Стрелы Времени

Глава 19

Первую склянку своего дежурства Рамиро провел за исправлением ошибок в небольшой программе, которую он написал предыдущей ночью. Она рассчитывала форму двух четырехмерных многогранников, приводила их во вращение – с различными скоростями и в различных направлениях – а затем отображала проекцию той части первой фигуры, которая находилась внутри второй.

Хотя это было не более, чем пустяковое упражнение, бесконечные трансформации картинки действовали на удивление успокаивающе; к тому же у этой занимательной работы было свое преимущество – она помогала ему поддерживать свои навыки на должном уровне. Какое бы удовольствие ему ни приносило избавление Геодезиста от назойливого шпионского софта, эту задачу Рамиро смог растянуть всего лишь на год или около того, и хотя он сомневался, что вся по-настоящему полезная автоматика, оставшаяся на корабле, идеально послужит своей цели, как только они доберутся до Эсилио, к разгадке ее истинного предназначения, заложенного конструкторами корабля, он так и не приблизился.

Сзади до него донесся резкий пронзительный звук, будто что-то большое и хрупкое переломилось пополам. Не зловещий скрип деталей механизма, постепенно поддающихся напору давления, а моментальную капитуляцию перед непреодолимой силой. Через пару высверков звук исчез, и хотя забыть этот скрежет было невозможно, остаточный образ никоим образом не указывал на его источник. Рамиро приглушил свет в каюте и включил внешнее освещение. В иллюминаторе он увидел след из обломков, небольших серых камешков, которые крутились в пылевой дымке, уплывая вправо. Объяснение могло быть только одно – камни были фрагментами твердолитового корпуса, вылетевшими от удара о какой-то космический объект.

Раздался сигнал тревоги. Давление внутри Геодезиста стало падать.

Схвати шлем, он снова направился к жилым каютам. Агата, надевая реактивный ранец, вышла из своей комнаты со шлемом в руке. Рамиро видел, как движется ее тимпан, но ничего не слышал; давление уже упало слишком низко. Он надел свой шлем, и то же самое сделала Агата.

– Что произошло? – спросила она.

– В нас что-то попало, – ответил он. – Но я не знаю, что именно. В твоей каюте есть пробоина?

– Нет.

Пробравшись мимо нее, Рамиро открыл ближайшую дверь. В дальней стене зияла нервная выбоина с полпоступи шириной; камень на ее границе был раздроблен неравномерно, но общее направление удара не вызывало сомнений. Листы бумаги, подхваченные потоком воздуха, улетали через дыру в открытый космос. Азелио неподвижно лежал, запутавшись в скрученном брезенте, которым была накрыта его постель. Подойдя ближе, Рамиро, в дополнение к дежурному освещению, включил когерер на своем шлеме и увидел в ткани брезента три отверстия – их диаметр был примерно равен ширине его большого пальца.

В коммуникаторе раздался голос Агаты.

– Тарквиния пропала!

– Что?

– Я в ее каюте – скорее всего, ее вынесло наружу потоком воздуха.

Рамиро уставился на Азелио, представив, как Тарквиния, оказавшись в таком же состоянии, кувыркается в пустоте – лишенная запасов воздуха, без чувств, с плотью, пронзенной осколками камня.

– Я вижу утечку солярита, – сообщила Агата. – Из системы охлаждения

Рамиро был парализован. Как поступить? Без системы охлаждения их ждет неминуемая смерть.

– Я вижу Тарквинию! – закричала Агата. – Я лечу за ней!

– Нет! Я сам ее верну!

Агата замешкалась.

– Ты тоже ее видишь?

– Нет, но –

– Рамиро, мне это по силам, – заверила его Агата. В ее голосе звучало немыслимое спокойствие. – Она не так далеко, и даже сейчас я ее прекрасно вижу. У меня есть ее охладительный мешок, баллон с воздухом и все остальное. Я доставлю ей снаряжение. С ней все будет в порядке.

– Хорошо, – согласился он. – Действуй.

Агата ничего не ответила, но когда она пронеслась по звездной борозде позади стены Азелио, Рамиро заметил вспышку ее когерера.

