СУ-47 ДЛЯ МАТЕРИ ОДИНОЧКИ

Глава 45.

Я металась. Машина металась по улицам и визжала вместе с моей мятежной душой. Мне нигде не было успокоения. Наконец, я напрямик, наплевав на все, рванула к тому месту, где нашла Принцессу. Я не могла больше терпеть. Убейте меня, но я больше не могла вынести, как неизвестность о ее судьбе убивает меня изнутри.

Затормозив так, что чуть не нырнула головой в стекло, я пулей ворвалась в тот подъезд, возле которого встретила маленькую девчонку.

- Простите, вы не скажете... – увидела я человека в открывшейся на шум двери.

- Нет! – человек быстро захлопнул дверь.

Я в бешенстве ударила ногой в замок. Дверь ударилась о противоположную сторону.

- Простите, вы не скажете?

- Все скажу... – заорал человек, падая на колени. – Все скажу, только напишите, что говорить, любого оговорю в суде...

Я плюнула и вышла.

Увидев испуганно выглядывающую бабушку, испуганно спускающуюся с визжащей от переполнения то эмоциями, то ли чем-то иным болонкой, ибо ее явно не выводили весь день, я повела себя дипломатически.

- Где живет здесь чудесная, хорошая маленькая девочка, – взмолилась я, – скажите, пожалуйста, она такая, хрупкая, вся воздушная и эфирная, одухотворенная, лет полутора с половиной, – я взволновано долго описывала ее всю, – с громадными глазами маленькая фея? Нет, принцесса!

- Такой нет! – категорично ответила старуха, захлопывая дверь. Но я подставила ногу.

Внезапно меня озарило.

- А где живет наглое, хамское, невоспитанное чудовище...

- Это Оля с третьего этажа! – перебила меня старуха, не дав договорить. – Так бы сразу и сказали. А то крутите, вертите...

Я ринулась наверх.

- ...но ее там нет! – крикнула мне вслед старуха.

Я застыла.

- Приезжал отряд американских командос, чтобы забрать ее домой, к папе, но они ее не нашли...

- А вы уверены, что американских? – холодея, спросила я.

- Они подарили моей болонке пачку жувачки... – чуть ли не со слезами сказала старушка. – Никакой русский до этого бы не додумался...

Я посмотрела на до сих пор жующую собачку и поежилась.

- Только деловой американский папа мог за этим своим ребенком, выросшим на улице, прислать отряд командос! – гордо сказала старушка. – Вот видите, а вы говорите – чудесная, воспитанная, хорошая принцесса!

Я не стала проверять дверь Принцессы, потому что сама не заметила, как и когда выстрелила. Из пролета лестницы в фигуру около моей машины.

Только когда возле моей машины упала какая-то подозрительная бритоголовая личность, из тени кинувшаяся к моей машине, я заметила в моей руке пистолет с глушителем. И то потому, что старушка с ужасом смотрела на него. О Боже, я среагировала совершенно бездумно, даже не прекратив разговор, а машинный воришка ткнулся разнесенной головой в приоткрытую дверцу.

- А вы кто ей будете? Как она вас называет? – ошарашено спросила старушка.

Я вдруг с тоской поняла, что я Принцессе, собственно, никто. Каприз ребенка дал мне надежду, но это мог быть только пустой каприз, шутка, исчезнувшая без следа. И я не могу сказать, как она меня примет. И вообще, узнает ли. У ребенка есть законный отец.

- Наверное, мама... – тихо и медленно сказала я, механически забивая пистолет за пояс.

Старушка дернулась на стену...

Как я оказалась в машине, я не помнила. Казалось бы, чужая девчонка, а я не могла не мучиться.

Я выворачивала руль так, что машина металась по улицам без смысла, как безумная, а несчастные покрышки малыша визжали, как поросята, непрерывно...

