Свадебное пари

Глава 7

Генерал Хейуорд нашел Серену сидевшей в маленькой гостиной за секретером.

— А, дорогая моя, я очень рад тебя видеть! — воскликнул он, с сияющей улыбкой закрывая за собой дверь.

— Выглядишь ты, как всегда, прекрасно. Этот оттенок темно-красного особенно тебе идет. Впрочем, у тебя прекрасный вкус. Ты всегда одевалась по последнему слову моды… совсем как твоя бедная матушка.

Серена ничего не ответила. Просто отложила перо и внимательно посмотрела на генерала.

— Вы хотели видеть меня, сэр?

— Да… совершенно верно.

Он потер руки, словно собираясь объявить прекрасные новости:

— По правде говоря, дорогая, нам нужно обсудить крайне срочное дело.

— Вот как?

Она вскинула брови:

— Что-то со счетами? Нашли ошибку?

— Нет-нет… ничего подобного. У тебя, как всегда, все верно, дорогая. Такая умная кошечка… такая светлая головка…

Его улыбка стала еще ослепительнее.

Серена подумала, что сейчас он ужасно похож на горгулью. Улыбка казалась какой-то гримасой на его одутловатом лице с отвисшими щеками. Кроме того, она не достигала глаз, маленьких, жестких и подозрительных. Именно поэтому ей стало не по себе.

Он сел на шезлонг, потом снова встал и подошел к окну, заложив руки за спину.

— Дело в том, дорогая, что у меня весьма неприятные известия.

Серена ничуть не удивилась. Она крепко сцепила руки на коленях и стала ждать.

— Видишь ли, лорд Бредфорд… — пробормотал он почти извиняющимся тоном, что ее поразило, — он держит закладные на дом.

— Да, — коротко подтвердила она, полная решимости пропустить мимо ушей все, что бы он ни сообщил дальше.

— Да… две закладные.

Она молча наклонила голову.

— В таком случае я сразу к делу: Бредфорд готов уничтожить обе.

— В обмен на что? — холодно осведомилась Серена, хотя под ребро ткнулся крошечный осколок льда. — Или его милость страдает от приступа великодушия?

— Не мели чепухи, Серена. — Сквозь дружелюбную ободряющую маску проглянул прежний Хейуорд. — У Бредфорда бесполезно просить даже прошлогоднего снега.

— Так чего он хочет? — откровенно спросила Серена, хотя уже все поняла. Крошечный осколок льда вонзился еще глубже.

— Да, дочь моя. Он хочет тебя.

Генерал вытащил платок и промокнул лоб, словно в гостиной было слишком жарко.

А вот Серена промерзла до костей.

— Нет, — бросила она. — Я этого не сделаю.

— Сделаешь! — Все притворное дружелюбие мигом растаяло. — Это твой дочерний долг.

— Вы мне не отец, генерал Хейуорд.

Серена едва удержалась, чтобы не вскочить, когда он устремился к ней со сжатыми кулаками. Лицо его угрожающе побагровело.

— Ты сделаешь как тебе велено. У тебя самой нет и пенни. Если я выброшу тебя на улицу, что сделаю без колебаний, как ты будешь жить? Продавать себя на Пьяцце? Еще до конца года так и будет!

Брызги слюны ударили ей в лицо. Она брезгливо вытерлась рукой и грациозно поднялась с кресла.

— Если мне придется стать проституткой, то исключительно на моих условиях, — объявила она. — Я не позволю продать меня Бредфорду. И если вы сделаете хотя бы малейшую попытку коснуться меня, я вас убью.

Голос ее был мертвенно-спокоен, фиолетовые глаза словно подернулись льдом.

Серена неожиданно повернулась и отомкнула ящик секретера. А когда снова взглянула на генерала, тот увидел в ее руке маленький, отделанный серебром пистолет, так что сомневаться в серьезности ее угрозы не приходилось.

— Где ты взяла это? — прошептал он.

