Тафгай 3

Глава 20

Сейчас уже сложно представить, но у всенародного любимого хоккея с шайбой на Руси была не лёгкая судьба. Первые попытки играть этой вредной шайбой, а не маленьким мячиком, были предприняты ещё в 1911 году при Николае Втором, который и сам неплохо управлялся с коньками и клюшкой. Однако для единственных в мире международных стартов, а именно шведских Северных игр, требовался «бенди», то есть хоккей с мячом. Поэтому шайба временно улетела на пыльную полку спортивной истории.

Затем резиновый кругляш вытащили на свет Божий в 1932 году, когда уже в Советский союз приехали простые работяги из Германии, любители канадского хоккея из клуба «Фихте». Тогда они в переносном смысле слова попали под асфальтовый каток. Первую игру рабочие с немецких заводов проиграли 3 : 0, вторую 6 : 0 и третью 8 : 0. Так как против них на лёд выходили фактически профессиональные спортсмены, которые пусть и играли лишь в хоккей с мячом, но имели неоспоримое преимущество во владении коньком. Естественно советская пресса о диковинной заокеанской забаве написала, что игра носит индивидуальный и примитивный характер, комбинаций нет, на коньках катаются плохо, матерятся на немецком языке и так далее. В общем, вышло, как в старом анекдоте про Карузо в исполнении Изи. Поэтому про плашку, так сначала именовали шайбу, опять забыли.

И наконец, неубиваемая шайба возродилась в 1946 году, потому что на Зимних Олимпийских играх в «бенди» не играли, а Советскому союзу, как победителю в страшнейшей войне было не к лицу игнорировать международное Олимпийское движение. Поэтому товарищ Сталин вызвал к себе Анатолия Тарасова и приказал создать хоккей с нуля, примерно так намного позже вспоминал сам мэтр. Прямо как мой дед, который хорошо приняв на грудь, мог рассказать, как лично его вызвал товарищ Сталин и приказал взять Гитлера в плен. И он это сделал, правда, немецкий фюрер успел тайно проглотить пилюлю с ядом, поэтому и пришлось его сжечь, чтобы за невыполнение приказа не расстреляли.

Реальная же история была совсем иной. В 1948 году в Москву пригласили пражскую команду ЛТЦ, которая уже давала серьёзный отпор родоначальникам хоккея с шайбой, канадцам. Кстати самих чехословаков научил играть Майк Букна, этнический словак, который родился в Канаде и поиграл в знаменитом канадском клубе «Трейл Смоук Интерз». Кроме знаковых для Советского хоккея пяти встреч пражаки показали весь тренировочный процесс, хоккейную амуницию, тактические приёмы, познакомили с силовой борьбой и современными на тот момент хоккейными правилами. Именно те матчи можно считать точкой отсчёта для наших лучших хоккейных специалистов: Аркадия Чернышёва, Анатолия Тарасова и Всеволода Боброва.

Кроме хоккея с тех пор между чехословацкими и советскими хоккеистами появилась ещё одна традиция – это совместный ужин при большом количестве алкогольных напитков. И хоть после 1968 года, чехи и словаки нас, мягко говоря, недолюбливали, но пропускать коллективную пьянку считали шагом политически не верным. Вот и сегодня после дневной игры, которую мы выиграли 4 : 2, в ресторане гостиницы «Юность» сдвинули в один ряд столы и накрыли шикарнейшую «поляну».

- Ну и здоровы пить, - шепнул мне на ухо Боря Александров, когда очередной тост за дружбу народов гости не постеснялись опрокинуть в себя по полной чарке сорокоградусной «огненной воды».

- У меня знакомые в Праге были, лица как арбузы. О! – Я показал руками примерный объём этих фруктов. – С вечера по пять литров пива в себя проглотят, а утром либо на велосипедную прогулку катят, либо в парк на пробежку. Удивительного здоровья народ.