Он вырвался из охватившего его ступора. Охладительный мешок Азелио, который обычно был прикреплен зажимом у его постели, пропал, но в шкафу хранился запасной. Рамиро отнес мешок Азелио и накрыл его обмякшее тело, после чего открыл клапан на баллоне с воздухом и, прижав руку к ткани, убедился, что поток газа обдувает кожу. Он насчитал пять ран на туловище и бедре, но череп, похоже, был цел. С такими ранениями жизни Азелио, надо полагать, ничего не угрожало – при условии, что его плоть не воспламенится из-за денатурации.

Рамиро перетащил Азелио в свою каюту: она примыкала к противоположной стороне корпуса и, судя по всему, нисколько не пострадала от удара. Он положил Азелио под брезентовое покрывало своей постели и закрепил ткань двумя ремешками, чтобы тот не уплыл в невесомости.

– Ты поправишься, – пробормотал он. – Ты поправишься.

Он вернулся в коридор и направился к системе охлаждения.

Объект, задевший Геодезист, оставил в корпусе корабля длинную пробоину, которая тянулась через каюты Азелио и Тарквинии до самой камеры газификации. Выглянув сквозь брешь, образовавшуюся в том месте, где дыра повредила узкий технологический колодец, Рамиро собственными глазами увидел то, о чем говорил Агата: кусочки солярита, кувыркаясь, улетали в пустоту, как гравий, высыпавшийся из разорванного мешка. При резком падении давления линия, по которой поступал разлагающий агент, должна была отключиться – а если бы этого не произошло, последствия оказались бы куда более плачевными. Тем не менее, солярит продолжит реагировать с агентом, который уже находился в камере. Заставить рой сталкивающихся друг с другом камней лежать неподвижно было невыполнимой задачей, так что до тех пор, пока в камере зияет дыра, ведущая прямиком в пустоту, удержать их внутри будет невозможно.

– Ты все еще видишь Тарквинию? – спросил он у Агаты.

– Я почти до нее добралась! – сообщила Агата. – Как у тебя дела? С Азелио все в порядке? – Отлетев от Геодезиста, она бы наверняка оглянулась назад и разом увидела весь нанесенный кораблю урон.

– Он в безопасности, – заверил ее Рамиро. – Есть небольшие раны, но я отнес его в свою каюту – там ему должно стать лучше. Пожалуйста, просто сосредоточься на Тарквинии.

– Хорошо.

Рамиро облокотился на стенку колодца. Как он собирался загерметизировать камеру? Для отверстий размером с его ладонь или меньше на корабле имелись каменные затычки, но такого не предусмотрел никто.

Сразу восстанавливать полную герметичность камеры было необязательно; ему требовалось лишь остановить потерю солярита. Перебравшись в каюту Агаты, он схватил с ее постели брезент, завернул к шкафу с инструментами и взял оттуда банку герметика.

Если бы он вошел в камеру газификации через люк, то попытавшись пробиться сквозь солярит просто бы вытолкнул наружу еще больше горючего. Вернувшись в колодец, он осторожно ощупал край выбоины кончиком пальца. Поврежденный камень все еще был теплым от удара – скорее всего, о микроскопическую гремучую звезду – но пролезть через эту дыру было все-таки можно, благодаря выходившему наружу воздуху, который уносил с собой заметную часть тепла. Оказавшись в открытом космосе, Рамиро вперехват пробрался вдоль разломанного корпуса Геодезиста; при таком маленьком расстоянии этот способ был быстрее, чем возня с реактивным ранцем.

– Я добралась! – возбужденно воскликнула Агата. – Она в сознании, Рамиро. Сейчас она надевает охладительный мешок.

Рамиро зарокотал от облегчения; смутившись, он отключил исходящий канал связи, пока не вернул самообладание.

– Смотрите в оба на обратном пути, – выдавил он.

– Не волнуйся, мы будем осторожны, – ответила Агата.

