Естественно, Витькино появление было встречено шутками сомнительного содержания, сводящимися к его мужскому могуществу… Была потревожена тень Казановы, на что Витек в ответ внезапно выстрелил эрудицией:
— Между прочим, — заявил он довольно спесиво, — Казанова сам себе такое реноме создал! Запудрил мозги человечеству. На самом-то деле он так себе… Ничего особенного.
— Но это главное и есть, — с не меньшим апломбом провозгласил Роман. — Как это говорится… человек сделал себя!
— А Витек у нас других людей делает, — ввернул пять копеек и Толян. — Разным особам, да, Вить? Похвально!
И с выражением продекламировал:
Ночь. Лежу на чужой жене.
Одеяло прилипло к жопе.
Штампую кадры советской стране
На страх буржуазной Европе!
Четверостишие вызвало одобрительный гогот, но в меру. Витек пустился было объяснять, что он был у родни, призывал в свидетели меня, твердо называл адрес тетки… Но рабфаковский юмор был неумолим. Наконец, Витька махнул рукой, рассмеялся:
— Да черт с вами, как хотите, так думайте! Мне все равно.
Пока шла эта развеселая пикировка, я присматривался к Витьке. В общем-то, держался он в рамках, надо ему отдать должное. Но глаза блестели и метались сильнее обычного, нормального человеческого состояния, выдавая то, что кроме меня никто не замечал… Конечно, я никак не проявил этого своего знания. Но когда пошли на занятия, улучив момент, шепнул:
— Витя, надо будет потолковать.
— А как же, — вроде бы удивился он, — разумеется…
— Давай в обед. Найдем время, хотя бы кратко.
— Ага.
Аудитория в ожидании доцента Половикова постепенно заполнялась. Вот и Лена появилась. Она явно окинула взором лекционный зал, ища меня… Увидела. А я увидел, как лучисто вспыхнули ее глаза, сверкнула улыбка, но девушка тут же постаралась приобрести скромный деловой вид. Махнула кому-то рукой, сунулась к своим подружкам, разулыбалась, засмеялась, сразу несколько девчонок сунулись к ней, и у них завязался какой-то оживленный разговор…
Так начался учебный день, ничем не выделяющийся среди прочих. В обед всерьез поговорить нам с Витькой не удалось. Пришлось перенести беседу на более позднее время.
А по окончании занятий ко мне вдруг подошла Лена с чрезвычайно независимым видом.
— Василий? — полувопросительно сказала она, и в лице промелькнуло неуловимое озорство.
— Да, — я тоже изобразил учтивую любезность.
— Вы не могли бы мне помочь с одним вопросом?..
— Смотря каким… — я оглянулся, увидел, что Витек с ухмылкой переминается с ноги на ногу неподалеку, — извините! Вить, ты иди, я немного задержусь. Дома поговорим… Извините еще раз! В чем дело?
Лена состряпала такой умняк на моське, что дальше некуда.
— Я слышала, что вы очень хорошо разбираетесь в химии…
— Верно слышали. С толковыми людьми общаетесь.
Она с трудом удержала улыбку:
— Так вот. Хотела бы посоветоваться…
И задала чудовищно премудрый вопрос, ради которого, должно быть прошерстила не одну книгу, возможно, из папиных резервов.
— М-м… да, — промычал я в видом профессора. — Знаете, идемте-ка в библиотеку, там поговорим.
— Пожалуй! — задорно согласилась Лена.
И мы пошли. Потихоньку заговорили еще по дороге, и я видел, что моя краса-девица, показушно храбрясь, чем-то озабочена. Придется разбираться…
— Ну как, вернулись твои? — начал я.
— Да, все отлично. Довольные такие, хорошо, говорят, туда-сюда съездили, пообщались…
Тут Лена снабдила меня на фиг не нужной информацией о каких-то не самых близких родственниках, к которым ездили ее родители. Я кивал, слушая это, так мы и добрались до библиотеки, ставшей для меня какой-то прямо точкой важных встреч.
— Пойдем, вон там укромный уголок… — мы прошли туда, присели, и здесь я совершенно безошибочно увидел, что Лена жмется, мнется, не решаясь тронуть некую тему. — Что-то случилось?