- Хм, это когда ты в Праге успел побывать? – Хитро посмотрел на меня юный гений прорыва.

- Как все, с клубом кинопутешественников, - я почесал затылок и матюгнулся на свою забывчивость. – Читал про Прагу. Если всё сложится как надо, погуляем по улочкам старой Праги весной следующего года.

- Иван, Борьис, почему не пить? – Спросил сидящий напротив уже хорошо раскрасневшийся защитник чехов Франтишек Поспишил.

- Я хци длоухо храт, храт хцы до сорока лет. – Громко ответил я, поддавшись через стол немного вперёд. – А Борис малы еште. Еште шестнадцать лет.

- Техды за длоуха лета, - предложил новый тост, за спортивное долголетие, Франтишек, затем налил себе и сидящим по бокам голкиперу Владимиру Дзурилле и защитнику Иржу Бубле.

И мужики не подкачали, я даже глазом моргнуть не успел, как рюмки были опустошены до дна. Лично я и в лучшие годы с такой скоростью поглощать алкоголь не мог, а теперь и подавно. А здоровенным чехословакам хоть бы хны, только чуть-чуть поморщились. Вот что значит, когда с детства имеется натуральная без консервантов пища и хорошая экологически чистая среда. Ни пиво, ни водка не берёт организм, хоть тресни.

А дальше на маленькую сцену вышел вокально-инструментальный ансамбль, и начались танцы. Ведь кроме наших команд за длинным столом в ресторане были и другие посетители, которые пришли сюда не только водку жрать. «Малыш» сразу куда-то улетел. «Опять ночью не придёт», - сразу подумал я, оглядываясь. И точно, среди других празднично одетых мужчин и женщин, Борька уже танцевал со знакомой парикмахершей из гостиницы, Верой.

- Выйдем, разговор есть, - дыхнул на меня перегаром Валера Васильев.

- Давно пора, тебя немного освежить, - хмыкнул я и встал из-за стола.

На улице уже смеркалось, дул неприятный колючий и влажный ветер, который лично меня в одном пиджаке поверх рубашки пронизывал до костей.

- Хочешь я тебе в морду сейчас суну? – Криво усмехнулся Васильев. – Это из-за тебя вторую получили. Пслушал дурак тебя, хэ, решил дриблинг пкзать.

«Не хватало ещё скандала», - подумал я, и посмотрев нет ли кого вокруг, резко схватил Валеру за шиворот и окунул головой в сугроб, который образовался после того как дворники почистили тротуар. Затем так же резко Валерия Ивановича я вытащил наружу и поставил на ноги. От двух летящих в меня размашистых боковых удара я легко увернулся, и уже падающего вниз по инерции динамовского защитника я под руки.

- Ещё в сугроб или обратно в ресторан? Лимонадику налить? – Спросил я, вернув Васильева на ноги. – Я тебе, балбесина, сказал, чтоб ты одну забросил, зачем второй раз на ворота полез? Ты же чуть Боброва с инфарктом в больницу не отправил!

- Закрепить хотел, - пробубнил Валерий Иванович.

- В восьмом матче с Канадой только попробуй так в самом конце закрепить, клюшку вставлю в одно место, - зло прошипел я, вспоминая восьмой московский матч суперсерии 1972 года, которая ещё только грядёт, где Васильев знатно напортачил. – Пошли кофе тебе горячего налью. Балбесина.

- Не обзывайся, я плохого тебе ничего ещё не сделал, - Валера тяжело вздохнул, пошатываясь, пошагал следом.

В фойе нашу парочку перехватили испуганные Мальцев и Харламов.

- Мужики вы это, чего? – Накинулся на меня Саша Мальцев.

– Зачем драться сразу? Можно же сначала поговорить, - добавил Валера Харламов.

- Чё говорить-то? Поговорили уже, - глянул исподлобья сначала на меня, а затем и на друзей наш бесстрашный защитник.

- Спокойно, освежились снежком на свежем воздухе, - я похлопал по плечу динамовского отчаянного здоровяка с мокрыми волосами. – Сегодня догуливайте, завтра отлёживайтесь. У нас кроме молодых шведов ещё товарищеский матч с чехами. Чует моё сердце, если проиграем, выпрут Всеволода Михалыча из сборной. Поднимут шумиху в газетах, что поспешили с назначением и гуляй. Или может, вы хотите обратно Тарасова с Чернышёвым? Что молчишь, Валерий Харламов №17?

- Наше дело играть, - пожал плечами армейский нападающий.

- Давайте потом на свежую голову поговорим, - сказал Саша Мальцев и потащил Васильева с Харламовым туда, где гремела музыка и танцевал народ.

«А с чего я наивный взял, что за Боброва будет «умирать на льду» вся команда? – я тоже пошёл на звуки музыки и веселья, чтобы выпить чашечку кофе перед сном. – Всё «Торпедо» точно биться будет, «Спартак» впряжётся, защитник Гусев, который у себя в ЦСКА на вторых ролях. А вот армейцы Михайлов, Петров и Харламов, и динамовцы Мальцев и Васильев – не знаю. Ладно, поговорим на свежую голову».

***

В воскресенье 19 декабря на Киевском вокзале около девяти часов утра я торчал с букетом роз как один большой тополь на Плющихе. Правда, старожилы говорят, что на Плющихе тополей никогда и не было, придумали их специально для одноимённого кино, ну и я на вокзале лишь временно ожидающий прибытия поезда из Тулы. Вообще все эти дни от своей Ирины я получал ежедневные телеграммы, которые были коротки и лаконичны. Например: «Привет из Смоленска целую тчк» или «Привет из Брянска целую тчк», и наконец, получил вчера «Привет из Тулы буду завтра в 9 Киевский вокзал 5 вагон тчк».

Поэтому сегодня я уже успел побывать на центральном рынке, что на Цветном бульваре. Поторговаться там с гостями из жаркого юга, которые меньше чем за три рубля одну розу продавать не желали. И лишь когда я предложил на спор десять раз поднять над головой самого крупного продавца, цена упала до двух рублей пятидесяти копеек. Потом я как бы, между прочим, рассказал, как недавно у нас в камере пыток выбивали из одного несчастного показания о «цветочной мафии», которая заполонила столицу. И букет в пятнадцать красных роз мне обошёлся, можно сказать по-божески, в тридцать рублей.

И сейчас граждане, которые на перроне встречали своих родных и близких, одним глазом высматривали поезд, что вот-вот должен был вынырнуть из-за поворота, а другим посматривали на меня. Либо их смущал мой рост, либо букет цветов, либо моё уже примелькавшееся по телевизору за время приза «Известий» лицо. Лишь когда состав, издав несколько длинных гудков, чтоб отпугнуть барышень с тонкой душевной организацией, начитавшихся «Анны Карениной» от акта самобросания на рельсы, остановился, каждый принялся искать только ему нужный вагон.

- Ваня! – Крикнула из-за спины толстой проводницы Ирина Понаровская.

И я, помахав букетом, «поплыл» сквозь толпу навстречу к своей любимой девушке. Что уж греха таить, истосковался за эти дни. А тут ещё парикмахерша Наталья из гостиницы на меня положила глаз. Пришлось ведь держаться из последних сил, чтобы не нарушить клятву верности.

- Это мне? – Первым на перрон выскочил Миша Плоткин и потянул свои ручки к букету роз.

- Это для самой красивой девушки, а не самого хитрожопому юноше, - ухмыльнулся я и наконец, обнял Ирину.

Затем полезли обниматься Толя, Коля и другие музыканты группы.

- Мы сегодня в Останкино в «Голубом огоньке» выступаем, - заулыбался пианист Савелий.

- Только название ансамбля пришлось сменить, - недовольно пробурчал Колян. – Прощай «Высокое напряжение», здравствуй «Лейся, песня». Тьфу, б…ь.

- Новую песню написал? – Встрял Плоткин, пока ребята выгружали аппаратуру на две металлические тележки носильщиков.

- Написал, петь будет Ирина, - я приобнял девушку в белой шубке. – А подпевать хрипловатым голоском молодого козлика будет Толик. Толик слышь? Подпевать будешь на бэке.

- Сейчас что ли? – Почесал затылок музыкант.

- Всенепременно! – Поднял указательный палец Плоткин. - Значит, сейчас едем на репетиционную базу, затем в гостиницу, мыться, бриться, питаться, а вечером в телецентр. Ну, товарищи носильщики время же идёт! За эту минуту в СССР уже выплавили почти 300 тонн стали, а вы всё телитесь! Поехали уже туда к автобусу.

Репетиционная база, куда Плотник закинул моих музыкальных ребятишек, находилась на Варшавском шоссе, в одном скромном ДК. Текст песни «Всё пройдёт» я сунул в руки пианисту Савелию, сразу же в автобусе. А сам вместе с Ириной всю дорогу долго и с большим удовольствием целовался. Продюсер Миша попытался было что-то недовольно пробурчать, но я лишь поинтересовался: «Не болит ли у него снова нос?». И этого хватило, чтобы этот самый любопытный орган не совался туда, куда не просят.

- Иван ты хоть примерно напой, как должны звучать куплеты и припев? – Пискнул профессорский сынок, когда в репетиционной комнате музыканты подключили инструменты и прочую аппаратуру.

- Куплеты и припевы, звучать должны так, чтобы душа сначала развернулась, воспарила, а затем обратно села и завернулась. – Я взял листок с текстом и прокашлялся и набрал побольше воздуха в лёгкие.

Вновь о том, что день уходит с земли

В час вечерний спой мне.

Этот день, быть может, где-то вдали

Мы не однажды вспомним…

- Что слух режет? – Спросил я продюсера Мишу, который сидел, заткнув уши пока я белугой орал один куплет и припев. – А вот профессору Лебединскому, точно бы зашло. Не дорос ты пока для прогрессивной молодёжной музыки. Ну, «Лейся, песня» дальше сами. Мне без голоса в хоккей играть нельзя, ребята не поймут.

- Замечательная песня, - пустила маленькую слезинку Ирина Понаровская.

***

Целый день я провёл с музыкантами. Поспал меленько в репетиционной, пока они колдовали над новым музыкальным шедевром, делая небольшие перекуры, чтобы вдоволь поругаться. Затем вместе с ними съездил в гостиницу «Советскую», где каким-то чудом моих ребятишек разместил продюсер Миша. Сходил в ресторан на обед. А к часам пяти вечера помог ребятам занести инструменты в телецентр Останкино. Сердце советского телевидения встретило нас бесконечными коридорами, по которым нас водила ассистентка главного режиссера новогоднего «Голубого огонька».

- Инструменты вам не понадобятся, - сразу горчила музыкантов невысокого роста полненькая женщина ассистент режиссёра. – Возьмёте гитары в руки. И всё.

- А барабаны, синтезатор, - чуть не заплакал Савелий, которого из «Огонька» таким приёмом с ходу вычёркивали.

- Барабаны? – Задумалась женщина. – Дадим вам в руки две трубы, только во время записи не вздумайте дуть.

- Так что я зря всё это тащил?! – Не выдержал я, обвешанный с ног до головы сумками разной величины. – Синтезатор, между прочим, весит килограммов двадцать, плюс ещё всякие колонки.

- Вам товарищ грузчик по специальности носить полагается! - Топнула ножкой ассистентка, – Да, сначала мы планировали делать запись в живую. Но было решено, от такой затеи отказаться.

- Ну и бардак у вас на телевидении, - пробурчал я. – Куда это всё нести?

- Не нервничайте, у меня тоже нервы есть, - женщина посмотрела по сторонам и, небрежно махнув рукой, указала на дверь, - складывайте всё в гримёрку. Через десять минут жду вас на площадке. Перед записью будем делать прогон.

Миша Плоткин куда-то пропал, музыканты стоят на месте топчутся, как не родные. Я тяжело вздохнул и взял командование в свои руки. Из одной гримёрки выгнал каких-то циркачей и распорядился, чтобы Ирина переодевалась тут.

- А вам товарищи из цирка пора на прогон, - мотнул я головой в сторону дверей в большую студию, над которыми висела надпись «Тише идёт запись». – А вы что встали, за мной! – Скомандовал я остальным музыкантам.

Ровно через десять минут, которые я засёк, мы уже были внутри студии. Никаких, мне привычных по другим «Голубым огонькам», столиков с гостями не было и в помине. Одинокая сцена, елка с блестяшками, на полу, словно черные змеи роилась куча проводов, и безразличные к общей суете операторы перекатывали несколько здоровенных камер на колёсиках. Имелся так же один телевизионный кран с отдельным сидящим на маленькой площадке телеоператором. А под высоким потолком висели целые ряды объёмных светильников, от которых в студии было необычайно жарко. И тут появился Миша Плоткин и, судя по важному деловому виду, режиссёр всего этого предновогоднего безобразия.

- Какой типаж, - присвистнул, увидев меня, режиссёр, худой высокий мужчина средних лет одетый в модный кожаный пиджак. – Вы на каком инструменте играете? Подожди Миша, - остановил мужчина Плоткина, который хотел сказать что я – совсем не музыкант. – А давай мы приклеим вам усы и дадим в руки большой барабан! Хотя нет, усы нам клеить в этом году нельзя. Значит, возьмёте барабан и будете изображать бум, бум и так далее. Ой, какая прелестная барышня, - подмигнул режиссёр Ирине Понаровской. – Вы встанете в центр этой маленькой сцены. Сашенька подсвети барышню. И чтоб всё было без синяков под глазами.

Минут пятнадцать всю нашу музыкальную команду ставили то сюда, то туда. Мне сначала дали басовый барабан, затем его отняли и сунули трубу, но товарища телевизионщика труба стала раздражать, потому что она блестела и отвлекала его внимание, и мне принесли контрабас и шляпу. В мою задачу входило следующее, когда камера проезжала всех музыкантов на словах «всё, что в жизни есть у меня», я должен был осклабиться во все тридцать два зуба и подмигнуть. Режиссёр аж взвизгнул от удовольствия, когда я это исполнил. Однако когда первый репетиционный прогон был нами пройдён, кто-то из телеоператоров меня узнал.

- Леонид Львович, можно мне сказать? – Вмешался он после репетиции. – Этот высокий товарищ не музыкант.

- Ну, какая разница! – Вскипел режиссёр. – Это всё условность! Мы должны создать хорошее настроение для телезрителей, которые сели за стол, открыли шампанское, а тут такой амбал с контрабасом. Правда, неожиданный ход?

- Этот амбал, как вы выразились. – Пояснил свою мысль оператор. - Хоккеист сборной СССР Иван Тафгаев, я матч его вчера снимал с чехами на приз «Известий».

- Ну, что ж вы Сашенька раньше-то молчали? – Всплеснул руками Леонид Львович. – Такой кадр коту под хвост. Иван, а вы-то чего молчали?

- А я хотел как лучше. – Пожал плечами я. – Сказали, чтоб было весело, вот я и старался. Люди же в новогоднюю ночь шампанское откроют, а тут хоккеист с контрабасом, правда - неожиданный ход?

- Нас телевизионщиков за такие неожиданности, - тяжело вздохнул Леонид Львович, - могут из тёплой студии отправить в объятья тундры снимать жизнь чукотских оленеводов. Поэтому давайте не будем будить лихо, пока оно спит.