Прежде Дори Кэрол никогда не знала страха. Она испытывала лишь возрастное беспокойство, которое менялось по мере взросления.
Бывало, она ощущала тревогу, которую испытывает женщина, идущая глубокой ночью к своей машине, припаркованной в темной аллее. Иногда у нее «схватывало» живот, когда она излагала свои аргументы в суде. Но тот страх, который охватил Дори Кэрол сейчас, был нов для нее. Это было чувство подавленности, которое пронизало мозг и целиком овладело ею.
Это не был страх по поводу того, что ей придется носить ребенка. Она была здоровой, крепкой женщиной, а вынашивание ребенка — нормальная функция женского организма. То, что пугало Дори, были перемены, которыми она не могла управлять.
До того момента, когда она села напротив врача и узнала, что беременна, все перемены в жизни Дори были связаны с процессами роста: детство сменилось отрочеством, из школы она перешла в юридический колледж, на смену ему пришла юридическая практика. Все эти перемены были позитивны, предсказуемы, и у нее была свобода выбора.
А потом появился Скотт. Она почти сразу поняла, что он будто создан для нее. Она безоглядно впустила его в свою жизнь, в состоянии полного блаженства отдала ему свое сердце. С самого первого мгновения они поняли, что вспыхнувшее между ними чувство было чем-то особенным, что их отношения не должны развиваться по стандартной схеме: замужество, дети, загородный дом. Они выработали стиль жизни, который помогал их отношениям процветать вопреки разделяющим их милям и ограниченному времени, которое они могли проводить вместе.
Они молчаливо согласились, что их отношения совершенны, насколько это было возможно. Все обстояло прекрасно, и не было нужды менять что-либо. Но теперь, когда в ней зародилась новая жизнь, все должно было измениться: ее жизнь, его жизнь. Вполне вероятно, что и их любовь.
Нет, исступленно думала она, только не их любовь. Только не то, что они испытывают по отношению друг к другу. Ничто не может изменить их чувства. Но как бы Дори ни была уверена в их любви, она также понимала, что их чувства под угрозой. Любовь была тем основанием, той прочной плитой, на которой строились их взаимоотношения, важной была и структура их отношений. С самого начала их связь была нестандартной, экспериментальной: они со Скоттом были не единым целым, а двумя частями, которые периодически встречались, образуя одно целое. Сейчас, когда они оказались перед лицом крутых перемен, никто не мог сказать, выдержат ли их отношения это испытание. То, что они могли не выстоять, разрушиться под напором незапланированной беременности, пугало ее.
Она могла потерять Скотта. Одна эта мысль — ужасная, пугающая — замораживала ее. Она буквально дрожала от страха, когда позволяла себе думать об этом. Даже сейчас, когда ее тело приникло к нему и его руки обнимали ее, страх пронизывал насквозь.
Полный удивления и недоверия голос Скотта разорвал напряженную тишину:
— Беременна?
Не в состоянии вымолвить ни слова, она кивнула головой. Он резко убрал руку, и ее голова упала на подушку. Через несколько секунд ее лицо залил свет прикроватного бра, и она почувствовала себя заключенной, которую собираются допрашивать под одной из таких висящих ламп с металлическим ободом. Скотт приподнялся, облокотившись на руку.
Его лицо было всего в нескольких сантиметрах. Гнев сквозил в каждой черточке, густые темные волосы Скотта только подчеркивали возмущенно-инквизиторское выражение лица.
— Ради Бога, Дори! Беременна? Как это могло случиться?
Если бы ситуация не была такой серьезной, она ответила бы остроумным замечанием, шуткой. Но он был так возмущен и оскорблен.
Положение было слишком серьезно — меньше недели тому назад Дори сидела напротив своего врача с почти таким же выражением и задавала точно такой же вопрос: как это могло случиться?
Ее врач с отрешенностью медика и кислым юмором ответил:
— Так же, как это случается с тех времен, когда Ацам и Ева создали прецедент в садах Эдема.
Сейчас Дори было не до клинической отрешенности и кислого юмора. Она сказала:
— Это просто случилось.
— Это невозможно, — заявил Скотт. — Мы всегда предохранялись с помощью Долли.
— Ни одно средство не дает стопроцентной гарантии, даже если ты очень осторожен.
Скотт с глубоким вздохом откинулся на кровать:
— Я не... я просто не могу этому поверить.
— Я тоже не могла... сначала, — мягко ответила она.
Наступило молчание, долгое, неловкое, напряженное молчание, которое пролегло между их телами на кровати.
— Я думаю... а не могло быть ошибки, путаницы?
— Никакой ошибки и путаницы.
Вновь молчание, затем с его губ сорвался вопрос:
— Что ты... Что нам теперь делать?
Дори тщетно пыталась проглотить комок, стоявший в горле.
— Мы с доктором поговорили, — начала она. Затем ее голос сорвался и по щекам полились слезы. — Я не могу ничего с этим сделать, Скотт... Я просто... Доктор казался таким равнодушным, когда говорил о клинике, где можно... Но это же человеческое существо, Скотт, или оно будет им. Я не могу причинить ему боль. Я не могу избавиться от него как от пустякового неудобства.
Вновь между ними воцарилось напряженное молчание, словно невидимый враг. Наконец Скотт сказал:
— Я рад... Когда ты сказала это, сейчас, мне стало легче. — Затем после долгого молчания: — Ты думаешь... Ты хотела бы, чтобы мы поженились?
Дори испытала тяжелое разочарование: он колебался и в его голосе явно сквозило чувство долга.
Ей потребовалось несколько глубоких вдохов, чтобы ответ прозвучал спокойно:
— Нет.
— Дори, — начал он, но она прервала его. Если она позволит ему возражать, то даст возможность убедить ее, что это единственно правильный шаг.
