Когда Скотт приехал в Таллахасси, Дори не было дома. Подавляя острое разочарование, Скотт принес свою сумку с одеждой и бритвенными принадлежностями в спальню. Если она не вернется домой к тому времени, как он приведет себя в порядок, он позвонит к ней в офис, чтобы узнать, не задержалась ли она на работе.
Он позвонил в офис, хотя уже больше не надеялся застать ее там. В ванной висело еще влажное полотенце, а одно из ее новых платьев, которые она купила в предыдущий уикенд, лежало на кровати, как будто она быстро переоделась, не успев повесить одежду или убрать ее в корзину с бельем. Если бы он приехал немного раньше, то, возможно, застал бы ее.
На всякий случай он позвонил в офис. Автомат ответил на звонок, сообщив о часах работы офиса, и предложил оставить информацию после гудка. Он оставил свое сообщение на случай, если Дори вернется и будет прослушивать звонки. Но так как она не подняла трубку, он сел и принялся ждать ее.
Прошел час. Час, в течение которого Скотт представлял сотни мест, где могла находиться Дори, и размышлял о том, что, хотя они так долго и близко знакомы, он мало знал о ее дневных делах, когда они были врозь. Ходит ли она по магазинам в будни? Заглядывает ли иногда в кино? Она была членом профессиональной группы поддержки бы ла и ли у них вечерние заседания, или, как она упомянула, они встречаются по утрам?
Возможно, она возвращается поздно по вечерам. Эта перспектива смутила его. Ему потребовалось так много времени, чтобы принять решение, и это решение было столь важным, что ему не терпелось поскорее встретиться с ней, поделиться своим прозрением, мечтами, потаенными чувствами. Заново осознавая, насколько пуста его жизнь без нее, он мечтал о той полноте ощущений, которую она дарила ему.
У них всегда было достаточно тем для разговоров, но сейчас им предстояло так много обсудить. Им нужно было поговорить о том, что они должны быть вместе, навеки.
Прошло еще четверть часа, и ему пришла в голову мысль, что она может быть с Сергеем. Она как-то упомянула, что он приходил обедать; возможно, она пошла к нему.
Он нашел телефон Сергея в ее адресной книге. Весьма сексуальный женский голос сообщил ему, что он говорит со справочной Сергея Кэрола и что Сергея Кэрола нет на месте. Оставит ли он сообщение?
— Вы можете связаться с ним немедленно? — спросил Скотт, думая, что нет смысла оставлять сообщение, если Сергей получит его лишь на следующее утро.
— Какой-нибудь неотложный хирургический случай?
— Нет. Ничего неотложного. Это личный звонок, но это очень важно. Если вы будете разговаривать с ним сегодня вечером, пожалуйста, скажите ему, что звонил Скотт из дома его сестры.
— Посмотрю, что я смогу сделать, — ответила женщина.
Сергей перезвонил тут же.
— Скотт, — взволнованно заговорил он. — С Дори все в порядке? Это ребенок?
— С ними обоими все в порядке, насколько я знаю. Я только что приехал в город, надеясь увидеть Дори, но ее нет дома. Я подумал, что, может быть, она с тобой или ты знаешь, где она.
— Ты напугал меня до смерти! — резко заметил Сергей.
— Я передал твоей справочной службе, что нет ничего неотложного, — сказал Скотт и мягко добавил: — Извини. Ты не знаешь, где она может быть?
— Нет, я... она ничего не говорила мне... подожди! Кажется, по вторникам и четвергам у нее занятия для будущих матерей.
— Где они проходят?
— В больнице.
— Как думаешь, она не будет против, если я заскочу туда?
В голосе Сергея зазвучали вызывающие нотки:
— Что ты делаешь здесь в середине недели, Скотт?
— Надеюсь, с соответствующим содействием со стороны твоей сестры я мог бы приобрести хирурга в качестве шурина.
— Тогда вперед!
— Сергей?
— Да?
— Спасибо, что не расправился со мной за то, что я был такой дрянью.
— Это было намечено в моем календаре на конец следующего месяца, если бы ты не решился до этого времени.
— Думаешь, она скажет «да»?
— Я думаю, она скажет это так громко, что будет слышно на другом конце города.
В приподнятом настроении, насвистывая, Скотт отправился в больницу. Он готов был расцеловать женщину в центральной регистратуре, которая показала ему, как пройти к комнате, где проводились занятия.
Он легко нашел ее. Отворив дверь, он вошел в полутемное помещение, освещаемое только лампой, повернутой к задней стене. Двенадцать пар лежали на матах на полу, их головы были на подушках. Они слушали запись шума океанских волн.
Женщина, по всей видимости инструктор, бросилась к Скотту, чтобы остановить его, прежде чем он потревожит класс. Она отвела его в самый дальний угол комнаты.
— У нас занятия, — прошептала она.
— Я ищу Дори Кэрол, — прошептал он в ответ.
— Послушайте, если это не чрезвычайные обстоятельства, вы должны...
— Это чрезвычайные обстоятельства, — страстно прошептал он. Его глаза привыкли к темноте, и он заметил Дори на одном из матов. Он направился к ней, стараясь, несмотря на свое нетерпение, ступать осторожно.