Пока Рамиро пробирался к камере, от его реактивного ранца и лицевого забрала отскакивали частички солярита; ему приходилось усилием воли останавливать инстинктивное движение своей руки, пытавшейся отогнать их, как насекомых, поскольку это бы только добавило рою энергии. Он достал из сумки на поясе склянку со смолой и, смазав ближайшую часть внутренней стены, вытащил зажатый под ремнем брезент и одним краем зафиксировал его на стене. В камере не было ни веревок, ни упоров для рук, которые он мог бы использовать в качестве опоры, но для того, чтобы оказать давление на место склейки, ему было достаточно обхватить рукой обнаженный край стены и, прижав брезентовое полотно к смоле, дождаться, пока та схватится.

Он оттолкнулся от стены, чтобы добраться до дальней стороны камеры; от удара его тряхнуло, но Рамиро сумел ухватиться за край выбоины, избежав рикошета. Брезентовое полотно превосходило дыру по ширине, и как только он закрепил ее с обеих сторон, крупинки солярита уже не могли пробиться в узкие щели по краям заплаты.

Рамиро сделал паузу, чтобы оценить запасы горючего. Резервный солярит хранился на складе позади камеры охлаждения; потери, судя по всему, составляли около одной двенадцатой от общей массы. Если Тарквинии больше не угрожала опасность, то теперь нужно было первым делом узнать о самочувствии Азелио. Ремонт корпуса и герметизация всего корабля – дело небыстрое, но в качестве временной меры можно было опечатать двери, ведущие в поврежденные каюты, и сосредоточиться на системе охлаждения, пока запасов воздуха в баллонах хватало, чтобы защитить экипаж Геодезиста от опасности перегрева.

Ему удалось выбраться из камеры через люк, упустив в туннель лишь горстку соляритовых крупинок. Вернувшись в свою каюту, он осмотрел раны Азелио, прорезав в охладительном мешке дыры, чтобы костюм не пришлось снимать целиком. Плоть, окружавшую раневые каналы, пронизывало желтое свечение, но по виду оно напоминало не вышедшую из-под контроля реакцию, а обычную передачу сигналов внутри тела – к тому же кожа вокруг ран на ощупь была не горяча. Осколки камня пробили Азелио насквозь, но его пищеварительный тракт, насколько мог судить Рамиро, избежал повреждений. Если череп и живот остались в целости и сохранности, шансы на выживание были довольно велики.

– Мы почти на месте, – сообщила Агата. – О, ты уже перекрыл камеру!

– Да. – Рамиро даже и подумать не мог, что перед лицом подобной катастрофы Агата проявит такую непреклонность. Если бы гремучая звезда всего на одну поступь углубилась в корпус корабля, их миссия была бы окончена. Возможно, Агата находила удовольствие в чувстве солидарности с предками и воображала себя членом самого дальнего подразделения пожарной охраны Евсебио.

Две женщины вместе вернулись на корабль, воспользовавшись той же самой пробоиной, через которую они по отдельности попали в открытый космос. Рамиро ждал их и передал Тарквинии ее шлем.

– С возвращением, – сказал он. Если это испытание и потрясло ее, то виду она не подавала.

– Как там Азелио? – спросила она.

– Он получил пять ранений, но на мой взгляд все они чистые.

– Дай-как я посмотрю.

Азелио продолжал неподвижно лежать под брезентом в каюте Рамиро, но уже перед входом они увидели, что свет от раны в его бедре проникает сквозь ткань.

– Несколько махов назад такого не было, – заявил Рамиро. Это указывало на быстро разложение тканей.

– Дайте мне аптечку, – сказала Тарквиния.

Агата вышла, чтобы ее принести.

– В тебя не попали фрагменты корпуса? – спросил у Тарквинии Рамиро.

– Мне повезло. – Тарквиния мрачно прожужжала. – Я оказалась в пустоте прежде, чем успела проснуться. Теперь я буду спать прямо в охладительном мешке.

Агата вошла в каюту, держа в руках ящик с медицинскими препаратами и инструментами. Тарквиния перебралась ближе к постели; Рамиро последовал за ней, снимая реактивный ранец, чтобы дать себе большую свободу движений.

Агата осталась у двери. – Ты переживал ранения и посерьезнее, да, Рамиро?

