Тафгай 3

Глава 12

Утренняя субботняя тренировка второй сборной СССР, или Олимпийской сборной, как официально она значилась по документам Федерации хоккея, была назначена на маленьком тренировочном катке «Кристалл». Кстати, сборная Чернышёва и Тарасова тренировалась неподалёку в двух минутах ходьбы во дворце спорта «Лужники». И разумно опасаясь легального спортивного шпионажа, Сева Бобров всё занятие разбил на две части. Разминка и игры пять на пять разных пятёрок. Никаких тонкостей, а именно, как выполнять ловушку в средней зоне, он игрокам из «Спартака» и «Крыльев» объяснять не стал. Две наши торпедовские пятёрки играли, как привыкли, а два остальных игровых сочетания, как получится. Между прочим, на предстоящую завтрашнюю товарищескую игру двух сборных почти все 14 тысяч билетов были уже проданы. Даже поговаривали, что сам Леонид Ильич Брежнев со свитой пожалует. Может поэтому перед двухстороноками чувствовался небольшой спортивный мандраж.

На первую минутную двухсторонку главный тренер Всеволод Бобров и второй тренер Николай Пучков, который работал со СКА и из Ленинграда привёз с собой вратаря Володю Шеповалова, назначили следующие игровые сочетания. Первое сочетание: вратарь Шаповалов, защитники: Астафьев и Фёдоров, нападающие: Мишин, Федотов и Фролов. Второе: вратарь Минеев, защитники: Гордеев и Куликов, нападающие: Александров, Тафгаев и Скворцов.

Мне играть против пятёрки Федотова приходилось так же часто, как жителю нулевых годов выходить в интернет. Что он, что я знали манеру игры каждого из нас от и до. Поэтому после вбрасывания, которое произвёл второй тренер Пучков, мы без труда завладели шайбой, а Саша Федотов со своими «комсомольцами» так же без труда ушёл в защиту в своей зоне, чтобы поймать нас на контратаке.

- Кулик, не спи, гоняй шайбу по периметру! Не дай накрыть! – Крикнул я, пока не влезая на пятак, а помогая обыграться на коротке на чужой синей линии, а затем и поработать в левом углу площадки, куда шайба пришла к «Малышу».

Боря Александров заложил «улитку», резкий разворот, и отдал мне на чистый лёд, я же в касание перевёл на защитника Гордеева, который в свою очередь опять адресовал шайбу Куликову. Саша сделал богатырский замах и очень аккуратно щёлкнул мимо ворот в направлении меня. «Вот и всё», - подумал я, подставляя под точный и сильный прострел крюк клюшки. Вратарь Шаповалов не успел моргнуть и глазом, как птичка, то есть шайба оказалась в сетке.

- Б…ь! – Выругался Федотов. – Мужики ну чего спим!

- Утро вот и спим, - хмыкнул Мишин и их первая пятёрка поехала на лавку отдыхать, уступая место следующему звену.

Затем Бобров и Пучков немного посовещались и выпустили против нас новую пятёрку, защитники: спартаковец Женя Паладьев и Юрий Ляпкин из воскресенского «Химика», у которого был редкий правый хват клюшки, как у нашего Саши Куликова. Плюс нападающие: Шалимов, Старшинов и Александр Якушев, все из «Спартака». Можно сказать на лёд вышла почти целиком спартаковская дружина, так как воскресенец Ляпкин уже в межсезонье гарантированно переходил в этот московский клуб. Ворота наших новых оппонентов остался защищать тот же Володя Шеповалов из СКА.

На вбрасывание в центральный круг напротив меня встал ветеран советского хоккея Слава Старшинов, который ещё лет восемь поиграет на высоком клубном уровне. Но в большом спорте во время матча ветеранские заслуги не в счёт, поэтому я легко выиграл шайбу за счёт силы, резкости и молодости. Старшинов же от досады что-то раздражённо забурчал себе под нос. Кстати, я ещё ни одной игры не провёл в составе этой команды, но уже устал от вечного недовольного ворчания Вячеслава. То каток ему не тот, то раздевалка не та. Интересно, а когда в шестидесятые годы на естественном льду он попу морозил - ему всё нравилось или нет?

