Судоверфь на Арбате

По дороге от Пскова на Гдов встречаются интересные названия. Например, Середка. Довольно крупный населенный пункт. Что за середка, середина чего — неясно.

А вот дальше — Глушь. Тут все понятно. Стоит себе в глухом бору на дороге бетонная коробочка автобусной остановки, на ней почтовый ящик и надпись красной краской: «Глушь». Если посмотреть, то в конце концов найдешь еле заметную тропинку, ведущую куда-то в чащу.

Но, оказывается, во время войны немцы держали в Глуши приличный гарнизон, охранявший находившийся здесь полустанок и участок железной дороги между Псковом и Гдовом. В деревне действовало подполье. Крестьяне встречались с партизанами, передавали им сведения о вражеских эшелонах, о том, что видели на полустанке и слышали от немецких солдат.

В августе 1941 года партизаны и подпольщики организовали в лесу типографию и печатали районную газету. В первом выпуске «Гдовского колхозника» было опубликовано обращение подпольного райкома к населению лесных деревень с призывом вести борьбу с оккупантами.

Еще дальше голубой указатель: «Совхоз «Красный пограничник». Справа поворот на Ямм, шоссе пересекает реку Желчу, и сразу открываются чудесные пейзажи ее низовий.

Около моста я остановил машину. Когда-то мы прошли на байдарках по этой реке от места древнего волока — затерявшейся среди непроходимых болот деревни Волошин — до самого Чудского озера. Трижды меняла река свой характер. Узкая, извилистая, довольно глубокая вначале, она постепенно ускоряла свое течение. Появились камни, валуны, перекаты, разрушенные водяные мельницы, использовавшие для своего действия быстрый поток.

…Причалили несколько выше плотины, в узкий пролом которой с ревом устремлялась вода.

— Обносить будем? — поинтересовался Филимон.

Мы стояли на остатках стенки плотины. Вспененная вода завораживающе резвилась в солнечных лучах, образуя узкий длинный треугольник, упиравшийся в крутой, постоянно опадающий и тут же возникающий вновь клокочущий вал. Александр Сергеевич сосредоточенно изучал стремнину, даже бросил в нее пару веточек, которые мгновенно подхватил и унес поток.

— Попробуем пройти.

Он велел никому не трогаться с места, пока не даст команду, отвязал свою байдарку, развернул носом к пролому и начал плавно ее разгонять. С высоты плотины мы увидели, как нос лодки нацелился в вершину треугольника, плавно соскользнул вниз и исчез в клокочущей пене. В какой-то момент нос и корма байдарки, защищенные декой, скрылись под бурунами, но тут же она вынырнула, как бы отряхивая с себя потоки воды, и плавно взлетела…

— Главное — держать нос точно в треугольник, — пояснил Александр Сергеевич, поднявшись к нам. — Слава, давайте теперь вы. Помните, что надо как следует разогнаться.

После Славы проходил Костя. Он вывел байдарку чуть ли не на глиссирование, поэтому она преодолела водосброс прыжком, оставшись при этом совершенно сухой.

Александр Сергеевич все время находился на плотине возле пролома и жестами корректировал действия капитанов. Когда байдарка оказывалась на самом ответственном участке, он фотографировал, а стоящие рядом девочки дружно ахали.

Прохождение плотины кончилось в целом благополучно, правда, у Филимона вырвало из рук весло, но это уже произошло среди клочковатых желтовато-белых комьев отработанной пены. Байдарку отбуксировали к берегу, а весло выловили.

Здесь же, возле моста у Ямма, река стала спокойная, полноводная, а ниже — даже судоходная.

Желча впервые упоминается в Псковских летописях в шестидесятых годах XIV века под названием Желчь. По-видимому, название это происходит от цвета воды в реке, петляющей в сплошных торфяниках.

Впадает Желча в Чудское озеро в так называемом «обидном месте», которое издревле было ареной многочисленных пограничных стычек и крупных сражений. Для врага эта река была воротами в русские земли, а для их защитников — пограничной заставою. В ее нижнем течении сохранились остатки Озерского монастыря, охранявшего вход в Желчу. Причудливая часовня, построенная вокруг огромной сосны, в дупле которой сохранились иконы с изображением монастыря, темнела тесовой главкой на острове посреди реки.

Крепость-монастырь на поблекшем изображении имела одну поднятую на высоких сваях башню, с которой хорошо просматривалось озеро, — враг не мог подойти незамеченным…

Но вот и поворот с основной трассы. До Низовиц прекрасный грейдер. Почему-то название дорожной машины прилипло к результатам ее работы. Затем петляем в старом сосновом бору и упираемся в широченную разъезженную, изрытую колесами тракторов дорогу. Попытка с ходу попасть на нее окончилась неудачно: машина уткнулась в желтый песчаный бархан, слегка развернулась и затихла.

— Ты-то хоть знаешь, куда ехать? — спросил Саша в наступившей тишине.

— Ну, принципиально знаю. Вот видишь — карта, правда дореволюционная…

— Ты что, серьезно? Как же мы влипли? Тут же, наверно, и дорог тех нет!

— Ладно, вылезай, давай откапываться.

На этот раз выбрались быстро. Песок копать легко. Это мы знали с нежного возраста, с песочницы под грибочком, так сказать.

Надели цепи. Медленно, конечно, едешь — зато надежно.

