СУ-47 ДЛЯ МАТЕРИ ОДИНОЧКИ

Глава 39.

Я ничего не понимала, и пожала плечами, сжимая в руках глупую коробку. Выкинуть ее я постеснялась, да и, по словам ювелира, именно коробка и была ценная и настоящая из всего – ибо из рассказа я поняла, что он предложил купить старую коробку, единственную из всех ценностей.

Белобрысый сам донес старушку до машины, а я забрала у опешившего управляющего ключи, записав адрес этих квартир. И тяжело вздохнула.

- Может ее в больницу положить? – подобострастно и испуганно спросил менеджер, напуганный происшедшим с клиенткой. – А мы пока вам квартиры обмеблируем, к тому времени, когда она вернется, там уже мебель будет?

Я неохотно согласилась. Сказав только, чтоб эта мебель была белая, но очень легко мылась и не собирала много пыли и грязи, а так пусть будет любая недорогая для начала, чтоб квартира не стояла голой, а там Анна Михайловна сама купит себе по вкусу или по проекту любимого дизайнера...

Он оживился и мигом достал из-под мышки папку с фотографиями, которую, оказывается, предусмотрительно захватил. По-моему, он взял ее заранее. Я подозревала, что он только и думал, как ее всучить, и теперь показывал мне недорогую белую кожаную мебель с золотом, белое пианино “Стейнберг”, стенки и кухни из белого дерева с золотом... Чтобы он отстал, ибо оставаться здесь было нельзя, я ткнула пальцем куда попало и выложила еще совсем не маленькую сумму ему прямо в руки с перекрытием, дав ему еще несколько тысяч долларов...

- Все будет сделано еще сегодня! – помахал он мне рукой, устремившись обратно в контору, чтобы все быстро сделать “окэй”.

Я же села в “линкольн” к белобрысому, чтобы прояснить некоторые не понравившиеся мне моменты.

Раскольников ли он?

Но, на счастье, старушку телохранители посадили в проезжавшую скорую помощь платной клиники, и бабушка была отправлена в реанимацию. Естественно, с большим гонораром врачу, платой за клинику, и ласковым убеждением белобрысого, что если хоть что-то из денег или документов бабушки пропадет или попадет в иные, чем ее руки, особенно в руки ее внука Юры, то пропадет клиника. Деньги, документы тут же положили в сейф в скорой, ибо это была скорая для богатых, и такие сумы были не редкость. Белобрысому тут же дали расписку, и с бабушкой отправили корреспондента.

Тот, ясное дело, не особо протестовал.

Не успели этого отправить, как из салона вышли Оля и Саня, сверкая бриллиантами. Кавалеры обеспечивали их выход, будто защищали авторитета. Так же профессионально осмотрев улицу и лестницу. Если украситься стекляшками, как рождественская елка, то, естественно, плохо кавалеру станет, ибо любая шпана может напасть. Тут хуже авторитета таких дур охранять надо, ибо сейф с долларами хоть сам не ходит.

- Где вас черти носили? – вполне справедливо выдавила я, когда Оля элегантно впорхнула в машину, а Саня, наоборот, тяжело бухнулась рядом.

- Это было чудесно! – заявила Оля.

- Хорошо, – согласилась с ней Саня.

- Это было ужасно! – сказал их кавалер, вытирая пот, оказываясь рядом. – Баловаться с цацками и тратить такие гигантские суммы, это все, что я желал в такой момент, когда каждая минута может стать гибелью... Нет, это слишком. Честно говоря, мне хотелось придушить Олю, когда она с редким удовольствием примерила каждое драгоценное колье и каждый набор...

Машины тут же тронулись и мы немного отъехали к дороге, ожидая, когда проезд немного освободиться и можно будет влиться в поток.

Бойцы быстро надевали золотые чудовищные цепи и бриллиантовые запонки, перстни и всякую муру под командованием Оли. И окончательно принимали вид заматеревших чудовищ. Я даже поежилась.

Саня попыталась надеть на меня принесенный комплект драгоценностей, но я вдруг отодвинулась, так, чтоб она меня не достала.