В зону спартачей вошли через простой заброс шайбы. Я шмальнул навесиком в правое закругление, реактивный Скворцов шайбу подобрал, и мы опять принялись гонять её по периметру зоны атаки. И закончили атаку так же, Куликов только не щелкал по воротам, а набросил шайбу на пятак, где я весело толкался с Ляпкиным и Паладьевым. С последним было гораздо сложнее, он хоть и пониже воскресенца, зато физически более мощный. Но мне же много не надо, въехал одному, въехал другому, от обеих сдачу получил, затем клюшку под навес шайбы подставил, а дальше как кривая результативности вынесет. А вынесла она нормально, залетел резиновый диск точно по адресу в сетку ворот ленинградского вратаря Шеповалова.

Третьими вышли против нас, нападающие «Крыльев» Лебедев, Анисин и Бодунов, и защитники: Гусев из ЦСКА и Коля Свистухин, наш торпедовский центральный нападающий, которого временно отрядили в защиту. Вот и вся олимпийская сборная два вратаря, семь защитников и тринадцать нападающих. Может из-за того, что Свистухин играл не на своем привычном месте, с «Крыльями» разобрались быстрее всех. За двадцать секунд выиграли вбрасывание, вошли в зону атаки, разыграв со Скворцовым «скрест», завершающий бросок провёл «Малыш», четко в касание поразив верхний угол ворот.

- Сева, может нам их завтра одних выставить против первой сборной? – Улыбнулся Пучков.

- Да, первая пятёрка у нас есть, давай будем разбираться, кто вторая, - согласился Бобров. – Тафгаев с «пионерами» давай на лавку!

- Массажик бы нам с банькой организовать, раз с нами всё ясно, - заметил я, покидая лёд.

- Баньку вам завтра Тарасов с Чернышёвым устроят, - отмахнулся Сева Бобров. – А массаж? Иди, вставай в рамку мы тебя шайбами всей командой помассажируем, от макушки до пят.

- В следующий раз, Михалыч, когда ты потребуешь результат, я ведь тоже тебя пошлю к Тарасову с Чернышёвым на массаж, - пробурчал я.

***

После первой тренировки олимпийской команды вопросов появилось ещё больше, чем было до. Например, наш молодой Минеев в новой экипировке, с новой техникой вратарской игры, выглядел значительно сильнее ленинградца Володи Шеповалова, это раз. Ветеран Слава Старшинов слишком замедлял игру спартаковского звена, и вместо него поставили Колю Свистухина. И теперь «Старшина» грозился пожаловаться в Обком, за то, что незаслуженно зажимают ветеранов, это два. Кстати, именно эта пятёрка стала неофициально второй. Ну и «крылышки» Лебедев, Анисин и Бодунов, которым в защите помогала пара Паладьев и Ляпкин, внезапно проиграла третье место нашей горьковской пятёрке Федотова. Саша Федотов со своими верными партнёрами сработали во многом за счёт сыгранности, хотя если честно, по таланту они и уступали оппонентам, это три. В нашу уже первую пятёрку постепенно перекочевал вместо защитника Вовы Гордеева московский армеец Саша Гусев. И теперь Гордей на нас откровенно злился, дескать, в клубе мы вместе, а в сборной уже порознь, это четыре. И пятый вопрос, Пучков обиделся на Боброва за то, что он на завтрашнюю игру первым вратарём заявил Минеева, а не его воспитанника Шеповалова.

- Башка кругом идёт, - признался Всеволод Михалыч мне и Боре Александрову, когда мы, закончив тренировку, после душа пешком шли в гостиницу на обед.

