Святая Мария

Глава 53

Только после паузы испуганного осознания, в мозг стали проступать мысли, что взорвался наш броненосец "Победа", с которого в первый день войны в нас всадили снаряд, и на котором теперь командиром бывший флаг-офицер Макарова, которого Николай хорошо знал и уважал. Вот именно это называется "Золотым попаданием", на японских кораблях сейчас наверняка всеобщая радость и ликование, как крики "Ура!" у нас на борту в похожие моменты. Не знаю, Николай сформулировал этот приказ или я его отдала сама:

— Евгений Васильевич! Передайте на "Аскольд" после выстрела из сигнальной пушки "Иду к эскадре! Оставляю транспорты под вашу охрану! Взорвался "Победа", благодарю за понимание! Эссен". А нам сразу курс к эскадре, вернее к месту боя! Исполнять!

Прервав начатую циркуляцию, мы легли в поворот в другую сторону и устремились к месту боя. Воодушевлённые японцы развили бешеный темп стрельбы, а наши отвечали как-то с задержками, могу себе представить, как ударило всем по мозгам то, как у всех на глазах просто исчез во вспышке взрыва целый броненосец. Неизвестно и наверно никогда никто не узнает доподлинно, что именно произошло, но в результате произошла детонация снарядного хранилища, а это взрыв такой силы, что это привело к лавинной детонации всего, что может взрываться и гореть на борту.

Я не знала, что буду делать, как ничего не мог посоветовать Николай. Только очень хорошо знала, что бывают моменты и события, после которых рушится самая несокрушимая оборона, впадают в панику и бегут перед гораздо более слабым противником умелые обученные армии, и сейчас этот взрыв может стать роковым не только для погибшего броненосца, но и для всей нашей эскадры, поэтому я должна быть там как можно скорее. До места сражения флотов от нас было больше десяти миль, собственно, если бы не Клёпа, то о происходящем наши наблюдатели с биноклями могли бы только догадываться. Но сейчас вопрос сохранения тайны отступил перед лицом более грозной опасности и по моему приказу "Новик" развил сейчас свой максимальный ход. Пока шли, я отдавала приказы, приготовить в стрельбе все торпедные аппараты, всем лишним укрыться под палубой и в надстройках, к орудиям кроме осколочно-фугасных подготовить бронебойные, а с Николаем обсуждала, сколько он сможет продержаться сам, если я выложусь до краешка и вырублюсь. Имеющийся расклад совсем не порадовал, Николай уже частично выложился сегодня, и сумеет ли он продержаться хотя бы тридцать минут, не было никаких гарантий, а если я упаду прямо на мостике, то чем это чревато?! В результате, я вызвала на мостик ещё и Феофана, чтобы отозвал если потребуется Клёпу и помог нам добраться до каюты и уложил нас в постель.

По мере приближения рокочущий гул стал различимо распадаться на звук отдельных залпов, то громких большими калибрами, то потише от средних калибров, в сражении броненосных сил места для противоминных калибров нет. По сложившейся схеме боя мы подходили по кратчайшему пути со стороны не совсем тыла японцев, а чуть с юга. Клёпа показывала, что развившие на эмоциональном подъёме максимальную скорострельность японцы добились уже немалых результатов, головной "Ретвизан" казалось пылал весь, по крайней мере вся палуба была окутана чёрной пеленой дыма и в ней мелькали всполохи языков пламени, можно было бы подумать, что броненосец уже погиб, ведь не может в таком пекле остаться ничего живого, но не меньше трёх его орудий продолжали выплёвывать прямо из огня в японцев свои снаряды. "Пересвет" Ухтомского выглядел гораздо лучше и огонь вёл активнее, но у него пылала корма, а вместо задней трубы дым валил кажется из всех надстроек.

Так же немало досталось "Цесаревичу", хотя на вид меньше, чем "Полтаве" Моласа, которая потеряла переднюю мачту и сейчас то ли вышла из боя, чтобы потушить пожары, то ли потеряла ход, и поэтому оказалась позади остальных, и в бою участвовала, изредка огрызаясь носовой башней. Пожары, а значит, попадания были и у двух оставшихся наших броненосцев, из крейсеров заметно горел только флагманский "Баян". Вспомнив про японские миноносцы, я обнаружила их значительно южнее, и с них видимо так увлечённо наблюдали за сражением, что совершенно не обратили внимания, что уже случилось с опекаемым караваном. Не рвались они и приближаться к битве мастодонтов, где летают такие убедительные калибры, и можно получить как от чужих, так и от своих. С учётом увиденного отдала приказ Волкову, что если я не смогу, то ему задача выходить из боя и догнать и уничтожить или качественно рассеять миноносцы, ведь до темноты осталось часа три, и не нужно, чтобы в темноте они смогли атаковать наши побитые корабли.

