Святая простота. Рассказы о праведниках

Истинный пастырь Божий

Поступив на службу в приход в небольшом селе Орловской губернии, отец Георгий Косов нашел здесь такую бедность и запустение, что собрался было уходить, чтобы не умереть с голоду, и потому, что здоровье его было так плохо, что он кашлял кровью. Но он остался, потому, что отец Амвросий Оптинский удержал его. Повинуясь совету великого старца, отец Георгий остался в приходе. Теперь здесь устроен великолепный храм, трехэтажный дом трудолюбия, школа и дом странноприимный, толпы богомольцев теперь стекаются отовсюду. Как же все это совершилось?

Вот что рассказывал об этом сам отец Георгий:

— Когда я приехал сюда, меня оторопь взяла: что мне тут делать? Жить негде, служить негде, дом старый-престарый. Церковь того и гляди сама развалится. Доходов — никаких. Прихожане слишком далеко от храма и причта. Народ бедный, самому кормиться нечем. Что делать?

Священник я в то время был молодой, к тому же слаб здоровьем. Матушка моя — сирота. Поддержки никакой, а на руках еще и младшие братья. Оставалось бежать. В ту пору велика была слава отца Амвросия. Оптина от нас верстах в шестнадцати. Как-то задумал я пойти к батюшке.

Собрался, котомку на плечи и пошел к нему за благословением уйти из прихода. Вскорости был уже в Оптиной. Батюшка меня не знал. Захожу в его хибарку, а там народу — тьма, дожидаются выхода батюшки. Я тоже стал дожидаться. О цели своего прихода никому не сказал. И только он вышел, сразу подозвал меня к себе.

— Ты, иерей, что там такое задумал? Приход бросить? Ты знаешь, Кто иереев ставит? А ты бросать? Строй новый, большой храм. И чтобы полы в нем были деревянные: больных приводить будут, пусть им тепло будет. Ступай домой, дурь из головы выкини, храм строй, как я тебе сказал. Ступай, Бог благословит! — сказал и пошел с другими беседовать.

Я слова не смог выговорить. Пошел домой, как оплеванный. Что же это такое? Каменный храм строить? Я с голоду умираю, а тут храм строить? Ловко утешил, нечего сказать. Что у меня тогда на душе происходило — и передать не могу. Напала на меня тоска. Молиться хочу — не получается. С людьми, с женой не разговариваю. Задумываться стал. И стал я голоса какие-то слушать и ночью, и днем: «Уходи скорее. Ты один, а нас много! Где тебе с нами бороться! Мы тебя совсем со свету сживем!»

Дело дошло до того, что не то что молиться, а мысли богохульные стали в голову лезть; придет ночь — и сна нет, а какая-то сила прямо с кровати сбрасывает. А голоса-то все страшнее и страшнее, все настойчивее: «Ступай, ступай отсюда!»

Опять я в ужасе, полупомешанный от перенесенных страхов, бросился к отцу Амвросию. Отец Амвросий, как увидел меня, так прямо с места, ни о чем не расспрашивая, говорит:

— Ну, иерей, чего испугался-то? Он один, а Вас двое!

— Как же это так, — говорю, — батюшка?

— Христос Бог и ты — выходит двое, а враг-то — один. Ступай, — говорит, — домой, ничего не бойся. Храм большой каменный, да чтобы теплый строй, не забудь. Бог тебя благословит!

Прихожу домой — с сердца точно гора свалилась. Ушли все страхи. Стал я молиться пред иконой Царицы Небесной, начал в одиночку в пустой церкви канон Ей читать, тот, что и теперь читаю. Кое-что из других молитв стал добавлять. Смотрю, через неделю-другую один человек пришел в церковь, стал в уголке и со мной вместе молится, потом другой, третий. Стала церковь наполняться народом. А как умер батюшка отец Амвросий, народ еще охотнее стал прибиваться. Советов от меня ищут. Без отца Амвросия многим жутко стало жить, трудно человеку без слова утешения. А какой я утешитель? Вот отец Амвросий и впрямь был всяких недугов душевных и телесных, по великой милости Божией, врачеватель. Впрочем, каждому дается по вере. Господь не отказывает даже через недостойных своих пастырей.

Как проходит день отца Георгия, рассказал нам один из прихожан:

— Маленькая тесная церковь уже была переполнена, когда я, запыхавшись, вбежал по ветхим ступеням ее убогого крыльца.