- Не бери в голову, Михалыч, - усмехнулся я. – Первая сборная заявила три пары защитников и четыре тройки нападения. Вот и мы так же заявим. Если Гордей и «Старшина» уступают на льду кому-то, то посидят в запасе, такова хоккейная судьба. Гусев из ЦСКА к нам, как родной вписался, да и Свистухин к «Спартаку» хорошо влился, добавил цепкости, жёсткости. Носился, за всеми москвичами косяки подтирал.

- Помяните моё слово, - сказал «Малыш», - заберут нашего Свистуху в «Спартак».

- Сезон доиграем, много, кого уведут, - поддакнул Бобров.

- Я без Ивана никуда не поеду, - категорически заявил Александров.

Бобров остановился на дороге, смерил нас своим пронзительным взглядом и сказал:

- Дураки вы ещё малолетние. Чем выше взлетишь, тем больнее падать.

- Это смотря за счёт чего взлетать, - не согласился я. - Если ты вознёсся, как кусок коричневой субстанции неприятного запаха, который случайно прилип к летательному аппарату, это одно. А если сам взлетел своим талантом, трудолюбием и мозгами – это другое.

- Да ну вас к лешему, летите куда хотите, - махнул рукой Сева Бобров.

В фойе гостиницы «Юность», когда мы зашли внутрь, меня ожидал неожиданный сюрприз. Точнее встреча, про которую я совсем забыл. На первом этаже разложив гитары, барабаны и электронный синтезатор стояли, переминаясь с ноги на ногу, музыканты ансамбля «Высокое напряжение», Толя, Коля, Захар и Савелий.

- Я в ластах петь не буду! – Сразу же заявил мне бунтарь Николай. – Здравствуйте Всеволод Михалыч.

Ребята с большим уважением пожали руку нашему главному тренеру.

- Ласты? – засмеялся Сева Бобров, который к моим приколам уже привык. – А что – это свежо, так пока никто не поёт. Сразу на всю Москву прогремите.

- А как я в ластах буду играть на барабанах? – Спросил Захар. – Как жать на педали? Да и потом их всё равно из-за барабанной установки не видно.

- Ладно, - я пошёл на попятную. – Сегодня разрешаю играть босиком. Так тоже зимой в Москве никто не поёт. Представьте афиша: «Африканские бедуины проездом из Бурунди в Руанду исполняют советские песни». Звучит?

- Если так нужно, чтобы попасть на новогодний «Голубой огонёк», то я согласен. – Первым поддержал мою больную идею Савелий, сын профессора высшей математики и африканской географии.

- Мужики, да вы это расслабьтесь, Иван же просто пошутил. – Обломал мне спектакль Боря Александров. – Играйте как обычно, галстуки, ботинки и так далее. Соображать же надо.

- То есть мы зря вчера, как идиоты, искали ласты по всему Горькому? – Обиделся на меня Толик.

- Почему зря? А как же поиск своего оригинального стиля? Своего авторского подчерка? – Я сделал серьезное лицо. – С ластами я, конечно, поспешил, опередил время. Но в будущем потомки нам этого не забудут. Пойдёмте пока пожрём, а то на голодный желудок голова плохо варит.

***

Всё-таки хоккей лучше, чем шоу-бизнес. Каждый матч по-своему уникален, то соперник для тебя придумает какую-нибудь домашнюю заготовку, то ты его чем-нибудь удивишь. Вратарь пропустит «бабочку» или нападающий не попадёт в пустые ворота. Комедия и трагедия всё перемешено в единый клубок страстей. А мои музыканты, ВИА «Высокое напряжение», сейчас выучат несколько песен и будут их годами на разных площадках страны бренчать до самой старости. Примерно такие мысли роились в моей черепной коробке, когда я сидел в закрытом на перерыв ресторане «Юность», где мои ребятишки пели для своего первого в жизни продюсера Миши Плоткина.