— Это вас не касается, сэр. Ваше дело — знать, что я пущу его в ход, если попробуете проделать со мной то, что проделали в Брюсселе.

Ноздри генерала раздулись, глаза потрясенно расширились.

— Я не понимаю, о чем ты.

Серена подняла пистолет и улыбнулась, когда он отпрянул. На лице промелькнул страх.

— Вы лжете… в отличие от меня, сэр. Я убью вас.

— И будешь болтаться в петле, — почти выплюнул он.

— За это… с радостью. Поверьте мне.

И он поверил.

Какой-то напряженный момент генерал сверлил злобным взглядом падчерицу, после чего выбежал из комнаты, с такой силой захлопнув дверь, что со стены упала картина.

Серена нагнулась, чтобы ее поднять. Повесила на крючок, поправила, медленно, почти автоматически, двигаясь как во сне. На самом деле кошмар был вполне реален.

В прошлом году, в Брюсселе, холодной зимней ночью…

Она все еще чувствовала вкус еды, поданной на стол, вкус вина на языке. Странный горьковатый привкус, удививший ее. Она ничего не сказала, потому что вместе с генералом была в гостях у одного из постоянных клиентов, испанского гранда, с аккуратной бородкой лопаточкой и пронзительными черными глазами, которых он не сводил с Серены. Три дня он флиртовал с ней, и она старалась отвечать как можно любезнее. В конце концов это всего лишь бизнес. Ее улыбка влечет игроков к игорным столам — стало быть, надо чаще улыбаться.

Но в ту ночь взгляды этого испанца вызывали мучительную неловкость. Серена старалась держать тебя в руках. Остальные гости становились все развязнее, по мере того как вино в бутылках убывало. Если они и заметили странный привкус, то ничем не дали этого понять, и Серена решила, что ей, должно быть, показалось. Той ночью она выпила больше обычного, и это помогало не замечать жадного взгляда испанца.

Она смутно помнила, как ее запихнули в экипаж, доставивший обоих в снятый генералом дом, где в тот момент процветало его игорное заведение. И так же смутно помнила, как горничная укладывала ее в постель, игриво упрекая за невоздержанность, хотя такого никогда раньше не бывало. Она не помнила, как заснула. Но помнила пробуждение.

Все было таким омерзительным, таким странным… она словно оказалась в густом тумане, не в силах пошевелиться или отреагировать, но сознавала при этом все. Воспоминание до сих пор наполняло ее липким страхом. Сначала она сознавала только, что кто-то растягивает ее, укладывает, раздвигает ноги, поднимает руки над головой. При этом все было тихо. Но вдруг над ней нависло лицо испанца. Она ощущала сначала запах вина из его рта, а потом и вкус его омерзительных губ. Серена хотела сопротивляться, отвернуть голову, пнуть его ногой. Но была обездвижена, парализована каким-то зельем. Он вошел в нее, и она чувствовала каждое движение, каждый короткий выпад. Наконец он отвалился и встал, а генерал укрыл падчерицу простыней, благочестиво отводя глаза. Прикроватные занавески были задвинуты, и она опять осталась одна, и красная дымка забытья снова завладела ею.

Утром она проснулась поздно. Голова раскалывалась, тошнота подкатывала к горлу, кошмар все еще был так жив в памяти, словно произошел на самом деле. И ужас, затопивший ее, когда тело подсказало ей, что так все и было…

Три дня она не выходила из комнаты. Отчим посылал записки, стучался в запертую дверь, сначала молил, потом требовал его впустить. Но она ни на что не обращала внимания. А когда вышла на четвертый день, словом не упомянула о той ночи. Сначала он был сбит с толку и сконфужен, когда она продолжала молчать, но потом на его лице появилось видимое облегчение, словно он уверился, что падчерица не подозревает о насилии. Что зелье, парализовавшее ее тело, лишило также разума. А Серена позволяла ему в это верить. Пока не настало время бросить правду ему в лицо.

