В разоренной избушке, на самом краю большого губернского города, приютилась бедная вдовица с тремя небольшими ребятками. Самому старшему, Мише бьгло девять, младшему Грише — семь лет, а сестренке Наденьке бьгло всего четыре года. И вот с тремя своими детками перебивалась кое-как вдовица с помощью добрых людей.
Трудно ей жилось. Оставшись без мужа, она вот уже третий год перебивалась редкой работой: то поденщицей нанималась к господам, то брала белье стирать на дом, а когда и эта работа истощалась, скупала и продавала разный хлам. Тем и жила. Часто бывала бедная вдова в большой нужде, почти без куска хлеба, потому что силы у нее от природы были слабые, а когда приходится жить впроголодь, уже и вовсе сил не остается: таскаешь кое-как ноги, и за то спасибо!
И поел бы иногда, вот как поел бы, да как взглянешь на слабые детские ручонки, душа перевернется. Вот их три пары, ручонок этих, протягиваются за кусочком хлеба, невинные глазки смотрят с мольбой.
— Мама… Мамочка. Мне, мне кусочек.
И разделит бедная скудную краюху детям, оставив себе небольшой кусочек. Ничего что она голодна, лишь бы сыты были детки, ее радость, ее счастье. За них она жизнь готова отдать.
Между тем год за годом убегали, и бедная женщина чувствовала, как силы ее уменьшались. И часто тяжелая дума тоскливо сжимала сердце. Дума эта была о бедных детках:
«Умру, как они будут без меня? — размышляла с печалью бедная вдова, — кто приютит, кто приласкает бедных сироток? Кому нужны они будут? Несчастные детки, сколько у них горя впереди. Боже, мой, Боже! На Тебя одного надежда. Не оставь убогих твоих».
И горячо молилась бедная вдовица перед святою иконою, и с покорностью воле Божией готовилась принять близкую беду, которую чувствовала она сердцем: свою близкую болезнь и смерть.
Но внезапно разразилось над бедной хижиной несчастье, которого вдова и вовсе не ждала. Часто случаются беды и напасти с нами, и мы уже готовы роптать на Бога, не понимая своим бедным земным умом, что часто беды и напасти эти приводят к духовной пользе. Так было и с вдовой.
Случилось это поздней осенью. Однажды вдове посчастливилось. Она получила сразу несколько рублей за свою работу, и обрадованная, принесла домой целый узел покупок. Дети облепили ее. Она достала из узла большой кусок белого хлеба, при виде которого Миша и Гриша в восторге запрыгали по комнате, а Наденька протянула обе ручонки и запищала:
— Мамочка… кусочек!
— Погоди, погоди, дочка. С чайком.
Но Наденька не хотела ждать, ей сейчас хотелось заполучить «редкого гостинца». Но восторга детей не было пределов, когда из узла посыпались грошовые пряники, леденцы и конфеты. Между тем вдова разожгла самовар, покрыла беленькой холстинкой старый колченогий стол, собрала на нем прибор для чая, разложила гостинцы, и когда самовар запел, зашумел, она заварила чай и сказала:
— Ну, миленькие, помолитесь Боженьке и давайте чай пить.
Детки встали с благоговением перед святой иконой, сиявшей в темном углу своей ярко вычищенной ризой, и стали повторять за матерью слова святой молитвы. Потом вся семья чинно уселась за стол, и в бедной хижине началось небывалое угощение.
— Кушайте, кушайте, детки, — говорила вдова, — нынче нам Боженька послал всего вдоволь.
— Разве тебе Боженька дал все это, мамочка? — спрашивал Миша.
— Да, милый…
— Как же Он тебе дал это?
— Помолишься ему усердно со слезами, вот он и посылает, посылает невидимо через добрых людей. Найдется добрый человек — работу тебе даст хорошую, в беде тебе поможет, в несчастий выручит. И все это — от Бога. Молись Ему усердно, Мишенька…
Задумался Миша над словами матери и обещал в душе молиться усердно.
Еще детки не напились чаю и не съели лакомства, как хлопнула калитка, распахнулась дверь и вошли полицейские с понятыми.
— Здесь Анна Иванова живет? — спрашивают.
Вдова обомлела.
— Здесь, — говорит, — Я это.
— Была ты сегодня у купчихи Ивановой?
— Как же, была, должок получила.
— Вот что, родная, признавайся: ты у Ивановой золотое кольцо и брошку украла?
Вдова затряслась при этих словах.
— Владычице Матушка! — завопила она. — Сроду я чужих вещей не брала, как это можно?
Тут полиция принялась за обыск: все скудное добришко перевернули вверх дном, перетрясли, в каждую щелочку заглянули. Вдова ничего не видела от слез и причитаний. Ребятишки, ничего не понимая, жались к ней, как птенчики в бурю жмутся под крылышко своей матери. Кончили полицейские обыск и сказали:
— Ну, родная, пойдем с нами.
— Отцы родные! — завопила вдова, — Как я моих деток брошу? Ничего я у купчихи не брала, вот икону святую сниму!
— Не надо нам иконы, мы тебе и так верим, да нам нельзя: купчиха тебя обвиняет. Вот в участке дело разберут, — не виновата окажешься, так тебя и отпустят.
Долго плакала бедная женщина. Наконец, понимая бесполезность своих причитаний, собралась она, перекрестила и поцеловала своих деток и сказала уходя:
— Мишенька, сыночек мой. Ты у меня умный. Смотри за детками, на тебя их оставляю. Попроси соседку, она вам печку утром истопит. Да молись усердно Господу Батюшке, Он Милосердный не покинет в беде сироток.
Детки плакали, цеплялись за подол своей матери слабыми ручками. Только Миша один был бледен и серьезен.