Глаза Дори были закрыты, но женщина, которая лежала на мате рядом с ней, — медсестра, которая была ее партнершей, решил он, — увидев, как он приближается, приподнялась на локте и прижала палец к губам, прося не тревожить Дори. Скотт встал на колени рядом с матом и прошептал на ухо женщине:
— Все в порядке, я — отец. С этого момента я продолжу.
Женщина наморщила лоб, решая, что делать.
— Поверьте мне, — прошептал Скотт и, очаровательно улыбнувшись, добавил: — Я люблю ее.
Качая головой, женщина молча встала на ноги и на цыпочках пересекла комнату, освободив ему место на мате.
Дори лежала на берегу океана. Солнце грело ее лицо, морской ветер освежал его, играя ее волосами. Она глубоко вдыхала морской соленый воздух. Ее тело было расслаблено, тяжелые руки и ноги лежали на мате, и все же она чувствовала, что плывет, а мускульное напряжение ослабевало с каждым глубоким вдохом.
Однако откуда-то приходили другие материальные образы. Она вдыхала не соленый морской воздух, а лосьон после бритья Скотта. Ровный ритм дыхания Скотта пробивался сквозь волны. Вместо бриза в ее волосах — ласкающие пальцы Скотта.
На ее губах появилась улыбка. Так случалось и прежде, это вторжение ее мысленных образов. Она просто подменила образы, поддалась своей фантазии, представила, что Скотт присоединился к ней на пляже, что он глядит на нее любящими глазами. Один из ее медленных глубоких вдохов превратился в чувственный вздох.
Его губы коснулись ее губ, легко, словно шелк. Потом он поцеловал ее по-настоящему, очерчивая языком рисунок ее губ, прижимаясь к ним. Такого никогда не случалось.
Чудесно, невероятно — он был здесь, не мысленный образ, а человек, теплый, крепкий и сильный. Она вздохнула. Превозмогая состояние забытья, обняла его руками за шею, затем взяла его лицо в ладони, готовая возобновить поцелуй. Хотя ее разум, все еще окутанный сном, был расслаблен и с трудом отличал фантазию от реальности, в ее теле уже проснулась чувственность.
— Ты выйдешь за меня замуж?
Вопрос моментально привел ее в чувство. Скотт задал свой вопрос шепотом, чтобы не потревожить никого вокруг, но Дори, выйдя из глубокого забытья, не осознавала, где она, и заговорила возбужденно, в полный голос:
— О, Скотт, ты уверен? Ты действительно этого хочешь?
Скотт громко рассмеялся, больше не обращая внимания на группу. Занятия были непоправимо сорваны.
— Да, — ответил он и повторил свой ответ громко и отчетливо.
Дори завизжала с ликованием, способным поднять на ноги все трупы в больничном морге, села, обняла Скотта за шею и почти прокричала:
— Я люблю тебя.
Пока они целовались, в комнате зажгли свет, но ни один из них не заметил этого. Для них не существовало никого на свете, пока аплодисменты не проникли сквозь туман охватившего их восторга. Они прервали поцелуй и, все еще обнимая друг друга, застенчиво оглядели внимательно наблюдающую за ними аудиторию.
— Мы собираемся пожениться, — объявил Скотт.
Последовал шквал поздравлений и добрых пожеланий. Инструктор распустила группу досрочно, так как не было надежды, что кто-нибудь сможет вновь расслабиться, и предложила встретиться в ближайшем баре и поздравить жениха и невесту соком, как подобает будущим матерям.
Обнявшись, Дори и Скотт направились к его машине.
— Ты уверен в своем решении? — спросила Дори. — Что заставило тебя...
Скотт остановился и взглянул ей в лицо.
— Я вдруг понял, что мне гораздо приятнее устраивать с тобой пикник посреди ночи, чем одному смотреть старые фильмы по телевизору.
Дори сочла это забавным, как он и предполагал, и они вместе рассмеялись.
— Вчера я был у адвоката и понял, насколько это противоестественно — иметь контракт, предполагающий, что ты имеешь права на ребенка. Я хочу иметь семью, а не юридический договор.
— Но свидетельство о браке — мы всегда считали, что это нам не нужно.
— Ты можешь посмотреть мне прямо в глаза и сказать, что тебе не нужно свидетельство о браке? И не нужен дом, где мы будем все вместе?
— Нет, — шепотом призналась она. — Я хочу его иметь. Я хотела этого с того момента, как поняла, что беременна. А может быть, и раньше.
Он наклонился и нежно поцеловал ее в губы.
— Я люблю тебя, — сказал он. — Я люблю нашего ребенка. Когда любишь кого-то, есть смысл иметь документ, связывающий тебя с этим человеком, а не бумагу, которая содержит правовые неудобства для тех, кто официально не связан узами брака.
— Где мы будем жить?
— Ты леди с домом и детской. Думаю, что переезжать придется мне.
— Но твоя фирма, университет...
— Я открою здесь отделение. И здесь есть колледж. Может быть...