Из того, что видела с высоты, Камимура всё-таки навязал свой рисунок боя. Видимо после взрыва на "Победе" Макаров отдал приказ на поворот "все вдруг" и идти на сближение, после которого уже, видимо, не очень управляясь, эскадра после сближения оказалась на параллельном курсе с японцами, и теперь шла на дистанции меньше тридцати кабельтовых и тупо обменивалась ударами своих главных калибров, выясняя, кто выдержит дольше. Японская эскадра почти сохранила строй линии, а вот наш строй развалился и сражение всё больше напоминало свалку. Против "Ретвизана" и "Пересвета" были три асамоида и "Фусо", два из которых больше стреляли по малому флагману. Вообще, создалось впечатление, что Камимура отдал приказ выбивать всех флагманов. Против трёх остальных наших броненосцев, "Полтава" из боя почти выпала, были четыре японских броненосца и два явно насели на "Петропавловск". Наши крейсера линии в этих манёврах оказались чуть позади и хоть вели огонь, но полностью в бою не участвовали, да и сложно им было вернуться в строй, оказавшись позади построения.

К моменту нашего подхода, броненосцы бились в клинче уже больше получаса, а с начала боя прошло уже больше полутора часов. На подходе я ещё решала для себя, что же мне выбрать, попытаться повторить свою атаку броненосцев как в первый день войны или выбрать что-то другое? При этом придётся атаковать с тыла, где орудия в бою не задействованы, так что огонь всей эскадры обеспечен, а без зеркальной плоскости и при моих усечённых возможностях это фатально с гарантией. Геройски погибнуть совсем не хотелось, не в плане "геройски", а в смысле "погибнуть"! Но не давало принять решение даже не это, шансов пройти всю линию, чтобы разложить по одной все наши торпеды у нас не было, японские броненосцы выглядели гораздо свежее и не факт, что два, а если повезёт – три, решительно потопленных японских корабля гарантируют нашим безоговорочную или вообще победу. Возникло стойкое ощущение, что наши после взрыва "Победы" надломились, несмотря на бывший подъём и порыв после нападения на Машеньку в Артуре. Так что нужно было придумывать что-то не такое красивое и жертвенное, но более эффективное в данной ситуации, а мы уже приблизились на четыре мили, и подошло время принимать решение, я уже приготовилась отдать приказ на атаку, и передать управление Николаю, когда почувствовала, что могу дотянуться до летающих в бою снарядов и уже не раздумывая я отдала приказ Николаю, идти вдоль строя не приближаясь и продержаться как можно дольше, сама проваливаясь в ускорение…

Я потянулась и подхватила две первые болванки наших главных калибров и с удовольствием всадила один в носовую башню, второй в рубку, но эти два застранца вломившись, как велено, взрываться не пожелали. Поэтому два других, только один оказался триста пять миллиметров, второй восьмидюймовый похоже прилетел с "Рюрика" или "Княжны Марии", я не просто всадила в боевую рубку японца и в бортовой каземат, но и проконтролировала подрыв, удовлетворённо заметив, что каземат вскрыло как лопнувшую в костре консервную банку, в боевой рубке нечему было детонировать, поэтому там просто полыхнуло и из смотровых щелей повалил дым. Ещё два шестидюймовых я всадила в носовую башню, хоть пришлось довольно круто менять их траекторию, и хоть внутри рвануло, но видимо подготовленные снаряды уже все расстреляли и глобальной детонации не случилось. Один двенадцатидюймовый пошёл в глубину машин и рванул там в потрохах, а другой вывел из стоя кормовую башню и я переключилась на второй в ряду броненосец. Где удачно захватила двенадцатидюймового бронебойного поросёнка и внесла его в кормовую башню, от чего у неё вылетела выбитая взрывом крыша. А подлетающие два шестидюймовых снаряда втолкала в шахту открывшегося взгляду снарядного лифта, где наконец удалось вызвать детонацию снарядов с шимозой и на корме второго броненосца открылся огненный гейзер, на который смотреть не было времени и я уже разбиралась с третьим бронированным утюгом, здраво решив, что после такого фейерверка второго из списка проблем можно вычёркивать. Подхваченные, как по заказу подлетавшие два двенадцатидюймовых бронебойных красавца легли и под моим контролем взорвались, первый сорвал с погона носовую башню, второй разворотил два бортовых каземата и вызвал там бушующий огненный ад. Подхваченный шестидюймовый снаряд не так красиво, но взорвался внутри кормовой башни, что можно считать качественным выведением из строя его артиллерии.