Народ простой — мужики да бабы. Я подошел к свечному ящику. Нестарая женщина в черном платочке продавала свечи, и все двухкопеечные. Народ подходил, брал свечи, клал деньги, сдачу не брал. Клали двугривенные, прозвенел чей-то полтинник. Я тоже положил рубль. Народу было много, но стояла тишина, полная сосредоточенного благоговения. Я взял три свечи и, пробираясь через толпу, пошел их ставить к «местным» образам на иконостасе. За левым клиросом у какого-то образа теплилось множество свечей, и было заметно, что вся масса жалась именно к этому образу.

Батюшки в храме не было видно. Положив низкий поклон, я поставил свечку святителю Николаю. Несмотря на тесноту в церкви, в ней было холоднее, чем на открытом воздухе. Перед образом Богоматери свеча моя, уже поставленная, свалилась и упала зажженным концом на шитое полотенце, украшавшее Лик Пречистой.

Из-за моего плеча порывисто потянулась чья-то рука, успевшая вовремя подхватить свечу. Я оглянулся и обомлел. Вполоборота от меня стоял батюшка. Привычной твердой рукою он поставил мою свечу и, не глядя на меня, пошел поправлять и зажигать другие лампадки.

Но век мне не забыть того впечатления, какое оставила в моей душе эта первая встреча с ним. Я был потрясен, даже испуган: как если бы из образа Иоанна Крестителя, каким его обыкновенно пишут, вдруг вышел Сам Предтеча Господень и стал зажигать на моих глазах лампадки. Впечатлял облик отца Георгия: старая заношенная риза, темные, с небольшой проседью волосы, рот, в котором так и отпечаталась стойкость, глаза небольшие, но горящие каким-то особенно ярким внутренним огнем.

Пока батюшка оправлял лампаду, я стал у правого клироса, где было немного посвободнее. Я глаз не мог оторвать от отца Георгия. В голове пронеслась вся история Православной Русской Церкви, исполненная дивных образов верных ее воинов, несших ее победные венцы в борьбе с внутренними и внешними врагами, с врагами земными и врагами злобы небесной — бесчисленною ратью князя мира сего. Передо мною стоял один из таких воинов.

Порывистой, быстрой походкой отец Георгий вошел в алтарь. Через минуту он вышел оттуда, неся в руках аналой и толстую книгу в кожаном переплете. Толпа почтительно и бесшумно подалась назад и открыла доступ батюшке к левому клиросу. Все молящиеся как-то насторожились в благоговейном молчании. Тихо, проникновенно и вместе с тем властно раздался призыв отца Георгия.

— Три поклона Божией Матери! — и все, как один во главе с батюшкой разом опустилась троекратно на колени. В отдаленном углу церкви раздалось чье-то тихое всхлипывание. Многие, как опустились на колени, так и остались в этом положении.

«К Богородице прилежно ныне притецем, грешнии и смиреннии, и припадем в покаянии, зовуще из глубины души», — раздались слова знакомого канона ко Пресвятой Богородице.

Какой проникновенный, исполненный беспредельной веры голос читал эти дивные покаянные слова.

Толпа замерла. Казалось, вся ее бесчисленная скорбь слилась в одно общее молитвенное напряжение, и голос отца Георгия уже был не его голосом, а голосом всего народа, захлебывающейся от едва сдерживаемых затаенных рыданий. И слезы, бесшумные, тихие, текли из глаз многих.

Это была теплая неотступная просьба. Чудилось, что Та, к Кому относилась эта просьба, была тут, с нами, что Она слышала нас, слушала благосклонно своего верного служителя, скорбела с ним, с нашими скорбями.

Прочел батюшка часть канона, взошел на солею, снял стаканчик лампады от образа святителя Николая и с лампадой этой в руках, не глядя ни на кого, все с тем же устремленным вглубь себя взором пошел по народу, знаменуя маслом из лампады на челе и на руках молящихся крест Господень.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Как звать?

— Андреем, батюшка!

Отец Георгий, близко не дойдя до меня, пошел в сторону. Неужели я такой грешник? Мне стало жутко. Отец Георгий внезапно очутился около меня.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Как звать?

— Сергий!

Я от неожиданности забыл свое имя. Батюшка крестообразно помазал мне лоб. Какая-то молодая женщина сует батюшке в руки целую четвертную бутыль.