Не знаю, сколько бы я так ездила, если б около банка, куда случайно залетела, не заметила плачущего взрослого мужчину. Он шел в тени, отворачивая голову от дороги, чтоб никто не видел его слез, но я все равно их увидела. Даже через мгновенно увиденное отражение в зеркальных стеклах витрины. Гордый, прекрасный профиль, искаженный страданием...

- Не брал я, не брал... – прочитала я по губам то, что он бормотал, как заклинание.

Чужое горе, непонятно почему, отрезвило меня хоть немного...

- Давайте подвезу... – тихо сказала я, отгоняя назад и открывая дверцу. – Дождь ведь...

Он отворачивал голову, чтоб я не видела слез, но сел.

Не знаю, как случилось, но уже через несколько минут он рассказал мне всю историю, растирая злые слезы. Он стыдился, что плачет перед женщиной.

- Да мы успешны! – закричал он.

Вскоре я все знала. Это был довольно известный учитель, создавший целую сеть общественных домов для беспризорных. Все было на энтузиазме, на добровольной основе, они вообще лишь редко где получали государственные деньги. Работали как фанатики, вкалывали, как коммунисты, считали каждый грош как скряги и капиталисты. Без всякого государственного поощрения, как святые, они днем и ночью бились, чтоб воспитать из шпаненков людей. Они создавали детские дома на нравственной и духовной основе, чистые, как монастыри, религиозные, как первые христианские общины, ученые как институты. Детей обучали по специальным самым современным методикам, и добивались того, чтоб отстающие дети учились на уровне спецшкол-интернатов. Странное дело – математические интернаты дают светил и вундеркиндов, суворовские – офицеров, кадетские корпуса – цвет и честь России в прошлом столетии, а обычные детские дома, где дети также без родителей, что, особенные? Дети там точно так же могут быть сосредоточены на учебе, ибо они, наоборот, под контролем учителей весь день... Используя в обучении метод пошагового формирования умственный действий Гальперина, они добились, что в школе просто не было отстающих, ибо методика Гальперина-Бадмаева изначально разрабатывалась для того, чтоб достигнуть стопроцентной обучаемости и успеваемости, как и более сложная методика Шаталова. Переведя ее в более современную, компьютерную форму, благодаря чему была достигнута не почти стопроцентная успеваемость, а именно сто процентная, ибо известная методика Гальперина не требует запоминания вообще. Как это не трудно представить профану от педагогики, но у нее зато результат стоек, как навык езды на велосипеде, причем абсолютно любой ребенок, даже самый отсталый, осваивает самые сложные темы. Сейчас способы достижения стопроцентной успеваемости уже стали классикой педагогики...

- Ты не представляешь, сами ведь лучшие учителя шли к детям... – теребил он почему-то меня, полностью забыв, где он находится и что он хотел делать. – Словно Россия опомнилась, денег не берут, знают, что сложно будет, живут как аскеты, Сергии Радонежские и Терезы, подпоясанные веревками, но с огнем в глазах, и работают, закусив губы...

Я внимательно его слушала. Энтузиасты, ученые, деньги они не клянчили у государства, а, вроде Макаренко на современный манер, старались зарабатывать сами. Имеется в виду, что вместо урока труда дети работали на принадлежащих детдому собственных предприятиях и фермах... Хлебопекарни, маслобойки, мельницы, соковыжималки, стеклорезки, производство пельменей, вареников, кирпичные заводики... Не все приносили значительную прибыль, у большинства едва хватало на поддержание самих детдомов, для организации новых детдомов требовались деньги, но до сих пор они процветали, помогая друг другу...

Увы, это было до этого года. Как он ни сопротивлялся, вскоре я уже знала все. На него странно наехали. Похоже, по чьему-то заказу. Может, кому-то в стране не понравилось, что вместо проституток, извращенцев и бандитов из детских домов стали выходить очкастые математики и физики, похожие на маленьких подвижников нравственностью и духовным развитием. Пользуясь, что дети в поле зрения учителей весь день и ночь, было легко почти полностью закрыть доступ грязи и разврату, что почти недоступно с обычными детьми с неконтролируемым телевизором, и создать свои светлые традиции веры и чистоты, человеческий мир братства и большой семьи... Отрицательная черта детдома стала возможностью для святых и подвижников самим формировать и наполнять мир детской души...