- Ну, что, неплохо-неплохо, - хлопнул в ладоши маленького роста деловой черноволосый парнишка, когда ребята отыграли все свои четыре бессмертных хита из будущего. – Чем ещё сегодня будете веселить публику.

- Как обычно, - своим тонким скучным голосом сказал профессорский сынок Савелий. – «Animals», «Rolling Stones», «Beatles». Можем петь и на заказ песни советских композиторов.

- Нужно бы ещё что-нибудь забойное, хитец какой-нибудь. – Забегал около сцены низкорослый продюсер. – Вот кто вам эти песни придумал?

Парни разом посмотрели в мою сторону, а дальше была немая сцена из комедии «Ревизор» в исполнении одного актёра Мишы Плоткина.

- Иван? – Недоверчиво выдавил он из себя. – Ну почему бы и нет? Простые аккорды, простые народные слова… Иван, нужно срочно ещё один забойный хит! – Кинулся ко мне шустрый черноволосый парнишка. – Пять оригинальных песен – это уже что-то. Да я с таким материалом на саму «Мелодию» побегу. На одну часть пластинки наклепаем «Поющих гитар», на другую «Высокое напряжение»! Ну?

- Давай Иван! – Крикнул со сцены Толик.

Я встал, почесал затылок и голосом, от которого вянут не только уши, но и все цветы в помещениях завыл с непередаваемым прибалтийским акцентом:

Спаситэ, спаситэ, спасииитэ, разбитое сердцэ кота!

Плеснитэ, плеснитэ, плеснииитэ, сметанки и молока.

- Как вам хитец? – Выдохнул я, как перед опрокидыванием соточки.

Плоткин схватился за уши. Музыканты уже привычные к тому, что кроме горластой глотки, ни слуха, ни голоса у меня нет, захихикали. А недобитый мной профессорский сынок с листа наиграл на синтезаторе припев из «Разбитого сердца» Тыниса Мяги. И как он единственный из всех понимал, что я хотел изобразить, лично для меня оставалось большой загадкой.

- Припев неплохой, - согласился продюсер Миша, когда услышал наигрыш в исполнении пианиста Савелия. – А почему слова с прибалтийским акцентом?

- А сейчас модно петь с акцентом, - пророкотал я. – Значит так, вы тут у меня губешку-то особо не раскатывайте, максимум ещё две, может три, песни я вспомню, а дальше сами ищите авторов.

- Что значит вспомню? – Прищурился черноволосый шустрый паренёк.

- То и значит, книжки умные надо читать хоть иногда. – Я перематерился про себя на свою идиотскую рассеянность и стал как обычно врать. – Ещё академик Вернадский писал о ноосфере, из которой мы черпаем новые идеи. И этот процесс похож на то, как будто ты что-то вспоминаешь, из того, что давно забыл. Не для средних умов литература. В общем, гоните сотню, часа через два из ноосферы чего-нибудь отловлю.

- Сто? – Присвистнул Плоткин. – Да это грабёж!

- Зря ты это сказал, - успел хмыкнуть со сцены Колян, ведь в следующее мгновение маленькое аккуратное ухо шустрого продюсера оказалось зажато в моих стальных пальцах.

- Больно, больно, больно, - затараторил Миша Плоткин.

- А так? - Я чуть ослабил хватку.

- Так уже лучше, - согласился продюсер. – Спасибо большое.

- Значит, сейчас запоминай прямо в мозг, - я ещё немного ослабил зажим, зачем зазря портить человеку орган слуха? – Сто рублей за песню – это раз. И когда будете регистрировать её в охране авторских прав, укажете меня автором текста – это два. И добавите, что слова на первые песни тоже придумал я – это три.

- Мы согласны, - пискнул Плоткин. – Ухо отпустите, пожалуйста.

- А я его и не держу, - я отпустил продюсера на все четыре стороны. – Сейчас принесите кофе, листок бумаги и ручку. И тихо граждане, Чапай думать будет.