Последнему броненосцу не повезло, я устроила ему "Золотое попадание" вторым снарядом, взрыв которого в носовой башне вызвал даже не огненный гейзер, как на втором, а просто вскрыл броненосец, как железный цветок, и пролетающая мимо часть мачты здорово напугала нас с Клёпой. Первый асамоид от двух направленных под нос двенадцати- и десятидюймовых снарядов, очень они неудачно летели, словно споткнулся на ходу, а в пробоину диаметром больше двух метров хлынула морская вода, но на этом его неприятности не закончились и следующие снаряды планомерно разнесли его боевую рубку, бортовые казематы и носовую башню. Второй асамоид начал свои лишения с кормовой башни, следом три снаряда рванули в его казематах и в, словно вскрытом консервным ножом, борту возник пожар, в котором разбрасывали искры пороховые картузы, выплёвывали языки пламени, рвущиеся снаряды, словом, ему стало не до боя. Но я ещё добавила в носовую башню и рубку, а подлетающие ещё два снаряда ушли в трубы и рванули где-то глубоко внизу. Третий асамоид получил снаряд под корму без моего участия и, кажется, начал вываливаться вправо, но я уже подправляла двенадцатидюймового толстяка в его носовую башню, другой нашёл себе дело в борту на метр ниже ватерлинии. Потом рвались его бортовые казематы, и из чистого хулиганства смахнула ему под корень мачту и переднюю трубу с пожаром и облаком белого пара.

До старичка "Фусо" мне дотянуться уже едва хватало расстояния, так что я вынужденно направила снаряд из носовой башни "Ретвизана" ему под борт и ещё два шестидюймовых туда же, но ему и этого должно хватить, а сама метнулась проверять, что происходит с уже побитыми японскими кораблями. Два асамоида получившие в борт уже осели с креном, первый зарылся носом и вода плескалась уже вокруг искорёженной носовой башни и боевой рубки. С асамоидов стреляла только одна трёхдюймовка с первого, но я уже спешила дальше. Четвёртый в строю броненосец уже почти затонул, являя небу покорёженный борт, второй тоже планировал проложить вертикальный курс. Первый и третий ещё стреляли парой шестидюймовок, но оба практически без хода и объятые пожаром от носа до кормы. "Ох, ни фига себе! Ну, ты, подруга, и наворочала, не стоило японцам злить суровую русскую женщину!", я вернулась в нормальное время, перехватив управление у уже почти падающего Николая. Оказывается, теперь с ускорением я и его немного утаскиваю в него за собой, может поэтому и не получается развить весь объём своих способностей, что у меня сейчас остаётся слишком плотный контакт с телом.

По тому, что мы не успели пройти больше полутора миль, всё моё участие в сражении заняло не больше трёх минут и в нас так и не открыли огня, ведь японцам резко стало не до маленького русского крейсера. Я вышвырнула Клёпу вверх, потому, что увлёкшись сражением сама подвела её ниже и ближе, то есть во время этого боя летала всего в паре сотен метров между линиями воюющих эскадр. И увидела, что между отрядом Того-младшего и Иессена идёт "рубка" ничуть не меньше, чем у больших братьев. И я сразу изменила свои планы идти ловить миноносцы, и сейчас жадно разглядывала с высоты, что именно там происходит.