Вскоре показалась развилка. Одна дорога вела нас в поселок Островцы, а другая… Другая по той самой карте должна была бы вывести нас точно на то место, куда мы стремились, минуя этот населенный пункт. Проехав метров триста, мы уткнулись в лужу типа «Ни пройти ни проехать». Слева, чуть сзади, был объезд по симпатичному зеленому лужку. Вот на нем-то «Москвич» и сел на все четыре колеса в мягкий податливый торф. Было около девяти часов вечера. Все попытки раскачать машину взад и вперед окончились тем, что и труба глушителя ушла в грунт. Пришлось поочередно подводить домкрат под все колеса, строить под машиной гать. Причем, пока колесо вывешивалось над тут же заполнявшейся водой ямой, основание домкрата неуклонно погружалось под тяжестью машины в болото. Надо было срочно подводить настил под колесо, а затем снова вытягивать чавкающий подъемный механизм из жижи и строить упор под его основанием…

В начале четвертого ночи машина прочно стояла на построенной нами гати. Сразу выкатываемся на прежнюю дорогу — больше никаких экспериментов. Едем в Островцы — там заночуем, а утром узнаем, как добраться до Подборовья.

Теплая светлая июльская ночь, можно даже не включать фары. Цепи добросовестно скребут песок. Скоро Островцы — об этом говорят большие картофельные поля по обеим сторонам. И вдруг буквально в десяти метрах слева от нас я увидел здоровенного кабана с вздыбленной седой холкой. Не отвлекаясь, он с увлечением пожирал колхозный картофель. Когда поравнялись, кабан обернулся, и на нас глянул такой свирепый глаз, что я невольно интенсивно заработал ручкой стеклоподъемника. По всей видимости, для этого матерого зверя с могучими клыками мы представлялись чем-то вроде кильки в консервной тарахтящей банке. По крайней мере, я со страху, наверное, вообразил, что его клык вполне может сойти за универсальный консервовскрыватель. Неожиданно кабан прервал опустошительную деятельность и легко для своего массивного тела развернулся и скрылся в чаще.

После всех переживаний этой ночи мы почувствовали сильную усталость и, едва вдали показались первые домики Островцов, расположились прямо в машине на ночлег посредине какой-то большой поляны.

Проснулся я от дикого рева кабана. Машина раскачивалась. Сашка во сне мычал и дергал рукой, повторяя движения работы с домкратом. Но рев шел не от него.

И тут я понял, что ревет никакой не кабан, а просто машина стоит посреди летного поля Островецкого аэродрома, а на нас уже второй раз заходит «кукурузник», кажется, отчаявшийся произвести посадку. Ноги со сна никак не могут нащупать нужные педали. Только газ! Эта единственная педаль без резиновой накладки во всех типах машин ужасно холодит босую ногу. Мимо посадочного знака, который ночью можно было принять за добрую ель, мимо домика с полосатым сачком флюгера и женщиной в дверях, говорившей нам что-то неприятное, снова выкатываемся на дорогу.

Должно же нам наконец повезти!

Уже яркий солнечный день. Во дворах, на огородах женщины в каких-то вечных заботах. Около одного из домов мужчина средних лет с бледным городским загаром бросил колун на гору дров, смотрит на нас, улыбается.

— Видно, издалека! Я смотрю — номер-то московский. А машина-то! Где сидели?

— В болоте. — Я выключил мотор.

— Оно и видно. Около поворота?

— Ага.

— Далеко едете?

— В Подборовье. Вот как раз хотели спросить: можно ли туда проехать?

— Нет, ребята. Здесь не проедешь. Этой дорогой сейчас никто не пользуется. Она последний раз была проезжей еще при немцах. Есть, правда, другая, но там ходят только трактора. А чего вам там делать? И здесь рыбы сколько угодно. Можем вместе половить, у меня лодка…

Тут я принялся рассказывать об экспедиции, о том, как мы первый раз попали в Подборовье, и что вот сколько лет прошло, а тянет, неизменно тянет в эти края.

— Ну давайте знакомиться, Николай. — Мужчина протянул теплую руку.

Мы представились.

— Помню, я тогда еще парнем был, ходили мы на лодке на Подборовье, а там около деревни ребята из Москвы работали… На Развеях копались. Может, это были вы?

Я подтвердил: да, это были мы.

— Вот это здорово, — обрадовался Николай, — через столько-то лет. Я вообще-то сейчас в Ленинграде живу. Сюда к матери приезжаю помогать. Вот дров наколол. Да… А как вы тогда, нашли чего?

— Нашли. В Институте археологии Академии наук книга вышла «Ледовое побоище 1242 г.». Там указаны все результаты экспедиции. Ну а главное, что теперь не возникает сомнений, где произошла эта великая битва, без преувеличения — решающее сражение за дальнейшее развитие России как самостоятельного государства.

— А еще, — поддержал Саша, — в том же 1966 году вышла книга «Загадка Чудского озера», не читали?

— К сожалению, не читал. Я помню, очень мне понравились тогда ваши байдарки, удобные, легкие. Там был у вас тогда руководитель Александр… Александр…

— Сергеевич, — подсказал я.

— О, точно, Александр Сергеевич. Он нам рассказал про эти байдарки. Как их можно самим сделать. Даже чертежи мне тогда прислал. Мы на заводе построили с ребятами три штуки. Ходили летом в походы. Я свою байдарку в этом году другу отдал — он поехал в Карелию… Ну что мы стоим — пошли в дом.

Маленькая сухая старушка предложила нам сесть за стол, принесла огурцы, лук, банку простокваши. На плите шипела сковородка с ряпушкой.

— Мы ее слегка подсаливаем, а потом разогреваем на подсолнечном масле, — объяснил Николай.

За окном закапало.

— Пойду сниму с веревки белье, — сказала старушка.

— Ну давайте, за знакомство, что ли…

Удивительно уютно было сидеть в низенькой горнице со стенами, оклеенными репродукциями из «Огонька» и фотографиями космонавтов.