Вернувшись к реальности, она подумала, уж не потратила ли зря козырную карту, но сердцем чувствовала, что была права. На этот раз он не опоит ее так легко. Правда, существовали и другие способы лишить ее сознания, дать Бредфорду то, чего он жаждал. Но подобное больше не должно случиться! Ни с ней, ни с Абигайль! Если генералу удастся заполучить Абигайль в жены, он легко продаст ее тому, кто даст больше, как сделал с падчерицей. А Абигайль слишком наивна, неопытна и не сможет постоять за себя. Серена была совершенно уверена, что Абигайль вряд ли поддастся ухаживанию генерала, но, ободряемая матерью, не сумеет противостоять предложению человека, который по возрасту годится ей в отцы. Девушка нуждается в защите, и только Серена сможет ее уберечь. Она не уйдет из дома, пока не спасет бедняжку Абигайль.

Нужно проделать все это, не возбудив подозрений в мистере Саттоне. Прежде всего он вряд ли поверит Серене, даже если та расскажет чистую правду. Ведь та же Серена открыто поощряла интерес отчима к Абигайль, почему же вдруг неожиданно пошла против него? И даже если она убедит мистера Саттона, реакция последнего легко предсказуема. Мечта Абигайль о лондонском сезоне и хорошей партии развеется в прах.

Значит, нужен другой поклонник. Если Абигайль влюбится в безупречного молодого человека, который удовлетворит даже честолюбивые претензии миссис Саттон, генерал останется ни с чем и даже не узнает о роли падчерицы в этом деле. Но как найти идеального поклонника?

Она вдруг представила Себастьяна. Абигайль и ее мать уже заинтересовались им. И даже устраивали специально для него званый обед. Может, как-то это использовать? Если Себастьяна попытаться убедить выказать внимание к милой девушке, у Серены останется время найти кого-то другого. Но кроме того, что это очень сложно, как она может ожидать от Себастьяна шагов навстречу после того, что между ними произошло? Они так и не выяснили отношений, лишь углубили пропасть между ними.

Очевидно, эти три года Себастьян следовал путем любого молодого аристократа. После больно ранившего его предательства он удивительно быстро собрал осколки своей жизни. Стоит взглянуть на него, чтобы это понять. Он стал спокойным, уверенным в себе и в правильности своей жизни. А она… тогда ей едва исполнилось двадцать, а теперь ей всего двадцать три, но последние три года лишили ее надежд на будущее, оставив впереди лишь голую пустыню. Теперь ей нечего предложить Себастьяну. И почему он должен в чем-то идти ей навстречу?

Она убрала пистолет в ящик секретера и заперла ключиком, который носила в потайном карманчике юбки.

В комнату, постучав, вошел Фланаган с запечатанным письмом на подносе.

— Это принес посыльный, леди Серена, — с поклоном сказал он, протягивая поднос.

— Спасибо, Фланаган.

Она глянула на почерк. Похоже, ее мысли каким-то образом материализовались в сложенном листке бумаги.

— Посыльный ожидает ответа, миледи.

— Да, — пробормотала она, глядя на записку. Только Себастьян оживлял строго начерченные буквы завитушками, когда на него находила такая прихоть. И это всегда ее веселило. Но почему он пишет ей сейчас?

Что же, она не узнает, пока не развернет записку.

— Попросите посыльного подождать.

— Конечно, мэм.

Серена разрезала письмо ножом и развернула листок.

«Приходи на Страттон-стрит в три сегодня днем. Возьми закрытый экипаж, чтобы никто тебя не узнал. С.С.».

Себастьян всегда заботился о ее репутации. Куда больше, чем о своей собственной. Похоже, ничего не изменилось. Но зачем он хочет ее видеть? Разве между ними осталось что-то недосказанное? Однако она почти против воли взяла листок бумаги и написала одну короткую фразу.

«Приеду в три».

Сложила и запечатала записку, позвонила Фланагану, велела передать ее посыльному, после чего поднялась в спальню. Не важно, зачем она понадобилась Себастьяну: гордость и тщеславие требовали, чтобы она выглядела как можно лучше. Конечно, темно-красный шелк ей к лицу, но после того как его похвалил генерал, она никогда больше не наденет это платье.

