Саша хотел разлить остатки водки, но Леня решительно отобрал бутылку.
— Погуляли и хватит, — заявил он, — а то мы с тобой совершенно расслабились, а дел еще вагон.
— На то были поводы, — примирительно сказал Саша.
— Это какие же? — поинтересовался Леня, доставая из холодильника йогурты и четыре яйца, но, взглянув на «Хопкинса», два яйца положил обратно.
— Мой облом, твой приезд. Это что, разве не поводы, чтобы выпить? — с вызовом спросил Саша.
— Таких поводов я тебе найду тысячу, посинеешь пить, — саркастически заметил Леня.
— Ты зря иронизируешь, это у тебя проявление какого-то скопчества. Ведь вся история человечества, если посмотреть в корень непредвзято, — это постоянный поиск повода для выпивки. И чем крупнее личность, тем значительнее этот повод. Обычный человек обмывает покупку ботинок, ремонт унитаза, вступление в брак, рождение ребенка. Я не говорю, что это плохо, просто это так есть. У некоторых поводы мельчают или исчезают совсем, вот тут начинается алкоголизм.
Леня заслушался и чуть не сжег яичницу.
— Слушай, — сказал он, — а если и алкоголизм лечить с той стороны, с точки зрения укрупнения повода, повышения его значительности?
— Тут есть опасность впасть в другую крайность. Толстой, скажем, предлагает человеку ставить перед собой цель, выходящую за рамки реальной жизни, — сказал Саша, раздирая в тарелке дымящиеся куски яичницы, — но при этом исчезает сам стимул достижения цели, то есть повод для выпивки. Я, например, не уверен, что за пределами реальной жизни есть алкоголесодержащие сущности.
— Толстой не нальет, — подтвердил Леня.
— И так что ни возьми, везде повод первичен.
— И революции?
— В первую очередь. Любая революция — это только повод для разграбления винных подвалов. Свержение политической власти — это все слова, главное — подвалы. Там надо искать повод для совершения революции.
— Точно, — вдохновился Леня, — значит, развал СССР…
— Был запрограммирован, потому что надо было где-то выпить, и если бы они собрались не в Беловежской Пуще, а где-нибудь в Ческе Будеевице, хрен бы им удалось так просто завалить Союз нерушимых республик свободных. Повод не тот. Там это была бы просто пьянка, а здесь — событие мирового масштаба.
— Тогда и свержение Горбачева объяснимо, — продолжил Леня развивать стройную систему Саши о первичности повода для выпивки в причинно-следственной цепи исторических событий. — Понадобился кабинет, где Ельцин мог бы выпить со своими друзьями одну-другую бутылку виски, и пришлось выкинуть Михаила Сергеевича из отечественной истории. Говорят, во время этой исторической пьянки там кто-то даже мочился.
— К моей теории данный факт не имеет никакого отношения. Это скорее зоопсихология: животные очень часто метят свою территорию мочой и фекалиями, — заметил Саша, намазывая на тост мягкий сыр.
— Да, у людей считается западаю оправляться в комнате, если на столе стоят продукты, — озадаченно проговорил Леня. — Теперь я представляю, какой пресной была бы история, если бы все исторические свершения не были поводом для банкета. Мрак. Даже выпить захотелось. — Леня, потянулся к «Абсолюту», но Саша отодвинул бутылку:
— Давай будем последовательны до конца: определимся с поводом, добьемся его осуществления и с чувством выполненного долга оторвемся по полной программе.
— Давай, — согласился верный друг, — только если ничего у нас не выйдет и мы везде пролетим, все просрём и потеряем — тогда тоже по полной программе.
— Акуда мы на хрен денемся, — поддержал его предложение Саша. — Исключения только подтверждают правило. Аможет, это и не правило вовсе, атак, неверная гипотеза, и миром правят какие-то другие закономерности.
— Какие? — презрительно прищурился Леня. — Экономические, что ли? Они управляют миром до тех пор, пока кому-нибудь из гениев человеческих выпить не захочется. Атам есть эти законы, нет их — уже насрать, все начинают работать на будущий банкет. Убивают, терпят лишения, но повод определен, и уж тут хрен куда выскочишь. Потом миллионные жертвы оправдают исторической необходимостью, а ведь это просто кому-то по конкретному поводу выпить захотелось. Но наверное, бывают случаи, когда и дело вроде большое делается, и во главе личность крупная, но непьющая?