Николай рассказывал о своем селе, о детстве в годы оккупации.

— А вы знаете, что даже в то время в наших местах была Советская власть? Да. Прямо остров, а вокруг болота — немцы не совались. Летали даже наши самолеты с Большой земли, привозили многое необходимое, газеты…

На западе начало проясняться, появились клочки голубого неба.

— Ребята, я вот что предлагаю: берите свои рюкзаки и топайте пешком на Подборовье, а машину можете оставить у меня. Все будет в порядке… Тут берегом километров двенадцать, мы-то все больше водой. А то, если хотите, оставайтесь, можете спать на сеновале.

Мы решили идти.

Какое это счастье — бродить по земле с невесомым рюкзаком за плечами! Все противоречия, возникающие между пешими туристами, с одной стороны, и всеми остальными — с другой, могут быть легко разрешены, стоит только бросить где-нибудь транспортное средство с многочисленным грузом и отправиться налегке. А впервые вкусили мы эту радость, когда обследовали водоразделы в верховьях Плюссы.

Речка Ситня встретила нас сплошными порогами и проливным дождем. Да еще и шли против течения — какая там археология! Целый день по пояс в воде, тащишь байдарку, а сверху поливает без остановки, порывистый ветер, да температура днем не выше 12 градусов. Спасали нас баньки, под навесами которых мы пережидали стихию.

В середине дня приткнули к берегу накрытые непромокаемой пленкой байдарки, встали рядком под навес. Здесь не капало. Дежурные возились с продуктами, извлекали что-то из мешков.

— Чем кормить будете? — неестественно бодро поинтересовался командир группы.

— Чем, чем… — угрюмо буркнул Костя. — Будто не знаешь: чем всегда.

Тут надо сказать, что провиантом наш отряд был снабжен довольно своеобразно. В Москве на базе мы получили наряду с обычными четырьмя ящиками тушенки, тремя — сгущенки, несколькими коробками всякой крупы и макаронных изделий еще и огромный мешок воблы.

— Обменяете на что-нибудь, — авторитетно ободрил кладовщик.

Но в Москве мы этого не сделали, а тут тебя в любом доме угостят, если не вяленым сигом, то уж лещом точно.

Тащили также с собой полученную там же двадцатилитровую канистру с подсолнечным маслом. Хлеб и овощи покупали в деревнях.

Здесь, на Ситне, сложилась новая форма скоростного питания: дежурные замешивали в большой миске подсолнечное масло, соль и зеленый лук. Каждому выдавался ломоть хлеба, который макали в это месиво. На десерт была нескончаемая вобла. Во время этого занятия нас и нашла учительница местной школы.

— Вы из экспедиции?

— Угу, — ответил Костя с полным ртом, — а вы откуда знаете?

— В газете читала. Давно ждем вас. Идите в школу греться.

Вечером Александр Сергеевич мерил расстояние от печки к дверям и обратно. Слава глядел в сырую серость за окном.

— Поймите, Слава, — убеждал он командира группы, — ведь на Ситне мы и так потеряли массу времени, а нам еще идти и идти. Зато, поставив лагерь, пешком, налегке, разбившись на небольшие отряды, мы сможем обследовать значительные районы водораздела… Только надо взять машину и переправиться на Плюссу.

— Сами же говорили, — не соглашался Слава, — необходимо пройти весь путь самим, чтобы иметь уверенность. Ведь новгородцы-то машинами не пользовались!

— Да, но ведь у них не было плана исследований. А мы и так уже на два дня выбились из графика. Завтра опять дождь. Ладно, будем решать коллективно, собирайте вече.

На собрании Александр Сергеевич произнес речь, которую закончил словами:

— …Считаю наши действия не отступлением перед трудностями, а изменением тактики для решения стратегической задачи.

Вскоре на поросшем невысоким кустарником берегу Плюссы появился палаточный лагерь. Не было только видно байдарок: сложенные в чехлы, лежали они в одной из палаток и ждали своего времени. А пока мы перешли в разряд пеших туристов, совершали небольшие, двух-трехдневные радиальные выходы на предполагаемые водоразделы, беседовали с дедами-старожилами, искали курганные группы, городища. В рюкзаке лишь блокнот, непромокаемая накидка, краюха хлеба и все та же вобла.

…В глухой деревушке Раменье, надежно запрятанной среди непроходимых болот на водоразделе возле речки Омуги, постучались в крайнюю избу. Нет ответа. Прошли темноватые сени, Филимон толкнул дверь в горницу — за столом дед, у окна чем-то занята старушка.

— Здравствуйте, — начал я, — вот мы тут древний волок ищем…

Хозяева настороженно смотрели на нас. Их можно было понять: врываются к тебе в дом двое молодцов и требуют древний волок.

— Сами-то откуда? — спросил дед.

Филимон начал объяснять, что идем на байдарках, а байдарки — это такие складные лодочки, и что идем из Новгорода, а вообще-то живем в Москве и помогаем экспедиции Академии наук…

Дед прослушал все это молча, но когда услышал слово «Москва», лицо его прояснилось.

— Неси-ка, Матрена, молочка, видишь — парни устали с дороги.

Откуда-то из-под стола дед извлек большую банку с медом.

— Волок был, — уверенно сказал он, — не то чтоб очень древний, но Александр там ходил. Помню, дед мой рассказывал, что они еще в Новгород, когда надо было… Нет, это его дед ходил совсем недавно — лет двести назад тому. Но Александр не здесь, он больше по Курейке, потом в Ситню, Шелонь, а там и до Новгорода недалеко.

— Недалеко?