Серена решила вызвать Бриджет и принялась нетерпеливо дергать за шнуровку.

— Господи, леди Серена, что с этим платьем? Посадили пятно? — ахнула горничная. — Вы порвете шнуровку!

— Помогите, Бриджет, мне в нем неудобно!

Серена направилась к шкафу, не обращая внимания на возившуюся со шнуровкой Бриджет.

— Да постойте хоть минутку! — взмолилась горничная.

— Мне нужно что-то более легкое, более фривольное.

Серена принялась копаться в богатых шелках, муслинах, бархатах и дамастах.

— Вот это!

Она вытащила шелк цвета вереска, вышитый изящными гирляндами красных роз. В центре каждой красовался крошечный аметистик.

— Правда, красиво, Бриджет?

— В высшей степени, миледи. Вы уходите?

— Да, — кивнула Серена, разглаживая складки кембриковой нижней юбки. — Обруч поменьше, Бриджет.

Горничная привязала к талии Серены небольшой обруч и помогла надеть платье, так чтобы элегантные фижмы соблазнительно колыхались на каждом шагу и при этом юбка не развевалась слишком сильно.

Серена подошла к зеркалу. Себастьян всегда любил простоту. Он сам не носил жабо и оборок, и хотя любил модную одежду, предпочитал видеть Серену в менее экстравагантных нарядах. Поскольку она придерживалась таких же взглядов, то всегда была рада угодить возлюбленному. Мягкий сиреневый цвет красиво контрастировал с темными волосами и очень шел к цвету глаз. Декольте было отделано кружевной оборкой и открывало грудь почти до самых сосков. Нет, конечно, она хотела понравиться не Себастьяну, а себе!

— Сойдет, — решила она наконец. — Черную фетровую шляпу и черный шерстяной плащ, пожалуйста.

Бриджет принесла требуемое, и Серена надела шляпу с широкими полями, почти скрывавшими лицо. Воротник широкого плаща можно было поднять.

— Господи, миледи, вы теперь немного похожи на разбойника с большой дороги, — объявила Бриджет, — только маски не хватает.

— На улице холодно, — улыбнулась Серена. — Не хотелось бы простудиться. Бегите вниз и попросите Фланагана нанять мне кеб.

Бриджет присела, перед тем как поспешить вниз, и Серена последовала за ней. К тому времени как она спустилась вниз, кеб уже ожидал перед домом.

Она дала извозчику адрес и уселась в экипаж, в котором пахло чем-то прокисшим. Пришлось примоститься на самом краю, чтобы не касаться засаленной кожи сидений. Было чересчур холодно, и дул слишком сильный ветер, чтобы поднять кожаную занавеску, прикрывавшую окно, поэтому она старалась не дышать глубоко. К счастью, до Страттон-стрит было недалеко, и через десять минут экипаж остановился у дома Себастьяна.

Она открыла дверь и вышла, подобрав юбки, чтобы не замочить их в грязной воде канавы. Заплатила извозчику и подняла руку к дверному молотку, но дверь тут же распахнулась и ее втащили внутрь.

— Никто не должен тебя видеть, — прошептал Себастьян. — Давай свой плащ.

Он расстегнул застежку у нее на шее, пока она пыталась оглядеться и едва не рассмеялась. Как типично для Себастьяна. Он никогда не тратил энергию зря. Никогда не произносил лишних слов и никогда не колебался, если нужно было действовать. Ей следовало снять плащ, и он прежде всего занялся именно этим.

Она позволила ему повесить плащ на вешалку и стянула перчатки. Он взял их и положил на скамью под вешалкой, после чего отошел и вопросительно уставился на Серену.

— Ты снимешь шляпу? Мне бы хотелось, чтобы ты немного задержалась.

— Зачем? Зачем тебе нужно было видеть меня? — нахмурилась она.