– Безусловно. Он обязательно поправится.

Рамиро помог Тарквинии стащить брезент; ремни они оставили на месте, чтобы зафиксировать Азелио.

– А что, свет в каюте нельзя включить? – раздраженно спросила Тарквиния.

– Можно. – Рамиро полагался на свой шлем и дежурный свет корабля; сейчас, когда система охлаждения вышла из строя, им не стоило без нужды пользоваться фотоникой Геодезиста, но хирургическая операция требовала хорошего освещения, и это едва ли можно было назвать простой прихотью. Когда Агата включила основное освещение, Рамиро ощутил неприятный разрыв между знакомой обстановкой каюты – целой и невредимой, без единого изъяна, будто ничего и не случилось – и состоянием, в котором оказался его гость.

Тарквиния нашла длинный острый скальпель и присыпала его вяжущим средством.

– Можешь перейти на другую сторону и зафиксировать его? – попросила она Рамиро. – Если он дернется, ремни его не остановят, и даже если он не очнется, то может шевельнуться чисто инстинктивно.

– Хочешь, я подержу его ногу? – спросила Агата.

– Хорошая мысль, – ответила Тарквиния.

Агата включилась в работу. Втроем они неуклюже расположились над постелью, воспользовавшись в качестве опоры разными частями одной и той же веревки. Рамиро мельком опустил глаза на тоннель, пронизывающий плоть Азелио; светящийся разряд просачивался в отверстие, проделанное осколком камня.

– Все держатся? – спросила Тарквиния. – Я приступаю.

Она погрузила скальпель в бедро Азелио, отступив на мизер от поверхности раны, и стала вырезать еще один цилиндр. Туловище Азелио содрогнулось под рукой Рамиро и вслед за этим он открыл глаза и завопил от боли. Даже без воздуха, служившего проводником звука, вопль, передающийся через живую плоть, заставлял сопереживать его страданиям.

Рамиро сильнее надавил на веревку, еще плотнее придавив беднягу к его постели.

– Еще немного, – написал он на своем предплечье в надежде, что Азелио сумеет прочитать рельеф его кожи сквозь разделявшую их ткань. – Будь сильным, скоро все закончится, – Он сосредоточил взгляд на глазах Азелио, пытаясь хоть как-то донести до него обнадеживающую мысль, что его мучители не действуют бездумно.

Продолжая кричать, Азелио, тем не менее, сумел сдержать свои инстинктивные попытки отбиться. Тарквиния завершила надрез. С помощью зажима она извлекла из его бедра цилиндрический фрагмент поврежденной ткани, убрала кусочком материи пролившуюся жидкость, после чего поспешно удалилась из каюты. Порывшись в аптечке, Агата нашла шприц с анальгетиком; она вколола препарат в три точки вокруг раны. Рамиро на собственном опыте знал, что эффект станет заметен не раньше, чем через несколько махов, но Азелио испытал заметное облегчение, просто увидев, что ему вводят обезболивающее.

Тарквиния вернулась в каюту.

– Другие раны требуют иссечения? – Азелио повезло, что он ее не слышал. Рамиро взглянул на оставшиеся четыре отверстия.

– Вряд ли. Но кому-то нужно остаться, чтобы за ним понаблюдать.

– Я останусь, – сказала Агата.

Тарквиния наклонила голову в знак согласия.

– Мы с Рамиро займемся ремонтом.

– У тебя на это остались силы? – Рамиро уже чувствовал вину за то, что позволил ей провести операцию, а сам просто стоял рядом.

– У нас у всех шок, – сказала она, – так или иначе. Но никто не будет чувствовать себя в безопасности, пока мы не загерметизируем камеру охлаждения и не восстановим давление.

Тарквиния вышла в космос, вооруженная камерой, а затем с помощью топографического ПО и имеющейся поверхностной карты корабля в точности реконструировала форму и размеры пробоины. На корабле имелся достаточный запас твердолитовых плит, чтобы заделать дыру, но обойтись всего одной было нельзя. Рамиро достал верстак для каменной кладки и установил его в передней каюте; он и подумать не мог, что этими инструментами придется воспользоваться прямо посреди полета – в его представлении они могли принести пользу только после посадки на Эсилио.

