Стрелы Времени

Глава 18

Агата проснулась в радостном предвкушении, но после этого пару махов просто продолжала неподвижно лежать, гадая, правильно ли определила день. Она видела время суток на своей консоли, но намеренно решила убрать даты со стандартного дисплея. Ей уже доводилось обманывать саму себя, просыпаясь с чрезмерно оптимистичными мыслями насчет текущего этапа миссии, но Агате было важно уладить вопрос, опираясь лишь на свою память, без посторонних подсказок.

С того самого момента, как линия связи с Бесподобной протрещала свою последнюю передачу, и поток сообщений от Серены и Лилы иссяк, время превратилось в пустыню из саг – безликую пустошь мерцающего марева и коварных миражей. Но Агата была уверена, что провела целый день со справедливой верой в неизбежность долгожданного момента. Если она ошибалась на этот счет, то была не просто сбита с толку, а окончательно потеряла связь с реальностью.

Встав со своей песчаной постели, Агата подошла к консоли. Она не ошиблась насчет даты, но все-таки вывела на экран план полета, чтобы удостовериться в ее значимости. Прошло уже несколько черед с тех пор, как минула четверть времени, необходимого на полет к Эсилио, но это маленькое достижение не несло в себе никакого осязаемого повода для торжества. Сегодня же прогресс Геодезиста, наконец, обретет явную форму: его история развернется под прямым углом к истории Бесподобной, и Тарквиния остановит двигатели.

Покинув свою каюту, Агата перебралась в передний отсек корабля. Тарквиния еще не встала; Рамиро был на дежурстве.

– Доброе утро, – сказала она.

– Нет, не доброе. – Рамиро крутанул свое кресло, развернувшись к ней лицом. – Полная невесомость – это слишком утомительно, – пожаловался он. – Нам стоило придумать, как ее избежать.

– Ты всегда можешь переселиться к растениям Азелио, – пошутила Агата.

– В этом вообще не должно быть необходимости. Почему они могут крутиться на привязи, а мы нет?

– А где ты возьмешь противовес? Поделить корабль на две части было бы слишком сложной задачей.

– Ну да, ну да, – мрачно ответил Рамиро. – Какой же ты специалист по гравитации, если не можешь вызвать ее одним щелчок выключателя?

– Такой, который готов поспорить, что этого никогда не случится, потому что достаточно хорошо в ней разбирается, – ответила Агата. – Ставлю гросс к одному, что к моменту воссоединения такую технологию никто не откроет.

Рамиро вытянул руки и устало прожужжал. Большая часть освещения в каюте была выключена, а позади него располагался пейзаж, усеянный звездами из их родного скопления. Это было повторение Дня прародителей – только на сей раз ему предстояло продлиться целых три года.

– Встреча с прародителями, возможно, происходит прямо сейчас, – изумленно заметила Агата. – Может быть, пока мы говорим, Бесподобная приближается к нашей родной планете.

– То же самое ты могла бы сказать и раньше. Или ты не заметила? – На Рамиро был надет корсет, поэтому он переслал свой рисунок на ближайшую консоль. – Примерно за череду до середины разворота наши линии одновременности достигли бы как раз подходящего наклона.

– Это первый раз, когда «настоящее» по меркам родной планеты совпало с нашим собственным, – сказала в ответ Агата.

Ее слова поставили Рамиро в тупик.

– Выбери любую пару событий в космосе, и найдется такое определение времени, при котором они будут происходить в один и тот же момент. Если я не могу лицезреть это знаменательное событие собственными глазами – не говоря уж о том, чтобы принять в нем участие – настолько сильно я, по-твоему, должен ему радоваться?

– Я уверена, что в момент разворота предки думали именно о нас, – возразила Агата. – Что плохого, если я проявлю немного солидарности?

– Я бы лучше приберег ее для людей, которым могу посмотреть в глаза.

– Ладно. Проехали. – Они обменялись своими взглядами и, как обычно, не нашли ничего общего. Мечтать об обратном было пустым делом.

– Я собираюсь пристегнуться к постели и проспать весь этот театр абсурда. – Рамиро кивнул в сторону расположенного за ней коридора; Тарквиния вышла из своей каюты.

Азелио присоединился к Агате и Тарквинии за завтраком, после чего они втроем занялись прокладкой опорных веревок и проверкой, что все предметы, которые в невесомости могли пуститься в свободное плавание, были надежно закреплены на своих местах. Сложнее всего пришлось со шкафом для инструментов; в нем были отдельные ремешки для каждого предмета, но со временем лень брала верх, и люди пользовались ими все реже и реже. Азелио обшарил кладовую с провизией, проверив каждый мешок с зерном на предмет дыр. Песок в их постелях уже был покрыт слоем смолы – а надеяться, что его удастся удержать в одном месте, в любом случае было слегка оптимистичным – но Тарквиния настояла на том, чтобы накрыть постели брезентом до того, как корабль лишится гравитации.

