Святой Михал

О ЯНЕ КОЗАКЕ И «СВЯТОМ МИХАЛЕ»

Читая очерковую книгу Яна Козака «Охотник в тайге», в которой о литературе нет ни слова, вдруг ясно понимаешь, в чем таится примечательное свойство его писательского подхода к жизни.

Несколько слов об этой книге, известной пока лишь чешскому читателю. Человек, влюбленный в природу, Ян Козак за последние годы совершил несколько путешествий по Сибири, причем путешествий необычных. Недолгие сборы в областном или районном центре — и гость из Чехословакии отправляется в сопровождении кого-нибудь из местных охотников в глубь тайги, где начинается для него «жизнь в лесу», подобная описанной когда-то Генри Торо. Охотничья избушка, один-два верных товарища (а иной раз и полное одиночество), ружье, сетка для ловли рыбы, фотоаппарат, бинокль… Ежедневные встречи с куропатками, тетеревами, белками, кабаргами, росомахами, а порой и с медведями — встречи мирные и немирные… Так жил он в безлюдной тайге зимой, когда морозы доходили до —48°, весной, во время бурного «взрыва» лесной жизни, и поздним летом и осенью — всего больше восьми месяцев. На материале этих таежных путешествий и возникли две книги очерков дневникового характера: зимняя — «Охота на Бамбуйке» и весенняя — «У Снежной реки», которые были изданы вместе; так родилась книга «Охотник в тайге», прекрасно иллюстрированная фотографиями автора.

Так вот, в этих очерках с неожиданной наглядностью раскрывается облик автора не только как охотника и любителя природы, но и как писателя. Речь идет в данном случае не о литературном стиле, ни о технике писательского ремесла, а об умении художника, так сказать, вживаться в жизнь. У Козака оно поистине завидное. Он очень добросовестен и настойчив, во-первых, в своем неизменном пытливом интересе ко всему, что его окружает, а во-вторых, он обладает свойством прекрасно сходиться с людьми, пусть даже очень далекими от него по образу жизни, — чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть хотя бы страницы, посвященные совместным блужданиям по тайге со старым охотником-бурятом Доржой. И наконец, он всегда готов разделить со своими новыми товарищами любой труд, любую заботу, он не наблюдатель, а соучастник их дел — для писателя черта отнюдь не маловажная.

Перевернув последнюю страницу таежных очерков, лучше представляешь себе, как собирался материал и для других книг, написанных Я. Козаком, в каком интенсивном человеческом общении они рождались. Разумеется, это была совсем иная действенность, с другими хлопотами, проблемами, с совсем иными человеческими типами, но жил в ней и переносил ее на свои страницы тот же чуткий, внимательный и любящий людей автор, каким мы увидели Козака в его охотничьих записках. А тематическая дистанция между ними и социально-психологическими романами, повестями, рассказами, посвященными кипучей современности своей страны, лишь говорит о способности писателя многое охватить и вместе с тем оставаться самим собой в очень различных жизненных сферах.

Сын заводского слесаря и крестьянки, работавшей по найму у кулака, Ян Козак родился в небольшом городе Роуднице, недалеко от Праги. Было это в 1921 году. Подростком, после школы, учился в торговом училище, затем работал (и, кстати, писал стихи, даже издал небольшую книжку стихов), был одним из вожаков трудовой молодежи, организаторов сопротивления гитлеровским оккупантам. В 1945 г. Ян Козак — секретарь райкома комсомола, тогда же он вступил в Коммунистическую партию Чехословакии.

Комсомольская и партийная работа (в начале 50-х годов он окончил Центральную партийную школу) привила Козаку вкус к общественным наукам, прежде всего — к истории и экономике. Он становится преподавателем Высшей партийной школы в Праге, где читает новейшую историю Чехословакии и историю КПЧ. Хорошо владея фактическим материалом, он обнаруживает вместе с тем и солидную теоретическую подготовленность, что будет, в частности, убедительно доказано им тогда, когда возникнет потребность политически анализировать уроки сложных процессов, происходивших в чешской литературе 60-х годов. А его практическое знакомство с «новейшей историей» своей страны все время расширялось благодаря активному участию в событиях, постепенно изменявших лицо чехословацкого города и в особенности деревни.