С помощью когерера, входившего в комплект верстака, по краям плит можно было с высокой точностью вырезать язычки и желобки, но без циркуляции воздуха все очень быстро нагревалось; система не была предназначена для использования в вакууме. Тарквиния сварганила импровизированную систему охлаждения, направив поток воздуха из баллона вдоль поверхности верстака. Более удачных идей у Рамиро не было, но мысленно он все-таки попытался оценить имевшиеся на корабле запасы сжатого воздуха. Их было достаточно, чтобы в течение череды противодействовать теплу, выделяемому телами путешественников – но обработка каждой из плит отнимала от этого резерва примерно день в расчете на одного человека.

Покрыв желобки слоем герметика, они сдавили пары плит друг с другом, чтобы дать смоле схватиться. Однако целиком собирать эту конструкцию снаружи охладительной камеры было нельзя – в противном случае они бы не смогли протащить ее через люк; обе половины придется переносить по отдельности и соединять уже на месте.

– Соединить половины можно прямо в камере, – сказал Рамиро, – но как прижать к стене целую плиту с такой силой, чтобы она приклеилась? – Камеры была слишком большой, поэтому использовать в качестве опоры какую-то другую поверхность они не могли.

– Воспользуемся тягой реактивных рюкзаков? – предложила Тарквиния.

– Из-за этого солярит разлетится по камере, – заметил Рамиро.

– И что? К тому моменту мы уже заделаем пробоину.

– Но когда мы откроем люк, он продолжит двигаться, а в камере будет положительное давление – и в итоге мы только поспособствует утечке горючего. Солярит не попадет в космос, но даже в замкнутом пространстве Геодезиста поймать маленькие камешки было отнюдь не простой задачей.

– Ты прав, – неохотно согласилась Тарквиния. – Значит, прежде, чем мы войдем внутрь, нам нужно повестить за собой кусок брезента и окружить им пространство вокруг люка. Решение неидеальное, но оно возьмет на себя большую часть утечки.

Более удачных идей у Рамиро не нашлось. У реактивных ранцев была только одна альтернатива – попытаться установить в камере упоры для рук, что опять-таки не позволяло им без особых трудностей прижать просмоленный стык к стене или найти точку опоры, чтобы воспользоваться дрелью. Он устало прожужжал.

– По крайней мере, Верано будет доволен – мы привезем ему длинный список рекомендаций, как упростить ремонт в следующей модели корабля.

Они дотащили две половины «заплаты» почти до самой камеры охлаждения. Затем Тарквиния достала из кладовой самый большой кусок брезента, и вдвоем они привязали его края к упорам, расположенным по периметру люка, изолировав и самих себя, и твердолитовые плиты внутри мешка, по форме напоминающего сферу. Когда они открыли люк, белые крупинки, подобно любопытным насекомым, немедленно двинулись им навстречу, и когда им, лавируя между препятствиями, наконец, удалось перенести обе половины внутрь камеры, стало понятно, что брезентовая ловушка была нужна им с самого начала – вне зависимости от конкретного плана действий.

Когда они оказались в камере, и люк закрылся, Рамиро понял, что им предстоит решить еще одну проблему.

– Когда мы просмолим стык, как не дать соляриту к нему приклеиться? – Несколько комочков, застрявших под тканью, которую он использовал в качестве временной меры, не стали серьезной помехой, но чтобы нарушить герметичность воздухонепроницаемой изоляции между плитами, хватит и одного камушка.

– Если я отойду в угол, то можно будет обдавать его воздухом, пока ты наносишь смолу, – предложила Тарквиния.

– Думаю, нам стоит потренироваться.

Они попробовали. Ничего не вышло. В любой конкретный момент времени Тарквинии удавалось расчистить от солярита лишь небольшой участок по краю плиты, но никак не стык целиком.

– Нам нужен еще один кусок брезента, – сказала она. – Если мы сделаем что-то вроде палатки и во время работы над стыком будем подавать в нее воздух, то большая часть солярита должна остаться снаружи.

