Свадебный переполох (СИ)

Глава 12

Эвитан, Лютена.

1

Одна мысль о возвращении в Алисин цветник сейчас невыносима! Отослать бы Пьера, а самой остаться в саду! Бездумно смотреть на темнеющий пруд, коснуться ледяной воды. Или даже омыть ею лицо. И плевать на мидантийскую тушь, что обязательно потечет. И на квиринские тени для глаз — тоже.

Ни о чём не думать, забыться над безмолвием темно-весенней воды. Обнять столь же безмолвную статую и сидеть. Бесконечно, не шевелясь. Пока не придет решение, что делать дальше. И не появятся силы хоть подумать об этом…

Фрейлина принцессы Алисы не имеет права распоряжаться своим временем по собственному желанию. Фрейлина должна вернуться в гадюшник к другим ядовитым змеям.

Герцог умер. Бедная Катрин! И бедный сам Ральф Тенмар. Хоть он при жизни и не потерпел бы жалости… Железный старик говорил, что сильных она унижает.

Бедный — потому что схоронил дочь и двоих сыновей. И не дожил до встречи с третьим.

И потому что оставил жену одну среди шакалов, грызущихся теперь за его наследство. Старый волк умер — да здравствуют стервятники и гиены!

И больше никто и никогда не прикроет спину. Ты незаметно для себя успела привыкнуть к защите Тенмарского Дракона. Теперь начинай отвыкать. И вновь всегда оглядывайся, есть ли позади дерево или стена. Или хоть пропасть.

И не для того ли фрейлина идет сейчас к принцессе, чтобы та могла ее публично изгнать? Ну и змеи с ней, с Алисой! Выпустили бы живой, а там никто не помешает убраться из Эвитана. Хоть к Темному на рога. В Квирину, например! Рассказать Анри о последних месяцах жизни его отца.

— Госпожа баронесса…

— Езжай домой, Пьер.

— Госпожа баронесса, — парень мнет в руках собственную шляпу, непривычно краснея.

Хочет сообщить, что после смерти герцога больше не станет служить его племяннице? Что ж — этого следовало ожидать.

— Да, Пьер, — Ирия постаралась вложить в тон как можно меньше альваренского льда. — Говори, не бойся.

— Это… госпожа баронесса… — слуга, нервно сглотнув, поднял на нее взгляд. — Вы это… нас с Мари назад в Тенмар не отсылайте! Мы этой швали служить не хотим!

Они уже и поговорить об этом успели? Или… Пьер и так знает историю Мари?

«Шваль» — это, надо полагать, герцогские бастарды. Очень любезно со стороны простого слуги. По отношению к дворянам, один из которых — титулованный.

А разве нет? «Шваль» — она и в Тенмаре шваль.

Вот и думай после этого плохо о людях. Хорошо еще, Ирия краснеть не умеет. Зато умеет чувствовать себя последней свиньей. И вполне заслуженно.

— Оставайтесь, — усмехнулась «госпожа баронесса». И добавила, заметив вмиг просветлевшее лицо Пьера:

— Только как бы нас эта, как ты выразился, «шваль» не выставила из герцогского особняка.

— Так мы в гостиницу вместе с вами поедем! Вам там тоже слуги понадобятся, — затараторил лакей. — Я даже готов без жалованья… кормите только.

— Без жалованья только шпионы служат, — фыркнула Ирия. И, заметив его расстроенное лицо, уже мягче добавила:

— Но это, естественно, не про тебя, Пьер. Оставайтесь, если хотите. И… спасибо.

— Это вам — благодарствуем, госпожа баронесса! — слуга поклонился, что для него уж совсем непривычно. — Я Мари пойду скажу.

— И готовьтесь служить без жалованья… Шутка, — грустно улыбнулась Ирия.

— Так я же согласный. И Мари…

Что же он такого натворил в Тенмаре, что герцог отправил парня в Лютену, а теперь ему назад и возврата нет?

Интересно, а если Ирии и в самом деле придется спешно уносить ноги? Слуг тоже придется брать в бега? Похоже — да…

2

Придворные поэты прозвали Алису «Ормхеймской Лилией». И, видимо, в знак этого принцесса предпочитает светлые цвета в одежде, пастельную отделку покоев и вдобавок — белое вино. В прошлый «разговор по душам» — слишком сладкое, сегодня — кислое до горечи. Или это — из-за застывших комом в горле слез, которым никак нельзя пролиться весь бесконечный день и вечер? И сейчас — тоже.

Алиса опять отослала дам и слуг. Опять осталась с «Ирэн» наедине. Всё как в тот, первый, вечер. Только тогда принцесса щебетала на безобидные темы и задавала столь же безобидные вопросы. Не считая упоминания о… щекотливых слухах.

