Глава 21. Последний презент

На балконе тем временем возникла напряжённая пауза, и когда я вернулась, на меня воззрились две пары вопросительных глаз. Пришлось пояснить, что наша компания спонтанно и самопроизвольно разрастается, и к нам вот-вот присоединится мой сосед и близкий друг Александр Веселовский.

На лицах мальчиков проявилось недовольство — они и друг друга-то с трудом терпели, а тут ещё новый персонаж!

— Тоже мент? — пьяно прогундосил Денис.

— Тоже бизнесмен, — язвительно ответила я. — И попрошу без наездов! Не забывайте, что все вы здесь гости, причём незваные! А кто не готов мирно сосуществовать, может подать заявку на освобождение койко-места!

Граждане не успели отреагировать, так как под балконом как раз в этот момент заголосили арию Дон Жуана.

«Я здесь, И-и-незилья, я здесь, по-о-д-о-к-ном…» — разнеслось по округе подхваченное собачьим лаем, и стало ясно, что мой развеселый приятель прибыл.

Получилась довольно удачная мизансцена. Как раз на словах «Уж нет ли соперника здесь?!» я и оба моих сотрапезника перегнулись через парапет.

Сашка перестал горланить, помахал, как шпагой, огромным гладиолусом и поспешил к нам.

Полностью оправдывая свою фамилию, он шумно и весело представился и потребовал еды, выставляя на стол коньяк, мартини, конфеты и большущую дыню, при виде которой Магистр возликовал.

Мальчики мои вдруг тоже оживились и ни с того ни с сего заулыбались. Было заметно, что, несмотря на существенную разницу в образе жизни и взглядах присутствующих, мой друг произвёл благоприятное впечатление на обоих. Впрочем, меня это нисколько не удивило. Громадный, как сенбернар, и такой же великодушный, Сашка вообще нравился практически всем.

Кроме прочих несомненных достоинств моего приятеля, он обладал умением создавать атмосферу беззаботной радости во время застолья и весьма аппетитно поглощать любую снедь и напитки. По крайней мере, мои жалкие попытки удержаться на диете во время трапезы с ним ни разу не увенчались успехом.

Вот и сейчас, глядя, как он заразительно уничтожает съестные припасы, мы все, включая изрядно захмелевшего Дениса, потянулись к тарелкам и бокалам.

Стоя выпили за прекрасных дам. Даже непьющий Азаров приложился. То есть, зараза, судя по всему, распространялась быстро и эффективно.

С приездом Сашки общая атмосфера значительно улучшилась и, несмотря на все наши несчастья, насколько возможно приблизилась к праздничной.

Больше всех радовался Магистр. Он вообще любит общество нашего веселого соседа, хоть и старательно это скрывает — из вредности, конечно. Понятно, что коту давно наскучило наше унылое, регулярно пополняемое проблемами существование, и его душа, как, впрочем, и любая другая, окажись на его месте, жаждала карнавала. А тут ещё и вожделенная дыня подъехала!

Сашка шутил, рассказывал анекдоты, разливал напитки, играл с Магистром, кормил его дыней, пел, а моё настроение с каждой минутой становилось всё мрачнее. Мне страстно хотелось узнать что-нибудь о Димке, но гордыня — мой личный непобедимый враг — не позволяла заняться расспросами. Сам же Сашка о нашем общем друге помалкивал. От этого я томилась, злилась на себя и на весь мир.

— Сашка, а почему ты именно гладиолус приволок? — сердито спросила я.

— Да не знаю, просто нравятся мне они, — безмятежно ответил Веселовский.

— Скажите, пожалуйста, вот мы, значит, какие — ценители «луковичных», — хмыкнула я.

— Ты чего? — не понял Сашка.

— Да так, ничего… Читала где-то, что любители гладиолусов трудолюбивы и исполнительны, и легко добиваются желаемых результатов.

— О да, согласен! Я трудолюбив и, что особенно ценно, исполнителен, — вскричал Веселовский. — Но вот со второй частью чёт накладочка вышла. Не легко, ох, как нелегко добиться желаемого без посторонней помощи! — он выразительно посмотрел на меня и подмигнул Магистру.

— А я розы люблю… — на всякий случай надо было срочно отвести его подальше от опасной темы наших взаимоотношений, но занятая своими мыслями, сходу я не придумала, как.