— Недалеко!

Мы переглянулись, вспомнив капризы коварного Ильменя.

Заночевали в Раменье прямо на сене под открытым небом. С болот волнами наползал туман, а время от времени рыдающим голосом кричала какая-то птица…

Разведки приносили все новые и новые результаты. Неожиданно обнаружился еще один вариант водного пути, связывающего бассейны Плюссы, Луги и Шелони, — похоже, мы нащупали какой-то узел, от которого во все стороны разбегались пути-дороги. Возле Городоньки — небольшого притока Плюссы — оказалось несметное количество курганов. В один из выходов было обследовано мощное городище в устье Куреи.

Слава неоднократно уговаривал Александра Сергеевича раскопать хотя бы один курган, целую группу которых мы зафиксировали буквально рядом, на другом берегу реки.

— Нет времени — надо еще обследовать водораздел в верховьях Плюссы. Старики уверяют, что Александр там мог ходить…

— Зачем нам еще один волок? — удивлялся Слава.’— И так уже два нашли. А курганы, они же тут рядом!

— Ну посудите сами, — терпеливо объяснял Александр Сергеевич, — каждый из этих волоков мог иметь местное значение. Надо определить, который из них был основным.

— Ну а если останется время, может, раскопаем? — настаивал Слава.

— Это уж будет зависеть от вашей работы, — улыбнулся Александр Сергеевич.

Через день вернулись обе поисковые группы, направленные к северу и востоку от места стоянки. Обнаружено было такое количество археологических памятников, что обсуждение находок затянулось далеко за полночь.

Надо сказать, что, когда Александр Сергеевич разрабатывал детальный график нашего полуторамесячного путешествия, он учел почти все: скорость движения по течению и против, время на археологическую и исследовательскую работу, пополнение продовольственных припасов, необходимый ремонт судов и многое-многое другое.

Но как можно учесть все нюансы погоды: бесконечные дожди или такое солнце, хоть из реки не вылезай? Не мог он, конечно, учесть и то, что на старинном водоразделе Шелони и Плюссы нужные для экспедиции сведения посыплются как из рога изобилия. Все это приводило к тому, что первоначально составленный график лихорадило.

В результате же всех неучтенных причин основная работа на этом достопамятном водоразделе завершилась на два дня раньше намеченного срока.

Слава ходил именинником. Рано утром он услал Филимона и Костю строить прочный надежный мост через Плюссу, ширина которой в месте предполагаемых раскопок не превышала пяти метров — по крайней мере байдарку развернуть здесь было невозможно: она упиралась штевнями в берега.

К завтраку мост был наведен. Сделан он был из росшей по берегу в огромном количестве ольхи, причем Филя по природной своей педантичности сотворил даже удобные перила.

Покончив с этой хозяйственной деятельностью, Слава занялся подготовкой черенков для двух штыковых лопат, имевшихся в наличии. Остальной шанцевый инструмент составляли металлические байдарочные весла, которым мы в конце концов отдали предпочтение, поскольку копать пришлось песок.

Посланные вперед после завтрака девочки произвели тщательные замеры выбранного археологического памятника и его «ориентацию» по сторонам света — мы знали, что наши предки хоронили соотечественников всегда ногами на восток.

Слой за слоем снимали мы пласты песка, лишь по центру оставалась нетронутой бровка шириной около метра, направленная с запада на восток. После открытия каждого последующего слоя проводились новые обмеры, зарисовки, а Слава на четвереньках ползал по месту раскопа, внимательно разглядывая каждую песчинку. Он уже не раз делился мнением о том, какой же там, под бровкой, должен лежать богатырь-воин, коли курган такой большой.

К середине дня солнце палило немыслимо — наступили наконец долгожданные погожие дни. Ребята деловито окунались в Плюссу возле Славкиного моста и тут же мчались обратно — не упустить бы главное.

Дежурные три раза приходили звать к обеду, но на них махали руками:

— Да подождите вы!

— Счас, счас идем…

В конце концов дежурные принесли ведра, миски, ложки. Александр Сергеевич еле уговорил ребят прервать на время раскопки, но чувствовалось, что и он волнуется. Дежурные остались было наблюдать за работой, но Слава отослал их охранять лагерь.

Наконец достигли основания кургана. Алена нанесла на схему размеры последнего горизонта, и двое ребят стали осторожно раскапывать бровку.

Но что это? В раскопе появились какие-то непонятные вкрапления, и вскоре явно стали проступать следы того, что этот курган уже кто-то обследовал до нас. На схеме обозначились следы «колодца» — так копают не ученые, а кладоискатели.

Сколько сил потратили зря!

Таня с Машей просеивали каждую песчинку, но удалось обнаружить только небольшой черепок — фрагмент керамики сосуда, положенного рядом с умершим. На счастье, черепок оказался от горлышка с «венчиком», и на нем был нанесен орнамент. Все это дало возможность хоть определить время захоронения.

— Вот что удивительно, — сказал Костя, — ведь знают, как надо копать! Свой колодец-то они рыли с востока на запад, стало быть, образованные люди…

— Что же это за люди? — возмущался Слава. — Ради побрякушки, которую тут же выбросят, готовы уничтожить бесценный археологический памятник!

— А ты сам-то! — напомнил Филимон. — Кто на Шелони собирался на кладбище сплавать? Ласты у меня тогда еще брал!

— Так я же для нужд науки, — вяло оправдывался Слава, — но вообще-то, конечно… Надо все по правилам, а то уподобишься этим кладоискателям.

— Убить их мало, — подытожил Костя.