А сегодня — молчит. С того самого мига, как изъявила желание «остаться вдвоем с дорогой кузиной — разделить общее горе». И выслала всех прочих.

И теперь они вдвоем пьют кислое вино и молча смотрят друг на друга. Принцесса и фрейлина.

Чего же хочет от фрейлины принцесса? Отправить назад, в Тенмар? Разоблачить? Последняя мысль проскользнула почти равнодушно. Когда слишком давно живешь под нависшим мечом — устаешь бояться.

Убить себя Ирия так или иначе успеет. Не Алиса же помешает.

Себя… да и принцессу сначала — тоже. Жаль лишь, что прочие враги тогда не умрут. Ничего, Анри жив, а враги у них — общие.

Леон — мерзавец и слизняк, а у Анри уже нет сестер. Как несправедливо! На такого брата молилась бы любая сестра…

— За него! — Алиса сама долила в бокалы и подняла свой.

Прозрачно-бледная, как всё здесь, жидкость невкусно колыхнулась. Ирия послушно звякнула стеклом о стекло.

— Герцог предпочел бы красное…

А вот это она умудрилась произнести вслух!

— Я не пью красного, — грустно улыбнулась Алиса. И вмиг показалась еще моложе. Долго репетировала, чтобы производить такое впечатление? — И именно потому, что его любил мой дядя. Для вас ведь не секрет, кузина, что он не питал ко мне особой любви… как и я к нему. И всё же за таких, как он, стоит пить. И их стоит помнить.

Фрейлина едва не вздрогнула. Алиса сказала почти то же, что совсем недавно думала она сама. Да, Ормхеймская Лилия не уступит Полине. Вот только Ирия — не Леон.

— Пока он был жив — я боялась его, — продолжала принцесса. — Каждый день, каждый миг. И не стану лгать, что никогда не желала ему смерти…

Уж не ты ли ее и ускорила? Вместе с муженьком — самозваным принцем?

Всё равно не понять — хоть сколько вглядывайся в глаза. Полину Ирия видела насквозь. А вот Алису пока не поймала на лжи ни разу.

Наливает по новой. Отравит? Ну и отравит…

Ирия залпом выпила очередную порцию золотистой кислятины. Герцог Тенмар подмешивал «племяннице» противоядие. Поможет или нет?

— Я ни в чём перед ним не виновата, — принцесса с грустным видом отхлебнула из бокала. — Он сам отдал меня в заложницы…

Ирия тоже не была виноватой. Но сложись судьба иначе — могла стать убийцей сестры, отца, брата. Возможности были.

Ты — тоже жертва, Алиса. Была ею. Но это еще не значит, что при удобном случае не всадишь зубы. В чье-нибудь случайно открывшееся горло. Пусть даже — чтобы упредить чужой удар.

— Мой отец женился поздно. Он был болен с детства… тяжело. Все думали, папа посвятит себя церкви… а он не хотел. Почти в сорок он встретил мою мать. Они были женаты три года, а потом родилась я. И стоила маме жизни, — принцесса опустила глаза.

Наверное, скрывает слезы. Настоящие или фальшивые.

Ирия не смогла бы плакать над случившимся пятнадцать или двадцать лет назад. Тут уже любое горе подернется дымкой времени.

Впрочем, возможно, это просто у нее — черствое и холодное сердце. С некоторых пор. А если послушать Леона — так и всегда было.

Ну и черствое… Наверное, следует обвинять себя в бесчувственности, но она слишком устала за этот бесконечный день. За бесконечные проклятые два с лишним года!

Да и нет ничего романтичного в любви немолодого и, скорее всего, изуродованного человека (что скрывает туманное «тяжело болен с детства»?) к юной девушке. Если там вообще была любовь… Девицу запросто могли и не спросить. Еще бы — граф сватается. А потом — смерть от родов. Бедняжка.

— Папа меня очень любил. Он погиб на том восстании… — две слезинки скатились по щекам, дрогнули уголки тонких губ.

В горле Ирии ожил комок. Заворочался, пытаясь вырваться наружу лавиной не остановимых уже рыданий. Еще миг и…

Обругав себя в лучших выражениях грубе йших солдат лиарского гарнизона, девушка ощутила приступ ярости. Уже лучше. Хоть не слезы!

Оказаться бы сейчас дома — в особняке. Врезать кулаком в стену, выпить нормального неразбавленного вина. Сбросить с лица вежливо-грустную маску сдержанного горя.

Ну сколько уже можно выслушивать всё это? В день вести о смерти Ральфа Тенмара! И сколько можно говорить о мертвых отцах — когда с гибели твоего едва минуло полгода?

И уже ничего не изменишь и не исправишь. Папа — в могиле. Сестренка — неизвестно где! Катрин — в одиночестве в Тенмаре. Среди стаи гиен.