Он протянул руку и легонько прижал палец к ее губам.

— Давай на этот раз оставим враждебный тон. Я не собираюсь снова ссориться с тобой.

Она глубоко вздохнула, остро ощущая тепло его пальца. И неожиданно ей пришла в голову абсурдная мысль втянуть его палец в рот, поласкать языком, прикусить, как она часто делала раньше, но тут она перехватила его хитроватый взгляд и поняла, что он подумал именно о том же.

Серена отвела голову и развязала ленты шляпы.

Себастьян взял ее, положил рядом с перчатками и, сжав руки Серены, склонил голову набок. Глаза его блеснули.

— Спасибо, что пришла.

— Ничего не могла с собой поделать, — бросила она, слегка пожав плечами. — Так объяви наконец, зачем хотел меня видеть.

Он сжал ее руку, и время куда-то подевалось. Они снова вернулись на три года назад, и Серена почувствовала, что соскальзывает в странный транс. Больше она не хотела ничего, хотя здравый смысл вопил, что это безумие, которое ни к чему хорошему не приведет. Все это они уже проходили.

— Подойди к огню, у тебя руки замерзли.

Он обнял ее за плечи и привел в теплую светлую гостиную.

— Здесь нам будет удобнее.

Серена огляделась, пытаясь обрести душевное равновесие. Она впервые была в этом доме. В прошлом они снимали маленькую комнату в гостинице на Кинг-стрит. Гостиная была безупречно чиста, но здесь явно жили холостяки. Никаких вышитых подушек, шторы немного коротки, ни одного цветка, сухого или живого, ни одной женской безделушки, никаких украшений. Зато пахло кожей и немного потом, в сочетании с запахами свечного воска и горящего дерева. Ничего неприятного, но так, вероятно, пахло в мужском клубе.

— Где твой брат? Я думала, ты живешь вместе с ним.

Ее голос звучал на удивление спокойно, даже деловито.

— О, Перри часто не бывает дома, — так же беспечно ответил он. — У него свой круг друзей. Странные это люди — ученые и философы, поэты и журналисты, пишущие памфлеты для просвещения невежд.

Он с легкой самоуничижительной улыбкой покачал головой.

— Уверен, что Перри решительно относит меня к последней категории.

— Я встречалась с ним несколько раз. Вы невероятно похожи, иногда я вас даже путала.

Себастьян усмехнулся.

— Не только ты, но и очень многие люди, если не считать старшего брата. Но между нами есть небольшие различия. У Перри хохолок на лбу.

— И у тебя тоже.

— Но у него он заметнее. И мой нос длиннее.

— Только этим вы различаетесь? — рассмеялась Серена.

— Внешне — да, но во всех других отношениях мы словно небо и земля.

Он подошел к дивану.

— Ты не сядешь?

— Спасибо.

Серена села. Подушка под ее спиной была жесткой и царапалась, из ткани вылезал конский волос.

— Чай? — спросил Себастьян. — Или кофе?

Он дернул за шнур сонетки.

— Чай, если можно, — попросила Серена и снова задала мучивший ее вопрос: — Почему я здесь, Себастьян?

— Господи, ну почему все так сложно? — резко воскликнул он. — Мне нужно побыть с тобой наедине, чтобы никто не помешал. Я точно знаю, что хочу сказать, но чувствую себя школьником, с красными лапами и огромными ногами, которые не идут в нужном направлении.

Серена хотела встать, но дверь открылась и мальчик, помогавший экономке, спросил:

— Что угодно, сэр?

— Принеси чаю, Барт.

Себастьян обрадовался приходу мальчишки, давшему возможность немного собраться с мыслями. Он не ожидал взрыва столь внезапного желания. Все дельные мысли были сметены невероятной потребностью снова прижать ее к себе, ласкать великолепное тело, найти потаенные местечки, которые когда-то были так ему знакомы. Столько прошло времени, столько обид омрачило нежные воспоминания, что он воображал себя непроницаемым для старых желаний, — но оказалось, что ошибается.