К моей радости тонуть никто из наших там пока не собирался, но вот каким-то образом Карла Петровича Того-младший сумел поймать в два огня и сейчас картинка представлялась весьма грустной для нашего отряда. Взятые, каждый парой японских крейсеров в два огня "Диана" и "Паллада" хоть и были равны своим оппонентам в их общем суммарном водоизмещении, но согласно японской доктрине эти малыши имели почти сопоставимую с нашими более крупными крейсерами артиллерию, а расположение артиллерии наших крейсеров на палубе с фиговыми листочками небольших щитов делало расчёты фатально уязвимыми для японских осколочно-фугасных снарядов. Так что сейчас оба наших больших крейсера почти не отвечали на огонь и имели пылающую палубу от носа до кормы – сколько ни ругался Макаров, исходя из моих рассказов и уже имеющегося опыта столкновений с японским флотом, но заставить командиров убрать всё горючее с кораблей, в частности многочисленные шлюпки и катера, так и не удалось. В частности Иессен, не будучи глупым человеком, всё равно не придал этой мелочи никакого значения и сейчас его крейсера пылали, как пионерские костры. Колчак на "Гере" сейчас отбивался от одного противника, а Тремлер на "Фемиде" видимо имел какие-то проблемы с управлением или машиной, потому, что отстал почти на пятнадцать кабельтовых и оттуда пытался достать огнём противника "Геры". Если японцы останутся в том же построении, что и сейчас к нашему подходу, то у нас есть возможность атаковать четыре из пяти крейсеров. Поэтому я отдала команду проверить минные аппараты, приготовиться артиллеристам! Волкову ещё раз напомнила, что после этого боя его задача – японские миноносцы, чем опять ввергла его в недоумение, но честно сказать, мне было не до этого, я обсуждала с Николаем, сколько он продержится, если сейчас ещё раз передам ему управление. Слова Николая совершенно не порадовали, но ни от чего отказываться я не собиралась, тем более, что здесь противники нам вполне по силам, и даже пойманные от них снаряды не грозили стать фатальными, тем более на фоне почти законченного основного сражения.

Полным ходом, хлопая на ветру своими флагами, мы неслись к месту боя наших крейсеров. Когда все успели перебраться из боевой в ходовую рубку я уже не помнила, да и наводить порядок от набившихся сюда офицеров и обоих пассажиров не было желания, порадовал доклад, что у нас ни одного раненого, и я сосредоточилась на предстоящем. Это Николай воспринимает бой, как схемы разных треугольников стрельбы или курсовых упреждений, я воспринимаю мир совершенно по-другому, вот и выход в атаку для меня скорее голые ощущения и восприятие с позиции, попытки представить, как видна цель из того или иного отсека или от аппарата и орудия. Клёпа показывала, что на месте сражения броненосцев стрельба практически прекратилась, а кто-то уже занимается спасением утопающих.

Мы неслись туда, где всё отчётливее рявкали морские пушки. До момента выхода в атаку почти пятнадцать минут, экипаж влип в свои боевые посты, подносчики поглаживают в огрубелых ладонях приготовленные снаряды, наводчики прильнули к окулярам прицелов. Здесь на мостике многие вдавили в глаза свои бинокли, это, к слову, большое искусство с мостика, качающегося и вибрирующего корабля, смотреть в мощный морской бинокль…

Несмотря на то, что особенность морского боя в его неспешности, малых скоростей и огромных для сухопутчика расстояний, но минуты истекли. Японцы если и видели наш визит, но никак внешне на него не отреагировали, поэтому так и заходим в атаку, как прикидывали, в циркуляции большого радиуса огибая двух противников "Дианы" на расстоянии в семь кабельтовых, прикрывая артиллерийским огнём пуск двух торпед. Чтобы затем пройти правым бортом мимо одного из противников "Паллады", пустив торпеду и в него и этим же чуть скорректированным курсом выйти на оппонента Колчака. Я буду почти всецело занята торпедами и возможными подарками от японских артиллеристов, поэтому подправлять снаряды не смогу, но наши артиллеристы и так достаточные специалисты, а расстояния из серии "пистолетных" для морских стрельб.