Кого ты вообще спасла, кому толком помогла, а, Ирия? Ирэн — у которой ты украла имя и титул? Да даже ей — с помощью Джека. Всё сделал он, не ты.

Алиса, не спрашивая, наливает еще. Хочет споить и что-то выведать? Ну пусть попробует. Даже Ральфу Тенмару не удавалось.

— Я знаю, герцог хотел меня убить, — принцесса горько вздохнула, прежде чем отхлебнуть не менее горькое пойло. — Честь семьи и всё такое. Сам же меня отдал и…

— Его уже нет в живых, — мягко напомнила Ирия.

— Нет. А я всё пытаюсь оправдаться… если не перед ним, то перед вами. Он ведь с вами говорил… Наверняка — говорил.

— О таких вещах говорят с мужчинами, а не с племянницами.

— Не с такими племянницами, как я. С Карлоттой Гарвиак он порой беседовал, я знаю…

Откуда? Хотя… с каких это пор Ральф Тенмар скрывал свои привычки? Тут и шпионы не нужны.

— Но мне никогда не стать ни такой, как она, ни такой, как вы! — горько рассмеялась Алиса. И залпом осушила бокал.

Ничего себе — Ормхеймская Лилия…

— Зачем принцессе быть похожей на баронессу? — в свою очередь усмехнулась Ирия.

— Ирэн, с какого возраста вы помните людей?

Это еще зачем?

— Лет с трех или с четырех, наверное, — пожала плечами Ирия.

— Тогда вы должны помнить меня, — вдруг улыбнулась Алиса.

— Вас? Откуда?

— Когда вам было года три — ваш отец привозил вас в имение к вашему дяде. Туда же мой отец привез меня… Вы были очаровательным ребенком! Я потребовала у отца такую же куклу. О, я тогда была очень избалованной, — грустно улыбнулась принцесса. — Но он мне сказал, что играть с вами можно только там. Я, помню, всё время расчесывала и заплетала ваши волосы и представляла, что я — ваша мать. Вы действительно казались мне красивее всех моих кукол. Я еще ни у кого не видела таких ярко-зеленых глаз…

Час от часу не легче! И чего барону Вегрэ в имении не сиделось? Сидел же потом — и ничего. Хорошо еще, что Ирэн было всего три года — дети забывчивы. А если бы — тринадцать?

И еще что-то больно кольнуло… как тогда.

Лиар, трясущийся Леон, змея в голубом, ратная доска, кардинальский триумф…

Что Ирия упустила на сей раз⁈ Слова же лишнего не сказала. Или так только кажется?

Не то, не там. Где же⁈..

— Вы осуждаете меня?

— За что, принцесса?

За то, что сейчас вызовешь стражу и отдашь ей «родственницу»? Так не успеешь.

— Прошу вас, зовите меня Алисой, хорошо? Я лишь случайно стала принцессой… Разве мы не кузины?

— Хорошо, Алиса. Но за что я должна осуждать вас?

— Мне не грозила смерть… тогда. Других заложников держали в Ауэнте, помните?

…Ужин смертников и бутылка безупречного вина. Несокрушимые стены — из них можно выйти только на смерть.

И не заснешь ни на миг — потому что это твоя жизнь сейчас истекает песком сквозь пальцы. И ты боишься, что разбудят тебя шаги за дверью. Или скрип ключа в замке. Последний в твоей жизни…

Записка под румяной коркой пышущего свежестью хлеба. Тоже последнего. «Не смей уронить честь семьи на эшафоте. Иден и Леон тоже будут там. Не смей заорать, когда их увидишь. Карлотта Таррент»…

И никто никогда и никому не расскажет, о чём думал в ночь перед казнью. После первого в жизни смертного приговора.

Как можно забыть то, что кровью намертво запеклось в памяти? Иден не было и двенадцати, а ей предстояло умереть на эшафоте. Там было столько детей-заложников…

— Окна моего особняка выходят на площадь, вы видели?

Да. Спасибо, что напомнила.

Алиса содрогнулась. Искренне или нет? Ирии самой слишком не по себе, чтобы такое различать. И вот-вот начнет колотить дрожь. В таких случаях помогает бутылка крепкого вина… но бывшая графиня Таррент, кажется, разучилась пьянеть вовсе. Равно как и согреваться.

Вино не греет. Как и весна. Она пришла лишь для других. Для тех, кто не был в Ауэнте, в монастыре, в Альварене…

Холодно!

— Я стояла там и смотрела. После первой брачной ночи с Эриком. А он стоял за моей спиной, положив мне руки на плечи, и не давал уйти. И мой собственный дядя отдал меня ему!.. — принцесса всхлипнула.

