Танцы на минном поле

Глава 18

Центр общественных связей ФСБ лихорадило, как лихорадит любое подразделение этой почтенной конторы в случае крупной неудачи. Вначале ничто не предвещало шквального характера грядущих неприятностей. Конечно же, аналитики Центра Общественных Связей не преминули отметить статью в еженедельнике “Свободный мир”, в котором Россия изящно сравнивалась с ядерным скорпионом, готовым в любой момент смертельно ужалить самого себя. Они отметили профессионализм подачи фактов, разумную эмоциональность в местах отсутствия информации, и, передав текст по цепочке дальше психолингвистам, начали не спеша готовить взвешенное и спокойное опровержение, способное убедить любого. Однако прогнозы аналитиков оказались столь же не верны, сколь и прогнозы синоптиков, обещавших народу мягкую зиму. Ураган с ласковым именем Евгения прошел по Москве незаметно, но сокрушительно. Первой его жертвой стал офис редакции “Свободного мира”, где вызванная поутру милицейская команда зафиксировала полный разгром и переворот света. Первым естественным порывом офицеров спецслужб было отыскать скрывавшегося под столь незамысловатым псевдонимом автора. Но тут выяснилось, что тот исчез, словно растаял.

Главный редактор “Свободного мира” Валерий Львович Гашевский ничего внятного от обуревавших его чувств поведать не мог. Зато, словно в насмешку над ФСБ, в эфире НТВ появился ролик с эксклюзивным интервью автора статьи самому честному телеканалу. ФСБешники кинулись туда, но на прямой вопрос: “Где?”, услышали прямой же ответ: “А Бог его знает!”. Делать было нечего, и вечером была объявлена пресс-конференция.

Версия ФСБ была коротка и, кроме живописного повествования об успехах ФСБ на многотрудной стезе ловли торговцев радиоактивными веществами, она содержала всего лишь два весьма занятных утверждения: “Да, радиоактивные материалы воруют, но большинство мы ловим, а остальные ничего с похищенным сделать не могут, ибо руки коротки”. И второе: " Насчет хищения ядерного оружия, так это вообще все поклеп и гнусная провокация. Все учтено и все на базах, а если бы что-нибудь было не на базах, то мы бы непременно об этом знали, а если бы знали, то непременно бы тихо-тихо вернули все на место, и вы бы, господа журналисты, ничего не узнали. Таким образом, если вы что-то об этом знаете, значит, ничего не было”.

Завершив прочувствованную речь, представляющий интересы “конторы” полковник Григорян, сам до недавнего времени работавший “нашим специальным корреспондентом” в Дамаске, оглядел зал и, внимательно оценив лица собравшихся, приготовился умно молчать, или отделываться общими фразами. Пользуясь старым актерским приемом, он нашел среди собравшихся самое миловидное лицо, как ему показалось, полное истинного сочувствия, и все свои дальнейшие слова адресовал не аудитории в целом, а лишь симпатичной обладательнице этого лица. К счастью, вопросы, задаваемые пишущей братией, позволяли разместить их в рейтинге акул пера где-то между сельдью иваси и детенышем камбалы. И на все эти: “Каким образом вы обеспечиваете сохранность? Можете ли вы гарантировать?…Что делается для?…” — получали в ответ парафразы из известной некогда песни “Броня крепка, и танки наши быстры”. Обрадованный таким положением дел, полковник слегка расслабился, и следующий вопрос прозвучал для него, подобно выстрелу возле правого виска. Спрашивающий был молод, и, похоже, вплоть до этого момента, перебарывая себя, копил силы для ударного вопроса:

— Дмитрий Голушко, “Правда Дагестана”, — представился он. — Не могли бы вы рассказать, что именно разыскивает совместная группа Департамента ФСБ по борьбе с терроризмом и Главной Военной Прокуратуры в районе Кизляра?

Григорян умолк. Но умолк только на долю секунды. Со стороны могло показаться, что это было ровно то время, которое понадобилось ему на то, чтобы перевести взгляд слева, где сидела сочувствующая ему хорошенькая журналистка, туда, где стоял молодой человек, которого какая-то нелегкая приволокла в Москву в поисках правды. Григорян осуждающе посмотрел на молодого человека отеческим взглядом, словно укоряя его за поспешные и необдуманные слова:

— Этот вопрос не касается предмета нашей пресс-конференции, но, чтобы присутствующие не истолковывали мой отказ отвечать на него превратно, я все-таки освещу затронутую вами тему, — начал он. — Ни для кого не секрет, что правительство России планирует вести нефтепровод из Баку в обход Чеченской республики через Ингушетию. Думаю, всем сидящим здесь понятно, что подобное решение пришлось не по вкусу большей части чеченских политиков, в большинстве своем, как мы знаем, вчерашних полевых командиров. К нашему величайшему сожалению, подобное положение вещей создало предпосылки обострения террористической активности в данном регионе. — Ласково, словно убаюкивая своих слушателей, произносил Григорян. — В данный момент в Ингушетии, и не только в Ингушетии, работает ряд комиссий. О работе одной из них вы и спрашиваете. В задачи их входит в превентивном порядке отследить возможность проведения терактов и разработать ряд конкретных мер по их своевременному предотвращению. Как говорится, — улыбнулся полковник, — чисто не там где метут, а там где не сорят.

Тирада ФСБешника вызвала глубочайшее восхищение у ценителей и знатоков канцелярского жанра. Сердца прочих она наполнила заслуженным преклонением перед мощью и непоколебимостью компетентных органов. Но журналиста, примчавшегося за тыщу верст киселя хлебать, она, похоже, не удовлетворила:

— Тогда еще один вопрос, — склонясь над микрофоном, нервно произнес он. — Говорит ли вам о чем-нибудь прозвище Артист?

Глаза полковника Григоряна метнули молнии, способные испепелить не в меру ретивого борзописца вместе с микрофоном. Однако, за тонированными стеклами очков в солидной “интеллигентской” оправе этот природный феномен остался незамеченным.

— Мне не совсем понятен ваш вопрос, — медленно ответил он. — Если речь идет о работе той комиссии, о которой шла речь, возможно, это прозвище какого-нибудь полевого командира, или же наемника. Насколько мне известно, они любят звонкие прозвища, вроде “Черного Араба”, но ничего конкретного по этому поводу я вам сказать не могу.

Алексей Полковников, стоявший за рядами стульев с видеокамерой в руке, как и подобает фото- и телерепортерам, прошептал едва слышно: ”Идиот! Господи, какой идиот!” Он склонился к уху девушки, еще несколько минут назад привлекшей благосклонное внимание полковника ФСБ. ”Женечка, милая, — скороговоркой зашептал он, — я полетел заводить машину. Кончится цирк, хватай этого юнца и тащи к машине. Только очень быстро, иначе ночевать он будет на Лубянке”. “А что я ему скажу?” — прошептала она. “Не имеет значения. Действуй!” Закончив эту тираду, Алексей Полковников, прихватив аппаратуру, покинул конференц-зал.

“Ауди-100”, взвыв от натуги, вылетел со стоянки так, как будто для его водителя этот старт был шансом победить в ралли Москва-Таймыр.

— Это что, похищение? — С трудом приходя в себя от неожиданности, пролепетал тот самый молодой человек, который всего пять минут тому назад доставал каверзными вопросами полковника Григоряна. На выходе из зала по окончании пресс-конференции его, опечаленного нежданным фиаско, перехватила миловидная журналистка, посверкивая загадочными карими глазами, выразила свое восхищение стилем работы молодого корреспондента и, пожелав побольше узнать о том, что на самом деле происходит в тех краях, откуда он родом, пригласила его выпить по чашечке кофе в честь знакомства. “Редакционный автомобиль” с заведенным мотором дожидавшийся их на стоянке, сорвался с места так, будто спешил доставить срочно в номер известие о грозящем пришествии инопланетян.

Вот тут-то Дмитрию Голушко стало понятно, что кофе здесь, пожалуй, и не пахнет.

— Нет, — коротко ответил водитель, не отрывая глаз от трассы.

Голушко украдкой кинул взгляд на спидометр. Честный прибор порадовал его отметкой сто двадцать пять. Поворот, еще поворот, еще поворот, торможение.

— Из машины! — Скомандовал водитель.

Повинуясь властному голосу, Дмитрий вслед за девушкой выскочил из салона. В метре от них стоял темный “Фиат” с приоткрытыми дверьми и включенным двигателем. Водитель на бегу пожал руку сурового вида мужчине, ожидавшему их появления возле “Фиата” и, вскочив на свое место, начал разворачивать машину в обратном направлении. Краем глаза Дмитрий видел, как хозяин их транспортного средства, если конечно, это был хозяин, без промедления забрался в “Ауди” и, спустя секунду, машина скрылась из виду.

— Я требую, наконец, объяснить, что все это значит? — Возмутился журналист, попутно отмечая, что спешка пропала, и машина движется со скоростью, вполне допустимой в черте города.

— Вы прилетели сюда из-за статьи? — Не отвечая на вопрос, произнес водитель.

— Да, — несколько смешавшись, ответил он. — Но какое отношение это имеет…

— Прямое, — неизвестный повернул ручку радиоприемника.

“Внимание! Всем машинам и постам ГАИ! Приказываю задержать “Ауди-100” цвет “валюта”, госномер…

В случае крайней необходимости применять оружие. Находящегося в салоне автомобиля корреспондента газеты “Правда Дагестана” Дмитрия Голушко доставить в ближайшее управление ФСБ, вплоть до дальнейших указаний”.

— Еще вопросы есть? — язвительно осведомился водитель, приглушая милицейскую волну. — Как говорят, “Он слишком много знал”.

— Шпионские страсти какие-то, — пробормотал молодой журналист.

— О, этого здесь, хоть завались. Ладно, давай знакомиться. Прелестная особа справа от тебя — та самая Евгения Северинова, которая написала статью. Ну, а я и есть офицер, передавший ей информацию. — Алексей Полковников достал удостоверение с золотым орлом и помахал им в воздухе перед лицом Голушко. В салоне явственно было слышно, как с плеч корреспондента упала гора, размером с Эльбрус.

— Имя мое вы знаете, — начал он, — а насчет боеголовок…

Если бы Дмитрий находился где-нибудь на капоте автомобиля, он бы вполне мог увидеть, как дернулись уголки губ офицера, управляющего машиной. Но он сидел сзади, и видеть этого не мог, а потому продолжал:

— Мой отец служит прапорщиком в вертолетном полку, расположенном в Дагестане.

На милицейской волне прозвучало какое-то невнятное шуршание, и звонкий девичий голос, заметно хихикая, произнес, подражая широко известной радио-Ксюше: “А сейчас для всех, кто в пути, для всех тех, чья служба и опасна и трудна, передаем песню Максима Леонидова “Видение”.

— Порядок, — кивнул водитель, ухмыляясь столь разухабистому радиохулиганству, — “Ауди” в гараже.

Часовой, стерегущий сон вертолетов, отдыхающих после боевого патрулирования, с нескрываемой завистью проводил взглядом прогуливающихся по очищенному от снега плацу офицеров. Стоять ему оставалось еще больше часа, но лицо, открытое непрестанным порывам холодного ветра, яростно протестовало против продолжения экзекуции. «Ишь, гуляют! Будь у меня столько звезд, как у того усатого, сидел бы сейчас в тепле». Подумав так, он отвернул лицо от ветра и стал вспоминать свою тихую, неспешную Калугу.

— Виктор Юрьевич, — произнес один из прогуливающихся офицеров, — ты меня не убедил. Соваться на территорию Чечни неосмотрительно.

— Неосмотрительно, — хмыкнул полковник Данич. — Ладно, положим. Что ты предлагаешь?

— Пойми, я не против активных действий. Но то, о чем говоришь ты — чистой воды самоуправство, и последствия его могут быть далеко идущими.

— Страшиться последствий означает — не двигаться с места ни при каких обстоятельствах.

— Ты утрируешь, — покачал головой Крутый.

— Есть маленько, — Данич вытащил из пачки сигарету и, медленно разминая между пальцами, начал высыпать табак на бетонку. — Но вот что я тебе скажу, Николай Емельяныч. Одна из основных трагедий всех наших силовых структур в том, что все и всегда ждут приказа сверху. — Пока командир отделения не согласует свои действия с Верховным Главнокомандующим, он шагу не ступит.

— Шутишь? — А представь себе обратное, — каждый ефрейтор начнет воевать так, как ему Бог на душу положит?

— О ефрейторах сейчас речь не идет. Передо мной сейчас поставлена конкретная задача, — Данич рубанул ребром ладони воздух. — Найти и обезвредить. Если мы будем ждать, пока в Москве петух снесется, обстановка сто раз поменяться успеет. Тогда наши с тобой раскопки, Николай Емельяныч, до хренячей мамы. И сами мы только и способны, что бродить по этому аэродрому с умным видом, символизируя собой руку Москвы. — Данич откинул в сторону пустую сигарету. — Ч-черт. Прости, погорячился.

Дежурный по штабу, тяжело дыша и пуская клубы белого пара, подбежал к офицерам. — Товарищ полковник! Капитан Рзаев вернулся. Вы велели доложить, как только прибудет. — Переводя дыхание, добавил он.

— Ну что, Николай Емельяныч, пойдем, послушаем, что день грядущий нам готовит.

Шамиль Рзаев дремал, положив голову на руки, за командирским письменным столом.

— Ладно, пусть отдохнет, — тихо произнес Данич.

Однако, услышав голос полковника, Рзаев вскинулся и, придавая взгляду ясность, отрапортовался:

— Товарищ полковник, ваше задание выполнено.

— Ай, молодец! — Данич радостно сжал своими лапищами плечи Шамиля. — Ай, джигит! Ну, давай, рассказывай, что было, и что будет.

— Я побывал в Ведено, — начал Рзаев, — поговорил с людьми. С теми, кого знал еще до войны. Практически, никто не верит, что Санаев мертв. Говорят, что он уехал в Швейцарию на лечение, но должен вернуться.

— Это говорят, или это так и есть на самом деле? — Уточнил полковник.

— Не могу точно сказать, — развел руками Шамиль. — Одно известие достоверно: его сестра Фаржет Санаева месяц назад уехала за границу и, по все тем же слухам, туда же, в Швейцарию.

— Но это только слухи, — вставил Крутый. — Их к делу не подошьешь. Швейцария, в данном случае, может быть вообще абстрактная страна за морем, и то, что туда кто-то уехал, не означает ровным счетом ничего. Ну, а насчет жив-мертв, вообще дело темное. Сейчас, кого ни послушай, и Дудаев жив, и вместо Листьева двойника убили. В общем, пугачевщина. Люди смертны, и с этим приходится считаться.

— Может оно и так, — кивнул Данич, — а если нет? Если Санаев действительно решил не заводиться со всеобщей бойней. Продать “груз” ну, скажем, Ираку, и отвалить с полной мошной в ту же Швейцарию? В таком разе, ему версия с геройской гибелью в бою оч-чень даже на руку. Во всяком случае, нельзя сбрасывать подобную возможность со счетов.

— И что ты предлагаешь? — Поморщился Крутый. — Подать на него заявку в “Интерпол”?

— Неглупая мысль. Но не наша компетенция. А наша — нанести визит туда, где находилась база Санаева. Имелась же у него база?

— Имелась, — кивнул Рзаев. — Где точно, сказать не могу, но приблизительно на карте покажу.

— А ну-ка, Шамиль, давай посмотрим, — Данич открыл сейф и достал карту полетов. — Подойдет?

— Вполне. Если база действительно там, где говорили старики, то это должно быть недалеко от границы. — Он склонился над коричнево-зеленым листом, исчерченным маршрутами полетов и, чуть помедлив, ткнул карандашом в один из горных склонов: — Судя по рассказам, где-то здесь.

— Где-то, — хмыкнул Данич. — Это где-то может быть пять километров в одну сторону, пять километров в другую.

Шамиль молча развел руками.

— Ладно, — вздохнул полковник, — за неимением горничной, используем дворника. Выбирать не из чего.

— Ты-таки решил идти? — Крутый с укором посмотрел на своего соратника. За последние дни он успел привязаться к этому грубоватому вояке, щедро пересыпающему свою речь перлами казарменного юмора. И теперь, понимая неправомерность действий полковника, он думал не над тем, как остановить его, а как в будущем затушевать его вину в глазах начальства.

— Идти? — Переспросил Данич, разглядывая карту. — Большую часть пути я надеюсь пролететь.

Он взял у Шамиля карандаш и обвел какой-то пятачок, недалеко от места, указанного капитаном Рзаевым.

— Насколько можно судить по карте, здесь должна быть вполне пристойная площадка для посадки вертолета. Вот отсюда и начнем.

— Разрешите, я полечу с вами? — Рзаев вытянулся перед полковником по стойке “смирно”.

— С нами? — Данич посмотрел на его усталое лицо, покрытое трехдневной щетиной. — Шамиль, тебе бы отдохнуть.

— Спасибо, товарищ полковник, я не устал, — не моргнув глазом, соврал капитан. Ложь эта была очквидна, и потому, словив недоверчивый взгляд антитеррориста, милиционер поспешил добавить: — Почти не устал. К тому же, я Санаева знаю, если что, и опознать смогу, и нужное слово сказать.

— Не думаю, чтоб сам Санаев нас там с пирогами ожидал, — покачал головой Данич. — Иначе за эти годы он бы наверняка засветился. Ну, да ладно, джигит, — усмехнулся он, понимая, что, отказав сейчас Шамилю, он оскорбит его навек своим недоверием. — Иди, собирайся. Только ж смотри, ждать никто не будет.

Буро-зеленая стрекоза МИ-24, стрекоча винтами, зависла над ущельем. Растительность в этих местах была чахлой, скрюченные деревца, каким-то чудом прилепившиеся к каменистым склонам, только усугубляли картину первобытной дикости, и потому рокотавший над каменной пастью вертолет казался нелепым и чужеродным в этом суровом мире.

— Ну что, видно что-нибудь? — спросил Данич у сидевшего в передней кабине летчика-оператора.

— Слева тридцать градусов темное пятно, похоже на вход в пещеру. Перед ним площадка с насыпью. Насыпь, скорее всего, искусственная.

— Спасибо, дорогой! — кивнул полковник, давая знак своей группе приготовиться. — Похоже, то, что надо. Заходим на посадку, — скомандовал он, помечая на карте место предполагаемой базы.

Вертолет повернулся и начал движение туда, где было отмечена удобная для десантирования площадка.

— Ну, что, ребята, за работу!

Данич первым спрыгнул наземь из открытого люка и привычно осмотрелся, оценивая возможную опасность. Однако, ни “духов”, притаившихся за камнями, ни готового сорваться вниз оползня поблизости не было. Растянувшись цепочкой, прикрывая друг друга, группа начала выдвижение к цели.

— Товарищ полковник! — Капитан Рзаев повернулся к Даничу. — С той стороны по направлению к входу в пещеру движутся трое.

Данич поднес к глазам бинокль.

— Действительно, движутся, — процедил он. — Все тро е вооружены. Один из них значительно выше среднего роста, вооружен "Винторезом". Мил человек, — похлопал он по плечу Шамиля, — а не Санаев ли это, наш дорогой и нежно любимый?

Капитан Рзаев принял из рук полковника бинокль.

— Отсюда не разобрать. По фигуре, может и он. — Покачал головой Рзаев. — А так, — борода, комбез, — он виновато посмотрел на командира, — поближе надо подойти.

— Эт-то ты точно подметил, — усмехнулся полковник. — Так, ребята, — он повернулся к офицерам группы, — у нас есть небольшая фора во времени. Минут двадцать. Сейчас тихо спускаемся вниз и занимаем позицию за насыпью.

— Может, лучше в пещере, — начал было Рзаев.

— Отставить самодеятельность! — Крикнул на него Данич. И пояснил уже спокойнее: — А если в пещере уже кто есть? Пять минут нетерплячки могут стоить всей оставшейся жизни. Ждем за насыпью. Если в пещере кто-то есть, то эти трое с ними хотя бы паролем обменяться должны, а нет, мы их прихватим живьем, когда они к нам спиной развернутся. Вопросы есть? Нет. Тогда действуем. Только тихо.

Старый “волкодав” не ошибся. Насыпь действительно представляла собою идеальное место для засады, поскольку войти под каменный свод, не повернувшись к ней спиной было никак невозможно. Капитан Рзаев лежал за ближайшим к тропе валуном, положенным здесь чьими-то заботливыми руками, и ласково поглаживал пистолетную рукоятку Калашникова: “Вот сейчас, сейчас!”, — думал он, ожидая, когда же из-за выступа скалы появится первый “моджахед”. В бинокль он отлично разглядел его зеленый берет “непримиримого”. Он еще раз с надеждой посмотрел на тропу. У него был счет, который он сегодня надеялся предъявить вчерашним братьям по крови. Немалый счет. Еще с похода на Кизляр. Поэтому, война, которую вел сейчас полковник Данич, была его войной. Он лежал и мучительно ждал команды. Лежал и жда л. И все же тихий скрип подошв по камню прозвучал для него не тише горного обвала.

Бандит, возглавлявший колонну, вывернул на площадку перед пещерой, и Шамиль смог вблизи оценить его ладный камуфляж и разгрузочный жилет с автоматными магазинами на груди, и чертов зеленый берет, и “калашник” с подствольным гранатометом. Рзаев облизал пересохшие губы и трижды глубоко вздохнул, чтобы унять невесть откуда взявшуюся дрожь. Затем он стал поудобнее прилаживать приклад к плечу, совмещая прорезь на прицельной планке, заветную точку на груди душмана и выступ мушки в одну смертельную линию. Как будто почувствовав это движение, чеченец повернул голову туда, где лежал Шамиль, и глаза их встретились. “Лет двадцать”, — подумал Шамиль, видя полные ужаса глаза чеченца. Тот медленно, словно в замедленной съемке, начал поднимать свой автомат. Рзаев выдохнул и плавно нажал на спусковой крючок.