Судоверфь на Арбате

Вторую неделю жили мы в палатке на опушке знаменитого Сорокового бора у Подборовья возле самого берега Чудского озера. Стояли теплые солнечные дни, лишь пару раз прогремели грозы.

Сашка с утра пропадал в лесу, возвращался с полной корзиной грибов, висевшей у него на плече. С удовольствием расстилал кусок брезента, вытряхивал на него свою добычу и принимался за чистку. Временами он, правда, сетовал, что трудно вывозить заготовки — ведь «Москвич» наш стоял в Островцах — и что белых не так много, как я ему обещал.

— Год на год не приходится, — философски оправдывался я и разводил руками: мол, от меня это не зависит.

Вскоре он соорудил возле нашей палатки что-то вроде сушилки: между двух жердей натянул нитки с кусочками грибов.

Через некоторое время грибы ему надоели, Саша повесил корзину на ближнюю сосну и отправился в деревню. Пропадал там довольно долго, как он потом выразился, «посидел со стариками», и к вечеру пригнал большую черную смоленую лодку с деревянными столбиками по бортам вместо уключин. Потом бродил туда-сюда по песчаному берегу, отыскал наконец камень нужного размера, привязал его к длинной веревке и с этим якорем до самого заката кидал спиннинг в золотую от низкого слепящего солнца воду Чудского озера.

А когда разрешили охоту, он ни свет ни заря снарядил ружье, затянулся патронташем и мужественно отправился в синеющие пороховым дымом и грохочущие стаккато выстрелов прибрежные заросли камыша. Вернулся оттуда с великолепной уткой и тут же потребовал, чтобы я его заснял сначала на черно-белую пленку, а потом на цветную.

Конечно, можно понять радость горожанина, живущего в самом сердце огромной столицы и вырвавшегося вот так на природу, его простые увлечения и нехитрые радости. Ведь взять моего друга: одиннадцать месяцев в году проводит он за рабочим столом, в стрекочущем перфораторами и печатающими устройствами машинном зале, на бесконечных ученых советах, конференциях, симпозиумах. А то грозное начальство вызовет, то подчиненные норовят сорвать план, к тому же докторскую давно пора заканчивать…

По вечерам сидели у костра, я рассказывал Саше об экспедиции, о том, как под руководством Александра Сергеевича строили разборные байдарки, как испытывали их в различных походах, о том, как в майские праздники на подмосковных реках ощутимо пробуждение весны, о туристских слетах и наших учителях — словом, о той беззаботной и радостной поре, когда все еще впереди, а ты только намечаешь дорогу, которой собираешься шагать по жизни.

Однажды, проходя Развеями, мой друг обнаружил малюсенький черный черепок и радостно притащил его мне на экспертизу. Я осмотрел керамику — венчика не было, а остатки орнамента говорили о том, что черепок не слишком старый. Однако Саша тщательно завернул его в бумагу, затем в носок и спрятал на дно кармашка рюкзака.

На следующий день он опять надолго исчез. Не дождавшись его, я пошел в деревню и тут обнаружил Сашу в компании двух дедов. Все трое так увлеклись, что совершенно не заметили меня.

— …А там дальше, за островками, деревня Любица, — рассказывал дед с клочковатой седой бородой. — Называют ее так вот почему. В давние времена берегом озера проезжал со своей дружиной молодой князь. Было-то это поздней осенью, случилась непогода, и князь тяжко захворал. Воины-то что: поместили его в избу к крестьянину, стало быть, а у того была красавица дочь. Короче, выходила она молодого князя, и они полюбили друг друга. Во-о-от…

Дед вдохновенно уставил вдаль свою бороду:

— Не хотелось князю уезжать от девушки, но ратные дела звали его в путь. Обещал князь вернуться, да не сдержал слова. На обратном пути даже не заехал к своей спасительнице, а остановился в другой деревне. Там он повстречал новую красавицу и забыл о своей первой любви.

С тех пор стали называть первую деревню Любицей, а вторую, ту, что севернее, на берегу Теплого озера, — Изменкой. Сейчас Изменки нет — там эстонское село Мехикорма… Но все равно все Изменкой называют.

— Да не так было, — перебил другой дед, гладко выбритый, с маленьким морщинистым лицом, — ты его, Санька, не слушай — не помнит он ничего. А Изменкой село так называлось потому, что там измена какая-то была, ну вроде, как сейчас говорят, подкуп. Давно это очень было. Ну и те люди, что подкуп совершили, должны были бежать. Переплыли они Узмень и обосновались на нашей стороне, вон там, за Желчой, у больших пней. Деревня там, Пнево называется.