Карлотта отдала Эйду Ревинтерам. А Леон — обеих сестер. Одну — топору палача, вторую — заживо гнить в монастыре. Ничего не поделаешь, Алиса, мы живем в реальном мире. И если постоянно думать о потерях — свихнешься!

Светлая макушка ткнулась Ирии в плечо. Слезы — настоящие, и лука вроде рядом нет. А волосы под рукой — мягкие, как у Эйды…

Подавив в горле собственный комок, Ирия неловко провела рукой по волосам принцессы. С Эйдой когда-то получалось привычно… где ты, сестренка? А жалеть Алису — как целоваться с Аланом. Чужая она. Совсем.

Или не в людях дело? Просто у самой Ирии в груди — давно уже камень. Черствый и бесчувственный.

Принцесса, как по сигналу, разрыдалась громче.

Лиар, девичья комната, вечный холод от стен (его не было в детстве — откуда же взялся потом?), темнота, плачущая Эйда…

Если б всё повторилось — Ирия никогда и ни за что не посмела бы злиться на сестру.

— Ну что ты… маленькая…

Кто «маленький» — принцесса Алиса⁈

— Не плачь… Всё пройдет. Всё будет хорошо…

3

Вино. Опять. Кислое. Новая бутылка. Наливай уже, что ли?

— И тогда я увидела вас… — голос Алисы вновь звучит почти спокойно.

Ирэн Вегрэ там не было! Или была? Почему промолчала? А обязана была рассказать всю биографию — в подробностях?

— К воротам Ауэнта подъехал князь Всеслав Словеонский. Он хотел вас всех освободить… я тогда еще об этом не знала, вы — тем более. Простите, Ирэн, что напоминаю, но иначе вы меня не поймете. А я должна объяснить… — принцесса вдруг заговорила быстро, запинаясь, вздрагивая на каждой фразе. — И тогда вы… вы вытолкнули вперед нескольких детей. Троих, кажется…

Троих. Одной из них была Иден.

— … бросились вперед — к его коню, и крикнули: «Помилуйте хотя бы их!»

…Мощеный брусчаткой двор — щедро залитый последним в их жизни солнцем. Сказочно красивый белокурый всадник на белоснежном коне.

— Я приказываю их отпустить! — он развернул коня, собираясь уехать прочь.

— Они схватят нас снова — уже за воротами!..

— Какая упрямая! — рассмеялся князь. — Держите.

Он, перегнувшись с коня, вложил золотой, еще теплый диск в ее руку — и на миг их пальцы соприкоснулись.

Так уже было… где-то, с кем-то, когда-то… Не вспомнить — память ускользает сквозь пальцы, оставляя лишь настоящее…

— Здесь мой светлый лик! — ироничная усмешка скользнула по прекрасному (без единого шрама!) лицу. — Пусть только кто посмеет теперь не отпустить вас — вопреки приказу князя Всеслава Словеонского и Старградского…

— У вас только волосы тогда были другого цвета… — почти прошептала Алиса.

Продолжает ли она путать их с Ирэн?

Ты сошла с ума, Ирия?

— Вы были… это трудно объяснить, но вас не было жаль…

«Жалость унижает сильных. Поэтому мне и не жаль тебя, Ирэн»…

А Анри было ее жаль.

— … вас невозможно было жалеть — настолько вы сильная и смелая! И я… я так хотела, чтобы вы стали моей подругой. Рядом с вами я бы тоже ничего не боялась.

«Я еще ни у кого не видела таких ярко-зеленых глаз»…

У Ирэн Вегрэ — карие. Хоть и с прозеленью.

— А меня никто не спрашивал… — принцесса сплела и вновь расплела тонкие пальцы. — Ни когда отдавали в заложники, ни когда вели к алтарю… И просить за других я бы не решилась — никогда. Просто свадьбу уже сыграли. Да и Эрик — принц, пусть и незаконный, а не графский сын. Только потому меня и не вернули герцогу Тенмару. На смерть. Ирэн, я не пытаюсь вас использовать! — совсем тихо проговорила Алиса. — Нас сейчас никто не подслушивает, я знаю… А вы… вы не предадите меня, я верю… Вы ненавидите Ревинтера, а он — ненавидит меня. Возможно, скоро вам будет негде жить. Я не сильнее и не смелее вашей сестры, но в моем дворце, пока я — принцесса, для вас место всегда найдется. А там… кто знает…

Если эти слова не означают «Я знаю, кто вы. У нас общие враги, и нам нужно объединиться», то Ирия — кузина Одетта, страдающая глухотой, склерозом и маразмом.

— И я… я понимаю ваши чувства… Мой кузен Анри — замечательный человек!..

Нет! Этого еще не хватало… Еще и здесь! И сейчас.