Когда Тарквиния, наконец, подала команду двигателям, Агата держалась за веревку в передней каюте. В случае Бесподобной для завершения разворота потребовалось три дня – с учетом последствий, которые он мог иметь для наиболее уязвимых жителей горы – однако экипаж Геодезиста, как предполагалось, был более выносливым. Когда вес Агаты начал стремительно убывать, она не могла отделаться от ощущения, будто каюта несется вниз, хотя в этот момент само понятие старой вертикали потеряло всякий смысл.

Спустя пару махов ее тело и все, что его окружало, застыло в неподвижности. Вид в иллюминаторе остался неизменным; звездам не было дела до резкого выпрямления истории Геодезиста. Шипение системы охлаждения стало тише; Агата уже свыклась с ее прежними звуками, и от непривычной тишины комната казалась мертвой.

– Что дальше? – спросила она, обращаясь к Тарквинии.

Тарквиния отсоединила свой корсет.

– Пока ничего. Все дела поделаны.

– А как же растения?

– Спешить некуда, – ответил Азелио. – Несколько дней без гравитации не причинят им вреда. В ближайшее время Рамиро поможет мне проложить трос.

– Хорошо.

Агата снова перебралась в свою каюту и пристегнулась ремнями к столу. Она взглянула на фотографии, который взяла с собой в путешествие: Медоро, Серену, Жинето, Валу и Арианну, разрозненно висевшие посреди разноцветных детских рисунков, которыми с ней делился Азелио. Реквизировав Геодезист, она могла бы направить корабль вдоль петли, которая привела бы ее прямиком в День прародителей на Бесподобной. Физические законы, насколько ей было известно, этого не запрещали – если, конечно, она не попытается схитрить и добраться до цели, пройдя лишь половину окружности, и в результате появится в виде антиматерии, испортив всем праздник. Но в тот день она не заметила в толпе саму себя, тоскливо разглядывающую своих друзей – и если гость из будущего действительно посещал их в ее отсутствие, то Медоро постарался на славу, сохранив это в секрете.

Она отвернулась. Ностальгия помогала скоротать время, но ее требовалось дозировать. И если никто, кроме нее, не праздновал параллельность историй Геодезиста и их родной планеты, она могла с тем же успехом забыть об этом, сосредоточившись на работе. Несмотря на то, что Лила поручила задачу об энергии вакуума одной из своих студенток, Пелагии, Агата решила заниматься этой проблемой независимо от нее, надеясь, что это не даст ее мозгу окостенеть от бездействия. Имея перед своей конкуренткой до крайности неприличное преимущество в виде запаса восьми лет, она вполне могла вернуться на Бесподобную с результатами, заслуживающими внимания, но рассказывать о своих планах Лиле она не стала, тем самым избавив себя от давления возлагаемых на нее надежд.

Пока что она продолжала биться над идеей вакуума. Она изучила исчерпывающую работу Ромоло и Ассунто, которые адаптировали волновую механику Карлы для изучения полей, но их по большому счету интересовало лишь предсказание результатов, к которым вело столкновение частиц. Они намеренно обошли стороной вопросы космологии, которые могли отвлечь от основной цели, и если не считать Ялдиного озарения о том, что устранить экспоненциальные всплески светового поля можно было только при условии конечности Вселенной, с точки зрения здравого смысла казалось вполне естественным, что любой маломасштабный эксперимент должен давать одни и те же результаты вне зависимости от конкретной формы космоса – будь то сфера, тор или какой-нибудь четырехмерный аналог кренделя, трижды завязанного в узел.

Поскольку измерения всех теоретиков старой школы зависели от разницы в энергии, а не от какой-либо ее абсолютной шкалы, Ромоло и Ассунто могли по собственному желанию принять энергию вакуума равной нулю. Они определенно понимали, что точно оценить ее истинное значение было непросто – и потому в общих чертах обрисовали ее источники, а затем вычли из всех прочих формул, чтобы сосредоточиться на других составляющих своей теории, с которыми проще было справиться математическими методами, и которые вносили свой вклад в адекватные и осязаемые явления вроде скорости аннигиляции положительных и отрицательных светородов в экспериментах, которые они проводили на Объекте.

