СУ-47 ДЛЯ МАТЕРИ ОДИНОЧКИ

Глава 42.

Ювелир, наоборот, даже не среагировал на него.

- Ты что, обалдел? – зарычали вышибалы, наконец, придя в себя от такой наглости клиента. Озверевшие вышибалы ресторана схватили ювелира, опять нарушившего спокойствие в такой момент, и выкрутили ему руки, дав сзади по голове и утащив от нас. Предварительно, естественно, отобрав у него то, что он успел схватить.

- Ну, как же вы себя ведете, Юлиан Степаныч... – чуть не плакал управляющий, семеня около него и пытаясь успокоить.

Люди суетились вокруг умирающего, кто-то требовал вызвать “скорую”, кто-то звал врача, кто-то совал ему валидол.

Озверевшая Саня собирала вместе с охранниками у людей документы, чуть не плача от ярости. Она их так до конца не успела изучить, а теперь самые важные могли вполне пропасть. Впрочем, и она, и моя охрана довольно точно засекли места падения документов и люди отдавали добровольно, хотя у кое-кого приходилось отнимать и обыскивать. Тут у всех был глаз профессионала.

Кто-то пытался переснимать документы на крошечные цифровые фотоаппараты или мобильники с камерой, прежде чем передать нам, кто-то вообще попытался уйти.

Но ему не дали. У дверей встал управляющий.

- Уважаемые граждане... – сказал он прерывающимся голосом. – Если вы не отдадите вещи добровольно, я сейчас вызову охрану авторитетов и заплачу ей за то, чтоб она обыскала еще раз всех до нитки... После этого людей, у которых окажется чужое, просто закажут киллерам. Я не могу позволить, чтоб у моего ресторана была репутация, в котором важного клиента могут ограбить и спокойно уйти...

Еще трое сдали документы и одно украшение, извиняясь, заявив, что сунули в карман в суматохе механически или не заметив.

Все это управляющий говорил, пока белобрысый хладнокровно составил на большом листе план разлета бумаг, и каждый из нас отметил на нем, что он заметил, сколько и как, и как потом вели себя люди. Поскольку почти каждый из нас отличался профессиональной абсолютной наблюдательностью, то, дополняя друг друга, мы составили четкую картину разлета бумаг, их количества, и отметили места падения драгоценностей на ковер. И схему поведения людей, а также количество того, что у нас уже было.

Управляющий уже облегченно улыбался, вытирая пот, уверенный и успокоенный из-за того, что все нам вернули, когда, повинуясь указаниям плана, мы безжалостно и бесцеремонно обыскали еще нескольких людей и места, к которым они подходили. Люди, у которых были найдены вещи, яростно заявляли, что им их подкинули, требовали адвоката, один заявил, что у него болезнь Альцгеймера – он не помнит, что его, а что чужое...

- И это порядочные люди, ювелиры! – в ужасе бормотал управляющий, наблюдая за тем, как наши люди профессионально извлекали на свет документы и некоторые драгоценности, которые оказались под скатертями на столах или под ковром, чтоб никто никого не мог обвинить в краже, или в других укромных местах. Было найдено еще десяток отдельных листов писем, и Саня просто дрожала от злости и ярости, понимая, как трудно будет соединить их потом вместе. Она чуть не кидалась на людей и чуть не ревела. Она все корила себя, что не связала пачку.

- Они все хотят выяснить, где остальные царские драгоценности спрятаны... – проскрипела она.

Впрочем, ее немного заняло то, что пришлось просмотреть наши драгоценности, все ли на месте, и они с Олей и с двумя бойцами, которые держали до этого их в руках, несколько раз проверили их. Благо, для них были ячейки, да и нарисованы они были. Но Саня все сбивалась и глядела на письма трагическим взглядом, все дергаясь к ним, и не могла сосредоточиться. Ее тянуло тут же разобрать их по отдельным письмам, она не могла поверить, что ничего ценного не пропало, сидела как на иголках...

Я все боялась, что это привлечет к нам внимание охраны.

Зал встревожено гудел. Все переговаривались, пересказывали содержания ухваченных листков писем, ибо были не только письма какого-то влюбленного Евгения Петровича, а еще и других. Кто-то уверял, что ему попалось письмо Николая II, отправленное с фронтовой полосы, где он описывает дочери, что видел...

Саня злилась и искала эти письма, не в состоянии успокоиться. Похоже, ее волновали больше документы, чем драгоценности. Она не могла себе простить своего небрежного отношения с ними.

Я пожала плечами.

- Что такое Великая Княжна? – с любопытством спросила я, прислушиваясь к гулу ресторана. Несколько наших бойцов, которые из любопытства просмотрели письма в машине, теперь по памяти раскладывали отдельные поврежденные листы как они лежали...

