Студент 3

Глава 6

И мы окунулись в омут любви.

Да, это любовь. Нет сомнений. Нежность переполняла нас, и сомкнувшись, мы думали только о том, чтобы не разомкнуться. Чтобы «слияние галактик» было вечным. Чтобы бежали годы и века, сверкали зарницы, ручьи звенели, сияли в пол-неба рассветы и закаты, а над нами не были властны силы разлук, что мы едины, мы нашли друг друга во Вселенной, и отныне вместе навсегда…

Духовно это было так. А физически…

Физически секс с девственницей — штука не очень ловкая. Вязкая, с перепадами фрикций. Это не то, что с Любой, где все летело, как по маслу. Здесь так малость со скрипом, Лена тряслась от страха, точней, от ожидания того, что будет больно — кто-то, видать, вдудел ей в уши, что будет так. А оказалось: нет, вполне нормально. Но по неопытности девушка вела себя топорно, что уж там. Это, конечно, было заметно, о едином слаженном ритме не было и речи. А кроме того, дверь в комнату я не закрыл, и с запозданием, уже вовсю совокупляясь, вдруг подумал, что вдруг чертова Муська, привлеченная необычной сценой, припрется, прыгнет на кровать… Представил мысли в кошкиной башке: как интересно хозяйка с гостем играют! Я тоже хочу так поиграть… И вцепится когтями в жопу.

Сей плод воображения занозой встрял во мне, впрочем, не мешая дело делать, а главное — испытывать упоение от любви. Плевать на все, главное — Лена такая чудесная, такая милая, такая нежная… Короче! Это моя женщина, она появилась на свет затем, что на этом свете должен быть я. Все!

С этой мыслью я и кончил как вулкан. Ленапискнула, затрепетала, что есть сил стиснув меня, прижавшись всем телом, а главное — щекой к щеке, жарко дыша в ухо:

— Родной мой! Родной! Родной!.. — так бурно переживая то, что в ее женскую глубину хлынуломужское начало, и все это таинственно слилось в единую плоть.

Я отвечал ей поцелуями с не меньшей любовью, чувствуя, что эта девчонка мне роднее всего на свете, что я не смогу жить без нее, что совершенно не могу представить ее с каким-то другим мужиком. Да мир перевернется, сердце разорвется, если так! Если кто-то хоть пальцем тронет то, что дано только мне. Еще раз: это моя баба! На всю жизнь.

Все эти мысли летали во мне невыразимо приятными перламутровыми облаками, обвевающими душу как невесомый шелк. И Лена тоже обнимала меня живым бархатным облачком,шептала какие-то бессмысленные, но волшебные слова, в которые можно было не вслушиваться, но пусть они звучат.

Я не сказать, что совсем не вслушивался. Так, краем уха. Девичий лепет обтекал его, как медовый ручеек, погружая меня в прелестный полусон… но вот зазвучало то, отчего этот полусон как ветром сдуло:

— Васенька… — умильно прожурчала вчерашняя девственница, — а я… хочу тебя спросить…

— Да?.. — благосклонно откликнулся я.

— А как ты думаешь, я уже беременная?..

Ничего себе. Копнула в корень.

— Надеюсь! — постарался сказать я как можно бодрей, смекнув, что мямлить или идти в отказ тут не годится.

Беременная особа с удовольствием завозилась подо мной, мечтательно закатив глазки.

— И… это что, я к Новому году уже с пузикомбуду?..

— К Новому-не к Новому, а к Восьмому марта уже будешь раскорякой ходить. А к Первомуподарочек вылезет маме с папой. Здрасьте, бабушка, здрасьте, дедушка!

— Ой, Васька! Скажет ведь… — она чуть не подавилась смехом, и мы еще минут десять всячески миловались, после чего хозяйка домасообразила, что надо бы привести себя в порядок.

— То есть подмыться, — я слегка включилциничный юмор.

— Фу! — фыркнула аристократка. — Выбирайте выражения, сэр.

Встали. Лена по причине благовоспитанности завернулась в одеяло, как римлянка в тогу, и зачарованно уставилась на небольшое кровавое пятнышко на простыне. И Муська возникла тут как тут, как будто ее звали. Вспрыгнув на кресло,смотрела немигающими зелеными глазищами.

— Это что?.. — тоненьким голоском задала Лена дурацкий вопрос.

— Это ваши жизненные соки, барышня, — мудрено выразился я.