Не раз еще потом приходилось нам раскапывать курганы и жальники — весьма своеобразные захоронения, ограниченные большими, вертикально установленными валунами. А сколько радости приносили удачные находки! Каждый предмет тщательно упаковывался, делалась подпись: где, когда он был обнаружен, а на общей схеме указывался его номер.

Но в то же время, к нашему великому огорчению — Костя при этом сжимал свои огромные кулаки, — мы нередко видели уничтоженные памятники. И ладно бы кладоискатели! Их не так уж много — курганы срезали ножи бульдозеров, распахивали плуги, подцепленные к мощным тракторам. Камни с жальников снимали и использовали для ремонта дорог и прочих хозяйственных нужд…

Озеро открылось неожиданно, когда мы с Сашей забрались на очередную дюну. Темное, лишь местами подсвеченное через разрывы в тучах, лежало оно до самого горизонта.

Теперь прибавили шагу, прошли темную лощину, поднялись на сопку, поросшую молодым соснячком, с торчащими между маленькими деревцами обугленными стволами — видно, не так давно здесь был лесной пожар, а оттуда тропка сбегала прямо к озеру.

Все здесь как будто не изменилось. Тишина. Спускаюсь к самой воде. Да, когда-то пришли сюда в первый раз. Караев встретил нас в низовьях Желчи на катере «Адмирал Макаров», который доставил нас вместе с погруженными на заднюю палубу байдарками поздним августовским вечером в Подборовье. Здесь мы переночевали на рыбацком пирсе.

Утром, навстречу вынырнувшему из-за поросших соснами сопок солнцу, байдарки обогнули Наволок и подошли к Подборовской круче. Александр Сергеевич с Евгенией Владимировной поджидали нас уже на месте. Они вышли из деревни пешком, чтобы выбрать хорошую площадку для лагеря.

Позади был шквалистый Ильмень и пороги Ситни, раскопки курганов и топосъемки, длительные пешие разведки и сбор топонимической информации. Отряду нужен был отдых, а сосновый бор на берегу Чудского озера и дивный песок пляжа — лучшее место для этих целей.

Сразу после деревенских огородов, заборы которых увешаны звенящими на ветру консервными жестянками — от кабанов, начинались Развеи. Это место здесь так называется потому, что свирепые осенние штормы с озера выдувают верхний слой почвы, обнажая пески. Кое-где только сохранились островки, укрепленные корнями небольших сосен и можжевельника.

Александр Сергеевич наклонился и подобрал что-то с земли.

— Смотрите, Евгения Владимировна, это какой век? — В руках у него был маленький черный керамический черепок с отчетливым орнаментом и венчиком.

— Судя по орнаменту… Постойте, да это тринадцатый век, по-моему. А вон, смотрите, еще и еще!

— Здесь, вероятно, было селище, — предположил Александр Сергеевич, — интересно бы поработать, но ребята устали. Как вы думаете?

— Давайте вечером расскажем о нашей находке, и пусть они сами решают. Ведь основная программа экспедиции выполнена — древний водный путь найден.

Место для лагеря понравилось всем. Долго примеряли, куда ставить палатки. Тут хорошо и там тоже. Александр Сергеевич поставил свою над самым обрывом, входом к озеру.

— Так я лучше сплю, — пояснил он, — воду чую.

Целый день купались, загорали, собирали грибы и бруснику, раза два сходили в деревню, а все равно чего-то не хватало. За полтора месяца мы привыкли к каждодневной работе: то машешь веслами, то курган копаешь, то еще что-нибудь. А тут! Ну, собрал грибы, ну, почистил, ну, съел, ну, искупался, а дальше что? То есть это, конечно, все замечательно, но ведь привыкли же к другому.

Коля Зорькин собрал выброшенные волнами на берег бревна и связал из них плот, притащил байдарочное весло и долго плавал вдоль пляжа, сидя по пояс в воде, на своем «Кон-Тики».

Слава внимательно наблюдал за Колиными действиями, и если тот отходил от берега слишком далеко, командир складывал руки раковиной и требовал немедленного возвращения Коли вместе с его ненадежным плавсредством.

Вообще-то проблема купания в нашем экспедиционном отряде до поры до времени не возникала. Ведь, во-первых, все ребята хорошо плавали, а во-вторых, часто приходилось купаться по необходимости, например выпрыгивать из байдарки на пороге или буксировать ее против течения. Иной раз погода в эти моменты оказывалась совсем не купальная.

А изменилось все из-за Славы.

Обследовали мы раз редкое место: пересечение сухопутных и водных путей древних новгородцев на Череменецком озере. Разбили лагерь на острове Деревенец, а оттуда, пользуясь уже накопленным ранее опытом радиальных походов, отправлялись на изыскания дедов, которые «помнили» Александра Невского, старинных курганов, древних городищ. Новшеством было то, что некоторые выходы совершали на байдарках.

Как-то раз двинулись мы на восточную сторону озера, где возле деревни Большой Наволок, по слухам, находился курган, а на его склоне — большой каменный крест.

День был жаркий, безветренный. Обе наши байдарки, на одной из которых шел я с Аленой, а на другой Филимон с Машей, легко скользили к видневшемуся впереди берегу.

Филя с Марьей остались сторожить байдарки, а мы довольно быстро отыскали курган, который назывался Погост Камень, по преданию, здесь Александр Невский дрался с ливонцами, сделали топосъемку и отправились назад к берегу.

Однако у озера застали только метавшуюся по берегу Машу — ни байдарок, ни Филимона видно не было.

— Вон они! — указала Маша в синеющую даль, где, как игрушечные, покачивались обе байдарки и время от времени среди небольших волн показывалась точкой Филина голова.