По партийной командировке Козак часто ездит в Восточную Словакию, помогая местным крестьянам создавать кооперативные хозяйства. Здесь он узнает много для себя нового, видит людей на решающем жизненном переломе. Автор юношеского поэтического сборника делает первые шаги в прозе. В 1961 г. выходит его книга «Горячее дыхание», в которой рассказывается о людях восточнословацкой деревни, об их недавнем прошлом и настоящем, о сложных путях перехода к новым формам хозяйствования и новым человеческим отношениям. Этому же материалу, этому краю, как и стремлению исследовать живую современность с ее проблемами, процессами и характерами, писатель останется верным и в последующих своих произведениях.

С 1970 года Ян Козак — председатель Союза чешских писателей. Член Центрального Комитета КПЧ, лауреат Государственной премии им. Клемента Готвальда.

В своих писательских признаниях — вообще-то он не очень охотно говорит о себе — Козак не раз упоминал об исключительном влиянии, которое оказала на его духовное формирование наряду с творчеством таких социалистических чешских писателей, как С. К. Нейман, М. Майерова, М. Пуйманова, И. Ольбрахт, Ю. Фучик, великая русская и советская литература. Среди самых любимых своих авторов он называет Горького, Шолохова, Паустовского… В своем докладе на учредительном съезде чешских писателей, ставшем программным документом нового писательского Союза, он четко и твердо сформулировал мысль о едином творческом методе, который объединяет писателей его страны с советской и другими социалистическими литературами:

Первой книгой Яна Козака, которая стала известной советскому читателю, была его повесть «Марьяна Радвакова», входившая в сборник «Горячее дыхание». В СССР она была переведена на русский и литовский языки, в переводе на украинский вышла в г. Прешове (Восточная Словакия). Для советской литературы, особенно периода 20—30-х годов, это очень знакомая тема — тема «распрямления», раскрепощения женщины, вырывающейся из тяжелого семейного, а вместе с тем и социального ярма. Десять лет Марьяна была невесткой, а вернее, батрачкой в угрюмой и скупой зажиточной семье, не узнав ни любви, ни уважения к человеческому достоинству. Возможность избавления — да и самую решимость женщины свободно распорядиться собственной судьбой — принес новый, социалистический строй. Уходя из постылой семьи с человеком, которого она узнала в совместном труде и полюбила, Марьяна ставит решительную точку над всем старым:

Процессы социалистического преобразования села, классовая борьба, формирование сознания людей, ведущая роль партии коммунистов показаны и в последующих книгах Яна Козака — романе «Сильная рука» (1966) и сборнике рассказов «Западня» (1968).

В 1971 г. увидел свет новый роман Козака — «Святой Михал», удостоенный Государственной премии имени Клемента Готвальда.

В кратком авторском предисловии писатель сообщает, как собирались материалы к этому произведению, как оно готовилось и складывалось в его сознании. Мы снова видим характерные для Козака методы «внедрения в материал».

Автор даже признается, что у него не хватило бы фантазии написать роман, если бы на его глазах не созревали судьбы персонажей. И эта непосредственная писательская близость к жизни, к изображаемым людям действительно отчетливо ощущается при чтении «Святого Михала».

Писатель знал бедность, отсталость, нищету старой деревни в этих глухих когда-то краях. В новом романе он показывает село, в котором уже утвердился и окреп кооперативный строй. К людям пришла зажиточность. Смена красок ощущается во всем — не только в пейзажах и портретах, но и в самом жизнеощущении героев.