— Удивительно, на холостяцкой квартире подают чай, — заметила Серена, пытаясь найти нейтральную тему. Напряжение было так велико, что между ними словно потрескивали крошечные молнии.

— Перри иногда пьет чай.

Себастьян нагнулся, чтобы поворошить дрова в камине.

— Я, признаться, терпеть не могу этот напиток.

— А мне иногда нравится, — пожала она плечами, гадая, долго ли будет продолжаться эта бессмысленная светская беседа, прежде чем Себастьян наконец перейдет к делу.

Парнишка вернулся с подносом, на котором стояла маленькая коробочка с чаем, две мелкие чашки, фарфоровый чайник и медный котелок с кипятком.

— Вода только что вскипела, мэм, — пояснил он, ставя поднос рядом с Сереной.

— Спасибо.

Она улыбнулась и открыла коробочку.

— Значит, ты не пьешь чай, Себастьян?

Тот покачал головой и поморщился.

— Не люблю. Предпочитаю кларет.

Серена засыпала чаю в заварочный чайничек и налила кипятку. Немного подождала, пока Себастьян наливал себе кларет. Прозрачная жидкость полилась в небольшую чашку. Она поднесла чашку к губам и попробовала чай, чувствуя пронизывающий взгляд Себастьяна.

— Я тосковал без тебя, Серена, — тихо признался он.

Она почувствовала, как напряжение медленно ослабевает, как сама она готова принять все, что должно случиться, все, о чем она знала с того момента, как получила записку. Между ними еще ничего не кончено.

— Когда ты пришел на Пикеринг-плейс, я, уловив твой презрительный взгляд, подумала, что ты никогда не простишь меня, никогда не поймешь, — ответила она так же тихо, как он. — У меня не было иного выхода, Себастьян. Я подумала…

Ее голос стих.

— Что ты подумала?

Его голос стал немного резче, глаза впивались в ее лицо.

Серена пожала плечами.

— Что три года назад я глубоко ранила и возврата больше нет.

Она поставила чашку на блюдце.

— Я пыталась сделать именно то, что сделала, и мне следовало бы радоваться, но я была так несчастна, так безмерно несчастна…

— А я рассердился, — признался он. — Нет, я был взбешен, ранен в самое сердце, потому что не понимал. И сейчас не понимаю. Я знаю, ты говорила неправду, но почему… почему?! Этот вопрос не дает мне покоя.

Она поколебалась, обводя мизинцем вышивку на юбке. Насколько она сможет быть с ним откровенной? Истина была настолько унизительной и гнусной, что полностью она не могла открыться никому. И если она способна поведать хотя бы часть этой истины, то только этому мужчине.

Глубоко вздохнув, она заговорила, медленно произнося каждое слово, отделяя то, что можно сказать, от того, что нужно скрыть любой ценой.

— Когда генерал женился на моей матери, она не знала… да никто из нас не знал, что он находился в одном шаге от долговой тюрьмы. Он нуждался в состоянии матери, и, получив его, немедленно увез нас в Париж, где потерял все, до последнего пенни, за игорными столами. Потом потащил нас в Брюссель, и на те жалкие гроши, которые у него еще оставались, открыл игорное заведение. Но некоторым посетителям не понравились правила игры: они стали подозревать, что их обманывают, — и отчим ускользнул от них в Вену, потом в Зальцбург, туда, где игра велась по высоким ставкам. Зачастую мы были вынуждены бежать посреди ночи, чтобы не попасть в руки тех, кого он обманул.

Мать не смогла вынести подобной жизни. Она таяла день за днем, и чем слабее становилась, тем требовательнее становился он, пока она не умерла. Вот и вся печальная история.

— Но это история твоей матери. Не твоя, — возразил Себастьян. — Понимаю, что ты не смогла покинуть свою мать, пока та была жива, но после ее смерти… могла же ты обратиться к кому-то за помощью?