- Я расскажу вам, что такое Великая Княжна, – неожиданно громко сказал с дальнего столика тот самый скандальный ювелир, невежливо вмешиваясь в разговор. Он явно подслушивал. Я смутилась. А он громко продолжал. – Не только расскажу, но и покажу фотографию той несчастной дочери царя, которую вы обокрали...

Я нахмурилась, а Олег Иванович угрожающе приподнялся, чтобы остановить нахала.

Но тот нахально и холодно продолжил.

- У меня как раз в портмоне снимки членов царской семьи, я взял их на встречу... – он склонился над столом и стал доставать из пиджака бумаги.

Мой взгляд невольно упал на лежащего рядом на тахте сбоку старика, возле которого суетились две санитарки. Он все бормотал что типа – “тайный брак”, “тайный брак”, мы не могли жить открыто...

А ювелир злорадно перебирал карточки, направляясь ко мне.

- Великая Княжна Татьяна была дочерью расстрелянного царя, и она погибла вместе со всей Царской Семьей... – холодно сказал он, приближаясь ко мне и пронзительно взглянув в мои глаза. – Титул Великих Княжон дается только дочерям царствующего царя, если он царствовал при рождении дочери...

Не желая, чтоб он меня смутил, я выпрямилась и властно холодно взглянула ему в глаза. Он замешкался, перебирая карточки. Я заметила, что его взгляд остановился на общей фотографии Царской семьи, и он вздрогнул. И остановился передо мной.

Его что-то на мгновение на ней смутило. Но, кажется, он сам не понял что, застыл.

- Ну?

Он словно непомняще очнулся, будто я сбила мелькнувшую мысль, и точно он сам не помнил, что только что хотел сделать. Словно я сбила его с какой-то мысли, и теперь он растерялся. Он поглядел на карточки, потер голову, и, наконец, вспомнил.

- Черт, кто из этих дочерей Татьяна, – выругался он, оборачивая карточки обратной стороной и читая подписи на отдельных фотографиях дочерей. – Мария, Анастасия, Татьяна... Вот! – он ловко выхватил пальцами фотографию, поворачивая ее лицом вверх прямо на ходу, когда он протягивал руку.

Я удивленно и надменно смотрела на него и на фотографию, которую он развернул, не глядя на нее, а глядя мне в лицо.

Это была моя фотография.

Я презрительно поджала губы, и, наоборот, властно и жестко выпрямилась, так, что он присел. Наверное, он взял мою фотографию со стенда – “РАЗЫСКИВАЕТСЯ” – иначе, почему она черно-белая и такая старая, что узнать можно лишь лицо, а не тряпье, в которое я была одета? Наверняка, он специально подал ее мне при всех, нагло, на виду, под видом другой карточки, показывая, что меня узнал, чтобы шантажировать и отобрать драгоценности старушки. Наверное, это должно было меня ударить.

Напрасно он это сделал. Я только распрямилась, словно сбросив надоевшую роль овечки, и презрительно и насмешливо улыбнулась, властно и презрительно взглянув ему в глаза, как настоящая Королева.

Они все в зале вздрогнули и отшатнулись в страхе, когда я надменно вздернула голову, даже далеко сидящие.

Он через силу попытался выглядеть достойно.

- Вот, это Татьяна, – сквозь сжатые зубы сказал он, переводя взгляд на протянутую мне повисшую в воздухе карточку, которую я не взяла. Я даже не протянула руку, только надменно молча смотрела ему в глаза холодным и пронзительным взглядом. И ничего не говорила – просто холодно смотрела.

Он задрожал с нелепо поднятой рукой, ибо стоял очень долго в этой нелепой позе, будто несчастный проситель. А потом еще раз перевел взгляд с карточки на мое лицо, не отрывавшееся от его глаз ни на мгновение, и лицо его побледнело, исказилось и странно дрогнуло.

- Простите... – тихо прошептал он почему-то уже вежливо. – Пожалуйста...

Я холодно и отрешенно улыбалась, не сводя глаз с его зрачков, будто недостижимая статуя.

Выпавшая из обессиленных пальцев карточка медленно опустилась мне на ноги.

Я только улыбнулась, не отведя глаз и ничего не сказав. Мне было все равно.

Он точно постарел за это мгновение. Пока он шел назад, тяжело волоча по ковру ноги, он споткнулся и пальцы его дряблой левой руки разжались. Несчастные карточки веером разлетелись под ноги, но он даже этого не заметил, с трудом таща ноги и повисшие руки.