Уже в «Марьяне Радваковой» Козак заявил о себе как писатель очень внимательный к обыденному, будничному течению жизни, которое вместе с тем отнюдь не лишено значительных конфликтов и столкновений. В «Святом Михале» перед нами будничная, повседневная жизнь целого села, села нового, кооперированного, довольного результатами своего труда, но, разумеется, отнюдь не успокоившегося на первых достижениях и потому волнуемого многими и разными заботами, проблемами, страстями.

Писатель постоянно вместе со своими героями в их общественных и житейских заботах, больших и малых. Слишком «малого», недостойного внимания для него, пожалуй, даже вовсе не существует — он рассказывает о простых, земных людях и берет их такими, как они есть, с их достоинствами и недостатками, радостями и печалями. Конечно, его интересуют прежде всего аспекты социальные, общезначимые, но и добрую беседу за бутылкой славного пореченского вина с обильной закуской он тоже с чувством и толком опишет — и не один раз. И всяческие иные стороны реального человеческого быта, и простые, полнокровные чувства таких женщин, как Катарина или Луцка (в случае с Анной Рачековой доходит и до греха — до семейной драмы), писатель тоже не оставит без внимания, он пишет живых людей и не намерен изображать их бледными аскетами или непогрешимыми праведниками. Собственно, на здоровой трезвости, ясности и полноте видения жизни он и настаивает в своем романе.

Наиболее близкий автору герой, разумеется, Михал Янак, председатель пореченского сельскохозяйственного кооператива, однако изображен он не одной лишь ослепительно-светлой краской. Михал не сразу вступил в кооператив и едва не поплатился за это во времена, когда общественным хозяйством руководил Вилем Губик. Но, став членом кооператива, а затем и председателем, он проявил такую энергию и организаторские способности, что завоевал уважение и признание даже своих противников. Правда, и он подчас вынужден совершать поступки, которые ему не по душе, — прихватывать в деловые поездки лишнюю бутылочку для угощения «нужных людей», идти, даже будучи правым, на некоторые более или менее дозволенные хитрости в отношениях с иными односельчанами. Но главное в нем, кроме его хозяйственного дара и практической сметки, — умная и веселая человечность, умение понимать нужды и запросы людей, с которыми он работает, готовность великодушно простить мелкую слабость или проступок ради того ценного, что есть в человеке (как было, например, в случае с Рудой Долларом). Это тоже своеобразный практицизм — Михала, пожалуй, не назовешь человеком со всесторонней политической подготовкой, — но практицизм мудрый, дальновидный и отвечающий, в конце концов, большим принципиальным задачам и целям.

Однако глубоко ошибется тот, кто посчитает Михала этаким бесконечно «чутким» добряком, — лодыри и хапуги в кооперативе, крепко не любящие своего председателя, так о нем отнюдь не думают. Сама организаторская, деловая практика руководителя трудового коллектива выработала у него то реально-жизненное понимание действенного, активного гуманизма, о котором с явственным сочувствием пишет автор:

Кажется, за это да еще за неукротимое жизнелюбие и любит его писатель больше всего, и, может быть, потому он и назвал своего героя — не без доброй дружеской иронии, конечно, — «святым Михалом»…

Из-за чего же не ладят между собой коммунист Михал с коммунистом Вилемом Губиком? И почему, несмотря на давно обостренные отношения, Михал, к удивлению всего села, все же стремится к доброму согласию и плодотворному сотрудничеству с Вилемом, даже когда Вилем вместе с Эдой и Адамом разрабатывают свои очередные «стратегические планы», направленные против Михала и других уважаемых в селе людей?

Конфликт, вокруг которого в романе разворачиваются события, отчасти серьезные, отчасти не лишенные комизма, представляется и жизненным, и принципиальным.