Но даже строгое математическое выражение, введенное ими для описания состояния вакуума, выглядело довольно странным трюком: они мысленно брали упрощенную модель вакуума, позаимствованную из менее искушенной теории – в которой каждая из частиц была изолирована от остальных и отказывалась вступать в какие бы то ни было взаимодействия – и представляли его в виде суммы членов, соответствующих различным энергетическим уровням настоящей теории. Проследив поведение этой суммы на достаточно большом интервале времени, можно было выделить наиболее медленные колебания, описывающие состояние с минимально возможной энергией. Таким образом, во всех своих расчетах Ромоло и Ассунто делали вид, что все события разворачиваются в бесконечно старом космосе, начало которому – в бесконечно далеком прошлом – положил простой вакуум, из которого они с помощью математического фокуса извлекли вакуум в его истинном состоянии, прежде чем начали здесь и сейчас добавлять к нему какие-либо частицы.

Удивительно, но для их целей вся эта чепуха приносила неплохие результаты, и предсказываемые ими измерения снова и снова подтверждались на эксперименте. Однако настоящий космос с его подлинной историей и топологией невозможно было понять, просто взяв бесконечно длинный разбег от стартового состояния, которого в действительности никогда не существовало.

В каюту постучали. Агата добралась до входа и открыла дверь.

– Ты занята? – спросил Азелио.

– Не сильно.

– Хочешь помочь мне с прокладкой троса?

Агата ощутила, как в ней вспыхнуло радостное волнение, но затем поняла, что ее восторг был преждевременным.

– Думаешь, Тарквиния мне разрешит?

– Разве она не выдала тебе квалификационное свидетельство космонавта?

– Она просто сомневалась, что на это согласится кто-то, кроме нее.

Азелио нахмурился.

– У Рамиро опыта ненамного больше, чем у тебя. Если хочешь спросить разрешения у Тарквинии, я тебя поддержу.

Вдвоем они подошли к расположившемуся на своей кушетке пилоту, после чего Тарквиния их любезно выслушала.

– Моя задача – заботиться о вашем выживании, – сказала она. – Эта задача, возможно, не такая уж опасная, но у Рамиро есть небольшое преимущество в плане уверенности.

– Мной в худшем случае можно пожертвовать, – сказала Агата. – Но не Рамиро. Если автоматика выйдет из строя, никто, кроме него, ее не починит.

– Я могу доставить нас домой безо всякой автоматики, – ответила Тарквиния.

– Разумеется. – Агата надеялась, что не обидела ее сказанными ненароком словами. – Но ты должна признать, что без ее помощи жить на корабле во многих отношениях станет гораздо труднее.

– Хмм.

– Всем нужно набраться опыта, чтобы привыкнуть к работе в пустоте, – сказал Азелио. – Двигатели выключена, а у нас обоих есть реактивные ранцы; чем мы рискуем? И если Агата справится с задачей сейчас, впоследствии это может сыграть решающую роль, когда ей придется действовать в экстренной ситуации.

Тарквиния склонила голову, неохотно соглашаясь с его словами.

– Но она как-то говорила мне, что не хочет, чтобы на нее полагались другие.

– Это же была шутка! – заверила ее Агата. Она не могла с уверенность сказать, так ли это было на самом деле, но сейчас ее слова, вне всякого сомнения, были полны серьезности.

– Ты можешь выйти наружу вместе с Азелио и проложить кабель, но не более того: установите его и оставьте висеть без движения. Вращением займется Рамиро. По половине задачи для каждого из вас. Все по-честному – разве нет?

Было ли звездное небо освящено взглядом прародителей, или нет – Агату оно приводило в замешательство. Когда она тренировалась вместе с Тарквинией в окрестностях Бесподобной, сохранять ориентацию было несложно, благодаря контрасту между полусферами. Теперь же, несмотря на привлекавшие ее внимание яркие звезды и созвездия, которые она могла заучить наизусть, обнаружить все эти сравнительно малозаметные ориентиры было куда труднее, чем отличить буйство красок от чаши непроглядной пустоты.

Азелио, похоже, был сосредоточен на самом Геодезисте, поэтому Агата двигалась следом за ним, стараясь воспринимать диск корабля как свой собственный горизонт. Продолжая цепляться за опорные кольца, расположенные снаружи воздушного шлюза, она стала разворачивать свое тело, пока не расположилась перпендикулярно диску, после чего разжала руки и изобразила у себя на груди короткую стрелку, обращенную в сторону головы. Реактивный ранец послушно отозвался легким толчком в том же самом направлении; поднявшись на полпоступи выше корпуса, она нарисовала стоп-линию, сбавив свою скорость до нуля. Ранец полностью отслеживал вырабатываемое им ускорение – включая любые удары и толчки, ответственность за которые несла сама Агата – поэтому он знал, как вернуть ее движение в исходное состояние.