Нахлынула беда на убогую хижину. Уже три дня прошло с тех пор, как увели вдову, и детки все время оставались одни. Два первых дня сердобольная соседка приходила к ним утром. Она топила печь, поила их чаем, плакала над ними, но на третий день соседке пришлось уехать в деревню, и детки остались одни.
В этот день Миша старательно обыскал все ящики и полочки, но нашел только вчерашнюю краюху хлеба и старую луковицу. Все это он разделил между Наденькой и Гришей, когда те стали плакать и просить есть, а себе самоотверженный мальчик не оставил ничего: он помнил слова матери и считал себя единственным покровителем ребяток.
Пока Наденька и Гриша доедали последний кусок хлеба, Миша погрузился в глубокую думу. Хлеба не было больше ни крошки. Как быть? Что предпринять? О себе он не думал. А вот Наденька, Гриша. Они, бедняжки, давно уже не ели вволю, — без пищи им и дня не прожить. Вдруг Мишу осенила счастливая мысль: «Маменька говорила, что Боженька посылает все, что только надобно человеку, если у Него усердно попросить. Чего же лучше, как у Боженьки хлебца попросить?» Тогда Миша подошел к иконе и посмотрел в лампаду: — есть ли там масло. Масла немного было. Миша зажег лампаду, потом встал перед иконою на колени и со слезами усердно стал просить Господа о помощи. Его молитва была несложна: «Господи, пошли нам хлебца. Нам негде взять. Пошли сироткам хлебца, Господи!» И по худому личику Миши текли слезы. Долго он молился и ждал в сердечной простоте, что вот-вот отворится дверь и явится все необходимое. Но ничего не явилось, а маленькое сердечко начало наполняться отчаянием.
Но вдруг Мише пришла в голову наивная мысль, что, быть может, Бог не слышит его. Он вспомнил, что далеким людям, живущим в другом городе, посылают письма. Вспомнив это, Миша встрепенулся. Снова надежда загорелась в его маленьком сердце. Он решился написать письмо Боту. Отыскал в мамином сундуке старый, пожелтевший конверт и клочок бумаги. На этом клочке он стал выводить карандашом еле понятные каракули, которым он научился сам. Однако, когда он написал, можно было разобрать следующие слова:
«Боженька! Маменьку у нас взяли, остался у нас один Ты! Нынче мы весь день голодные! Пошли нам хлебца, Боженька, пока наша маменька вернется!» Написавши так, запечатал Миша письмо в конверт и на конверте написал: «Боженьке». Гриша и Наденька с любопытством наблюдали за работой брата.
— Я ухожу, — сказал им Миша, — сидите без меня смирно, скоро у нас будет хлеба вволю!
Вышел Миша на улицу и направился к тому месту, где висел зеленый почтовый ящик. Ящик этот висел на большой и людной улице. Подойдя к ящику, Миша захотел опустить письмо, — но ящик был высоко, и Миша никак не мог достать до отверстия: он, то становился на цыпочки, то подпрыгивал, то с соседнего крыльца старался достать ящик, но из всех его стараний ничего не выходило.
— Зачем ты шалишь тут, мальчик? — спросил вдруг Мишу ласковый, но серьезный голос.
Миша оглянулся и увидел старичка-священника, который остановился и с любопытством наблюдал за мальчиком. Миша отвечал сквозь слезы:
— Мне надо опустить письмо, а я не моту.
— Письмо? Ну, дай я опущу его. Священник взял письмо и хотел опустить его в ящик. Но вдруг он заметил, что нет марки.
— Мальчик, — сказал он, — ведь на твоем письме нет марки.
— Марки? — печально повторил Миша.
Тут священнику бросился в глаза адрес на письме: «Боженьке».
— Это что такое? — изумился священник, — Что это? Куда это письмо?
— Я это написал Боженьке, — ответил Миша, заливаясь вдруг слезами, — Мы сегодня ничего не ели, а маменьку у нас увели. Я у Боженьки хлебца прошу. Боженька даст.
Задумался и прослезился священник. Затем взял Мишу за руку и сказал:
— Пойдем к тебе.
По дороге священник купил хлеба, сушек, чая, и, когда они пришли в хижину вдовы, Наденька и Гриша захлопали в ладоши и запрыгали от радости, увидавши хлеб.
«Бедные детки», — думал священник.
Он ушел только тогда, когда накормил и напоил ребяток и нашел по соседству добрую женщину, которая согласилась на время ухаживать за ними. Уходя, он увел с собой и Мишу.
На другой день был праздник. После обедни священник, прежде чем подпустить к кресту, попросил прихожан послушать его. Долго и искренно говорил он о том, как крепка должна быть вера христианина, и в заключение рассказал трогательную историю Миши, который стоял все время около него. Прихожане плакали во время рассказа священника. Когда же священник предложил благодетелям помочь бедному сиротке и его семейству, то щедрые приношения в изобилии посыпались на церковную тарелку. Более двухсот рублей было собрано в пользу Миши. Так услышал Господь молитву Миши и послал ему «сторицей»!
Купчиха в тот момент была в церкви. До глубины души тронул ее рассказ священника, и она раскаялась в своем поспешном обвинении, поняв его неосновательность и свой грех перед Богом. Она отказалась от обвинения. Вдове была тотчас же, возвращена свобода, и купчиха, чтобы немного загладить свой поступок, послала в тот же вечер ей сто рублей.
Мишу священник попросил отдать в школу. Нельзя передать словами радости бедной матери. Она ни на минуту не сомневалась, что это им, сиротам, Бог помог. Бог их защитил. И она с горячими слезами благодарности и веры молилась Богу и заставляла молиться своих малюток.