Вилем и его друзья — люди, искренне преданные партии, новому социалистическому строю. Они были первыми, кто все начинал в деревне, кто в свое время руководил вовлечением ее в строительство новой жизни. Однако небольшой кооператив, когда-то основанный Вилемом, довольно быстро распался, и не без серьезной вины со стороны его руководителя: не проявил Вилем ни хозяйственной рачительности, ни умения работать с людьми, убедить их, привлечь на свою сторону. Маленький, но вполне самостоятельный вариант восточнословацкого Нагульнова, он был во всем жестко прямолинеен и неуступчив, а если подчас и пускался на небольшие хитрости во имя «Дела», то тут же с позором проваливался, как в истории с навесом для скота. Вообще, «по-апостольски», как замечает автор, служа Делу, он не умел видеть за ним людей. И как большинство таких апостолов, подчас бессознательно отождествлял с Делом себя самого (да еще небольшой круг личных друзей), подозрительно и недоверчиво относясь ко всем остальным.

Да, и Вилем, и бывший пастух Эда, и тракторист Адам действительно были ядром, с которого начиналась новая жизнь в Поречье. Но с разворотом м а с с о в о г о движения и роста людей они в чем-то существенном отстали, «не поспели за темпом перемен». И естественно, вынуждены были несколько отойти в сторону. Если продолжить аналогию (конечно же, весьма условную) с шолоховской «Поднятой целиной», то на видное место в этом руководстве выдвинулись теперь фигуры типа Кондрата Майданникова, обнаружившего яркий талант общественного организатора. Конечно, эти талантливые организаторы (речь идет о Михале) тоже не лишены недостатков, тоже нуждаются в критике и дружеских советах. Но для Вилема и его друзей речь шла о другом: помня лишь п о з а в ч е р а ш н е г о Янака, не спешившего вступать в кооператив, они «ревниво следили за растущим влиянием Михала, не доверяли ему и опасались его». Отсюда глухие, но напряженные конфликты, в которые так или иначе втягивается часть односельчан.

Речь идет в конечном счете о столкновении разных методов руководства, разного отношения к делу и к людям и, может быть, даже разного жизнеощущения. Автор не оставляет сомнения, что он за тот умный и веселый «жизнестроительный» стиль, который представлен Михалом.

Но и Михал и Вилем — единомышленники в главном и решающем, их объединяют общие партийные цели и заботы. Писатель хорошо это видит и понимает; он знает, что лишь ревизионистам, врагам социалистического строя в Чехословакии было выгодно провокационно разделять коммунистов на «неисправимых догматиков» и вполне «современных», по их мнению, деятелей. Поэтому и основной конфликт, изображенный романистом, закономерно, в соответствии с логикой жизни, завершается благополучным исходом. А поскольку подозрительность и «строгая настороженность» Вилема и его друзей по отношению к Михалу не имеют под собой оснований, их действия приобретают во многом комический характер, что в конце концов становится понятным и им самим. И хотя споры между пореченскими деятелями еще, возможно, будут продолжаться, но это будут уже деловые споры друзей, товарищей, твердо верящих друг другу.

В романе Я. Козака немало юмористических штрихов и сцен. О большинстве героев, не исключая Михала, автор повествует с доброй лукавой улыбкой. Жизнь «хитрее» прямолинейных, схематических представлений о ней, далеко не лишены практичной хитринки и люди, делающие ее, — писатель это видит, и ему нравится подробно и обстоятельно рассказывать об этом.

Возможно, кое-что в «Святом Михале» требовало более четкого прояснения. Скажем, освещение всех «спорных» вопросов, связанных с подготовкой к выборам в национальные комитеты, стало бы, без сомнения, на более твердую почву, если бы мы увидели, как подобные вопросы решаются коммунистами в своей п а р т и й н о й о р г а н и з а ц и и. Не совсем понятны несколько идиллические отношения руководителей деревни с местным священником, особенно в заключительных сценах романа. Но это, разумеется, частности, о которых к тому же трудно судить окончательно, не зная конкретных местных условий.

Говоря словами Яна Козака, нам важно отметить здесь основное:

Нет сомнения, что знакомство с новым романом Яна Козака будет интересным и полезным для советского читателя.

Леонид Новиченко

© Издательство «Прогресс», 1974