— Ну это всем известно! — радостно подхватил Сашка. — Кстати, братцы! Чтоб вы знали и имели правильное представление об этой восхитительной леди, любит она розы тигровые. Самый агрессивный вариант. Так сказать, ей под стать! Вы даже не представляете, сколько незаживающих ран она на мне оставила!

— Саш, ну хватит уже… — нахмурилась я. И тут же озарилась догадкой: — Ой, так это ты сегодня тигровые розы прислал?


Сашка быстро глянул на меня, очень серьёзно, без всей этой своей напускной бравады, и коротко ответил:

— Почти. Я только передатчик. Цветы от Митьки.

От неожиданности я вздрогнула. И надеясь, что никто этого не заметил, лениво потянулась к винограду. Что это вообще на меня сегодня нашло? Виноград я не особенно люблю, а тут за вечер полвазы утоптала! Сделала вид, что выбираю ягодку, и как можно небрежнее, как о давно забытом общем знакомом, упоминание о котором совершенно случайно и не имеет ровным счётом никакого значения, спросила:

— Ну и как он там? — как бы рассчитывая на всё равно какой ответ.

Сашка отложил нож и вилку и внимательно посмотрел на меня — я встретила его взгляд с абсолютной безмятежностью во взоре. Потом помялся и неуверенно сказал:

— Он просил ещё кое-что тебе передать.

— После, — изобразив полнейшее отсутствие интереса, отмахнулась я и предложила выпить за здоровье Андрея.

Затем мы немножко поговорили о бизнесе и политике, в общем, на темы, которые сейчас занимали меня ещё меньше обычного, потому я скучала и думала о Димке.

Безрезультатно попытались дозвониться до нашего подозреваемого. Его мобильный по-прежнему пребывал в недосягаемости, а дома Кирилл не появлялся и не звонил.

Дениса окончательно развезло, и Ольга препроводила его в приготовленную комнату. По пути он приставал к ней с поцелуями, называя Ритой.

В полночь Виктор Андреевич отправился на прогулку, целью которой, надо полагать, была проверка постов, а я предложила Сашке посмотреть «оранжерею» и потянула его в гостиную.

— Сейчас, секунду, ты иди, я тебя догоню, — замешкался приятель, роясь в своей сумке.


***

Несмотря на распахнутые окна, в воздухе стойко висел одуряющий розовый аромат. Мягкий свет, подсвечивая нежные бутоны снизу, делал картину чарующе нереальной. Мы молчали, и мне почему-то хотелось плакать.

Наконец Сашка осторожно нарушил молчание.

— Рит, скажи, а ты действительно больше Митьку не любишь? Или мне показалось? — негромко спросил он за моей спиной.

Я и не подозревала, что мой громогласный приятель умеет так тихо говорить.

— Саш, ну ты же прекрасно знаешь, что я терпеть не могу, когда суются в мою жизнь… — Денёк выдался не из приятных, и сейчас, среди этой красоты, мне меньше всего хотелось лицедействовать, чтобы скрыть свои непростые чувства. Или уж говорить правду, или молчать. Тем не менее, зловредная часть моей сущности повернулась, и снисходительно произнесла: — Но если тебе так уж любопытно, я о нём и думать забыла. Ты удовлетворён?

В ответ Сашка протянул мне необыкновенную, редкую по форме коралловую ветку, удивительно напоминающую два сердца, сросшихся у основания. Я осторожно взяла из его рук диковинную штуковину.

— Димка передал, — пояснил он. — И ещё велел сказать, что любит тебя, но женится на другой.

Моё собственное сердце ухнуло вниз, стремительно догоняя выпавший из рук коралл. Живое и тёплое, оно упало к моим ногам, в предсмертной агонии рассыпаясь на мелкие кусочки…


Я тупо смотрела на осколки своего сердца, дивясь, как это ему удалось так ловко и почти безболезненно покинуть мой организм.

Видимо, зрелище я в этот миг представляла собой жалкое, примерно как ослик Иа после потери хвоста. Но без хвоста-то худо-бедно прожить можно, а вот без сердца…

Сашка ахнул, испуганно глянул на меня, на Магистра, который в эту минуту наверняка являл собой немой укор, и кинулся собирать коралловые останки.

— Прекрати, — внезапно охрипшим голосом приказала я и вдруг захохотала.

Смеялась я как никогда в жизни. Сашка смотрел на меня с ужасом, не зная, что предпринять, но смех оборвался так же внезапно, как и начался.

— Саш, а ты действительно хороший «исполнитель», — произнесла я, после чего с ледяным спокойствием достала из вазы букет тигровых роз, сломала его пополам и выбросила за окно.