— На что берешь воду?

— Я дальняя, себе беру. И соседи просили.

— Во Имя Отца и Сына и Святого Духа! Не моя водица, а святая, Самим Господом освященная, помогает во хвори, от болезней.

И на все вопросы, на всякий крик сердечный давно наболевшего горя у отца Георгия находилось слово привета. В каждом его совете чувствовалось такое знание сердца человеческого, такое проникновение в самую глубь народного быта, что ни один человек не отходил от него не утешенным. Около часа простоял я в своем уголке, наблюдая эту удивительную картину. Я чувствовал, что утомился от долгого стояния, а батюшка, казалось, не чувствовал усталости: все тот же бодрый, участливый голос его раздавался по церкви. Что за удивительная сила духа! Часа два стоял я на церковном крыльце, дожидаясь выхода батюшки из церкви. Исповедники его задерживали. От начала канона прошло уже пять часов. Наступали ранние зимние сумерки. Прошли из церкви мимо меня две прилично одетые женщины.

— Скоро батюшка выйдет?

— Должно быть, сейчас! В церкви, кажется, больше никого нет.

Я остался один. Начинало понемногу темнеть. Весь народ попрятался от крепчавшего мороза по теплым уголкам. Батюшка все еще не выходил. Наконец взвизгнула на застывших тяжелых железных петлях дверь, и отец Георгий вышел из церкви, разговаривая с каким-то человеком. Он сам запер церковные двери, попробовал замок, хорошо ли заперт, и, заметив, вероятно, мое ожидание, стал прощаться со своим собеседником.

— Бог благословит! Поезжайте с Богом! — говорил батюшка, пока тот принимал благословение.

Я тоже подошел под благословение. Как-то особенно, широким иерейским крестом он благословил меня. Мы вдвоем пошли рядом.

— Батюшка, я издалека приехал. Можно к Вам зайти в дом? Мне очень нужно с Вами поговорить.

— Милости просим. Пожалуйте.

По дороге к дому навстречу нам подбегали богомольцы, кто с вопросом, кто за советом. Как будто знали, что идет батюшка. Господи! Как это сил хватает у этого человека? Ангельское терпение. Только у самого дома его оставили в покое.

— Погрейтесь у печки, пока я переоденусь.

У меня от холода действительно зуб не попадал на зуб. В кухню кто-то вошел. Послышался разговор. Чей-то недовольный голос раздался:

— Дайте же, наконец, батюшке хоть поесть.

— Да как же, покойничка-то проводить ведь нужно?

— Не уйдет ваш покойник.

В эту минуту прошел мимо меня отец Георгий, направляясь в кухню, откуда слышался разговор. Я стоял и грелся около печки. В комнате было холодно. В кухне неприятные разговоры замолкли. Вошел батюшка.

— Вот дело-то какое. Надо ехать в село, поднимать покойника, пока еще не стемнело. Вы уж простите, зайдите часов в восемь…

О духовной мудрости и прозорливости отца Георгия ходит много рассказов. Вот один из них:

— Есть у нас в Волхове купец богатый. Народу он на своем веку много обидел. Чего говорить, и своим родным пощады не давал. Под старость богомольцем стал, на церкви, на монастыри жертвовал. Прослышал он, что отцу Григорию совсем не хватает денег. Поехал к нему наш богатей да и говорит батюшке:

— Наслышался я, что деньгами вы нуждаетесь, так, пожалуйста, Вам от меня на построение храма двадцать тысяч рублей.

А батюшка ему говорит:

— Бог строит, а мы у него — приказчики. Спасибо тебе за жертву, но Хозяин твоих денег брать не велит.

— Как так?

— Да очень просто: деньги ваши человеческими слезами омыты, а такие Богу не угодны. Родные твои кровные по миру гуляют, а ты думаешь, у Бога от их слез деньгами откупиться. Не возьму от тебя и миллиона. Возьму, когда ублаготворишь тобою обиженных.

Что же вы бы думали? Ведь пробудил совесть богатея нашего: теперь всех своих родных, кого обидел, на ноги ставит — дворы им строит, деньгами ублажает. И других, им обиженных, и тех разыскивает, чтобы обиды свои выправить. Вот как наш батюшка людей на путь наставляет.

Одно слово — истинный пастырь Божий.