Я не отреагировала, лишь губы усмехнулись.

Одна из тех карточек Царской Семьи, что заставили его тогда замешкаться, попала под ноги Сани. Она медленно механически подняла ее, не глядя, все еще смотря холодным взглядом на зал и мерзавца. Потом поглядела на карточку, потом на меня, и странно холодно усмехнулась одними губами.

Я не обратила внимания. Если меня раскрыли, и нас сейчас атакуют, то мне уже было все равно. Горячее дерзание, мужество и мощь затопила меня. Мне хотелось защищать моих друзей и родных, защищать всех, кому я сейчас была как мать, и от кого зависела их жизнь; защищать тех, кто подчинялся моим приказам и так верил мне. Ведь это я завела их в западню...

Но главный ювелир вел себя как-то не так, как я ожидала. Он просто упал на стул и тупо соображал, молча, смотря на стену. И на подобранную им одну из общих карточек Царской Семьи.

В наступившей странной тишине, когда стало абсолютно тихо, ибо люди даже затаили дыхание под моим взором, все расслышали бредовый шепот старика:

- Даже если это дар, если это плата за услугу, если это плата за спасение или просто куплено в тяжкие годы, – шептал он, очевидно в бреду споря со мной, – все равно это должно принадлежать наследникам царской семьи, людям благородным, дворянам... Большевики недостойны...

Я почувствовала себя немного смущенной и недостойной, ибо считала себя большевичкой на том основании, что всегда говорила, что конфетами надо делиться. Он, наверное, это узнал и рассердился. Киевские торты фабрики Карла Маркса были мои любимые, а шоколад фабрики “Красный Октябрь” – очень вкусным. Но внешне я только нахмурилась и презрительно сжала губы, ибо не намерена была менять вбитое в меня с детства, как святыню, правило служения своему народу и людям, которым могу помочь.

- А кто она такая, чтоб владеть святыней рода, кто ее родственники, где ее предки, ее бабушка наверняка какая-то простая крестьянка... – задыхаясь, спрашивал он сам себя в полубреду, метаясь. Он приподнялся и тем и привлек внимание.

- Ее прабабушка была графиня Красницкая, фрейлина Великой Княгини Татьяны... – громко и четко, в абсолютной тишине, сказала Саня, так что все расслышали каждый звук. Почему она так сказала, я не знаю, ведь мне всего лишь передали его КАК дочери, а не дочери.

Все вздрогнули и замерли, а старик вдруг захрипел. Его словно пробудило знакомое имя, и он почему-то уставился на меня безумно раскрывшимися глазами, отчаянно пытаясь поднести к глазу монокль. Я поняла, что он до этого был слишком поражен и взволнован драгоценностями и не видел в полумраке ресторана ничего кроме них, слишком взволнованный и поглощенный ими сразу, чтобы видеть что-либо другое в этой приятной полутемноте. Особенно для близоруких. Он был почти разбит параличом, но все равно безумно напрягаясь двигал руку с моноклем к лицу через силу и страшно задыхаясь, все пытаясь согнуться и взглянуть на меня.

Я увидела, как помертвело его лицо, и как он нелепо стал вдруг валиться с пуховой скамейки набок, и шагнула ему на помощь, забыв про все плохое, что он тут устроил.

- О Боже, успокойтесь, дедушка... – воскликнула я, вскидывая к нему руки и ругая себя, что, кажется, чуть не добила неизвестного странного старика.

К сожалению, лицо мое на мгновение попало из полумрака под луч прожектора возле него, и я на мгновение ослепла и не успела подхватить его. Луч словно ожег мои глаза, и я растеряно остановилась в этом луче.

- Татьяна!!!! – страшно, безумно закричал старик так, что люди вздрогнули. Я ничего не сумела разглядеть сквозь бьющий свет, только то, что он тянул ко мне руки и медленно падал набок, замирая.

- О Боже, у меня все-таки были дети... – донесся до меня его громкий, с придыханием, шепот, когда он безжизненно упал, подломившись, уже не шевелясь, не двигаясь и не дыша...

Я схватила за грудки несчастного старика и затрясла.

- Не умирай! – сквозь слезы сказала я. Мне было на сегодня совершенно хватит смертей, и я была совершенно сыта ими по горло, особенно глупой ненужной гражданской смертью, где я его просто убила ни за что.

Но меня грубо оттолкнула от него медицинская сестра, что до этого помогала ему, закричав:

- В реанимацию!!! Может его еще и удастся спасти, быстрее!!!

Она колола ему прямо в сердце какие-то препараты, вливала в безжизненный рот какую-то дрянь, а потом, когда его потащили на носилках к санитарной машине, уже подъехавшей к нам от недалекой больницы по внутренним дорогам этого района, встала и яростно ударила меня.