- Нет, – неожиданно резко сказала я, отклоняясь от ее руки. – Я одену эти... – я показала рукой на зажатый в руке большой, старый, похожий на готовальню футляр и упрямо сжала губы.

- Но это же фальшивки... – рассержено возмутился белобрысый.

- Я надену эти! – я вдруг уперлась и приподнялась, заявив это абсолютно однозначно и жестко.

- Ты подведешь всех нас своими явными подделками... – попробовал убеждать кто-то.

Но я уперлась, и упрямо крепко сжала зубы, крепко, как драгоценность, прижав к себе футляр с фальшивыми драгоценностями. Я отстранено и строго смотрела в окно, мрачно уставившись на что-то.

- Ну и пусть! – уперто сказала я, будто шла на смерть и эти вещи мне были так дороги. – Я так хочу.

Белобрысый рассердился.

- Что там такое? – недоуменно спросила Саня, поглядев на футляр.

- Там фальшивые драгоценности, за которые она выложила сто тысяч долларов... – просветил ее тот телохранитель “авторитета”, который слышал историю. – Ей в благодарность подарила их старушка, которой она купила квартиру...

- Дай я посмотрю! – резко сказала Саня, протягивая руку к футляру.

Я неохотно отдала ей футляр. Да и то потому, что кроме нее не было никого, кто мог бы помочь их грамотно одеть.

Саня взяла в руку драгоценность, лежащую сверху в коробке, в которой аккуратно искрились красными бликами чудеснейшие вещи.

- Немедленно отдай! – рассердилась она, рассмотрев драгоценность. – Тебя надули.

- Но это же стекло! – воскликнула, взяв из ее рук вещь, Оля.

Я лишь хмуро поглядела на них.

- Это подарок человека, и я хочу его одеть, ибо он красив... – медленно и упрямо сказала я, решившись на что-то.

Коробка, причина всех бед, лежала передо мной, поражая своей изысканностью, красотой и продуманностью. Мои драгоценности горели в них прекрасным красным цветом гранатов, разложенные аккуратно в специальные ямочки. Тут было не только красное ожерелье, красные серьги, красные, с крупными камнями браслеты, заколки, но и тысячи других прекрасных и переливающихся как кровь штук. Вещи были дивной красы и изысканности.

Один из бойцов вертел их в руках с каким-то очень странным видом, как-то непонятно странно поглядывая в мою сторону.

- Ну и ладно, – примирительно вздохнула Саня, поглядев на мое хмурое упертое лицо ребенка, сжатые в щелочку губы и серьезные вытянутые скулы. – Хорошо хоть красивое... Давай помогу одеть... – ворчливо сказала она.

Я послушно подставила шею, потому не умела и не знала, как это все надевать, и глазами взмолилась Сане помочь.

- Прямо дети, право, – проворчал генерал незлобно.

Но тут Саня, надевавшая на меня третью деталь огромного рубинового туалета, дернулась.

- Стой! Что же это?! – резко сказала она, побледнев, и резко поднесла к глазам четвертую деталь убора, близко рассматривая и кусая губы, потом выхватила лупу из нагрудного кармана, очевидно, купленную в ювелирном магазине, потом стала хватать другие драгоценности, закусив губы. – Но этого не может быть!

- Вы все ошиблись, Саня, – лениво сказал, наконец, вертевший брошь боец, со странной усмешкой глядя на меня с пылающей кровью громадной брошью в руках. Которую словно случайно вертел до этого вместе с другими цацками из глубины коробки со странным отрешенным видом.

Саня дернулась снова к первым драгоценностям. А боец хладнокровно добавил, поглядев на драгоценность на ладони, подбрасывая другую:

- ...это – настоящие!

Он усмехался и смотрел на меня.

Все замерли.

- Но я не могла ошибиться! – взвыла Саня, хватая первые драгоценности с меня. А потом замерла.

- Ничего не понимаю... – растеряно сказала она, откладывая их в сторону. – Эти – фальшивые, латунь... А здесь...

Саня дергалась туда, сюда.

Я раскрыла футляр, который был многоярусным, ибо множество деталей убора не помещались на одной плоскости. И увидела под закрывающимися на защелку крылышками точно такие же вещички, какие она назвала фальшивыми, и которые были сверху, прямо копии их.

Саня выхватила их у меня из рук. Посмотрела, потом оглядела всех, и усмехнулась. И стала одевать мне то, что выхватила из рук, вместо первых.

- Гениально... – сказал кто-то. – Это как же придумано! Если кто не знает, попадется обязательно. Три фальшивки вверху!

- Вор возьмет фальшивые сверху, дурак подумает, что все фальшивые внизу, незнающий уверится, что фальшивые и отстанет... – процедил белобрысый. – Только знающий возьмет тяжелый чудовищный футляр с пустышками.

Они все смотрели на меня в упор, и бойцы пристально разглядывали меня, будто я какое-то неизвестное чудовище.

Я недоуменно оглядывалась.

- Меня смутило это громадное театральное ожерелье! – кусая губы, смущенно сказала Саня, со злостью отодвигая его и не смотря на всех. – Оно так брошено тут в кучу, что вместе с тремя фальшивыми драгоценностями в этих бросающихся в глаза выступах создает впечатление, что это фальшивки! Ибо таких больших камней никогда не было на свете, и каждому это ясно.

Я поспешно прижала это громадное ожерелье к груди. Не знаю почему, но оно, наоборот, мне понравилось. Грубоватой работы, оно было странное – тусклый металл, громадный пошершавевший кристалл размером с мой кулак в центре, будто очень старое непрозрачное от непогоды стекло, слегка шершавое, точно оно лежало долго где-то на ветру годами; круглые и такие же не гладкие матовые громадные камни размером с куриное яйцо вокруг основного громадного кристалла с кулак, тусклый металл, не похожий на золото, ибо золото не тускнеет... Мне чудилась сила... Боясь, что его у меня отнимут и выкинут, я быстро одела его на шею. Мне понравилась почему-то буква Е и цифра II, из металла, единственный изыск на ожерелье. В противовес грубоватой силе, с которой оно было сделано и тусклым старым матовым камням, буква выглядела так по-женски, что я захотела одеть его на себя. В нем было что-то близкое душе. К тому же, искаженные временем поверхности поддельных камней, будто стекло в море, выглядели вполне прилично под древность.

Я с силой сжала его рукой, чтоб не сняли.

Саня нахмурилась.

- Оставь! – сказал белобрысый, как-то странно смотря на меня и на ожерелье. – По крайней мере, они хоть примут благодаря нему весь набор за подделку, и не будут так обращать внимания на то, сколько на ней надето, раз ей захотелось надеть весь набор. Оно ей идет!

- Единственное, что меня примиряет с тем, как она их получила, это то, что это гранаты – полудрагоценный и совсем не модный камень, – сказала непонятно кому Саня, прикалывая к платью очередную непонятную деталь. – Поэтому гранаты стоят сравнительно недорого, и, возможно, если считать по цене материала, она еще и переплатила...

Кто-то хмыкнул совершенно неверяще, и ехидно ухмыльнулся.

- Правда, настолько дерзкой и изысканно поражающей работы я еще никогда не видела, особенно на белом фоне, у меня аж руки дрожат... – продолжила Саня, застегивая на мне очередную деталь. – Если б не было этого рисунка эмалью на внутренней стороне крышки, что куда на платье прикреплять, ни за что не догадалась бы...

Все хмыкнули, рассматривая меня и рисунок, на который поглядывала Саня. Они вместе с Олей в четыре руки сейчас споро одевали на меня чудовищной красоты облачение, а я молча смотрела перед собой, будто девчонка на выданье, ни на что не реагируя.

Оля завистливо качала головой, уставившись на меня, хоть сама была увешана большими драгоценностями, как елка.

– Надо потом на экспертизу дать и тщательно обследовать футляр и весь набор... – тихо сказала Саня. – Не нравится мне этот старый футляр, почему на нем надпись Татьяна и корона?

Все ухмыльнулись.

- Понятно почему!

- Вечно тебе самое лучшее, Queen… – завистливо проговорила Оля, быстро прикалывая мне очередную брошь и сравнивая их с рисунком, и откидываясь, чтобы сравнить их на мне.

- Для полного счастья не хватало только, чтоб ты мне завидовала, – наконец, ухмыльнувшись, выговорила я.

- Значит, ты очень счастлива... – со вздохом проговорила Оля, беря очередную деталь и чуть отклоняясь, чтоб рассмотреть меня.

Я же меланхолично смотрела в окно медленно пробиравшейся в пробке машины, не отвечая. Грузовики с солдатами заслоняли нас с обеих сторон и двигались мы преимущественно небольшими рывками по несколько метров. Солдатам в кузовах, видимо, это тоже не нравилось.

Оля с Саней прикалывали и одевали бесчисленное количество непонятных деталей на платье.

- Тут, смотри, фантастический рисунок получается... – сказала с восторгом Саня.

Я повернула голову, и посмотрела на коробку. Но вместо рисунка на крышке увидела, что угол коробки слегка отстает.

Я протянула руку и потянула за уголок. И вытянула из под неплотной замши несколько старых-престарых пожелтевших писем.

- Сиди! – оборвала меня Оля. – Не мешай!

Она попыталась отобрать у меня письма, но я уже читала.

- Любимая Таня... – медленно прочитала я, с трудом рассматривая в полумраке салона выцветшие слова. – Только и думал, что о твоих словах... Ты пишешь, что о нашей тайной помолвке нельзя никому говорить, иначе это подвергнет меня опасности и меня тоже посадят под арест, и я не смогу сохранить себя, не смогу помочь вам... – дальше шли неразборчивые строки. – Милая, милая, милая, верю, что этот кошмар пройдет без следа...

Я подняла голову, ибо Саня дернула меня.

- Странные какие-то буквы... – сказала я.

- Да оно написано в старой орфографии! – вырвав у меня из руки ветхую бумажку одной рукой, сказала Саня. – Нечестно читать старые письма, подписанные каким-то графом Евгением... “твоим милым Женечкой”... Дай мне, я изучу их, мне надо точно определить происхождение драгоценностей... Ее ведь расстреляли девушкой, я должна выяснить, откуда вы взялись... – она пронзительно посмотрела мне в лицо, – ...Танечка!

Я выпустила письма из ладони, пожав плечами и ничего не поняв. Она так зло взглянула мне в лицо, что я не стала с ней сориться и выдирать их, ведь все были и так напряжены до невозможности. Машина медленно двигалась в пробке, и, безоружные, мы все были как на иголках. Не удивительно, что Саня несет бред и заговаривается, мне и самой было немного неприятно смотреть на солдат наверху. От нечего делать они сверху разглядывали наши машины, а сквозь щели было видно, как дважды мимо промчались по тротуарам мотоциклисты...

К тому же я не могла читать, потому что это мешало Оле и Сане прикалывать рубиновые драгоценности узором.

Пока мне надевали безделушки, я краем уха слушала разговор белобрысого с кем-то из начальства. Он вел его, забившись в противоположный угол, и думая, что я не слышу. Но я была не настолько занята одеванием. Одеванием были заняты Саня и Оля. Я же с неподвижным лицом смотрела в окно, давая им себя одеть, как куклу.

- Это ты? – мрачно спросил белобрысый.

- Поздравляю!!! – завопил голос в телефоне, в реве которого угадывалось рычание того его начальника, который матерился. – Гениально!

Сейчас его начальник хохотал и стучал кулаком по столу, и это было слышно. Я мрачно поглядела искоса на вопящую трубку в руке у белобрысого.

- Конгениально! – орал он сквозь смех и слезы. – Какой спектакль! “Чистая случайность”! Эта ваша последняя дошедшая фраза “Не вижу никакого белого “кадди”!” стала классикой за десять секунд. Я слышал в управлении ее уже минимум четыре раза уже как пословицу... Все ржут... Успокойтесь, перехватчики сбиты, штурмовик ушел. Какая-то дрянь сделала гражданский самолет почти невидимым на экранах, как “Стеллс”.