Барышня неопределенно хмыкнула, не в силах отвести глаз от вишневой кляксы.

Ага, значит, прощание с невинностью… — так расценил я это явление. Решил, что попрощалась — и хватит.

— Так! Что стоим столбом, кого ждем?

— Вас!.. — закривлялась Лена.

Меня, так меня. Прошли в ванную, включили душ, оба забрались под его теплые струи… Что там говорить, это было очаровательно. Час, наверное, длились лизания и умиления в сочетании с водными процедурами. Ну, прямо Адам и Ева в раю. Или герои фильма «Голубая лагуна»… Иписьками потыкались, куда же без того. Правда, это была скорее формальность, но приятная.

Вечер и начало ночи у нас прошли в полной неге. Мы никак не могли насладиться нашими юными телами, Лена давно перестала стесняться, позволяя мне трогать все вплоть до самых секретных глубин. Признаюсь, что я до них добрался, потрогал, делал это очень ласково, а Лена млела, полузакрыв прекрасные серые глаза. Муськуиз комнаты выгнали, она возмущенно поорала за дверями, но потом затихла.

Нежась в объятиях, мы незаметно задремали, еще и успевая целоваться. Это и вправду словно полусон — то ли было, то ли нет… Я уже приготовился совсем погрузиться в сон, уголком разума подумав, что соседи по общаге могут встревожиться из-за моего отсутствия… но теперь уж не побежишь объясняться. Ладно, не помрут. Ночь поволнуются, а утром явлюсь как Христос народу.

Но этом я едва не уснул, но ожила Лена.

— Слушай! — она довольно бесцеремонно подтолкнула меня.

— Слушаю, любовь моя, — я зевнул.

— А что зеваешь?

— Случайно, — я энергично повел плечами.

Лена с фасоном помолчала, но решила не сердиться.

— Ты знаешь, — сказала она, — никогда никому не говорила… А с тобой хочу поделиться.

И тут моя любовь опрокинула на меня странное содержимое своего внутреннего мира.

Выяснилось, что она часто видит один сон — в разных вариациях, но суть одна и та же. А именно: стоит она, Лена, совершенно голая, и держит на руках тоже голенького новорожденного младенца…

— И знаешь, я как-то никогда не могу понять, мальчик это или девочка! Просто малыш, и все. Да такой чудесный! Здоровенький, крепыш такой. А я — зрелая женщина в самом расцвете, лет тридцать…

Да, Лена видела себя гораздо более возрастной и упитанной, самой настоящей аппетитной пышечкой, с такими формами, от которых мужики истекают слюной… И вот она стоит, готовая рыдать от умиления и счастья, готовая покрыть ребеночкамириадами поцелуев, и начинает кормить его грудью. Отчего молодецкое дитя в диком восторге, оно с таким азартом хватает и дерет сиську, что глаза на лоб лезут.

Лена горячо призналась, что она просыпалась от острой и сладкой боли, вспотевшая, с сильно бьющимся сердцем. Хваталась за грудь, не веря себе: сон это был или явь⁈ Приходила в себя, убеждалась, что сон — сгорала от стыда и никогда никому о том не говорила.

— Только тебе! — подчеркнула она.

Мое воображение вмиг нарисовало раздобревшую голую Лену, и я с трудом удерживал себя от смеха, понимая, что стоит только заржать, как будет смертельная обида на всю жизнь. То есть дня на два. Но и это ни к чему. А вот к чему вообще весь этот разговор?.. Похоже, что Лена явно зациклена на материнстве, и это, конечно, хорошо. Эти именно то, на что должна быть «заточена» нормальная настоящая женщина. Но…

Но мне в семнадцать лет приобретать такой замечательный плюс, как Лена с приплодом?.. Вопрос! Вопрос. Конечно, я буду счастлив, если она будет моей спутницей на всю жизнь. И дите тоже полезное изделие. Тем более такая красивая девушка, как Лена, конечно, принесет в мир прелестного маленького человечка. Но делать его сейчас?.. Гм!

Я старался не думать о том, что, возможно, она и вправду уже беременна, но эта мысль сама предстала в виде облака на чистейшем бирюзовом горизонте… Ну, здесь я и сам устыдился своего малодушия. Это что же выходит? Кончать в девчонку мастер, а как пузо у нее полезет, так мастерство полиняло?.. Нет, так дело не пойдет.