Этот план утомил Рамиро даже на словах, но чтобы справиться с такой задачей, кому-то надо было выйти из камеры – другого выхода он не видел.

– Ладно, – ответил он. – Я принесу.

Сняв реактивный ранец, он оставил его в камере охлаждения, открыл люк ровно настолько, чтобы выбраться наружу, затем отвязал часть брезента и проскользнул в туннель через образовавшийся проход. Несколько дюжин соляритовых крупинок полетели следом за ним.

Когда Рамиро вернулся со вторым полотном, они окружили себя и сборную конструкцию импровизированным подобием палатки и изо все сил постарались выдуть из нее достаточно солярита, чтобы с уверенностью взяться за склейку стыка. Полностью избавить рабочее пространство от крупинок горючего было невозможно, но как только плотность взвеси перестала убывать, у Рамиро и Тарквинии не осталось иного выбора, кроме как взять на себя этот риск.

Они соединили фрагменты, немного не доводя их до полного стыка, после чего Рамиро нанес смолу на край одной из плит. Тарквиния раскрутила тиски, сжимавшие конструкцию и пробежалась по краю лучом когерера, встроенного в ее шлем. Половины были идеально состыкованы друг с другом; в шов не попало ничего лишнего.

Рамиро радостно защебетал.

– Чисто сработано!

– В следующий раз мы возьмем с собой каменщика, – сказала Тарквиния.

Дождавшись, пока стык не схватится, они раскрыли палатку. Тарквиния принесла Рамиро его реактивный ранец, который оказался в углу камеры.

Чтобы зафиксировать итоговую конструкцию на стене камеры, им пришлось снова воспользоваться палаткой – это требовалось для защиты краев выбоины, которую они пытались закрыть. С помощью смолы Рамиро прикрепил сборную плиту к стене в полдюжине точек, отгородив ближайшую к ним часть камеры; с одной стороны он оставил большой зазор, чтобы через него вытолкнуть наружу частички солярита. Однако в этот раз избавиться от них было труднее, поскольку большая часть воздуха, подаваемого внутрь палатки, уходила прямиком в открытый космос.

Изготовленная ими плита имела выпуклые края, благодаря которым хорошо стыковалась с частями стены, незатронутыми предыдущим ремонтом. После того, как Рамиро размазал смолу по периметру выбоины, они установили твердолитовую «заплату» на положенное место, используя в качестве опоры слабую тягу своих реактивных ранцев.

– Немного покачивается, – сообщила Тарквиния.

– Только не это, – умоляюще произнес Рамиро. Вытянув руку и надавив на то место, которое пыталась прижать Тарквиния, он почувствовал, как камень шатается под его пальцами.

Собирая эту конструкцию, они, по крайней мере, догадались установить на ее внутренней стороне поручень; ухватившись за него, Тарквиния отделила «заплату» от стены. Рамиро осмотрел место контакта – оказалось, что в смоле застрял кусочек солярита. Он сумел выудить камешек, ощущая всем телом подрагивания, которые возникали в ответ на попытки его реактивного ранца отследить и скомпенсировать небольшие переменные силы.

Они сделали еще одну попытку.

– Все ровно, не шатается, – сообщила Тарквиния.

– Аналогично. – Рамиро был не до конца готов в это поверить, но сейчас им оставалось лишь запустить свои реактивные ранцы и толкать, надеясь таким образом добиться герметичного уплотнения.

– Если бы мы вмонтировали в эту штуку хомуты, то с их помощью ее можно было бы прижать к внешнему корпусу, – задумчиво произнесла Тарквиния.

В ответ Рамиро прожужжал, но своего мнения высказывать не стал; сэкономленное время, вполне вероятно, бы с лихвой компенсировалось затратами на установку самих хомутов.

– Как бы ты поступила в прежние времена? – спросил он. – Если бы управляла москитом, который понес такой же урон?

– Отогнала бы его в мастерскую на Бесподобной для ремонта.

– А если бы до окончания ремонта нельзя было пользоваться двигателями?