Агата направилась вслед за Азелио к задней части корпуса, расположенной напротив главной каюты и ее иллюминатора, и остановилась рядом. Две агротехнических капсулы, установленных в этой части корабля, имели близкую к кубической форму и по ширине примерно соответствовали росту Агаты. Ухватившись за кольцо, чтобы дать себе точку опоры, Азелио осветил рабочее пространство когерером, расположенным на его шлеме, и принялся выкручивать первый из восьми широких пустотелых болтов, благодаря которым капсула крепилась к поверхности корабля. Прибыв на место, Агата поняла, что висит вверх ногами; для надежности зацепившись ногой за одно кольцо, она присела на корточки, чтобы ухватиться за другое рукой, и придать своему телу правильное положение. Включив свой когерер, она сощурилась, увидев яркое пятно, отразившееся от освещенного звездами корпуса; вид четких деталей, проступивших из серой тени, производил странное впечатление, будто Геодезист, висящий в космической пустоте, снова оказался в мастерской на Бесподобной. Затем она просунула руку внутрь ближайшего болта и ухватилась за поперечную планку. Чтобы освободить подпружиненные штырьки, служившие для ее фиксации, планку следовало повернуть вокруг своей оси – после этого ее можно было использовать в качестве рукоятки, чтобы выкрутить болт.

– Моя рука уже устала, – признался Азелио. – Неужели нельзя было поручить эту работу механическим инструментам?

– Если ты хочешь всегда иметь возможность пользоваться пневматическими инструментами, то молись, чтобы на Эсилио был солярит. – Предплечье Агаты ныло от боли. – Давай посмотрим правде в глаза – мы все стали неженками. Если бы ты попросил меня собрать урожай вручную, меня бы это, наверное, свело в могилу.

– Тогда повезло тебе, раз не хочешь мигрировать с Бесподобной.

Механизм не позволял полностью извлечь болты из резьбовых соединений – это ограничение было введено намеренно, – но достаточно только выкрутить все восемь до упора, и фиксирующие пластины капсулы высвободились из своих разъемов в корпусе корабля.

Агата заняла позицию на противоположной от Азелио стороне капсулы; симметрия была необходима для плавного извлечения аппарата, но из-за этого они не видели друг друга.

– Двигай ее как можно осторожнее, – распорядился Азелио. – Самое главное – не передать этой штуке больший импульс, чем мы сможем контролировать. – Придав своим ступням форму кистей и ухватившись за кольца на корпусе корабля, они медленно приподняли капсулу над ее неглубоким ложем.

Когда она оказалась примерно на поступь выше корпуса корабля, Азелио подал сигнал к остановке. Какое-то мгновение они продолжали стоять, поддерживая капсулу руками, как будто сомневались, что она останется на месте, если ее отпустить. Но их опасения оказались напрасными.

– Я ее отбуксирую, а ты следи за кабелем, – сказал Азелио.

– Хорошо. – Присев на корпус корабля, Агата направила свой когерер на катушку. Кабель не только соединял капсулы с общим центром вращения, но и служил переносчиком воздуха для охлаждения растения, а обратно на корабль передавал данные и видео.

Азелио переместился на противоположную сторону капсулы; видеть его Агата не могла, поэтому для нее он описывал свои действия голосом.

– Сейчас я прикрепляю буксировочный трос, – сказал он. – Прикрепил, – добавил он после паузы. – Но тебе придется немного потерпеть – это займет какое-то время.

Спустя мах, в течение которого ничего так и не произошло, Агата спросила: «Ты включил реактивный ранец?»

– Да.

– По-моему, ты стоишь на месте. – Слабой тяги было недостаточно, чтобы преодолеть трение кабеля, заставлявшее его витки слипаться друг с другом; разматывать его следовало как можно медленнее, но ниже определенной скорости опускаться было нельзя.

– Досадно, – прожужжал Азелио. – Ладно, попробую увеличить тягу.

Катушка начала вращаться. Агата смотрела, как плавно разматывается кабель и постепенно тает внешний слой катушки. Бригада Верано со всей тщательностью подошла к намотке каждой пяди, и видя ровные слои кабеля, Агата понимала, что не ожидает от механизма каких-то скрытых неполадок, но все равно продолжала концентрировать все внимание на происходящем, не желая отпускать свой разум в свободное плавание.