Вот, наконец, мы вылетаем в поворот, ещё немного и наш баковый аппарат сможет сделать пуск, на нашу стрельбу откликнулись уже оба японских крейсера, но удачным я бы назвала только один отклонённый мной снаряд. Наконец, "пуск" и летим дальше, доворачивая вправо, а торпеда, прикрытая бурунчиком под водой резво прогрызается к своей цели и достигает её через десяток секунд после нашего пуска по второй цели, которая, даже не видя нашей торпеды, пытается маневрировать, но я подправляю её и когда мы уже почти выходим на точку третьего пуска, сзади и справа гремит взрыв под кормой японского бронепалубного крейсера третьего ранга. Третий оппонент в нас почему-то не стреляет, может впечатлённый взрывами своих предшественников, но мне не до лирических раздумий, и торпеда палубного аппарата устремляется в цель. За всё время этой атаки я отклонила, кажется шесть снарядов, хотя стреляли японцы азартно и много, видимо не врали, что лучших специалистов забирали на первые эскадры двух первых флотов. Для выхода к четвёртому противнику нам пришлось закладывать зигзаг, иначе нам никак было не выйти в точку нужным бортом под необходимым углом. И тут я немного оборзела, мы вышли в атаку почти в упор на дистанцию три кабельтова, где пришлось отклонять так много снарядов, что сбилась со счёта, а минёры, когда мы после пуска развернулись на уводящий от противника курс, ещё выпустили торпеду из кормового аппарата. Как ни пытался маневрировать четвёртый крейсер, но с такого расстояния и не видя торпеды, уйти он не сумел ни от одной из двух наших торпед, но об этом я узнала много позже, потому, что когда торпеде до борта оставалось меньше двадцати метров я вырубилась…

Проснулась я уже в темноте, как выяснилось, проспала больше трёх часов. Когда на мостике я упала бесчувственной тушкой, проинструктированный Феофан меня подхватил, и с Верещагиным отнесли меня в каюту. Потом, выполняя отданные приказы, Феофан отозвал Клёпу, а принявший командование Волков сумел вывести нас из-под огня, но до первого взрыва уже оставались секунды, так что мы поймали в корму только один снаряд, который разворотил одну трубу нашего палубного аппарата и повредил вторую. Ранило троих бывших поблизости, но не серьёзно, больше они пострадали от контузий. От взрыва второй торпеды японца просто разломило на две части, и он быстро затонул. Оставшийся пятый японский крейсер, как позже выяснилось, им оказался крейсер капитана второго ранга Ямайи "Акицусима" развернулся и успешно бежал, а пустили ко дну мы в этой атаке флагман вместе с контр-адмиралом Того-младшим "Идзуми", крейсера "Сума", "Сайэн" и новенькую только со стапеля "Цусиму". Две торпеды от нас схлопотала "Сума", но и по одной крейсерам третьего ранга более чем достаточно. Так что сразу после взрыва "Сумы" Колчак и вскоре подошедший на "Фемиде" Тремлер, занялись спасением плавающих японских моряков, а Волков повёл нас за миноносцами, которых гонял до самой темноты, но двое из восьми сумели в ночи уйти, как и два транспорта, которые сбежали от "Аскольда", тоже воспользовавшись наступившей ночью.

Как стало известно позже, из двух миноносцев один сумел дойти до острова Цусима, второй так и сгинул, и даже после войны, его судьба осталась неизвестной. Дошедший миноносец номер тринадцать из седьмого дивизиона миноносцев округа Курэ, своей судьбой опроверг несчастливость своего номера. Оба сбежавших транспорта с экипажами, имевшимися на борту солдатами десанта и переданными спасёнными из воды японскими моряками, благополучно сумели добраться до английских владений Вейхавей, где им устроили пышную встречу, как героям и потом переправили в Японию, вместо того, чтобы по закону интернировать вместе с судами. Среди спасённых и переданных на суда японских моряков сумел спрятаться контр-адмирал Сукэдзи Хосоя, командующий седьмой эскадрой и скомандовавший затопить повреждённый броненосец береговой обороны "Фусо", которого газеты каким-то непостижимым вывертом европейского сознания возвели в ранг "Победителя Макарова в битве при Хай-Ян-Дао". Единственный, не пожелавший самостоятельно тонуть, и не затопленный командой броненосец "Ясима", шансов довести который до порта и восстановить не виделось, потопили двумя торпедами по приказу Макарова. Из стремления к точности, уточню, что выпустили в него целых пять торпед, но только две последние дошли и взорвались. Ночь наша эскадра провела в дрейфе, благо погода позволила спокойно заниматься восстановлением кораблей и тушением пожаров. Нашими трофеями стали в результате шесть японских транспортов, на которые, как я уже сказала, передавали всех спасённых японских моряков, которые потом перегнали к острову Сан-Шан-Тао, который уже превратился в своеобразную тюрьму для японских солдат и моряков. С пароходов разоружёнными под присмотром наших матросов высадили всех на остров и выгрузили всё имеющееся на транспортах продовольствие, а сами пароходы под охраной старичков "Разбойника" и "Джигита" позже перегнали во Владивосток, в бухте Артура и без них было тесновато. Вместе с ними вернулись во Владик и два номерных миноносца, застрявших здесь с самого начала войны.