Сказать, что мне было плохо — не сказать ничего. Получив тот самый, недостающий штришок, я почему-то умерла… И как попала в свою комнату — не знаю.

Похоже, после смерти я стала гораздо сговорчивее, так как, оказавшись в спальне, тщательно закрыла на ключ входную и балконную двери.

И бросилась на кровать, как безумная подруга чумного датского принца — на дно пруда. Там, на дне, придавленная тоннами воды, я не могла дышать…

Мне не было больно и не было обидно. Мне было никак. Ни чувств, ни эмоций, ни ощущений. Только где-то высоко под потолком парило моё одинокое, безучастное ко всему сознание. Или это моя душа? Нет… всё-таки, наверное, нет. Душа — это прежде всего чувства, а их-то как раз и не было.

«Даже смерть у меня получилась какая-то нелепая, — думало моё сиротливо парящее сознание. — Кажется, после смерти разум угасает, а душа остаётся живой. В моём случае вышло с точностью наоборот…»

Магистр разнервничался, но и это было мне безразлично.

Сашка тихо, но настойчиво скрёбся в дверь и просился в комнату. «Наверное, уже собрал осколки моего сердца и окаменевших полипов», — подумала я, и мне на долю секунды опять стало невыносимо смешно.

— Рит, открой, а… — скулил Сашка. — Давай поговорим… или выпьем еще…

Выпивать мне не хотелось, говорить — тем более, и вообще, как и подобает нормальному покойнику, хотелось только одно — чтобы меня оставили в покое.

— Саша, со мной всё в порядке, иди спать, — совершенно спокойным тоном сказала я.

Он потоптался на пороге, а затем шумно опустился на пол и привалился к двери.

— Никуда я не пойду. Буду сидеть под дверью, пока ты не выйдешь.

Звуки долетали как-то странно, будто путались в вязком тумане, внезапно окутавшем комнату. Да нет, не комнату, весь мир…

— Как угодно, — равнодушно произнесла я и закрыла глаза.

Хладнокровно, шаг за шагом, я в последний раз просматривала лучшие моменты нашей совместной с Димкой жизни.

Замечательно, что у меня больше нет сердца. Представляю, с какой болью оно колотилось бы сейчас в грудную клетку.

Однажды я пожаловалась ему на боли в сердце. «Камни не болят», — усмехнулся тогда он. «Ну да! Знаешь, как больно камнем по рёбрам!» — смеясь, возразила я.

А как я болела краснухой, и он умилялся, что я умудрилась в «преклонном» возрасте заразиться детской болезнью, а когда стало совсем худо, ухаживал за мной, как за ребёнком, ставил капельницы и вслух читал сказки.

А когда мы впервые серьёзно поссорились, нырнул ночью в болотистый водоём за кувшинками, запутался в стеблях и чуть не утонул…

«Наверное, лучше б утонул, — равнодушно думала я теперь. — Впрочем, пусть живёт — какая мне теперь разница…»

А при другой ссоре залез ночью через балкон и осыпал меня какими-то цветами, названия которых я до сих пор не знаю. И мы так и спали в цветах, а утром долго выбирали из моих волос лепестки и тычинки. А романтичный путь через балкон, в обход охраны, стал забавной частью нашей жизни… Кажется, с тех самых пор Бронштейны меня ещё больше и невзлюбили…

А однажды ему приснился кошмарный сон — будто мы плыли на яхте, и я вдруг исчезла. Он искал меня всюду и не мог найти, а потом узнал, что я погибла. В ужасе проснувшись, он исступлённо молился, чтобы мы всегда были вместе и умерли в один день. Человек, не верящий ни в бога, ни в черта… И говорил, что всегда руководствовался девизом «Не верь, не бойся, не проси», а сейчас вот верит, боится и просит…

И я, как могла, успокаивала его и клялась, что никуда не исчезну.

Сейчас, в свете последних событий, я не верила собственным воспоминаниям. Ибо, несмотря ни на что, продолжала искренне полагать: что бы не случилось, любящие люди никогда не женятся на других.

«Спектакль, это просто был спектакль, где актёр настолько вжился в роль, что и сам поверил в свою любовь, и других убедил. Да что там! Сам великий Станиславский сказал бы: «Верю», не то что такое наивное сентиментальное создание, как я. В общем, браво, Дмитрий. Браво, и всего хорошего в вашей новой, счастливой жизни!»

Кажется, с этой мыслью я и уснула.

Загрузка...