– Тогда бы я кого-нибудь попросила взять меня на буксир, – ответила Тарквиния. – Видишь, насколько полезным оказался весь мой опыт?

Они поддерживали давление, пока не прошло два куранта – номинальное время, в течение которого схватывалась смола. Когда они отключили реактивные ранцы и убрали ноющие от боли руки, конструкция продолжала держаться на месте.

Рамиро осмотрел результат их работы. Когда давление в камере восстановится, склеенные поверхности прижмутся еще сильнее; к тому же им на руку сыграет уклон стен, который обеспечит дополнительную фиксацию. Возведенная ими конструкция не собиралась разваливаться на части; теперь худшее, что им грозило – это лишь небольшая утечка.

Отделив палатку от стены, они направились к люку, слишком уставшие, чтобы говорить. Соляритовая ловушка по другую сторону люка, судя по всему, удержала большую часть горючего, вылетевшего из камеры. Сняв свои ранцы, они протолкнули их внутрь брезентовой ловушки, чтобы максимально уменьшить ширину своих тел, после чего последовали за ними в люк.

Вдвоем они отвязали брезент от упоров, продолжая прижимать его края к внешней стенке камеры. Затем они свели края друг с другом и затянули тугим узлом, превратив брезентовую ловушку с пойманным внутрь нее соляритом в огромный закрытый мешок. Резким движением Тарквиния ударила по рычагу сброса ленты, по которой подавался разлагающий агент.

– Сложная часть позади, – сказала она.

– Что? – Рамиро уже представлял себя спящим.

Она указала на подводящую трубу, соединявшую ее каюту с камерой охлаждения. В каюте были воздухонепроницаемые двери, но в месте, где труба касалась внешней оболочки корабля, все еще зияла дыра.

– Она меньше, и в ней нет солярита, – подчеркнула Тарквиния. – Мы управимся за полсклянки.

Когда колодец был изолирован от вакуума, Рамиро заглянул к Агате с Азелио, а Тарквиния тем временем пошла перезапускать систему вентиляции.

– Он спит, – сказала Агата. – Сейчас все раны выглядят стабильными.

– Это обнадеживает. – Рамиро сжал ее плечо. – Спасибо, что не теряла духа – тогда.

– В смысле? – Судя по голосу, дело было вовсе не в скромности; слова Рамиро действительно поставили ее в тупик.

– Когда ты полетела за Тарквинией, – сказал Рамиро. –Я повел себя, как размазня – не понимал, что делаю.

– Серьезно? – Агата зажужжала. – Хорошо, что я не заметила, а то ведь могла ту же болезнь подхватить.

– Скоро мы восстановим давление, – сказал Рамиро. – Хочешь поспать здесь?

– Если это не причинит неудобств.

– Тарквиния собирается понизить температуру настолько, чтобы мы могли обойтись без песчаных постелей, так что просто… устройся поудобнее, насколько это возможно.

– Спасибо.

Оставив Агату, он перебрался в переднюю каюту. Тарквиния работала за главной консолью.

– Все в порядке? – спросил он.

Она развернулась к нему лицом.

– Рабочее давление в охладительной камере полностью восстановлено, так что в течение четырех-пяти курантов все вернется в норму.

– Вернется в норму. – Это казалось чем-то из разряда фантастики.

– Нам стоит несколько дней отдохнуть, прежде чем браться за ремонт кают, – сказала Тарквиния.

– Как минимум. Агата собирается остаться с Азелио.

– Конечно. Тогда ты займи ее каюту; я подежурю.

– Тебе тоже надо отдохнуть.

Тарквиния расставила руки, как бы пытаясь охватить весь Геодезист: в этом хрупком переходном состоянии его едва ли можно было оставлять без присмотра.

– Ты был на ногах еще до того, как началась вся эта неразбериха, – сказала она. – Поспи четыре склянки, а потом я приду и тебя разбужу.

