Саша и Леня в черных костюмах, томные после поминок накануне, слушали нотариуса, который читал завещание Гугенройтера. Его голос гулко разносился по огромной библиотеке покойного, возвращаясь эхом из-под сводов высокого потолка, словно сам Гугенройтер повторял текст, чтобы нотариус случайно чего-то не забыл.
Рядом сидели еще несколько человек, которые не скрывали к друзьям своей неприязни. Знаком друзьям был только Валентин-Вилли, который держал у губ черный кружевной платок и почему-то иногда подмигивал Лене и Саше.
— Будучи в здравом уме и твердой памяти, — читал нотариус, — в присутствии двух свидетелей и нашего душеприказчика я официально заявляю о передаче всего моего состояния, выраженного в недвижимости, драгоценных камнях и металлах, произведениях искусства, денежных вкладах и ценных бумагах в соответствии с приложением, которое является неотъемлемой частью настоящего завещания, а также всего имущества фонда Гогенройтера, супругам Левин-Кузнецофф как неделимый капитал.
Все посмотрели на Сашу с Леней. Саша встал и, растерянно улыбаясь, поклонился присутствующим. Леня дернул его за полу пиджака и усадил на стул.
Нотариус строго посмотрел на Сашу и, дождавшись, пока Саша усядется, продолжил:
— Супруги Левин-Кузнецофф владеют всем нижеперечисленным до тех пор, пока они остаются вместе и являются образцом супружеской верности. Контроль за соблюдением условий настоящего завещания я возлагаю на моего секретаря Валентина Педерсена.
Нотариус положил текст завещания и достал из папки толстую пачку деловых бумаг.
Саша наклонился к Лене и прошептал на ухо:
— И скончался отец, и оставил братьям в наследство мельницу, осла и говорящего кота в сапогах по имени Валентин-Вилли.
Валентин, услышав свое имя, обернулся к друзьям и улыбнулся. Саша и Леня, поклонившись, улыбнулись ему в ответ.
Нотариус начал перечисление предприятий Гугенройтера, которые появлялись на большом плазменном экране, открывшемся в нише между шкафами.
Голос нотариуса слышался на фоне замков в горах, белоснежных лайнеров в океане, самолетов с надписью «Гуген эйр», пролетающих над Андами и Гималаями, буровых вышек в море, заводских корпусов в Силиконовой долине, алмазных копей и золотых приисков Южной Африки. Потом изображение стало однообразнее, поскольку нотариус стал перечислять банки Гугенройтера с отделениями в 183 странах мира.
Не прошло и часа, как Саша и Леня в сопровождении Валентина и нескольких телохранителей уже не в кино, а наяву подошли к массивной металлической двери банковского хранилища.
Они как новые хозяева хранилища одновременно приложили большие пальцы правых рук к специальной сенсорной кнопке — и после идентификации отпечатков дверь открылась.
Служащий в специальной одежде и перчатках показал им золотые и платиновые слитки, колбы с красной ртутью и лотки с бриллиантами.
В этом же хранилище в специальном отсеке Саше и Лене показали несколько бутылок старого вина, на котором стояла дата «1807 год».
В отдельном блоке, за решеткой из лазерных лучей новые хозяева увидели «Мону Лизу».
— Это копия? — спросил Леня.
— Оригинал, — укоризненно поправил Валентин.
— Извините. А что же тогда в Лувре? — изумился Леня.
Валентин наклонился и что-то прошептал ему на ухо.
— Ни фига себе! — восхищенно воскликнул Леня.
— Что такое? — всполошился Саша.
Леня прошептал ему на ухо, очевидно, то, что ему сказал Валентин. Саша удивленно присвистнул.
— Не свисти! — одернул его Леня. — Денег не будет.
— Но это еще не все, — сказал Валентин.
Зажглось еще несколько прожекторов, которые осветили еще две «Моны Лизы».
— А это копии? — спросил Саша.
Валентин отрицательно покачал головой.
— Что, тоже подлинники?! — изумился Леня.
Педерсен гордо кивнул головой.
У Саши и Лени вытянулись лица.