Итогами "битвы при Хай-Ян-Дао", как этот бой вошёл в историю, стала потеря с нашей стороны эскадренного броненосца "Победа", все остальные принявшие в битве наши корабли вернулись в базу своим ходом. Возможно, больше всех пострадавшие в бою "Ретвизан" мог развить ход всего около пяти узлов, а "Полтава" под вымпелом контр-адмирала Моласа не больше восьми, могли бы в сопровождении крейсеров дойти отдельно. Но Макаров принял решение всем идти вместе, поэтому путь до Артура растянулся больше, чем на сутки. Нам потом рассказывали, что входившие своим ходом и втаскиваемые "Силачом" побитые, но победившие русские корабли встречало всё население Артурской базы. На причалах и кораблях играли оркестры, а в Артурском храме три дня служили благодарственные молебны, службы по погибшим православным воинам и во спасение и выздоровление раненых, из которых нам пришлось поучаствовать только в одном в последний день.

Все участники линейного боя не могли не заметить резкого перелома характера боя, после которого практически он был закончен, и многие моряки утверждали, что в этот момент в небе видели лик Богородицы с красным знаменем, на котором видели лик Спаса Нерукотворного Образа. Не возьмусь сказать, что в этих рассказах, правда, а что результат религиозной экзальтации, но отрицать вероятное явление божественной сущности с моим жизненным опытом не возьмусь никак. Может правда, местная богиня в образе православной Богородицы явила свой лик, а может, морякам в угаре дыма стрельбы и пожаров просто показалось, но главное, что это связывают с нашей победой.

Как только я проснулась, дежуривший у постели Феофан помчался доложить об этом свирепствовавшему в моё отсутствие Волкову, вот уж не думала, а он потом признался, что очень испугался за нас и ответственности и так пытался скрыть свою растерянность от экипажа. Чувствовала я себя сносно, поэтому, даже не перекусив, прыгнула в катер и поехала с докладом к адмиралу. Воодушевлённый победой Степан Осипович пребывал в самом приподнятом настроении, несмотря на своё ранение и тяжёлые потери на эскадре. Вместе с без малого восьмистами погибшими на "Победе" потери убитыми составили больше полутора тысяч матросов и офицеров, погибли командиры "Полтавы" и "Ретвизана", тяжело ранены адмиралы Молас и Иессен, ранено больше половины оставшихся в живых, к счастью тяжёлых меньше трёхсот.[3] Сам адмирал ранен в плечо и скользящее ранение в теменную область головы, я тут же прощупала, подлечила и убедилась, что раны пустяковые. А вот как обосновать, что буду обходить все лазареты на кораблях? Тем более, что любой командир всегда очень болезненно реагирует на появление на борту командира другого корабля, если сам не пригласил в гости, а таковых в эскадре только двое или трое, так что придётся ограничиться ими, своих троих раненых я подлечила перед выездом к командующему.

Макаров тем временем заставил рассказать про наш ночной бой, про то как развивался бой днём, как мы потопили "Ивате" и канонерку, как взяли трофеи и почему рванули к эскадре, а потом про всю атаку на крейсера Того-младшего. Грамматчиков всё-таки сумел на меня обидеться, ну что поделать с его болезненной обидчивостью, ведь в его понимании, у него крейсер первого ранга и если мы рядом, то я автоматически ему должна подчиняться, но Макаров уже вроде разрешил этот вопрос, напомнив Константину Александровичу о Георгиевском статусе нашего корабля. Ну что ж, посмотрим, как дело будет дальше. Я доложилась, конечно, не упоминая о своём участии в линейном сражении, что, увидев, как начался разгром японской эскадры, я увидела тяжёлое положение отряда Иессена и рванула к нему, где помогла, чем могла. Но видимо из-за бывшего ранения и от напряжения в конце боя потеряла сознание, и преследованием и уничтожением миноносцев во исполнение отданного ранее приказа занимался уже принявший командование лейтенант Волков.