— Конечно, бывают, — согласился Саша, — но тогда это дело обречено на провал. Без вариантов. Возьми, например, того же Горбачева. Предложил вначале народу прекрасный повод — всем выпить в двухтысячном году на новоселье, а потом сам же все сухим законом и изгадил. Отнял у народа мечту, а тот ему и отомстил полным равнодушием во время разборки в девяносто первом. В страшное время живем… Раньше, например, какой-нибудь царь накуролесит, а расплата через века еле-еле его потомков достает. А сейчас не успел оскорбить народ нехваткой выпивки — и пожалуйста: заходят в кабинет, выпивают и ссут в красный угол.
— Большевики, — с отвращением сказал Леня. — Им всегда кажется, что цель оправдывает средства. А цель только тогда и цель, если это повод для выпивки, за это люди даже и на смерть пойдут, зная, что кто-то пусть не сейчас, а в будущем все-таки нажрется до усеру, пожиная плоды их нечеловеческих трудов. Только за это люди могут простить ошибки и даже преступления власти, ведущей их хрен знает куда, но где маячит выпивка.
— Не-а, — помотал головой Саша, — ни в жизнь не простят.
— Простят, — не унимался Леня.
— Спорим, не простят, — протянул руку Саша.
— На что? — азартно спросил Леня.
— Само собой, на бутылку, — сказал Саша.
— А как мы узнаем, кто проиграл? — поинтересовался Леня.
— Кто купит бутылку, тот и проиграл, — объявил Саша правила.
— Ну, тогда я проиграл, — с безнадежностью в голосе сказал Леня.
— Нет, я! — категорически возразил Саша. — Где здесь поблизости магазин?
— Я сейчас скажу ужасную вещь, но ты, пожалуйста, постарайся понять меня правильно. Да, каждый из нас имеет право и готов оказаться в проигрыше, но давай соберемся с духом и временно отложим реализацию этого права.
— Депонируем, — уточнил Саша.
— Да, до того момента, когда судьба однозначно даст нам знак, кто из нас действительно проиграл, — торжественно произнес Леня.
— Надо же так запутать простое в общем-то дело! — со смехом закончил спор Саша, убирая со стола тарелки и чашки и складывая их в мойку.
Пока Саша мыл посуду, Леня поставил на проигрыватель пластинку, привезенную ими из Москвы, и пошел в душ.
Услышав мелодию, Саша застыл как завороженный: какие-то неясные образы, рождающие в душе теплое щемящее чувство счастья, возникали в его воображении. Он не знал, где слышал эту песню, но она показалась ему родной, словно привет из детства.
— Лень! — крикнул он, чтобы перекричать душ.
— Что? — выглянул Леня из ванной.
— Что это за вещь? — махнул Саша в сторону проигрывателя.
Некоторое время Леня молчал. С его тела ручьями стекала вода, и скоро у ног собралась большая лужа. Саша встревожился, потому что не понимал, почему друг молчит, а на его лице написан ужас.
— Е…т… м… ты что, совсем них… не помнишь? Это же, б…е…т…м… Питер, Поль и Мэри. «Я выхожу замуж в следующий понедельник», песня так называется! Ты вчера всех затрахал этой пластинкой, никого к проигрывателю не подпускал. Тебе ее Валентин и подарил, потому что ты без нее уезжать не хотел.
— Что ему, жалко, что ли, у него вон сколько этих пластинок, полный буфет, — попробовал оправдаться Саша. — Ты бы спросил его, откуда у него их столько?
— Я и спросил, — ответил Леня, достав из-за двери швабру и вытирая под собой воду. — Он фарцевал раньше пластинками, а потом подсел на них.
— Как подсел? — удивился Саша.
— Ну, как на наркотики подсаживаются. Стал разбираться в музыкальных течениях, полюбил кантри, соул, фолк, короче, отравился. Все, что раньше фарцой зарабатывал, стал на пласты тратить — и вот тут-то и возненавидел фарцовщиков всей душой. А ничего другого не умеет, вот теперь только трахается и пьет. Я ему пластинок по пьяни обещал прислать, а теперь жалею. Какая здесь в Европе к хренам музыка — цыганские кантри, австрийский рок, чешский рэп. — Леня махнул рукой и скрылся в ванной.