Рамиро снял шлем и пристегнулся ремнями к постели Агаты, не снимая охладительного мешка. Ему удалось задремать, но спустя полсклянки он проснулся, чувствуя, что давление в каюте восстановилось. Он перекрыл доступ воздуха в свой мешок и попытался снова заснуть, но затем понял, насколько это неудобно. Стащив с себя мешок, он устроился в песчаной постели, пытаясь прогнать образы листов бумаги, улетающих из каюты Азелио.

Он проснулся, услышав голос Тарквинии и почувствовав прикосновение ее руки к своему плечу.

– Твоя очередь заступать на дежурство, – сказала она.

Рамиро взглянул на нее в приглушенном свете каюты.

– Я думал, что потерял тебя, – сказал он.

– Но я все же выжила.

Он отстегнул ремни и вытянул руки, чтобы ее обнять. Она еще не сняла охладительный мешок; он расстегнул застежку позади ее шеи и спустил костюм, обнажая ее плечи и руки. Раздев ее, он прижался своим телом к ее груди; ощутив резкий прилив удовольствия, он понял, что движется в верном направлении, и, наконец, почувствовал, как слипается их кожа.

Опустив глаза, он увидел свет, перетекавший между их телами. Он попытался освободиться, но Тарквиния его остановила.

– Ты не причинишь мне вреда, – сказала она. – После отторжения двух детей я больше не способна к делению.

Рамиро хотелось ей верить, но он боялся, что они уже достигли состояния, в котором могли убедить друг друга в чем угодно.

– Откуда ты это знаешь?

– Мы не первые люди, которые решили это проверить.

Тарквиния опустила их вдвоем на постель и туго затянула фиксирующие ремни. В таком состоянии ощущение тесноты наполнило Рамиро пьянящей радостью; он закрыл глаза и погрузился в теплоту, охватившую их тела.

Правда его больше не заботила: если женщина, которую он любил, сделала его своим супругом, это был ее выбор. И если ей придется встретить свою женскую долю, он будет счастлив воспитать ее детей. Сама мысль, что когда-то он мог этого бояться, теперь казалась непостижимой. Ведь в этом была цель всей его жизни.

Тарквиния растолкала его во второй раз.

– Рамиро? Прошло уже полсклянки. Кто-то должен оставаться на дежурстве.

Он потерся о прохладный песок. Тарквиния ослабила ремни, но их тела по-прежнему касались друг друга.

– Что случилось?

– Мы обменялись светом, – ответила она. – И я никуда не делась.

– Что-нибудь могло пойти не так. – Рамиро почувствовал, что дрожит. – Я мог тебя убить. – Лишив Геодезист пилота и оказавшись с четырьмя детьми на руках. – Я, наверное, сошел с ума.

– Я знаю дюжину женщин, которые сделали то же самое и остались в живых, – сказала Тарквиния. – Поверь мне, если бы я не была уверена, то не стала бы поддаваться.

На ее счет Рамиро был уверен, но его сомнений в самом себе это не развеяло.

Он нашел застежки ремней и, выбравшись из постели, ухватился за веревку и направился к выходу. В конечном счете он позволил инстинктам взять над собой верх; он превратился в то самое ничтожное животное, от которого его предостерегали всю жизнь.

Тарквиния наблюдала, как он пытается совладать со своим охладительным мешком.

– Такое случается, – сказала она. – Мы оба получили удовольствие, и никто не пострадал. Речь не идет о каком-то жутком преступлении.

– Если это такое обыденное дело, – парировал он, – то почему об этом никто не говорит? Почему это не преподают всем детям на уроках биологии?

Тарквиния отнеслась к вопросу со всей серьезностью.

– Я думаю, они хотят, чтобы мужчины сосредоточились на воспитании детей своих сестер, а не бегали за женщинами, чьи братья уже поступают благоразумно.

Рамиро повернулся к ней лицом.

– Я хотел, чтобы ты прошла через деление. Пока мы были вместе, мне было все равно, выживешь ты или нет.

Тарквиния невозмутимо встретила его взгляд.

– Я чувствовала то же самое, Рамиро. Я хотела того же, что и ты. Наши тела не выдают награду тем, кто просто выполняет нужные движения. Чтобы извлечь из этого максимум удовольствия, мы должны как можно сильнее в то, что происходящее реально.