Оказалось, что, пока мы искали приметы седой старины, доблестные охраннички наши решили позагорать. Расположившись на бережку, они, видимо, вздремнули, словом, как объясняла Маша: «Пока они на минуточку отвернулись», поднялся ветер и байдарки, едва приткнутые к берегу, отнесло метров на триста в озеро.

Мы присоединились к Маше и тоже стали метаться по берегу.

Но вот мы увидели, что байдарки унесло к тому месту, где лесистый мысок прикрывал их от ветра. Филимону с помощью весла каким-то образом удалось забраться в одну из них, вторую он привязал сзади, а вскоре подчалил к берегу.

— Надо было сбегать в деревню и взять лодку, — запоздало объяснял я тяжело дышавшему Фильке.

— Да ну, — отмахнулся тот, — тогда бы на всем озере знали, что у нас байдарки уплыли, смеялись бы. А так можно сказать, что развлекались, мол, вид спорта такой… Я, честно говоря, не ожидал, что так их утянет по ветру.

Условились нашим ничего не говорить, но, во-первых, из лагеря наблюдали за непонятными Филиными маневрами, а во-вторых, девочки по секрету рассказали о подвиге Филимона, и к вечеру тот ходил героем.

Перед ужином Александр Сергеевич отозвал в сторону Славу.

— Вы понимаете, Слава, насколько рискованны такие купания? — спросил он командира группы. — Вдруг ногу сведет или волной захлестнет, а мы даже не сможем оказать помощь.

— Безусловно, Александр Сергеевич. — Слава прямо посмотрел ему в глаза.

— А кроме того, — продолжал Александр Сергеевич, — я, помимо ответственности перед нашим законом, отвечаю за вашу безопасность и перед родителями, и перед руководством экспедиции.

— Это очень ответственно! — горячо сказал Слава. — Ведь не дай бог!.. Как это некоторые не понимают?

— И еще одно: Филимон сейчас ходит героем, девочки вокруг него прямо джигу пляшут. Надо развенчать «героя», показать, что он растяпа, — упустил байдарки, и в его поступке никакого героизма нет.

Вода была еще теплая, и перед ужином решили искупаться. Дежурные позвали всех к «столу», и тут вдруг выяснилось, что один отсутствует. Стали считаться — на имя Слава никто не ответил.

— Да вот он, только что здесь плавал… — растерянно бормотал Костя.

Александр Сергеевич помчался в палатку и тут же вернулся, на ходу растягивая колена подзорной трубы.

— Вон его голова! — вдруг закричал Коля.

На середине озера темнела Славина голова, и, как заведенная, появлялась в каскаде брызг рука: Слава шел быстрым кролем. Спустили три байдарки и помчались к новому герою…

— Так, — медленно сказал Александр Сергеевич, когда мокрый Слава был доставлен на берег. — Филины ливры не дают покоя?

— Вы же сами сказали: развенчать…

— Хорошо. А с вами ничего не может случиться?

— Со мной? Конечно, нет…

— Ладно. С этого дня будете купаться под присмотром, как маленькие. А наблюдать будут Филимон и Слава, попеременно…

Филимон Мадленский навел порядок в нашей палатке. В середине похода он подселился к нам третьим. Сам-то Филя был человеком чрезвычайно аккуратным и никогда не допускал, чтобы вещи лежали не на своих местах, однако справиться с нашим стремлением к хаосу он не мог. Здесь, в Подборовье, Мадленский по вечерам надевал начищенные полуботинки, такой же строгий костюм, который извлекал из-под своего матрасика, и совершал моцион под соснами. И брюки и курточка всегда были чистые, а на брюках — даже аккуратная складочка.

Когда мы со Славой заглянули в палатку, то глазам своим не поверили. Наши постели были заправлены «конвертиком», приемник загадочно мерцал в углу, накрытый какой-то салфеточкой. Знаменитое чугунное изделие было каким-то образом за подмышки принайтовано к задней стенке палатки и трагично взирало на дырку в крыше, а над ним висела раскрашенная анилиновыми красками фотография какой-то иконы, которую Слава с научными целями выцыганил еще в Новгороде. Не давая нам опомниться, Филя прочитал короткую лекцию о пользе порядка и тут же подкрепил ее примером: быстро обнаружил носовой платок, который лежал в самом естественном для него месте — под подушкой.

Слава похвалил Филю, тот был очень доволен, но радость его оказалась непродолжительной: через полчаса Славе понадобились носки, после чего интерьер палатки приобрел первоначальный вид. Филимон сильно ругался. Затем навел порядок снова, а чтобы сохранить это зыбкое состояние от наших посягательств, он взял книгу, зажег в палатке свечу и принялся читать увлекательную историю про шпионов. Я присоединился к нему, время от времени пробуя надежность крепления распятия у нас над головами.

В это время в палатку всунулась улыбающаяся физиономия Кости Соколова и вдруг резко, с неестественной скоростью исчезла. Раздался треск ломаемых сучьев, а затем Костин голос из-под обрыва:

— Мужики! У вас свечка на банке с порохом.

Я лениво повернулся.

Действительно, Мадленский в пылу наведения порядка очень удобно приспособил ненужную, по его мнению, банку для того, чтобы установить на ней свечу.

Тогда мы еще плохо представляли, что могут натворить четыреста граммов бездымного пороха «Сокол».

Вечером у костра Александр Сергеевич спросил:

— Ну, как, друзья, отдых? Нам здесь можно пробыть еще дней пять, а затем Караев обещал доставить нас на «Адмирале Макарове» в Псков.

— Вообще тут прекрасно, — сказала Татьяна, — но как-то непривычно отдыхать без дела. Жаль, что все уже позади…

И тогда Александр Сергеевич извлек найденный утром черепок.