Старики заспорили, Саша только вертел головой и помалкивал. Вспомнили деды и Караева «в белом таком пинджаке с блестящими пуговицами и очках», — он тоже стал местной достопримечательностью, во всяком случае, в разговоре он котировался, может быть, лишь чуть пониже Александра Невского. Бородатый дед рассказал о том, как Караев прилетал к ним в деревню на вертолете и при посадке разметал два стога, а стадо, что паслось на некотором расстоянии, разбежалось. Потом три дня собирали. Тогда бритый решил не ударить лицом в грязь и изложил такой случай: «У Караева в «испидиции» такая машина была: хочешь, по земле едет, хочешь, под водой плывет, хочешь, по воздуху летает. Вот он на этой машине к Вороньему-то острову подлетел, нырнул и нашел Вороний Камень и всех погибших в те далекие времена воинов».

Первая история имела, как говорится, место, а вторая была просто фантастична. Правда, случай с вертолетом произошел не в Подборовье, а в Волошне — но это не имело большого значения, каждое село и деревня чувствовали себя сопричастными к поиску.

События относительно недавних дней уже становились легендарными. Я еще немного постоял, так и незамеченный, и пошел к Авдотье за вечерним молоком.

А край этот порубежный буквально наводнен сказами и легендами про храбрых князей и их доблестных воинов, коварных вероломных рыцарей в железных шлемах с рогами, чудесных зверей и птиц, помогающих в борьбе с иноземными захватчиками, и даже про славный Камень, который восстает прямо из озера в трудную для страны годину, чтобы преградить путь врагу…

Что же касается Изменки — кто ее знает… Может, так оно все и было, бежали лихие люди с той стороны, поселились на восточном берегу. В экспедиции вели мы раскопки в Пневе: очень древнее село оказалось — жили тут уже в IX веке.

— Знаешь, — предложил как-то Саша, — давай на лодке сходим к Вороньему острову.

— Давай, конечно, — немного удивился я, — но ведь у тебя и здесь неплохо клюет…

— Да нет, я хочу посмотреть то место, где был легендарный Вороний Камень, где произошло Ледовое побоище.

Вышли рано. Долго пришлось обходить мелководье Подборовского мыса, пересекать широкий простор устья Желчи. Слева на фоне леса белели домики Подборовья, а дальше — сплошные камышовые заросли.

Весла равномерно постукивали о столбики-уключины.

— Это что, все Пириссар тянется? — Саша указал на большой остров справа.

— Он самый. В старину его Жолочек называли — он был у самого устья Желчи.

— Так что же это получается? Коли Желча от нас слева, а бывшее ее устье справа, значит, все вот это, — Саша указал на мирно плескавшееся озеро, — была суша?

— Как раз здесь была «река», — я показал на ничем не примечательную часть озера.

Саша положил весла и с некоторым недоумением вглядывался в воду.

— Трудно представить, — сознался он.

Вскоре вдалеке показалась песчаная гряда — остров Городец. Совсем рядом справа обозначилось пространство, сплошь заросшее камышом и ивой. Это островок Станок, а за ним такой же — Лежница.

Семь с половиной веков назад пройти из Чудского в Псковское озеро можно было только через узенький пролив между этими островами. Назывался он — Большие Ворота.

Вот здесь естественным маяком и надежным стражем возвышался над проливом Вороний Камень. Это был высокий холм из древнего девонского песчаника с крутыми обрывистыми склонами, местами поросший кустарником и травой.

Лодка остановилась в Больших Воротах. Здесь чувствовалось течение, которое сносило нас назад.

— Вот это Вороний, — показал я на небольшой, заросший камышом островок с домиком бакенщика, — а как раз под нами — остатки обнаруженного экспедицией укрепления.

— Глубоко?

— Не очень — метра два-три.

Саша выбросил за борт якорь, который тут же коснулся дна, и нырнул сам, окатив меня целым фонтаном брызг.

Вскоре он появился, отплевываясь и отдуваясь, затем нырнул снова.

— Вода мутная — ничего не видно, — сказал он, отдышавшись. — А это тебе, кусочек Вороньего Камня.

На его ладони лежал маленький осколок красно-бурого девонского песчаника…

Вечером от многочасовой гребли с непривычки болели спина и плечи, на ладонях появились мозоли. Побывали мы на Вороньем острове, облазили Городец, а затем обогнули полуостров Сиговец и прошли вдоль восточного берега Теплого озера, как раз там, где русские полки приняли на себя 5 апреля 1242 года первый удар ливонских рыцарей.