Покуда я так размышлял, Лена самозабвенно лопотала неизвестно что, я исправно поддакивал, но не очень слушал. Совсем стемнело, в ясной ночном небе горели звездные ансамбли, они так и тянули взор к себе…

Засмотрелся на далекие миры и упустил Ленину болтовню. В голосе зазвучала грозовая нотка:

— Василий Сергеевич… Ты что, меня не слушаешь⁈

— Как же не слушаю? — бодро откликнулся я. — И слушаю, и смотрю на галактики… Туманность Андромеды…

— Сам ты туманность Андромеды! — рассмеялась Лена, и я, воспользовавшись этим, привлек ее к себе… и мы еще раз повторили то, что лишило ее девственности.

Сил всему этому было отдано немало — и надо бы встать, сходить в душ, но так неохота…

— Муська ночью будет орать как динозавр… — сонно пробормотала Лена, прильнув ко мне. — Терпеть не может закрытые двери. И вставать сил нет…

— Пусть орет, — так же дремотно проговорил я. — Я тоже не встану…

И крепко обнявшись, уютно закутавшись в одеяло, мы уснули.

Опять же сны ко мне явились чудесные и неясные. Живой светлый космос — скажу так. И ночь пронеслась так, что вроде бы только глаза смежил, пронесся кометой по этому космосу — и вот рассвет, уже по-осеннему прохладный, но нам под одеялом так хорошо, так мы согреваем друг друга живым теплом, что вылезать не хочется, лежал бы и лежал…

Но надо.

— Ты куда?.. — томно проворковала Лена. — Еще часок можем поспать…

— Слушай, Лен! В общагу надо, собраться, приготовиться. У нас сегодня английский…

— У нас тоже, — она потянулась, зевнула. — А я еще поваляюсь, ладно?.. Будешь выходить, дверью хлопнешь, сама закроется.

— Ага, — я уже одевался.

— Обними меня.

Я не только обнял, а расцеловал, и в ответ получил не меньше дюжины горячих поцелуевплюс всякие ласковые прозвища, типа «любимый котик Васька»…

— Ладно, спи давай, только не проспи, — и я выскользнул в прихожую.

Там уже торчала Муська и пялилась на меня с неодобрением: ходят, мол, тут всякие, двери запирают… Я дипломатично подмигнул ей, выскользнул на площадку, замок звучно щелкнул.

Ну, порядок! Я сбежал во двор, по утреннему холодку бульваром, улицами, дворами рысью домчался до общаги, уже проснувшейся, уже весело оживающей в предвкушении трудового дня…

В комнате меня встретили как охотника, пришедшего «с полем»:

— О-о!.. — парни взвыли, загоготали в три голоса: — Явился кот Васька!..

Опять этот кот Васька!

— Ага, от кошки Муськи, — в общем-то не соврал я, за что получил еще порцию хохота и острот не самого тонкого пошиба.

— Ну ты даешь, брат, — с одобрением сказал Толян. — Так держать! Как говорили у нас в полку: держи прицел, бей в цель!

— Без промаха, — вставил свои пять копеек и Роман.

— Пока промашек не было… — двусмысленно ухмыльнулся я.

Тут к нам сунулся Саша, привлеченный конским ржанием:

— Утро доброе! Что за Мефистофельский хохот такой сранья?.. — и узнав причину, улыбнулся: — Ну, это ладно, юность на то и юность… Но смотри, Васек, аккуратнее. Если дойдет до кого, что в общаге не ночуешь, могут и попереть: мол, если есть, где по ночам шляться, так не фиг койко-место пролеживать… Ну, это маловероятно, конечно, — утешил он меня, — но все-таки…

— Принял к сведению, — кивнул я. — Слушай, Сань! А химии в расписании у нас так и нет?

— Нет. Пока на больничном, говорят. Профессор… Ладно, мужики, не опаздываем!..

Мы собирались, завтракали, а мой аналитический центр в башке работал исправно, раскладывая факты, прогнозы и будущие действия. Меня все больше и больше захватывало это, я чувствовал, что въезжаю в некую большую-не большую, но острую, напряженную игру с будущими сюрпризами. И что для полноты картины некоторых штрихов в ней не хватает. Про эти белые пятна можно додумывать, домысливать… Ну, и это можно делать, но все-такинужна еще информация.

Под случайным предлогом я выскользнул из комнаты пораньше соседей, надеясь пораскинуть мозгами по пути в учебный корпус… и на площадке третьего этажа столкнулся с приподнято-озабоченной Любой.

— Привет! — с подъемом воскликнула она.