— Скотт, исключительно весомый довод в пользу женитьбы двух людей — это их желание, а не следование устаревшему этическому кодексу.
— Но...
— Я справлюсь с этим, Скотт. Я была бы лицемеркой, если бы нацелила эту беременность тебе в голову, словно старый пистолет. Я не девственница, которую ты соблазнил на сеновале. Я зрелая, независимая женщина, которая со всей искренностью вступила с тобой в связь. Ты с самого начала объяснил свое отношение к браку, и я приняла это. Я на самом деле разделяла твои чувства. Было бы ошибкой, катастрофой, если бы мы начали притворяться, что желаем того, чего никогда раньше не хотели.
Снова пауза, вздох.
— Может быть, ты права.
Дори закрыла глаза, на которые навернулись обжигающие слезы: она почувствовала облегчение в его голосе. Боже, помоги! Она чувствовала, как тело его расслабилось, хотя они и не касались друг друга. Она ощутила это интуитивно, и для этого не требовалось прямого касания.
Она презирала Скотта за это облегчение и знала, что несправедлива к нему. У него не было времени, чтобы подумать о ребенке, приспособить свой мозг к этому непрошеному событию. Скотт не был создан для семьи. И никогда не притворялся, что это не так. После тех неприятностей, которые принес каждому из его родителей новый брак, он превратился в замкнутого мальчика, и это было естественно. Она вряд ли могла ожидать от него, что он освоится с новостью о своем неизбежном отцовстве в течение нескольких минут.
Беременность, должно быть, одурманила меня, пришло ей в голову. В последнюю неделю — возможно, когда она начала думать о ребенке не как об ошибке, а как о человеческом существе — в ее голове созрела фантастическая мечта: Скотт узнает о ребенке и чудесным образом окажется, что он счастлив.
Как могла она быть так слепа, так глупа, так наивна! Конечно, Скотт не был счастлив. Конечно, он не мог сразу отважиться на женитьбу и отцовство. Нельзя превратить закоренелого холостяка в доброго семьянина, объявив ему: «Вот сюрприз! Я беременна». Если бы Скотт мог чувствовать сейчас что-нибудь, кроме шока, возможно, это была бы мысль: «Меня загнали в угол». Он ощущал себя в западне, как койот, чья лапа попала в стальные челюсти капкана.
Она хотела сказать ему что-нибудь, чтобы как-то успокоить его, но не знала что. Ей хотелось коснуться его, но вдруг она поняла, что не знает как.
— Дори?
— Мм?
— Ты знаешь, что я беспокоюсь о тебе?
— Да, Скотт, конечно, я знаю это.
Он потянулся к ней и переплел ее пальцы со своими.
— Я рад, что ты знаешь.
Прежде чем они уснули, прошла целая безмолвная вечность.
Во сне Скотт повернулся к Дори, обнимая ее руками и ногами. Не просыпаясь, Дори приникла к Скотту, положив голову ему на грудь.
Проснувшись, она осторожно освободилась из его объятий, что было нелегко, потому что спящий мужчина сжимал ее словно свою собственность и прижимался к ней при малейшей попытке пошевелиться.
Через несколько минут ощущение пустоты разбудило Скотта. В сумерках полусна он ощущал мягкость постели Дори, почувствовал слабый аромат ее духов, сохранившийся в белье. Он потянулся к ней, но обнаружил пустоту, хотя простыни еще хранили тепло ее тела.
В полудреме он испытывал какую-то тревогу, словно проснулся посреди ночи от кошмара. Медленно, по мере того как он просыпался, воспоминания прошедшего вечера всплывали в его памяти. Реальность была хуже ночных кошмаров, от нее было трудно избавиться. Скотт застонал, уткнувшись в подушку. Ну и дела!
Он не услышал, что в душе льется вода, но отметил момент, когда кран закрыли. Лежа тихо-тихо, он слышал приглушенные звуки: как Дори вытирается, одевается, сушит волосы.
Когда она на цыпочках вернулась в спальню, он притворился, что спит. Ему требовалось какое-то время, чтобы освоиться с той новостью, которую он услышал от Дори вчера вечером. И лишь когда почувствовал запах кофе и услышал звон посуды на кухне, он вылез из кровати и поплелся в ванную комнату. Собираясь побриться, он с чувством презрения к себе посмотрелся в зеркало. Лицо в зеркале было приятным — стандартное красивое лицо. Его волосы были все еще густыми и темными, хотя время от времени он замечал предательскую седину. Нет, он не жаловался ни на лицо, ни на волосы. Кого он презирал, так это человека внутри себя — труса, существо, которое было менее порядочным, чем это ожидалось от Скотта Роуленда-младшего.
Он любил Дори. Он поклялся бы в этом на Библии в любом суде мира. Но женитьба? Ребенок? Этого не должно было случиться, во всяком случае — не сейчас. Пока они не готовы к этому. У них был уговор. Никаких заверенных бумаг, никакого нажима, цепей, упреков, никаких сожалений.
Никаких детей.
И вот это случилось. Скотт нахмурился. Дори беременна. От одной мысли об этом у него свело живот, ему просто было стыдно за себя. Кто из мужчин не захотел бы жениться на женщине, такой, как Дори, после того, как она забеременела от него?
Человек, который вообще не собирается жениться ни на ком, вот кто! Дори знала его отношение к браку, она все понимала. Она тоже не намеревалась выходить замуж. Разве вчера вечером она не сказала, что это было бы ошибкой? Но, может быть, в конце концов все образуется. Конечно, подумал он, проводя бритвой по лицу, все наладится. И завтра утром солнце взойдет на западе. Правда, после того, как перепрыгнет через луну.