— Нет-нет, ничего, все нормально, — поспешила она с ответом. — Дома все отлично. Только…
И она призналась, что не набралась смелости рассказать родителям о наших отношениях. Естественно, об утрате невинности. Поведала о том, что простынку не смогла привести в первоначальный вид. Крутила-вертела ее в стиральной машине, и вручную шваркала до опупения, но бледные очертания пятнышка так и виднелись предательским образом.
— А мама у меня очень наблюдательная, — вздохнула Лена. — Все увидит. Все заметит!
Короче говоря, неведомая миру напряженная умственная работа привела к решению приобрести новую точно такую же простыню, а забракованную тайно отправить на помойку. Что и было сделано. Деньги, заработанные честным трудом в отделе кадров, имелись в закромах, а операцию по выносу удалось осуществить с применением рюкзачка. Для этого пришлось врать, что сегодня будет урок физкультуры, и нужно брать с собой спортивную одежду…
— … очень смешно! — обиженно огрызнулась рассказчица, поскольку я давно уже боролся со смехом, слушая эту удивительную повесть, а в какой-то момент не сдержался и захихикал втихомолку, стараясь не нарушать академическую тишину библиотеки.
— Елена… Игоревна… — с трудом, борясь со ржанием, выдавил я, — вот помимо прочего, что мне в тебе нравится… так это то, что ты генератор творческих идей! Это ж можно роман писать… или фильм снимать: «Тайна кровавых одежд». Успех гарантирован!..
Тут Лена не выдержала, тоже фыркнула, и какое-то время мы давились сдерживаемым хохотом.
— Ох… — простонала она, — Василек… умеешь ты не в бровь, а в глаз…
— Умею, — согласился я и, изловчившись, чмокнул в нежнейшую вкусную щечку. Лена сумела тоже стремительно наградить меня ответным поцелуем. Мало того, она еще шепнула:
— Васенька… — и я застыл в не самой удобной позиции, благо, никто нас в этом уголке не видел.
— Да?
— Я так хочу тебя. Каждый день. Каждую минуту. И плевать, кто там что думает. Я вижу тебя во сне. Ты понимаешь?
— Конечно. А что я во сне делаю? То есть мы?
— Ты знаешь, мы с тобой так обнимаемся… и все на этом. Просыпаюсь. Сердце бьется…
— А младенец? Перестал сниться?
Лена прыснула:
— Пока пропал куда-то. Думаю, еще вернется.
— Можно, я вместо него буду сниться? Сиську дергать. Я не откажусь!..
— Ой, Васька! Я сейчас описяюсь!..
Такой катастрофы не случилось, но посмеялись от души, после чего Лена слегка загрустила. Я ее понимал, но долго утешать не мог: мне надо было и с Витькой потолковать, да и дальше по адресам ехать надо было… Конечно, я сумел так мягко и галантно уболтать влюбленную барышню, что она чуть не растаяла, и расставшись с ней, понесся в общагу.
Витек уже заждался меня. Толика не было, Роман предавался послеобеденному сну — он вообще мастер был придавить подушку.
— Выйдем в рекреацию?.. — шепотом предложил Витька.
— Нет, на кухню пошли. Я же сегодня дежурный. Поможешь мне малость?.. И рванем дальше.
Ужин по причине дефицита времени я задумал самый примитивный: макароны с тушенкой, зато уж со специями: перцем, лавровым листом, и тушенку предварительно обжарил на сковороде с мелко нашинкованным луком, прожаренным до аппетитного золотистого цвета. Этот чертов чипполино, конечно, порядком пощипал глаза, до слез, но блюдо вышло на славу.
Впрочем, это, конечно, несущественно. Главное — Витькин рассказ о вчерашнем. На кухне, кроме нас, пока никого не было, и потому поговорить мы смогли спокойно.
Я с самого начала догадался, что приятеля моего раздирают противоречия. С одной стороны, он сознавал, что переступил опасную черту, и повторение этого опыта может быть роковым. А с другой… С другой, в нем еще явно бродили призраки случившегося.
— Ну, — начал я суровым тоном, — излагай. Как ты дошел до жизни такой…
— Да как… — промямлил он, поежившись, — как-то вот само собой так и вышло…
Последовательность и твердость духа не были Витькиными сильными сторонами. Войдя в квартиру Зинаиды Дмитриевны, он вроде бы как вооружился моим напутствием, да и сам, в сущности, соображал… Однако рассмотрев хозяйку поближе — хоть и молодящуюся и ухоженную даму, но которой явно было что-то в районе сорока, да к тому же красотой она не блистала… Он, честно говоря, расстроился. Как настраиваться на роль Дон Жуана с таким объектом?.. Никакого плана у него не выработалось, и пришлось положиться на авось.
