжЕрам из невидимых ахей.
Посиневшие сильфиды, девы воздуха в тулупах.
Колокольный лом сбивает наледь с облачных путей,
где плывут, не понимая, что уже никто не купит,
догорающие ясли - тихо, в полной темноте.
2005
...а нечего терять, кроме цепей.
Златых цепей на дубе - на осине
цепей железных, с ржавчиной степей,
болот вокруг заместо дали синей.
Осиновый, забитый в этот край
напрасный кол дает листву и дышит
на той же крови, что позавчера
была взахлеб, и снова мир как вышит
на алой ткани, с лешими, с котом,
что все поет, надеясь вспомнить имя,
уже неважное, ну а потом потоп,
и воды синие, и дерево над ними.
2005