— Я вот о чем думаю, — нарушил молчание Саша, — наверно, впервые я так близко соприкоснулся с живой историей. И надо сказать — это произвело на меня, человека уже взрослого, весьма сильное впечатление. Воистину, недаром говорят — лучше один раз увидеть. Вот я представляю, как все это воспринималось, когда вы были школьниками… Да не только видели — сами искали, фантазировали, ошибались и находили!

И то что сейчас сюда спустя многие годы приезжают те самые бывшие школьники — участники экспедиции, не просто воспоминания о тех славных годах, а что-то гораздо большее…

Кстати, — вдруг спросил Саша, — а почему такое знаменательное событие в истории России не отмечено никаким памятным знаком?

Я рассказал, что, как только были подведены итоги экспедиции, Министерство культуры СССР объявило конкурс на проект памятника, посвященного легендарному сражению. Жюри признало лучшим проект, предложенный скульптором Иосифом Ивановичем Козловским, автором многих монументов в Москве и других городах.

Затем я как мог описал это величественное сооружение: впереди на коне князь с обнаженным мечом в руке, а по бокам и сзади воины сомкнутым каре, опирающиеся на тяжелые мечи и щиты. Причем шлемы и верхние полукружья щитов неуловимо повторяют детали псковской архитектуры. А над всем этим гордо взмыты вверх боевые стяги…

— Это все, конечно, здорово, — перебил Саша, — но где же памятник? Ведь с момента завершения трудов экспедиции не один год прошел.

Тут я, вступившись за Министерство культуры, стал объяснять, что кое-какие работы уже производились. В частности, долго намывали мощным земснарядом остров Городецкий, на котором первоначально предполагалось установить этот пятнадцатиметровый монумент, даже собрали контурный фанерный макет. В честь этого промежуточного события, которое было приурочено к 725-летию Ледового побоища, в Пскове открылась научная конференция, участники которой выезжали на место легендарной битвы, осмотрели макет, а затем провели митинг в деревне Самолве, где раньше размещался штаб экспедиции.

— Что-то не заметил я на Городце ничего, — сказал Саша.

— Еще бы! Конечно, не заметил — сгнил давно макет, ведь сколько лет прошло…

А сколько всего изменилось! Сейчас памятник решили ставить не на озере, а в предместьях Пскова. И сделан он будет не из розового известняка, а из темной бронзы. Долгое время головы воинов в шлемах, выполненные в гипсе, стояли на даче у Козловского, и я, проходя мимо них, чувствовал себя почти Русланом, который, отправившись на поиски похищенной невесты, встретил в чистом поле аналогичное изваяние.

Вода отливала тускловатым серебром — солнце садилось в большую оловянную тучу, сине-серой стеной нависшей над горизонтом.

— Хорошо, успели на Вороний сходить, — кивнул я на запад, — ведь такая туча — предвестник ненастья. А Чудское озеро коварное, может в момент вскипеть.

— Надо лодку покрепче привязать, чтобы не унесло, и палатку перетянуть — совсем просела… А что же было дальше, — спросил Саша, — когда экспедиция закончилась?

И снова звенела капель, и снова были те весенние запахи, которые будят воображение, заставляют что-то делать, куда-то спешить.

Слава снял замок, открыл тяжелую железную дверь бывшей котельной. Все здесь было так же, только рядом со старыми байдарками стояли чехлы, в которых всю зиму покоились детали изготовленных на нашей судоверфи судов. Да и не новые они уже! Лето последней экспедиции было жаркое — деки выгорели, на оболочках многочисленные заплатки…

Долго возились, отбирая детали, требующие ремонта, проверяли состояние арматуры — словом, делали то же, что и всегда.

Однако работа не клеилась.

Костя со свойственным ему оптимизмом организовывал всякие нехитрые шутки, но ребята сосредоточенно молчали. Филимон так и не променял своего тяжелого, видавшего виды «Рыжего» на новое судно. И хотя каждая встреча Мадленского со своей байдаркой вызывала у него приступ многословной радости, сейчас он тоже был явно не в духе.

— Мужики, да что с вами! — возмутился Соколов. — Как на похоронах… Скоро поход майский, а там — лето.

— Ну и что? — возразил Слава. — Это раньше мы к лету всерьез готовились: байдарки ремонтировали, палатки чинили. А сейчас зачем все это? Экспедиция-то ведь кончилась.