— Николай Оттович! Я про этот ваш приказ уже услышал от Волкова и Верещагина, не объясните, чем это было продиктовано? И откуда вы тогда могли знать о нашей победе?

— Ну, про победу, предполагал из расчёта сил. А приказ отдавал, потому, что опасался, что до конца боя могу свалиться…

— Расчёт сил… Расчёт сил! А ведь Камимура нас почти уделал, если бы не эти два удачных попадания, то ещё неизвестно, как бы там сложилось! А может, и правда Богородица вмешалась, многие её, говорят, что видели, — и Макаров широко перекрестился поморщившись в конце, видимо рану шевельнул. — Возможно, потомки вообще назовут эту битву – битвой трёх "Золотых снарядов", ведь сначала "Победа" взорвалась и всё на такой тонкой ниточке повисло… А потом почти подряд "Хацусе" и "Фудзи", кто бы раньше рассказал, не поверил бы!.. Как вы сейчас-то себя чувствуете? Командовать сможете?

— Смогу, не волнуйтесь, чувствую себя хорошо, думаю, что скоро совсем восстановлюсь. Степан Осипович, я ведь у вас ещё отпроситься хотел…

— Куда отпроситься?

— Так в Циндао посланника отвезти…

— Николай Оттович! Граф Бобчинский до сих пор у вас на борту?!

— Ну да! Мы же японцев обнаружили ещё до того, как в Циндао дошли…

— А, ну да! Сам же мог сообразить. Но тут всё так закрутилось! И как он?! Я же в Петербург уже телеграмму на всякий случай отбил, что посланника доставили…

— Не волнуйтесь, Степан Осипович! С ним всё нормально! Хороший оказался человек – Иннокентий Сергеевич! Мы когда японцев обнаружили, я и встал перед вопросом, что мне теперь делать, везти посланника или вам сообщать про японский флот. Вот я и пригласил графа на беседу, дескать, патриот он или нет?

— М-да, Николай Оттович! Не читали вы тех телеграмм, что из столицы по его доставке были, не пришло бы в голову вам его на беседу приглашать!

— Степан Осипович! Да всё правда хорошо, а телеграммы – это матушка у посланника очень активная женщина, и за сыночка луну с неба достанет, завернёт и под подушку чадушке положит. Я его спросил прямо, он и рассказал. Потом в ночном бою его осколком ранило, ничего серьёзного, он уже бегает и не вспоминает, а вот к ордену бы я его представил, вообще, показал себя неплохо, труса не праздновал, с Верещагиным везде вчера ходил, но команде не мешался.

— К ордену… Это вы правильно решили, поддержу обязательно, тем более, если мне Василий Васильевич про него добрую рекомендацию даст. И конечно я вас отпускаю! Вы с вашей скоростью может и раньше нас в Артур вернётесь.

— Ну, для этого скорости у нас всё-таки маловато, или Циндао далековато. Только позвольте до отхода Бахирева навестить, да и Тремлера с Колчаком может, я ведь даже не знаю, как они, только корабли издали видел.

— За Бахирева спасибо вам! Хороший командир получился. Ранен он, на доклад явился, но бледный, я сразу его обратно и отправил, а доклад его старший офицер делал. А вы знаете, что "золотой снаряд" в "Фудзи" как раз ваш Михаил Коронатович всадил? Мы же бок о бок в бою были, мои артиллеристы это точно заметили! Так что именинник он сегодня! А второй всадили, просто не понимаю как артиллеристы "Ретвизана". Вот вам и расчёты! Конечно, если навестите знакомцев, греха не будет сильного. И с посланником поговорите, зачем нам лишние сложности…

— Он уже обещал, что матушке своей всё отпишет и вроде как не должно быть никаких проблем. Тем более, что он знает, что вы тут никаким боком, это я самочинно решения принимал. Выздоравливайте, Степан Осипович!..