Когда кабель был размотан до конца, и стал виден сердечник катушки, Агата сообщила об этом Азелио и принялась вести обратный отсчет остающихся витков. За полвитка до полного растяжения он остановил капсулу. Чтобы довести дело до конца, было достаточно центробежной силы; при таком небольшом провисании кабеля капсула не будет испытывать опасной тряски.

Агата посмотрела вверх и дождалась, пока ее глаза снова не привыкнут к свету звезд. Длина кабеля, растянутого в пустоте, в четыре-пять раз превышала диаметр Геодезиста. Из-за каменного блока капсулы, висящей на его конце, Агате хотелось принять направление кабеля за вертикаль, но когда она стала настаивать на первоначальном восприятии верха и низа, используя в качестве ориентира корпус корабля, ее глазам открылась еще более странная картина, напоминающая фокусы с веревкой.

– Когда вы с Рамиро займетесь раскруткой троса, я хочу выйти наружу и посмотреть, – попросила она.

– Если это зависит от меня, то без вопросов, – ответил Азелио. – И раз уж ты вертишь Тарквинией, как хочешь…

– Ха! Это было бы нечто. – Агата подозревала, что Тарквиния прослушивает их разговор; в целях безопасности трансиверы, встроенные в их шлемы, передавали данные, не прибегая к шифрованию.

– Я возвращаюсь.

– А буксировочный трос ты отвязал? – спросила она.

Азелио немного помолчал.

– Хорошая мысль.

– С меня причитается, – сказала Агата, когда они снова оказались рядом. – Когда я там оказалась, то начала терять рассудок.

– Ты мне ничего не должна, – заявил Азелио. – Ты была со мной, когда оборвалась связь; я этого не забыл.

– Не знаю, так ли уж сильно я помогла. – Для Азелио дети были смыслом всей жизни; в лучшем случае ей удалось лишь немного его отвлечь, но мысль о том, что следующего разговора с ними придется больше десяти лет, уже укоренилась в его сознании.

– Что мы будем делать, если Эсилио окажется непригодным для жизни? – спросил он. Они выключили свои когереры на время разговора, чтобы не слепить друг другу глаза, но Агата могла различить лицо Азелио при свете звезд. Если она вышла в космос, чтобы сбежать от своих собственных темных мыслей, то на него космическая панорама, по-видимому, произвела обратное впечатление. – Если мы вернемся ни с чем, это будет равносильно тому, как если бы Бесподобная вернулась на родную планету, так и не найдя способа сбежать от гремучих звезд.

Агата сердито зарокотала.

– Я в это вне верю. Война не так неизбежна, как удар гремучей звезды. К тому же… когда мы доберемся до Эсилио, что найдем, то и найдем. Никто не ждет от тебя чуда.

– Это так.

– Нам лучше заняться второй капсулой, пока Рамиро не проснулся и не узнал, что я лишила его половины удовольствия, – добавила она.

Вернувшись к письменному столу, Агата изучила свои записи. Если говорить по правде, то за полтора года она практически не сдвинулась с мертвой точки. Теперь моменты счастья под звездами остались позади; празднование ее Дня Прародителей подошло к концу. И уже ничто на календаре не нарушит монотонного течения дней, пока они снова не запустят двигатели.

Она могла впустую потратить половину путешествия в томительном ожидании посадки, а потом еще половину точно так же дожидаться возвращения на Бесподобную. Вся ее жизнь, эта зацикленность на важных поворотных моментах – от запуска Бесподобной до воссоединения с прародителями – наделила ее своеобразным пониманием собственной цели, но в то же самое время подточила ее силы и внимание. Попытка мысленно прокрутить все события в миниатюре лишь обостряла проблему. Было бы правильным, в первую очередь, посвятить себя миссии Геодезиста, почтить память Медоро, проверить теорию Лилы и сыграть роль в миротворческом плане Рамиро. Но чтобы добиться хоть какого-то успеха в своей работе, она должна была перестать мыслить, как пассажир – просто цепляться за жизнь в надежде, что чей-то план полета приведет ее к достойному финалу.

Агата не взяла с собой фотографию Лилы, но могла без труда возродить в своей памяти звуки ненавязчивого ворчания своей наставницы. Она точно знала, что именно Лила бы ей посоветовала в сложившихся обстоятельствах – трюки Ромоло и Ассунто не соответствовали ее целям, а значит, не было никакого смысла делать вид, будто незначительная корректировка их методов приведет к желаемой цели. Если она хочет чего-то добиться, ей придется не только гораздо глубже погрузиться в тайны вакуума, но еще и изобрести собственные, доселе неизвестные инструменты для решения своей задачи.