— Да просто так в поход пойдем. На Оку, например. Такая, ребята, речка…

— Ладно, пошли в мастерскую. Еще надо рейки для замены стрингеров нарезать. — Слава выключил свет.

Поднялись на второй этаж. Пока Леша бегал за ключом, мы стояли у окна и молча смотрели, как по Садовой проносятся машины.

— Друзья мои, почему не в духе? — услышали мы знакомый голос.

— Да вот, Александр Сергеевич, — уныло ответил за всех Слава, — скоро лето.

— Так радоваться надо!

— Это мы раньше радовались, когда каждый год на Чудское озеро или на Лугу ездили, в экспедиции работали, а теперь все закончилось…

— Я вот на Оку в поход предлагаю, — перебил Костя, — у меня там прошлым летом старший брат был. Говорит, песок отменный, рыбалка хорошая — они такого голавля вытащили…

Появился Леша, открыли мастерскую. Все расселись прямо на верстаках нашей судоверфи.

— А что, можно отправиться на Оку, — вдруг сказал Александр Сергеевич.

— Вот еще! — возмутился Слава. — Скука… Что там делать? Рыбу ловить да на песке целыми днями валяться? Еще плыть по течению. Помните, когда курганы на водоразделах искали, — это было дело, могли часами ходить по дорогам, находить стариков, наперебой расспрашивать их… Да мало ли! — Слава махнул рукой.

— Видите ли, Слава, скучных мест на земле нет. Скучным может показаться любое место лишь только пассивному, ненаблюдательному человеку. Иной пройдет по той же Желче, где мы с вами нашли столько исторических объектов, и ничего не увидит. Что ж, не хотите на Оку — возьмите карту. И чем подробнее, тем лучше. На ней вы увидите все: и города, и реки, и горы. Не увидите только одного — белых пятен. Но вглядитесь повнимательнее: какой же это огромный, нетронутый край для исследований, открытий, находок, наблюдений!

Вот вы, ребята, заметили, с каким вниманием ваши друзья слушают рассказы о наших путешествиях, экспедициях? И это понятно: походы обогащают человека, насыщают его впечатлениями от увиденного и услышанного, делают его самого «интереснее», если так можно выразиться.

Конечно, рассказывать, да еще и увлекательно, умеют не все. Но увидеть интересное, пережить дорожные приключения и вспомнить потом эти впечатления может каждый…

— Хорошо бы поехать куда-нибудь на Север, — сказал Филимон, — вот Крупчанский был на Приполярном Урале, — там, как говорится, не ступала нога человека.

— Действительно, — согласился Александр Сергеевич, — последнее время многие стремятся в ненаселенные места. Природа там не тронута человеком, прекрасные рыбалка, охота… Но это дело вкуса. По-моему, такое путешествие беднее. Вот вспомните, сколько нам дало общение с местными жителями, сколько мы от них получили помощи и поддержки, причем не только для нашей основной работы, но и просто так, по-человечески.

Я уж не говорю, — Александр Сергеевич смахнул с верстака прилипшую стружку, — с каким желанием и как подробно люди рассказывают о родных местах. И здесь, знаете, возникает уже другая проблема, что лучше: пройти побольше и увидеть больше новых мест или подольше, поподробнее ознакомиться с каким-то относительно небольшим районом.

— Это все так, — не сдавался Филимон, — но есть и другая сторона: чем выше заселенность, тем скорее уничтожаются исторические, да и природные объекты. Сколько мы видели развороченных жальников, разрезанных ножами бульдозеров курганов, разграбленных часовен.

— К сожалению, все это так. Поэтому нужно не только исследовать интересные явления, но и всячески способствовать сохранению исторических и природных памятников нашей страны.

И вот что я хотел бы еще сказать: через год-другой вы станете полновластными хозяевами своей Родины. А раз так, то должны быть готовы не только наблюдать, но и действием приносить пользу…

— Да вот мы как раз и думаем: как? Эх, если б экспедиция продолжалась, — посетовал Слава.

— А она продолжается, — сказал вдруг Александр Сергеевич, — недавно я получил письмо от Георгия Николаевича.

Он развил сейчас такую деятельность — занялся уточнением истории первого большого сражения Александра Ярославича, за которое тот получил прозвище Невский, и других его побед: освобождение Капорья, захваченного ливонцами, знаменитая Торопецкая битва, разгром литовских войск у Жижицкого озера.

Здесь без нашего опыта и наших байдарок не обойтись!

— Так, значит, экспедиция продолжается? — уточнил Слава.

— Жду вас у себя на Большой Молчановке — будем обсуждать маршрут.