— Привет, — тоже бодро откликнулся я. — Ты что, спешишь куда-то?

— Ага! Потом скажу! — и понеслась вниз, как пришпоренная.

Кругом вопросы…

Мысленно усмехнувшись, я направился в корпус.

В вестибюле мне сразу бросилось в глаза объявление: фото в траурной рамке и некролог. «С прискорбием извещаем… скоропостижная кончина… навсегда останется в памяти коллег…» Фотография, наверное, была пяти-семилетней давности, на ней Лариса была немыслимо прекрасна, но со странной печалью во взоре, как будто оттуда смотрела в свою недалекую смерть… А может, это уж теперь задним числом так кажется. Психологический эффект.

У объявления, конечно, толпились люди.

— Такая молодая… такая красивая!.. — услышал я.

И я ощутил слабенький, но острый укол в сердце. На самом деле, такая молодая, такая красивая…

Лекционный зал, когда я туда вошел, был на две трети пуст, и без труда я пристроилсяподальше, разместился, прихватив и еще пару мест в расчете на приятелей. Хотел было вновь задуматься о своем, но здесь уже народ повалил валом, аудитория наполнилась веселым шумом, гомоном, вот ввалилась и наша братва с четвертого этажа… я помахал пацанам рукой, и они присоединились ко мне.

Витек тут же подсел ко мне, шутливо подтолкнул в бок:

— Слышь, Базилевс! А я, кажется, допер, кто эта твоя… кошка Муська!

Это было произнесено победно, но в треть голоса.

Столь же негромко и ехидцей я ответил:

— Молодец. Соображаешь. Надеюсь, ума хватитне публиковать свое открытие?

— Да ты чо! Могила!

Студенческий поток уже бесперебойно тек в аудиторию… и вот среди прочих впорхнула сияющая Лена — как будто дивный свет озарял и ее саму, и пространство вокруг нее.

— Во-во-во! — радостным шепотом запричитал Витька. — Вон она, Муська-то!

Ну, Витек!.. Соображалка работает там, где не обязательно. А где надо — тормоз.

Сквозь легкую улыбку я процедил:

— Без комментариев… И я надеюсь, ты меня услышал?

— И даже запомнил! — Витек бодро поерзал по лавке.

В зал грузным шагом ступил огромный доцент Аркадин, за ним влетели несколько запыхавшихся… Я отметил про себя, что не появилась Люба. Куда же она так спешила, интересно?..

Мысли мои ненужно заработали, примерно как у Витька, и я себя одернул. Думай о главном!

Главным сейчас стала, естественно, лекция. Все остальное временно отставим.

Аркадин заговорил о концепциях близкодействия и дальнодействия в физике. Я с некоторым скрипом, но въезжал в это, вообще говоря, вполне интересно… Но тут вдруг входная дверь предъявила Любу, не столь сияющую, как Лена, но вполне радостную, на подъеме.

Борис Михайлович уставился на нее суровым взором.

— Здрасье! — бойко отрапортовала звезда сцены.

— Здрасьте, здрасьте… наше счастье, — на ходу срифмовал доцент. — Почему опаздываем?

По залу порхнул смешок, Люба начала кокетливо извиняться, ну и в целом обошлось без последствий.

А я все-таки забил себе в голову, что нечто интересное у нее произошло…

Так начался учебный день, прошедший без происшествий. С Леной мы по наитию делали вид, что между нами ничего нет, но улучили момент, когда перешепнуться.

— Вечером?.. — таинственно улыбаясь, произнес я.

— Жду, — ответила она лучистой улыбкой. — Где-то пол-седьмого?..

— Принято!

И вся вторая моя половина дня прошла, озаренная светом ожидания. Разумеется, я не забыл о домашних заданиях, постарался прилежно выполнить все, что советовали преподы, и даже нелюбимым английским заставил себя заниматься… и в восемнадцать ноль-ноль приступил к сборам.

Толик и Витек в это время мотались по своим делам, Роман мирно похрапывал в кровати, ублажая себя дневным сном… Я, стараясь не шуметь, начал собираться — и тут дверь распахнулась, предъявив Витьку, по убитому лицу которого я понял, что случилось нечто скверное.

Успел приложить палец к губам, кивнув на Романа. Витек глянул, тоже кивнул.

— Что? — спросил я шепотом. — Только тихо.

— Это… — пробормотал он. — Короче… Плохо дело. Не знаю, как быть.