Минут пять я сидел, глядя на пустой листок бумаги и материл себя, на чём свет стоит. «Что такое осень» Шевчука – не годится. «Ты так красива, невыносимо» - тоже пока рано запускать на эстраду. Но ведь плясали же подо что-то старшеклассники на дискотеках? И во дворе магнитофон не замолкал ни вечером, ни ночью. Ведь какая нормальная девчонка даст себя поцеловать, если перед этим песни про любовь не послушает? Думай болван!

- Не маячь перед лицом! – Шикнул я на продюсера, который вокруг меня описывал круги, волнуясь за сотню своих рублей, которые с большим комфортом улеглись в моём большом и теплом кармане.

«Где же эта долбанная ноосфера? – я упорно начёсывал свой затылок. - Наврал товарищ Вернадский членам ЦК. До 1945 года мозги пудрил самому товарищу Сталину! Нет никакой ноосферы! Стоп! Сериал же шёл по телику про одну дебильную семейку и на титрах каждый день била по мозгам одна старая песня! Я каждый взгляд твой татой тототой берегу, ма ма ма ма мама бегут всегда. Нет, никогда я тебя разлюбить не смогу! И ты люби… меня всегда! Та-та-та!»

«Нет, зря я ругал товарища Вернадского, земля ему пухом, умнейший был человечище, - думал я, записывая слова, которые сами откуда-то появлялись в голове из песни «Кто тебе сказал».

- Там Алёнка моя приехала, её в гостиницу селить не хотят, мест нет! – Оттолкнув в сторону продюсера Мишу, подлетел ко мне встревоженный Боря Александров.

- Если Алёнку не хотят селить, то иди с ней в кино, там, на задних рядах целуйтесь, и покупай ей билет обратно в Горький. – Сказал я, дописав ещё одну песенку из недалекого будущего. – Да шучу я. Поселим твою Алёнку в лучшем виде. Я тебе за гол «Локомотиву» должен, а долги я привык отдавать. Всё товарищи певцы готовьтесь учить новую хитяру-котяру!

Я допил кофе, встал во весь свой богатырский рост и заревел как лось, который призывают любимую самку, чтобы продлить лосинный род:

Хочешь, я в глаза, взгляну в твои глаза,

И слова припомню все, и снова повторю:

- Кто тебе сказал, ну, кто тебе сказал,

Кто придумал, что тебя я не люблю…

***

Проблему с койко-местом для Алёнки в гостинице «Юность» я решил просто. Намекнул женщине работающей на стойке регистрации, что люди из всесильного КГБ заинтересованы в этой миниатюрной девушке. А когда работница гостиницы взмолилась - хоть режьте, хоть Леониду Ильичу звоните, мест нет. Я предложил компромиссный вариант, Алёнка заселяется в мою с Александровым комнату, а нам выдаются две раскладушки, и мы одну ночь спим у своих одноклубников. На том короткие, но горячие переговоры и завершились.

И сейчас я спал в комнате Коли Свистухина и Вовы Смагина. Если Володя, которому завтра не нужно было потеть на льду во время товарищеской игры двух сборных, с легким сердцем убежал в ресторан, где сегодня отжигали наши музыканты, то Николай этого сделать не посмел. Он бросал на меня обиженные взгляды, но риск получить серьёзную травму головы перед завтрашней игрой его серьёзно останавливал.

- Может сходим, одним глазом посмотрим на наших горьковских музыкантов, - жалобно проблеял Николай.

- Уснуть не можешь? – Я приподнялся на одной руке. – Вот тебе рассказы Герберта Уэллса вырубает за пять минут, способ проверенный. И вообще, завтра в ресторане попрыгаем, наши и завтра петь здесь будут. Чувствую, что предстоящая игра ключевая. Выиграем её, всю отечественную историю хоккея перевернём.

- Куда? – Вдруг заинтересовался историей Николай.

- Вперёд и выше, только так. Спи, мне ещё о светлом будущем подумать надо. – Сказал я, выключая настольную лампу.