— Очевидное решение, разумеется, — ответила она так горько, что Себастьян невольно сжался. — Но это не так легко, как кажется. К тому времени у меня не было друзей, генерал об этом позаботился. Он растратил и состояние, которое должно было перейти ко мне после смерти матушки, так что я осталась совершенно одна, во всем от него зависимая. Когда он объявил, что игорное заведение на Чарлз-стрит разорилось и мы должны снова бежать, пришлось последовать за ним. Я не могла сказать тебе правду.

Она сморгнула неуместные слезы. Не время выказывать свою уязвимость. Она не хочет жалости Себастьяна.

Тот стоял у камина, опершись на каминную доску и глядя в огонь.

— Но почему ты посчитала, что не сможешь рассказать правду? Почему так уж невозможно было во всем мне признаться? Хотя не стану утверждать, что в те времена знал, как помочь тебе…

Он невесело усмехнулся.

— Я был так молод, так наивен, что, возможно, протестовал бы и предавался гневу. Но ведь этим ничего не добьешься. Теперь я это понимаю. Но если бы ты сказала мне, я по крайней мере знал бы, что ты не изменилась. Не стала другой. И что любовь между нами была настоящей и чувства тоже были настоящими.

— О, Себастьян, я думала, что, если внушу отвращение к себе, твоя рана будет не так глубока, — призналась она с беспомощной улыбкой. — А ведь это была наша первая любовь. Но, столкнувшись с жестокостью реального мира, эта любовь не имела ни единого шанса.

— Не согласен, — тихо сказал он, поднимая глаза. — Мы умели любить, и это была не фантазия.

Серена низко склонила голову.

— Да, — согласилась она тихо. — Мы умели любить.

Себастьян отставил бокал:

— И сейчас умеем.

Он шагнул к ней, протягивая руки.

— Может, попытаемся снова? — чуть улыбнулся он.

Она молча вложила руки в его ладони и позволила поднять себя с дивана. Ею владело ощущение неизбежности, но кроме того — всепоглощающая потребность в его ласках, прикосновениях, его теле, в силе его желания, сиявшего ярко и ослепительно, как солнце в пустыне. Голубые глаза, казалось, пожирали ее. Он исцелит ее, снова сделает цельной, вернет душевный покой. Только страсть и любовь Себастьяна способны это сделать, а ее ответные любовь и страсть вернут и ему радость жизни. В огне этой страсти сгорят все печальные воспоминания.

Он стал целовать ее, сначала нежно, словно вновь открывая свою любовь. Его язык скользнул по ее губам, ныряя в уголки рта. Она вдыхала его запах, пробовала губы на вкус, с пронзительной сладостью вспоминала, как было между ними, и с радостью понимала, что все так же чудесно, так же восхитительно, чувственно и сладострастно, как прежде.

Его руки скользнули к ее бедрам, сжали попку, притянули к вздыбленной плоти. И Серена, охваченная желанием, стала ласкать напряженный бугор, грозивший вырваться из панталон.

Не прерывая поцелуя, он сделал несколько шагов, уложил ее на шезлонг и сам лег сверху и стал целовать то местечко в ложбинке горла, где быстро бился пульс. Поднял юбку и стал ласкать затянутое в шелк бедро.

Она, в свою очередь, сжала его тугие ягодицы и положила ногу на его бедра, притягивая к себе еще ближе. Он спустил с ее плеч платье. И припал губами к соскам. Она охнула от восторга, когда он стал обводить их языком, сосать, прикусывать чувствительные местечки, и впервые за целую вечность затерялась в восхитительном водовороте сладострастия.

Она приподняла бедра, едва он задрал ей юбки до талии. Серена нащупала завязки его панталон и стала нетерпеливо дергать, когда его пальцы нашли крошечный узелок, затерянный во влажных складках, и стали его теребить. Наконец его плоть высвободилась, и восторженный смех сорвался с ее губ, когда она провела сжатым кулачком по оплетенному венами пульсирующему фаллосу.