Как ни странно, авось этот сработал.
Суровая на вид, Зинаида Дмитриевна вроде бы подобрела.
— Ну что, — сказала она, — значит, как это использовать?..
Витька повторил. Она достала из серванта хрустальную рюмку, распаковала бумажную завертку, пересыпала кристаллики в рюмку.
— Значит, на стакан воды? — вновь переспросила она, видимо, тоже слегка мандражируя.
— Да, — кашлянул он и добавил зачем-то: — Кипяченой.
Хотя такого уточнения Кайзер не делал.
Хозяйка сходила на кухню, слышно было, как она там звякнула чайником. Вернулась с двумя гранеными стаканами в руках: один полный, другой пустой. В полный высыпала снадобье, размешала чайной ложкой. Оно легко растворилось в воде, точно, как соль или сахар. И Зинаида аккуратно перелила половину в другой стакан. Получилось это у нее безупречно, как будто опыт большой по такому переливанию: фифти-фифти, ровненько.
— Вот что, дорогой Виктор, — заявила она властно. — Давай-ка поступим по-братски. Попробуем эту штуку вместе. Что получится…
И ты поддался искушению, — я усмехнулся.
— Так получается, — вздохнул он. — Ну, я подумал…
Он подумал, что средство придаст ему заряд бодрости по принципу «не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки». Где-то примерно так и случилось, но эффект…
— На вкус какое? — поинтересовался я.
— Да черт его знает, — Витек пожал плечами. — Не то совсем безвкусное, не то какое-то чуть сладковатое… В общем, не противное. Я боялся, что будет дрянь какая-то, но нет. Нормально.
— Ладно. Дальше.
— Дальше… — здесь он зачем-то оглянулся, хотя никого не было.
Дальше — средство подействовало почти мгновенно.
Судя по Витькиному описанию, у препарата был несомненный наркотический эффект. Выходило так: мир вокруг слегка вздрогнул, начал меняться, вроде бы как от приема алкоголя, но иначе.
Меняться начала Зинаида Дмитриевна. Она как-то подтянулась, ее мощная тумбообразная фигура вдруг почудилась гибкой, а лицо чудесным образом помолодело, а сам Витек…
— Ты знаешь, Базилевс, вот честно: какой-то восторг, прямо захотелось захохотать… Или даже нет, не знаю, как это назвать. Немыслимое счастье, что ли⁈ Весь мир обнять!
Поскольку функции всего мира выполняла в данной ситуации Зинаида Дмитриевна, то Витек к ней и ринулся. И замечательно при том, что напрочь отлетели сдерживающие факторы, какие-то стеснение, смущение, неловкость… Все ловко, нагло, все бесстыдно-весело — он набросился на нее, а она ничуть не возражала, и халат мгновенно улетел куда-то…
— Вот тут, — Витька прерывисто вздохнул, а взгляд забегал, — вот тут, честно, провал в памяти. Не помню, как началось. Исчезло все! Вообще, память тут как-то проблесками, вспышками… Уже на кровати, да неразобранной, прямо на покрывале, и я деру ее со страшной силой. Стояк… ну не знаю, как это назвать…
— Как ракета…
— Да можно и так сказать. И вот деру ее, и вроде нарастает это изнутри, растет, растет… и чувствую, что кончить не могу, как будто бы преграда какая-то! И все стараюсь ускорить, ускорить темп, она вне себя, вроде бы орет, а я не слышу… Кто знает, может, она на весь дом вопила! Не знаю.
Изложенное далее я понял уже заранее. Витек бешено «драл» партнершу, ощущая мучительное нарастание оргазма, которое никак не могло пробить барьер и превратиться в выброс спермы и сам оргазм… И казалось, этому не будет конца и краю, и приходилось дергаться скорее и скорее, хотя уж скорее некуда, и вот уже стал задыхаться, и пугаться, потому что сердце готово было выскочить из груди…
И все-таки в тот миг, когда уже, казалось, все, хоть ты убейся, хоть умри, ничего больше не сделать, разрядка вдруг случилась.