- Учтите, если он умрет, я отдам вас под суд за намеренное доведение до смерти!!!

Я растерялась. Я не понимала.

- И не стройте из себя дуру!!! – закричала яростно она. – Вы хорошо знаете, что вы до самых мелочей и наследственных деталей точная копия Великой Княжны Татьяны!!! Все хорошо знают, что бандиты нашли себе одну из наследниц Романовых в качестве запасного плана, рассчитывая, что в случае какой-то смуты можно будет самим возвести марионетку на престол и править Россией!!!!! В случае переворота такого диктатора можно будет представить естественным и законным правителем, ибо тут ему не нужно одобрение народа, а только гены Романовых, мало того, такое возвращение власти якобы законно!!!!! – она захлебывалась в гневе и намеревалась меня ударить.

Я отшатнулась в непонимании. Я ничего, совершенно ничегошеньки не понимала. Какой-то пустой набор слов.

- Не стройте из себя непонимающую дуру, – пронзительно закричала она, забыв про все. – Вы убили его сходством, чтобы получить официальное эффектное подтверждение своего происхождения по прямой линии от Романовых, чтоб не было ни у кого никакого сомнения перед последней стадией своей большой Игры!! – она выдохнула воздух и завизжала. – Ведь все хорошо знают, что вас воспитывали в умении мгновенно решать любые ситуации, безжалостно убивать и командовать в случае нужды, шагать по трупам и быть словно рыба в воде в любой смуте, Принцесса!

Я увидела, как нехорошо смотрит на меня белобрысый, и что сбоку открывается дверь, за которой скрылась охрана. Мне стало дурно, и я попыталась уйти в туалет.

Но не тут то было. Медсестра вцепилась мне в руку и развернула к себе. И проорала в лицо, почему-то тыкая рукой в фиговину на потолке.

- ...потому что ты хорошо знала, что сегодняшняя встреча ювелиров вместе с концертом транслируется в прямом эфире по второму каналу отсюда прямо по кабелю на всю Россию, а теперь, наверное, и на весь мир!!! – она тыкала рукой куда-то вверх.

Механически подняв глаза, я с ужасом заметила там какие-то камеры, которые до этого принимала за какое-то оборудование светомузыки, как и оператора с большой камерой в углу за фотографа на свадьбах.

- Если я действительно имею права на престол, – непонятно почему медленно и холодно властно сказала я прямо в камеры, – то я ввожу военное положение, приказываю всем властям на местах навести порядок, уничтожить порнографию и всех авторитетов расстрелять на месте, – я глубоко вздохнула и жестко сказала, – приказываю всем бандитам и мятежникам сложить оружие и подчиниться президенту, который сейчас вылетел в военный округ для наведения порядка и который правит с моего согласия! Я за конституционную английскую монархию, если на мою свадьбу будет потрачено, как в Англии, миллиард фунтов, как на свадьбу Чарльза и Дианы!

Почему-то, когда я сказала “сложить оружие”, ювелиры выронили даже вилки и фотоаппараты из рук, а оператор поклонился до земли вместе с телекамерой. И тут я поняла, что действительно говорю со страной. И тогда вот тут уж мне действительно стало дурно. Я даже думать не могла без дурноты, что я спряталась в месте, где меня видел весь Союз, когда половина его меня напряженно искала. Дверь открылась вместе с раздавшимся ревом музыки. Подумав о том, кто сюда сейчас едет и летит, меня просто стошнило. И я мигом выбежала в туалет, нарыгав на появившегося из двери охранника, вернее, ему на ботинки, не сдержавшись и закрывая рот, так что он меня тут же брезгливо почему-то пропустил, поняв, куда мне надо.

Нарастающий рев танцевальной музыки и чудовищных танцевальных пульсирующих басов оглушил меня – почему-то он раздался одновременно с открываемой дверью и в нем потонули последние слова медсестры.

В недоумении, не в силах понять, откуда звучит музыка, я оглянулась – за ди-джейским пультом в наушниках сидела Оля, крутила ручки громкости и “Bass booster” и показывала мне второй рукой большой палец. Мол, класс.

- А сейчас танцы!!! – радостно завизжала она голосом Мики-Мауса, счастливо поблескивая искоса своими насмешливыми прищуренными глазами.

А вот говорить о том, что сейчас лучшие пулеметчики страны прокрутят им парочку дисков, пожалуй, все же не стоило. Слишком пошло. Можно было схлопотать еще парочку инфарктов... – подумала я, захлопывая дверь туалета. Слишком уж похоже на правду.