Себастьян вдруг отстранился и в растерянности уставился на Серену, словно обнаружил то, чего не ожидал.

Она погладила его по щеке, правильно поняв, о чем он думает. Потому что это были ее мысли.

— Любимый мой, всегда приятно осознать, что истинные чувства остаются неизменными.

Он рассмеялся и, скользнув вниз, зарылся головой между ее бедрами.

— Как ты права, — пробормотал он, покусывая крошечный узелок, лаская языком, ощущая, как возбуждается ее плоть.

— Как приятно обнаружить, что воспоминания не пустые фантазии.

Он приподнялся, раздвинул ее бедра и вошел в нее, глядя в глаза, именно так, как она хорошо помнила. В этом страстном единении они сливались не только телами, но и душой, нежась в радостных волнах наслаждения, словно и не было последних трех лет.

Они долго лежали, сплетясь в объятиях, прежде чем Себастьян поцеловал ее в губы, отодвинулся и стал возиться с завязками панталон.

— Я люблю тебя, — с улыбкой прошептал он. — Всегда любил. Еще до того как родился.

Серена тоже улыбнулась и провела пальцами по его губам.

— Ты сумасброд, но я люблю в тебе и это.

Она приподнялась на локтях.

— Помоги мне встать.

Себастьян поправил одежду и протянул руки Серене, но едва успев поднять ее, снова сжал в объятиях. Отстранился и обвел ее взглядом.

— Что будем делать? Ты голодна? После наших игр ты всегда говорила, что проголодалась.

Серена, одергивая юбки, призадумалась.

— Я бы выпила кларета и поклевала хлеба с сыром, но сначала хотелось бы освежиться. Тазик с водой и полотенце.

Она красноречиво провела рукой по телу.

— Разумеется.

Себастьян поспешил к двери.

— Пойдем ко мне в спальню.

Он повел ее по лестнице наверх, где по обе стороны узкой площадки находились две двери.

Он открыл одну и с преувеличенно почтительным поклоном пригласил Серену.

— Сейчас принесу воду и полотенце.

Он исчез, оставив Серену оглядывать квадратную комнату. Из обстановки здесь были только кровать под балдахином, комод, шкаф и тазик с кувшином. В камине горел огонь. Помещение было хоть и чистым, но тоже безликим. Немытое окно выходило на задний сад, где несколько встрепанных кур копались в грязи.

Себастьян появился с кувшином кипятка и полотенцем.

— Мадам, позвольте мне…

Он налил воды в тазик и повернулся к ней, сладострастно улыбаясь.

— Откуда прикажете начать?

— Ниоткуда, — отрезала Серена. — Оставь меня одну и принеси лучше хлеб с сыром и кларет. Я задержусь не больше чем на десять минут.

Он разочарованно вздохнул, но подчинился.

— Один поцелуй перед уходом?

— Один поцелуй, — согласилась она, но когда он попытался поцеловать ее в губы, подставила щеку.

Он сжал ее лицо и крепко поцеловал в губы. Она снова высвободилась и вытерла губы тыльной стороной ладони.

— Нет! Никогда! Я не хочу целовать тебя и не буду!

Он непонимающе смотрел на нее.

— Я не хотел тебя обидеть… мы только что любили друг друга… что я сделал не так?

Серена глубоко вздохнула. Раньше она ответила бы что-нибудь игривое, но теперь…

— Ничего. Ты ни в чем не виноват. Я просто не люблю, когда кто-то сжимает мою голову.

Она попыталась засмеяться, но не получилось.

— Все было так давно, Себастьян. Мне придется снова к тебе привыкать.

— Как хочешь, — кивнул он. — Всегда поступай как тебе нравится, Серена. Я пойду принесу поесть.

Он ушел, тихо прикрыв дверь. Серена зажмурилась. Ей нужно забыть ту ночь, и она было поверила, что уже успела забыть. Собственная реакция поразила и ужаснула ее и шокировала Себастьяна. Но он не виноват. А она не сможет ему объяснить. Дурацкая ситуация!