— Ты? Будешь преподавать в Университете штата Флорида? — недоверчиво спросила Дори.
Скотт озорно усмехнулся.
— Удивительно, до каких глубин может опуститься человек, чтобы завоевать расположение своего тестя. Главное, что я люблю тебя и хочу быть с тобой. Если ты испытываешь то же, почему бы тебе не поцеловать меня, а потом мы сядем в машину, где тебя ожидает сюрприз.
— Не уверена, что смогу вынести второй сюрприз, — сказала она, потом обняла его за шею и крепко поцеловала в губы. Не считая нескольких слезинок, она прекрасно восприняла подарок — деревянную колыбель из Миканопи, которую Скотт поместил на заднем сиденье.
Позже, в разгар веселья в баре, инструктор сказала, что Дори будет первой студенткой из всех ее групп по подготовке будущих матерей к родам, которую сокурсницы поздравят со свадьбой. Светясь от радости, Дори уверила ее, что все правильно и что, кроме того, она, возможно, была первой женщиной в мире, которая получила почти антикварную детскую колыбель в виде подарка к помолвке. После осмотра всеми присутствующими колыбели, которую принес Скотт, был поднят тост за саму колыбель, за все, что она обещает, и за чувства, вложенные в дерево, из которого она изготовлена. В полутемном баре Дори глядела на полированное дерево и чувствовала, как ее переполняют любовь и радость. Они со Скоттом держались за руки. Колыбель была необычным подарком к свадьбе, но их отношения всегда были необычными. Неудивительно, что такой же была и их помолвка. Для нее колыбель была символом их любви: надежная, прочная, постоянная.
Погода была свежей и прохладной, поэтому они со Скоттом по дороге домой заехали за дровами, затем лежали в темноте гостиной, наблюдая танец пламени и теней. Хотя они оба чувствовали, как в них нарастает желание, они не спешили заняться любовью.
Они касались друг друга, целовались и говорили, говорили, целовались и ласкали друг друга.
— Я думал, что прежде между нами были совершенные отношения, — заметил Скотт. — Но сейчас все по-другому. Лучше? Как можно усовершенствовать совершенное?
— Возможно, когда что-то растет, появляется большее пространство для совершенства, — ответила Дори. Она слегка изогнулась, так что ее живот уперся в его. — Ребенок шевелится. Ты чувствуешь?
— Да, — сказал Скотт, и в слезе, скатившейся у него по щеке, отразился горящий в камине огонь.
Джадж Скотт Роуленд родился 12 июня в 4.55 ночи после того, как обезумевший будущий отец домчал до больницы спокойную, сдержанную мать. Настоящие роды продолжались только два часа, и за рождением ребенка наблюдали любящий отец, умелая Кейт Стерлинг и Дорин доктор-ворчун. Каждый из них наилучшим образом справлялся со своими обязанностями.
Приехав как раз к решающему моменту, доктор Сергей Кэрол, к сожалению, упал в обморок, когда на свет начала появляться головка ребенка. Из комнаты, где проходили роды, его унесли двое санитаров — случай, который на многие годы сделал его мишенью для шуток в больнице.
Скотт и Дори дали новорожденному имя Джадж[2], потому что оба любили фильмы с участием актера Джаджа Рейнхолда, но они намеренно не упоминали источник их вдохновения деду новорожденного со стороны матери.
Маленького Джаджа привезли домой и поместили в старинную колыбель вместе с зайцем Джорджем, подарком его матери, и плюшевым крокодилом в майке с эмблемой Университета Флориды, подарком его отца. В последующие месяцы Скотт провел столько времени, пытаясь научить Джаджа, как сказать «Гатор», что малыш начал откликаться на это имя. Так Джадж Скотт Роуленд получил прозвище, которое приклеилось к нему на всю жизнь. Если прозвище и было неприятно судье Кэролу, он не подавал виду и проявлял себя восторженным и любящим дедушкой.
Миссис Кэрол не пыталась научиться вязать, но она купила для внука пластинку с колыбельными, исполняемыми самыми известными симфоническими оркестрами, и заметила в его гугуканье зачатки будущего музыканта.
Тетя Аделина заявила, что, хотя малыш прехорошенький, ее занятия мешают ей взять на себя обязанности приходящей няни, и в день, когда Джорджу «Гатору» исполнился месяц, она отправилась в Нью-Йорк на прослушивание в «Метрополитен-опера», где выиграла место в хоре. На его первое Рождество она послала своему племяннику мягкого Арлекина с музыкальной шкатулкой внутри, которая исполняла отрывок из «Паяцев».
В ночь перед Рождеством Дори наблюдала, как Скотт укачивал Гатора в кресле-качалке в такт музыке, доносящейся из музыкальной шкатулки. Когда наконец сын уснул, она на минуту остановилась полюбоваться его невинным личиком херувима и красотой его темных ресниц. Затем подошла к мужу и, наклонившись, поцеловала его в лоб.
— Он словно лучик солнца, — заметила она. Скотт положил ребенка в кроватку и присоединился к своей жене на софе перед камином, чтобы встретить праздник вдвоем, вместе.