И я порулила на "Севастополь". Бахирев не спал ещё и встретил меня в своей роскошной каюте. У него было три ранения, в плечо, ногу и грудную клетку, причём последнее с гемо- и пневмотораксом, только его недюжинное здоровье могло позволить ему при этом ещё и на доклады ездить. Я была ужасно рада, что не поленилась заскочить к нему, тут же его подлечив. Коротко с ним пообщались, я выпросила разрешение пройти посмотреть и приободрить раненых, что он уже засыпая разрешил. В разговоре случился интересный поворот:

— Слушай, Михаил Коронатович! Говорят, твои матросы Богородицу в небе видели?

— Не только матросы, но и офицеры некоторые…

— И сам видел?

— Нет! Сам не видел, грешен наверно. А вот ваша Клёпа как оглашенная носилась, чуть не на снарядах верхом, даже страшно стало, ведь погибнет дурочка! А особенно, когда японцы взрываться начали, словно она снаряды направляет. Что ж не бережёте так вашу птичку?

— Да разве за ней уследишь? А в небо её полетать выпускаем, после того, как в нас снаряд влепили, она наотрез отказывается под палубу прятаться, вот, и думаю, что в небе ей безопаснее…

Пробежалась по лазаретам, в которые превратили почти все внутренние помещения. Потом поехала на "Геру", где переговорили с Колчаком, и он мне вроде в шутку попенял:

— Что ж вы, Николай Оттович, из-под носа у меня победу выхватили?

— Полно! Александр Васильевич! Чего ж считаться, если вместе супостата бьём, главное ведь результат.

— Результат, это верно, только вот ваши результаты Георгиевским вымпелом в небе трепещут…

Разрешения на посещение своих раненых Колчак мне не дал, да и как я ему объясню, при его настроении, зачем мне это нужно… Тремлер встречал меня у трапа, усталый, но подтянутый. Предложила ему вместе пройти посмотреть раненых, на что, он знающий о традициях "Новика" не стал возражать, а пока обходили раненых, которых у него было совсем немного, он сетовал:

— Представляете, Николай Оттович, в завязке боя всё было хорошо, а потом, то ли от попадания снаряда что-то встряхнулось, то ли само по себе, но машина вышла из строя. Пока разобрались и запустили, бой можно считать уже закончился. Мы только ход дали, смотрю, а к нам "Новик" летит, а за ним как всегда всё взрывается! И так мне тоскливо без нашего "Новика" стало!

— Иван Михайлович! Не мне вам объяснять, что такое военная удача и что и где в сражении сделал каждый солдат или матрос. Может одно присутствие вашего корабля, уже силы противника перераспределило так что в результате победа случилась. Не дано нам угадать все замыслы Всевышнего…

— Да всё я понимаю! Вы бы видели, Николай Оттович, как красиво со стороны смотрится атака "Новика"! Он словно летит, вокруг столбы от взрывов встают, что сердце замирает, а он как заяц между ёлочками неуязвимый петляет! Так красиво! Словами не передать! — Иван Михайлович кхекнул и отвернулся, видимо, чтобы скрыть набежавшую слезу, "Новик" в душу не только ему впечатался навсегда, представляю, как ему было обидно из-за досадных поломок видеть наш бой со стороны…

Я-то глазами Клёпы видела и не раз, как наш "Новик" атакует, так что вполне разделяла его чувства. Пожала ему руку, и мы распрощались, чтобы сняться с якоря и везти наш очень ценный груз в Циндао. Ох, как важно было бы сейчас поговорить с фон Труппелем, ведь после такого разгрома Японии англы просто обязаны что-нибудь придумать, и вот разговор с герром Оскаром бы очень пригодился, но не выдержит Николай долгого разговора, а если отключится, то это может стать серьёзной проблемой.

Я так много, долго и многословно рассказываю о бое, который занял меньше половины светового дня, а если взять чистые моменты, когда корабли сходились в артиллерийских дуэлях, то и того меньше. Но на память приходит, как Пашкин приятель, который когда-то начинал офицером, а после училища зелёным лейтенантом попал в Афганистан. Вот однажды он целый вечер, вернее после обеда начал и после ужина закончил рассказ про свой первый бой, который запомнил в мельчайших подробностях. Было очень интересно его слушать и трудно всё это представить, сидя на уютной ленинградской кухне, но меня больше всего потрясло, когда в конце он сказал, что бой шёл меньше получаса…