— Ты знаешь… — Витек покрутил головой, — а вот тут ни в сказке сказать, ни пером описать…
Оргазм ударил такой, что его и оргазмом-то не назвать. Какой-то конец света. Ну почти. По словам Витьки — не то, что сперма выхлестнула из него, а показалось, что все внутренности безболезненно сорвались с мест, понеслись, точно устремились попасть вглубь женского тела. Его, Витьку, это сотрясло, почти перевернуло, ощущение было такое, словно полетел в черную дыру…
Тут опять провал.
Очнулся он в обнимку с тяжело дышащей, полуживой Зинаидой Дмитриевной. Сам тоже весь опустошенный, ослабевший, сил не было даже встать.
— Знаешь… — Витька как-то зябко поежился, — вот честно, только сейчас стало доходить: лежу так, не то, чтобы мысль… а даже не знаю…
Столь путано он пытался выразить следующее.
В тот миг бессильного лежания не в нем самом, а будто бы со стороны пришло равнодушное — и вот именно, не оформленная логически мысль, не суждение и даже не понятие — а нечто туманное, вроде облака, но со смыслом. А смысл без слов такой: а если подохну?.. А ну и черт с ним…
— Клянусь! — страшным шепотом, бия себя в грудь, подтвердил Витек. — Не страшно! Ни о ком не думал. Ни о родителях, ни о ком… Просто сейчас перенесусь через черту, и все. И будь, что будет. Как будто я — не я, и все, что происходит, не со мной. И Зинаида эта лежит тоже, еле дышит… Думаю: а вдруг и она того… коньки отбросит, что тогда? И это тоже все равно…
Сколько времени длилась эта одуряющая слабость, он не смог сказать. Ощущение времени исказилось. Опять же вроде бы проваливался в беспамятство, а может, нет?..
— Не могу сказать! — решительно отметил он.
Окончательно он пришел в себя глубокой ночью, причем не сразу понял, где он, какое-то время с недоумением соображал… опять-таки память опустошило. Но вдруг разом все вспомнил.
И от этого не то, чтобы очумел… а может, и так можно сказать. Трудно было вместить в себя случившееся. Радом посапывала, постанывала во сне Зинаида Дмитриевна, и Витек ощутил невыносимое омерзение к произошедшему, постарался отодвинуться от спящего тела на самый край кровати. «Скорее бы утро!» — промелькнуло в голове, после чего судьба сжалилась над моим приятелем. Он вновь уснул.
А проснулся на рассвете. Зинаида Дмитриевна дышала звучно, но ровно, спокойно. Витек встал, стараясь не смотреть на нее, молясь, чтобы она не проснулась, и эти мольбы оказались услышаны. Как можно бесшумнее он собрался, не забыл проверить деньги, и свои, и Кайзеровы, подивился тому, как легко они пришли… и успешно дезертировал, по дороге более или менее размышляя о перипетиях своей жизни.
И он вынужден был признать, что его внутренний мир был опрокинут, если не сказать растащен на два полюса. С одного из них он, Витек, прекрасно видел, в насколько опасную зону он шагнул. Пока только шагнул, да. И вернулся, благодаря Бога, судьбу, кого угодно за возвращение. Но и другой полюс был! И с него он тоже смотрел, и со смесью ужаса и восхищения сознавал, что мгновения, пережитые им под влиянием «секс-ракеты», были сильнейшим, ярчайшим впечатлением в его жизни. Ничего подобного не было.
Он вздохнул.
— И вот знаешь… Если честно… Я смотрю в себя и вижу…
Тут он потерялся, умолк, и я закончил за него:
— Насколько это притягательно.
— Вот именно, — невесело кивнул он.
— Ладно, — сказал я. — На этом давай подведем промежуточную черту. Жратва готова, пошли в комнату. И поехали! Время нас жмет.
И минут через двадцать мы поехали.
У нас оставались три адреса, и как-то без долгих слов мы решили, что к Сергею Сергеевичу с улицы Волновой мы отправимся в последнюю очередь. Остаются нам Юрий Павлович со Стадионной и маникюрша Лидия из Дома работников искусств.
— Куда? — спросил я Витьку уже в троллейбусе.
— А ты как думаешь? — неуверенно переспросил он.
— Я думаю, давай сначала с бабами разберемся, — я улыбнулся. — А с мужиками будет проще.
— Ну давай, — согласился он.
— Значит, едем к Лидии, — подытожил я.
У меня на это были свои соображения.