— Что это у вас такое? — спросил Слава.

— Да вот, Евгения Владимировна уверяет — тринадцатый век…

— А где нашли? Здесь?

— Здесь. На Развеях, по дороге в деревню. Вы же сегодня там раза три проходили.

— Так если бы мы знали! Мы все больше в той стороне маслята искали… — Слава начал принимать позу низкого старта, готовясь тут же мчаться к историческим местам.

— Стоп, стоп, стоп! — Александр Сергеевич поднял руку, запрещая Попову взлет. — Будем вести работу по всем правилам, никакой самодеятельности, все, как полагается при раскопках. Как, группа согласна?

— Все согласны! — быстро ответил Слава.

На следующее утро приступили к работам. Под руководством Евгении Владимировны был составлен топографический план Развеев. Территорию поделили на квадраты, обозначенные колышками. Каждый квадрат был помечен номером, и находки фиксировались в соответствии с этими номерами.

А находок было множество: черепки, кусочки дерева, металлические изделия. Копать почти не приходилось — делали лишь небольшие зачистки.

Три дня продолжалась работа. В лагере оставались только дежурные, готовившие обед. Вечерами сидели у костра, пели песни, любовались закатами над озером.

Александр Сергеевич пришел как-то вечером из деревни и сообщил, что там всерьез обеспокоены нашей деятельностью.

— Они решили, что здесь будет строиться какой-то промышленный гигант.

— Ну еще бы, — сказал Костя. — Такую территорию обследовали.

— Да еще эти колышки, — подхватила Маша.

— Я постарался их убедить, что наши цели гуманны, — продолжал Александр Сергеевич, — рассказал об экспедиции. Тогда меня попросили выступить в клубе и сообщить об этом подробнее. Я связался с Георгием Николаевичем, он тоже обещал приехать.

В тот вечер в подборовском клубе отменили кино — всем хотелось послушать об истории своего края. Танцы, правда, объявили, но на них что-то никто не пошел.

На лодках приехали из соседних населенных пунктов: Подолешья, Островцов, даже с эстонского острова Пириссар. Караев прибыл из Самолвы, где находился штаб экспедиции.

После работы на Развеях мы с трудом протиснулись в переполненный клуб, когда на сцене в безукоризненно белом кителе выступал Георгий Николаевич.

— …Таким образом, — гудел в зале голос руководителя экспедиции, — победа в битве на Чудском озере, получившей название Ледового побоища, одержанная русским народом в дни тягчайшего испытания, способствовала сохранению живых сил русского народа, призванного в дальнейшем сыграть виднейшую роль в судьбах человечества.

Между тем известно, — продолжал Караев, — что с легкой руки германского публициста Пауля Рорбаха фашистская историография не только замалчивала Ледовое побоище и понесенные в нем немецкими рыцарями тяжелые потери, но нагло утверждала, что этой битвы вообще не было и что русский летописец внес ее описание лишь в угоду своему князю. Доказывали это тем, что советские историки так и не могут определить место, на котором произошла битва. Результаты нашей экспедиции, предпринятой по решению президиума АН СССР, начисто опровергают все старания фальсифицировать историю…

Стояла уже довольно темная ночь последнего летнего месяца. Местное мужское население, обступив Александра Сергеевича и Георгия Николаевича — в темноте светились папироски, — сообщало новые исторические факты:

— Слышь, слышь, Сергеич! — горячился конюх Иван. — Мать моя, ей счас девяносто три, дак она помнит, что озеро во-о-он там было, здесь такой мыс, где теперь Наволок, до самого горизонта тянулся.

— А помнишь, Вань, нашу бабку? Представляешь, Александр Сергеевич, сто десять лет прожила. Дак она помнила, как на Пириссар пешком ходили.

— Как пешком, Петр? — не понял Александр Сергеевич. — Он же остров?

— Ну да, остров — от деревни до него восемь верст. Но тогда вода стояла ниже, и можно было пройти вброд — где по колено, где по пузо. А еще там река была, ее переплывали…

— Река в озере?

— Ну мы так ее называем, а на самом деле — это глубокое место.

— Когда-то здесь действительно была река, — вмешался Георгий Николаевич, — а сейчас осталось одно название. Это доказали наши гидрологи. Уровень воды постепенно повышается…

— Да-а-а… Места у нас тут замечательные, — перевел разговор Иван, — Сороковой бор называется. Еще при помещиках сюда мужики бегали, скрывались. Жили в шалашах, рыли землянки. Питались грибами, ягодами, добывали зверя, ловили рыбу…

— А в гражданскую-то, — перебил Петр, — сколько тут боев было. Да и потом, в сорок первом, здесь сразу появились партизанские отряды. Трудно вначале было — немец-то силу свою чувствовал, партизаны сходились только в маленькие отряды, голодали, не было оружия. Но на следующий год и оружие появилось, и отряды объединились между собой — в общем, здорово трепали фашистов.

— Пришлось им даже железную дорогу на Гдов разобрать, — добавил Иван, — там, где она по Сороковому бору проходила. Сняли рельсы и увезли куда-то.

Разговоры затянулись за полночь. С озера ударил луч мощного прожектора, и коротко взвыла сирена — на катер вызывали Георгия Николаевича.

А на следующее утро мы покидали Подборовскую кручу. Байдарки сложены в мешки, рюкзаки упакованы. Ждем катер. Настроение немного грустное — не хочется расставаться с вольной лесной жизнью.

Костя тихонько перебирает струны гитары:

Тихое теплое августовское утро. Сквозь кроны сосен пробивается солнце. Вода и небо белесо-голубые, ласковые, спокойные.