Я вздрогнула и узнала его – мы довольно часто видели этого человека по телевизору. О нем много говорили, его боготворили учителя и дети, и я даже никогда представить не могла, что я когда-то бы сидела бы рядом с этим великим человеком и слушала, его, глупая, а он рассказывал бы для меня.

Я сидела и заворожено слушала его, остановив машину, положив голову на ладони и уперев локти в колени.

Его интересно подставили. Однажды утром он обнаружил, что он сам снял деньги движения, которые обычно направлялись на постепенное создание новых детских домов и проплаты за оборудование для малых предприятий. Обнаружил это, когда пришел в банк, естественно. Конечно, он даже не знал, когда он это сделал – его об этом вежливо проинформировали в банке. И теперь хоть умри. Ибо репутация умерла, когда все узнают то, что узнал он. К тому же его поставили на счетчик, ибо он взял в долг крупную сумму при свидетелях, все это видели, все это слышали, а он вчера об этом узнал. Да и кредиты отдавать надо, вовремя их вчера, естественно, невыплатили. И за выбивание долга с него, почему- то взялся тот же его “кредитор”, у которого он “брал в долг”, и его тоже поставили на счетчик. В долг ему настоящий кредит, чтоб вовремя расплатиться с этими долгами, естественно, тоже никто не дал – как заколдовал кто всех, кто раньше хорошо к нему относился...

Только тут он одумался, понял, что и кому рассказал, и чуть не выпрыгнул из машины.

- Сколько ты всего должен? – спросила я его.

- Кредитору – огромную сумму... – аж сжался он. – Сто тысяч...

Я молча завела машину.

- Поехали... – коротко бросила я, вспомнив, про громадный ящик с железной мелочью на такую же сумму в сто тысяч. Он еще стоял в “Ниссане”, если стоял. У конторы. У меня было большое желание, чтоб кредитор их пересчитал.

Странно, – подумала я, подъезжая к Конторе. Я думала, это какая-то маленькая юридическая фирма, а тут были шлагбаумы и пропуска, будто это какая-то военная часть. Хорошо, что туда кто-то заезжал на нескольких джипах колонной, и мы проехали сразу за ними.

Когда я пересаживалась в “Ниссан”, какой-то человек приблизился к нам, странно заглядывая в машину. Но, увидев, что я кладу в сумку Юлин телефончик из чемодана, который как раз остался у меня, молча отошел, занявшись другими.

Я пожала плечами, щелкая сигнализацией джипа – у меня были запасные в сумке. Учитель перетащил в джип мои громадные чемоданы...

Из дверей вышел и сел в машину рядом с моим джипом какой-то генерал.

- Ищите ее, козлы! – рявкнул он кому-то в дверь. – У нее голубая маленькая машина, она ездит открыто, дайте приказ всем постам! Найдите мне голубую!!!

Он с силой толкнул мою синюю малышку, которая стояла через одну машину на его пути.

Я посмотрела на пропускной пункт с тоской. Иван забыл сказать мне пароль. Я достала телефончик Юли, ибо там была какая-то кнопка, обеспечивающая прямую связь с ним.

- Идиотка! – рявкнул мне в ухо садящийся в машину рядом со мной генерал, вырывая у меня трубку от уха. – Я же уже отдал приказ, чтоб ими не пользовались! Ибо какая-то сволочь сдала все государственные коды с потрохами, и они расшифровывают их и наводят ракеты прямо на нас!!! Чем вы слушаете, мать вашу, та-та-та разгильдяи!!!!

Он сел в машину и поехал на выход, а я, пожав плечами, прямо за ним. Он вывел нас в свободный город мимо постов, и там мы распрощались в одностороннем порядке. Я пожелала ему самого лучшего вслед машине...

- Где он здесь, ваш кредитор? – почему-то разозлилась я, спрашивая учителя, сама запутавшись в переулках и щелкая рукой на схеме GPS, встроенной рядом с водителем в этом джипе. Я не могла найти эту его улицу на громадном, как у телевизора, экране карты, где двигалась моя точка. Слава Богу, все в этом джипе было настроено на профессиональных гонщиков, то есть на самого тупого, все понятно сразу.

Не зря учитель занимался дебильными детьми – он очень быстро нашел улицу на карте и успокоил меня, все еще не понимая, чего мы туда едем.

И только когда мы подъехали, я вдруг сообразила, что сами мы этот ящик с мелочью не вытащим. Идиотка! – я почесала голову сама себе. – Ведь у меня больше нет солдат, чтобы соваться непонятно куда.

Пока я так думала у ворот частного особняка с чудовищной оградой с колючей проволокой, я вдруг заметила какие-то тени на противоположной стороне улицы, подходящие ко мне с пулеметами.

- Иван! – недоуменно и подозрительно сказала я, узнавая своих ребят. – Вы что, на него работаете?

- Да нет! – коротко выругался Иван, странно глядя на меня. – Нам нужно туда попасть, а как сделать это без особого шума с такой чертовой защитой, я не знаю...

- Я знаю, как туда попасть, но не знаю, как оттуда выйти... – фыркнула я.

- Ты как тут оказалась? – бесцеремонно спросил Иван.

- Должок надо отдать... – пожала плечами я. – Мальчики, вы не поможете занести этот ящик, мне трудно? – вздохнув, сказала я.

Взглянув на ящик, они сначала хихикнули, а потом стали давиться от смеха.

- Твой должок? – тихо спросил меня Иван.

- Угу... – не колеблясь, ответила я, не желая подставлять учителя.

Но тот только фыркнул и поглядел на моего спутника.

- Вас подставили? – понимающе спросил он его.

Тот, сжав губы, начал обречено объяснять ситуацию, несмотря на мои знаки.

- Ах, чего уж! – отчаянно воскликнул он, когда я попросила его замолчать. – Все равно уже все потеряно, все узнают все равно...

Он обречено опустил руки.

- Ребята, оставьте одного посмотреть за моей машиной... – попросила я бойцов Ивана, ибо они уже без слов вытаскивали ящик и посмеивались. И дайте мне один пулемет, а то у меня остался только один пистолет...

Они сами выставили вперед этого несчастного учителя перед видеокамерой, пока я, склонившись к машине Ивана, брала один такой же ручной пулемет, как у меня был, и засовывала его под плащ.

Иван дал мне две обоймы!

- Ты что ящик не мог дать! – рассердилась я, плюнув на одинокую обойму. – Это ты суешь родственнице, будто последней нищей!

- Где я тебе возьму обоймы после сегодняшнего! – рассердился Иван. – Бери уж эти, они, хоть и бронебойно-зажигательные, но, по крайней мере, есть!

Я ушла к учителю от этого жадины, который не хотел поделиться последним.

Вовремя. Я подошла вовремя. Как раз открылась дверь.

- Мы долг пришли отдать! – на хмурый вопрос тут же заявила я вместо должника. Сразу, будто тут стояла. – Если будете еще телиться, то сами же и будете отдавать его, сволочи!

Охранник дрогнул от моей ругани, ошарашенный моим напором.

Переговорив с кем-то и выслушав известную фамилию учителя, охранник пропустил нас. Учитель уже, оказывается, был здесь раньше. Его узнали, но он еще не вспомнил.

Не знаю, почему охранник принял меня за нахальную детдомовку, а ребят – за воспитанников детдома? Он сам был виноват. Мы ему популярно объяснили, что с такой суммой в такое место и в такое время без оружия идут только дураки.

Он хотел что-то сказать, но опоздал.

- Принес?!? – услышала я спереди, куда уже прошел учитель, чей-то потрясенный удивленный мерзкий голос. – Да не мог он принести!

А потом я заметила краешком в длинном коридоре, как лицо “кредитора” перекосилось от злости. Когда он разговаривал с учителем. Странно, мне показалось, что он был почему-то не рад отдаче долга...

- Я проверю!!! – почему-то бешено и злобно закричал он. Его почему-то вдруг трепало от злобы: – Клянусь, все слышали, сам до последней монетки проверю, каждую пересчитаю, ... буду если вру, всех в свидетели беру!!!! – он буквально орал и топал ногами, и даже не соображал, что говорит, какие странные детские клятвы.

- Смотри, за язык тебя никто не тянул, ответишь за базар... – холодно сказала я, входя, а за мной ребята втянули громадный ящик, наполненный монетами. Бог его знает, почему людей с нечистой совестью тянет на глупые обещания, когда им вернули деньги. Они словно накручивают себя неискренне.

Монеты весело зазвенели. Одна даже упала кредитору под ноги, звеня и подпрыгивая. Я рассмотрела “кредитора” – это был лысый огромный неприятный мужик с тяжелым взглядом. Грандиозный ящик, достававший мне до шеи, был ему лишь по пояс.

Он как-то странно и даже неверяще посмотрел на ящик. А потом на всех своих соратников. А потом снова как-то даже по-детски неверяще на колоссальный ящик с денюжками. Мы все с интересом смотрели, как он медленно краснел, краснел, и бурел:

- Я! – сказал он. – Я!

- Ты, ты, – сказала ласково я. – Считай, кто же еще тут кредитор!

Он посмотрел на меня и вдруг, схватившись за голову, задергался и рухнул к моим ногам, ударившись, когда падал, об угол ящика. Ибо я слегка подтолкнула ногой неустойчиво поставленный на что-то ящик. Чтоб человеку не было так жестко падать на землю.

Вечно я такая добрая.

- Инсульт... С сосудами мозга что-то... – сказала я.

- Женщина! – вдруг прошептал он.

Они все вдруг словно очнулись и посмотрели на меня.

- Женщина! – пискнул кто-то. – Это же Королева!

Непонятно почему от моего вида с ними случилось то, что случилось, неужели я что-то одеть забыла? Соратники кредитора все ринулись в открытую с той стороны, где они были, бронированную дверь. Швырнув нам назад в щель уже почти закрывшейся за ними железной двери тяжелую оборонную гранату. Осколки которой летят на 200 метров. А тут была лишь маленькая, закрытая сзади на такую же бронированную дверь, пустая комнатка. Где совершенно негде было спрятаться.

Все как-то мгновенно побелели. Ибо спасения не было. Дверь уже почти закрылась.

Граната летела на меня.

Один из бойцов рванулся к гранате, чтоб закрыть ее собой, но я успела первая. Я не стала ни стрелять, ни метаться, а просто лениво ударила ее в воздухе железным дулом пулемета, который до сих пор прятала под плащом вертикально. Будто это не граната, а бильярдный шар. Ударила так, что граната, перелетев уже почти закрывшуюся дверь ударилась о угол рамы двери, отскочив от рамы, мгновенно ударилась о закрываемую дверь и отскочила уже к ним вовнутрь как раз тогда, когда дверь захлопнулась...

За дверью что-то страшно ахнуло. И чудовищная железная дверь почти в полметра толщиной, дернувшись, медленно рухнула аккурат к моим ногам верхушкой, открыв дверь...

Я просто лениво выпустила вертикально стоявший пулемет так, что он словно сам собой опустился дулом вниз. И, даже не двинувшись с места, хладнокровно прошила все, что осталось там еще живо; или, прости Господи, казалось мне таким там...

- Он так и не дал расписки! – сказала я печально, выбрасывая обойму, меняя ее на новую.

Опомнившийся Иван стал отдавать приказания.

А я посмотрела на свои ноги и чуть не заплакала, скривив по детски лицо:

- Он запачкал мне платье!

Все обернулись. Действительно. Железная тяжелейшая дверь, упав на него, забрызгала мне ноги его мозгами и внутренностями...