Белобрысый неохотно улыбнулся краешком губ, сохраняя, впрочем, очень мрачный вид. И не ответил ему радостной шуткой.

- Василий, – тихо сказал он с горечью. – Мы с тобой уже двадцать лет работаем, как ты мог...

- Ты об этом “жигуле” утром и о том, кто в нем был, за которым ты охотился?! Успокойся, я сам не знал тогда... – перебил его генерал. – Я кинул тебя на поиски террористки, кстати, пора тебе ей заняться...

- ...как ты мог не сказать мне, – упрямо и тяжело дыша, тихо продолжил белобрысый, – что у меня... – он запнулся с болью и решился. Я наклонилась к нему, но не расслышала, что он сказал, ибо, скорей всего, он произнес эти слова на арабском языке.

- Да ты с ума сошел!!! – завопил генерал не в шутку. – Нет у тебя никаких...

Я не расслышала, ибо он снова сказал то же арабское слово.

- Если б с ума... – печально сказал белобрысый.

- Я посмотрю твое дело! – резко и зло бросил генерал.

- Ищешь, нет ли у меня наследственной шизофрении... – как-то неловко улыбнулся белобрысый.

- Если я ее не найду, она у тебя появится в деле... – хмуро пообещал генерал.

Я молчала. Ничего не понятно. Пусть спорят. Заявление о том, что кому-то следует заняться террористкой, мне почему-то не понравилось. Я помнила, как меня почему-то спутали с террористкой.

Саня тоже насторожилась с драгоценной приколкой в руках.

- Ха! – услышала я недоуменный и удивленный голос генерала. – На твоем личном деле стоит высший гриф секретности, к которому у меня нет допуска... – он вдруг озлобился. – У меня НЕТ?!? В моем собственном отделе? Это у меня нет?

Я перестала слушать, ибо это сопровождалось такими интересными словами как предлогами через одно слово, что я заалела и закрыла щеки, отворачиваясь.

Белобрысый быстро приглушил громкость.

- С ума сошел, тут невинные девушки!

- Обожди, – хмуро буркнул ему генерал, так что даже я со своим слухом еле услышала, – они думают, что это сойдет им даром... Я сейчас обойду этот гриф и получу документы, мы недавно раздобыли пропуск к этому допуску у конкурирующей службы... Этот кто-то, кто думает, что начальник секретной службы разведки не может получить доступ к личному делу своего подчиненного, то он здорово поплатится...

- Ты что, его никогда не видел?

- Признаться, не смотрел... – невпопад ответил ему генерал, как я поняла, больше занятый мыслями о том, что ему что-то недоступно, чем самим смыслом дела. – Я знаю тебя с детства...

Он замолчал.

- Ну вот, дали файл...

Потом в трубке послышался какой-то странный звук, который услышали и вздрогнули все.

- Ах!!!

Я обернулась на белобрысого. Да и все обернулись. Все слышали этот изумленный вздох в трубке. Вздох чудовищного шока.

- Клянусь, я этого не видел!!! – проорал зачем-то белобрысому генерал. Хотя он стоял недалеко от трубки.

Я посмотрела на белобрысого, плохо понимая, что там, в папке, может быть. Может, белобрысый шизофреник? Или душитель? Что может так заставить удивиться начальника? Я недоумевала. Да и все обернулись на него, так генерал кричал, веселился и возмущался в трубке.

- Немедленно сюда! – заорал он. – Ты не представляешь, что тут написано!!!

- Почему же, представляю... – печально проговорил тот, думая о своем.

- Да нет, не представляешь даже сотой части... Ты даже представить не смог бы... – оборвал генерал. – Подумать только, а мы разрабатывали подходы! Сворачивай все, бросай погоню за террористкой, нам надо разработать операцию... Жена знает?

Все в машине почему-то молчали, склонив головы...