Вдали показался изогнутый стремительный силуэт берегового катера. Он обогнул отмель и встал на рейде напротив бывшего нашего лагеря. От катера отвалила шлюпка и двинулась к берегу.

Александр Сергеевич подготовил сумку с материалами: по пути они с Георгием Николаевичем будут обсуждать работу экспедиции по «горячим следам».

Мы подошли к самой воде встречать лодку. Костя не выпускает из рук гитару:

Да, уходят корабли. Через полчаса «Адмирал Макаров» завибрировал, загрохотали дизели. Мы взяли курс на Псков.

И вот снова я на Чудском озере, в Подборовье. Все вроде бы то же, но что-то неуловимо изменилось за эти годы.

Пляж как-то уменьшился: не ошиблись гидрологи — наступает озеро. Да и трава вытоптана на берегу. Видно, недавно здесь располагался туристский бивак.

Пошел в деревню. Вот и Развеи. Сколько лет-то прошло!

В магазине покупателей нет — одна продавщица, все та же тетя Катя. Поздоровались.

— Как дочка-то, тетя Катя, школу кончила?

— Давно. В Пскове счас… У меня вон внук бегает. Мне уж говорили, что вы пришли.

— Да кто говорил? Ведь нас же никто не видел.

— Как не видел — видели, — уклончиво ответила тетя Катя, — к своим, что ли, приехали или сами?

— К каким своим? Что-то не пойму…

— Как не поймешь? Там же ваши стоят из Москвы. Мадленский, что ли, Филька! Он с ребятами приехал.

Вот тебе на! Я бегу обратно. Неужели ребята приехали, а мы даже и не знаем.

Когда я подошел, у нашего костра сидели Слава Попов и Филимон Мадленский.

— Вы как сюда?

— Да мы как-то затосковали, собрались и прошли часть того старого маршрута от Плюссы до Подборовья.

— Ну расскажите, как там, что нового.

— А приходите сегодня к нам вечером. Мы дневник вели, все записывали, как Александр Сергеевич.

— А где ваш лагерь?

— Да тут, метров двести. Сначала стояли там, где вы, а потом шторм случился, и перебрались поглубже.

Вечером сидели у костра. На сковородке жарилась только что пойманная рыба.

Ребята рассказывали о том, как непривычно складывалось их путешествие, — ведь мы все были приучены к водному туризму. Поэтому в пути им пришлось столкнуться с самыми неожиданными трудностями.

Вот, например, необходимо перебраться на другую сторону реки. Что проще, когда под рукой байдарка!

Но дерзкая фантазия не знает предела — Слава предложил построить паром из веревки и нескольких бревен, найденных на берегу реки. Через пару часов мастеровые, которые опробовали сооружение, чуть было не утонули вместе с ним, но противоположного берега все же достигли.

На следующий день Филимон развил первоначальную идею. К парому привязали еще несколько бревен, погрузили на образовавшийся таким образом плот все тяжелые вещи и двинулись, работая шестами. Остальные с легкими рюкзаками шли по берегу, любуясь окружающим ландшафтом.

Пришлось друзьям столкнуться еще с одним непредвиденным препятствием, которое почти не страшно байдарочным туристам. Кому не знакома скромная лесная ягода — земляника? Мадленский как-то увидел пространство, свободное от деревьев, но сплошь усеянное этой ягодой… Пришлось потом нагонять потерянный для передвижения день.

— И знаете, что интересно, — сказал Слава, — там, на водоразделе Желчи, помнят про нас, про наши исследования. Особенно им почему-то запомнилось, как тогда на волоке подвода с нашим барахлом в болоте увязла, конь по брюхо провалился, а Костя и его и телегу выволок. Тогда в деревне это девочка рассказала, которая коня нам привела, теперь уже взрослая женщина…

— А еще, — добавил Филимон, — нам показали короткую дорогу от Люты к Желче через болота. Еле заметная тропка — сами никогда бы не нашли. Старики рассказывают, что этой тропой пользовались партизаны во время Великой Отечественной.

— Болота там громадные…

— А клюква есть? — поинтересовался Саша.

— Клюква? Должна быть.

— И охота, наверно, хорошая?

— Наверно…

— А почему вы изменили нашей традиции и не пошли на байдарках? — спросил я. — Хотя вы все же построили плот.

— Но ведь вы тоже! А для этих мест они самый удобный транспорт. Если приедем сюда еще, то только на байдарках.

— А за байдаркой можно пустить дорожку с блесной на щуку, — мечтал Саша.

— Жаль расставаться, ребята, — сказал Слава, — но завтра уезжаем на Самолву.

— Как странно все-таки, — задумчиво сказал Мадленский, — что встретились, не сговариваясь, здесь — после стольких лет вновь пришли сюда. Значит, осталось что-то такое, не только детские воспоминания. Сумел Александр Сергеевич научить нас любить эту землю, понимать и уважать ее людей, сделал из нас настоящих туристов-изыскателей.

Ведь нам сейчас просто остаться в дождь в лесу сухими, приготовить еду, не имея продуктов, из лесных даров, в любую погоду развести костер и согреться, увидеть красоту заката, найти, заснять и описать исторический или природный памятник…

И все это дал нам Александр Сергеевич.

Мы должны чаще собираться здесь и всегда помнить то, что нам в жизни посчастливилось перенять от замечательного человека, большого друга, каким был для нас Александр Сергеевич.

…А утром мы провожали ребят. Баркас — здесь его называют «двадцатка» — отходил на Самолву, бодро постукивая своим двадцатисильным двигателем.

И тут вдруг вспомнилось: