Благодарность Дрелондона
— Доброе утро.
Тихий ласковый голос коснулся его слуха. И, Бурунд его разрази, это утро было и правда добрым! Робб проснулся на мягкой перине, а голова его утопала в подушке, от которой пахло свежестью и какими-то цветами. Рядом с ним лежала прекраснейшая из женщин, и золотые волны её волос касались его лица и рук. На узкой кровати было тесно вдвоём, но Робб не променял бы её даже на самую шикарную постель. Если бы Великая Матерь изволила исполнить одно его желание, он бы пожелал, чтобы этот момент застыл в вечности, как мушка в янтаре, и длился, длился бесконечно. Поэтому Робб не открывал глаз, впитывая кожей каждую секунду блаженства.
— Хватит притворяться, я же вижу, ты проснулся, — лёгкий поцелуй коснулся его щеки, и ему пришлось открыть глаза. Комнату заливал нежный свет восходящего солнца. Проникая сквозь занавески, он отбрасывал кружевную тень на покрытый скатертью стол, аккуратный комод и чистый палас. И сердце Робба наполнило самое бесстыдное счастье, чистое и незамутненное, от которого хотелось то ли петь, то ли плакать. Ни того, ни другого он делать не умел, а потому только задержал дыхание, справляясь с невыносимо сладкой волной, что родилась где-то в желудке и теперь, дрожа, разливалась по всему телу.
Они вышли умываться на улицу так, словно уже жили вместе. Робб спускался босиком по ступеням и заставлял себя запоминать их приятную шершавость, и теплое прикосновение солнечных лучей и то, как удаляется Космина, покачивая бедрами под одной нижней юбкой. Потом одинокими ночами где-нибудь на тракте он будет вспоминать этот день и, может быть, эти воспоминания немного согреют его. Робб подошёл к умывальнику и плеснул в лицо водой. Холодные капли покатились по лбу, щекам и бороде.
— Тихо! — Космина схватила его за руку и заставила пригнуться, прячась у кустах.
— Что случилось.
— Тсссс! Деревенские, — зашипела она. — Не нужно, чтобы нас видели. Обо мне и так ходят… слухи.
— Это какие такие слухи? — нахмурился Робб.
— Женщина живёт одна, и всё у неё получается. И покупатель овощей — наш барон. Сам понимаешь, — Космина подняла глаза. — Я же знаю, что за моей спиной говорят. Они смотрят, как Лосса творит, что хочет, но никто не заступится. Никто никогда меня не защищал. Кроме тебя.
Она была так близко, и взгляд её был таким пронзительным и печальным, что Робб не удержался и поцеловал её. Губы Космины были мягкими и на вкус были, как ягоды, и она почувствовал, как истосковавшееся по добру сердце заходится от счастья, близкого к боли, и прирастает к Космине, и этой проклятой деревне, и к таверне, будь она неладна.
— Ты же не уйдешь?
Робб сдержал вздох. Ну и вот что ему теперь делать?
— Не уйду.
Робб возвращался в таверну в самом благостном расположении духа. На губах его горели поцелуи, живот был полон простым, но сытным завтраком, солнце грело, но ещё не пекло — всё вело к тому, что вот-вот что-то пойдёт не так.
Несмотря на ранний час, в зале таверны уже сидели два гнома и что-то обсуждали низкими голосами. При появлении нового человека они только подняли головы и тут же вернулись к своей беседе.
— Доброе утро, господа, — поздоровался Робб. “Господа” — вот насколько у него было хорошее настроение. — У вас уже приняли заказ?
— А тебе что за дело? — огрызнулся один из гномов. На нём был потертый кожаный доспех, который выглядел однако достаточно прочным.
— Да я хозяин этой таверны, — улыбнулся Робб, надеясь, что вышло не очень жутко.
— А девица длинноухая тогда кто?
— Дочь моя, — не задумываясь, ответил Робб.
Гномы переглянулись, хрюкнули в бороды, отерли усы руками.
— Ну раз так, то дочь твоя всё приняла. Ждём вот.
— Ну и отлично.
Робб решил в первую очередь зайти в свою комнату и переодеться, но когда он поднялся по лестнице и открыл дверь, перед ним предстала неожиданная картина.
На стуле высилась аккуратно сложенная стопка чужой одежды. Она была грязно-голубого цвета, а из-под штанов свешивался кусок засаленного кружева. Венчал стопку берет с изломанным пером. А на новенькой кровати, которая еще пахла смолой и свежим деревом, свернулся кто-то чужой, только черный вихры торчали из-под простыни, служившей ему одеялом.
— А ну-ка, кто тут такой смелый? — прорычал Робб, стаскивая простыню с бедняги. Под ней он обнаружил худого парня со светлой кожей. Сколько ему было лет, Робб бы не смог сказать, потому что парнишка жмурился, корчил рожи и шлепал рукой по матрасу в поисках покрывала.
— Что вы себе позволяете? Это моя комната, — заявил хриплым голосом юнец.
— Ах, твоя-а? — недобро протянул Робб, и спустя пару мгновений гномы в зале внизу смогли наблюдать весёлую картину, как высокий мужчина, назвавшийся хозяином, пинает полуголого паренька, а тот то и дело подскакивает и обещает кому-то нажаловаться. Гномы дружно разразились громким смехом.
— Что происходит? — в дверях комнатки, которую Робб выделил для лаборатории (без особой надежды на то, что она понадобится), показалась Виара. Стоило ей только увидеть друга, как она радостно взвизгнула и повисла у того на шее. — Робб! Ты вернулся!
— Ну, я еще не решил, — неуверенно сказал тот, а сам улыбался счастливо и немного глупо. — Представляешь, прихожу в свою комнату, а там спит — вон! — это недоразумение.
Виара как-то враз смутилась, отступила.
— Вообще-то это наш бард, — тихо сказала она.
— Ваш кто? — удивленно переспросил Робб.
— Ничего такого, ты не подумай! — пылко заверила она. — Мы вчера нашли его на дороге, его избили, а ещё тень хотела его сожрать, и мы привели его в таверну, а он оказывается бард, и гитара у него такая огромная и пузатая…
— Это лютня! — обиженно донеслось сзади. Вейтар натягивал штаны, балансируя на одной ноге.
— И мы пригласили его переночевать. Гость же.
— Всё ты каких-то убогих подбираешь, — с нежностью проговорил Робб.
— А куда его было уложить спать? Кроватей-то у нас нет. Вот я и подумала… Раз ты ушёл… — она вдруг замедлилась и умолкла.
— И ты сразу на моё место нашла другого молодца? — усмехнулся Робб.
— Нет, что ты! Я очень ждала, что ты вернёшься. Очень-очень. Конечно, ты оставил тут свой топор и жилетку. Но я все равно боялась, понимаешь?
Робб посмотрел на Виару, маленькую, хрупкую и ушастую, немного помедлил, а потом сгрёб её в медвежьи объятия. Сзади послышались громкие всхлипы. Обернувшись, Робб увидел, что коренастые гномы самой суровой наружности сидят и рыдают, вытирая слёзы бородами друг друга.
Открылась кухонная дверь, и в зал вышел Ольф. В каждой руке он нёс по две тарелки: одну зажимал в пальцах, а другую удерживал на предплечье. Ловко лавируя между столами, он поставил еду перед гномами, которые тут же забыли про слезы.
— О, дядюшка Робб, доброе утро! — радостно поприветствовал он. — Как там Космина?
— Хорошо. То есть… Что ты такое несёшь, блохастый?
Ольф только подмигнул ему, как будто чуял, мерзавец, что у Робба в то утро было весьма благодушное настроение и что головомойка ему не грозит.
— Видел, кто у нас теперь обитает? — спросил он, снисходительно ухмыляясь.
Робб удивлялся, сколько всего произошло за одну ночь, пока его не было. Виара занялась лабораторией (хотя оставалось подозрение, что она там просто спала или смотрела в окно), в таверне появились хоть какие-то посетители, а Ольф с появлением другого мальчика для битья, пониже его рангом, стал куда увереннее и наглее. Не успел Робб как следует удивиться, как дверь снова распахнулась, и в таверну вошёл странник в пыльном, некогда черном плаще.
— Вода и кусок мяса найдётся? — хрипло спросил он.
— Найдётся! — заверил его Ольф, а потом обратился к Роббу: — Ну что, поможешь мне на кухне?
Только гномами и бродягой дело не кончилось. За ними потянулись эльфы, парочка фавном стеснительно сунули свои пятачки, за ними завалилась группка наёмников, потом торговцы, простые путешественники, терринги, парочка дриад скромно сели у окна и даже гоблин недружелюбно спросил, не погонят ли его взашей. К ужину таверна полнилась самым разным народом. Стоял шум и гомон, смех и крик, пахло медом, едой и конским потом, и огонь весело пылал в камине. Робб развесил листочки с рисунками заказанных блюд над печкой и ждал, пока из подвала появится Ольф с продуктами. Но когда тот появился, на нём не было лица.
— Робб, а продукты-то… Закончились.
Робб хотел было сказать, что это невозможно, но тут же вспомнил толпу людей, что объели его буквально догола, не оставив ни агорта взамен. Он же собирался прощаться с таверной, а потому оставил все заботы позади. Кто же мог представить, что всё так повернётся и он вновь окажется на знакомой кухне со сковородой в руках.
— Может, не так уж это и страшно? Робб порежет салаты. У него очень вкусная рубленная морковка получается. Правда же? — Виара с надеждой посмотрела на друга, но улыбка её растаяла под хмурым взглядом Робба.
— Ты гномов морковкой кормить собралась? Они очень напоминают тебе зайцев?
— Тогда, — она задумалась. — Тогда нужно просто честно рассказать всем, что продукты у нас закончились, и мы не можем принести их заказы. Пусть придут в другой раз!
— Виара, я, конечно, очень ценю твои идеи… — начал было Робб, но тут встрял Олаф:
— Космина!
— Чего — Космина? — нахмурился Робб.
— Поможет нам! Уж теперь-то она не только в долг даст, а, может, и подарит какие продукты.
Робб с грохотом поставил сковороду на печь и развернулся к болтливому парню всем корпусом.
— Ты на что намекаешь сейчас, хвост ты драный?
— Я просто думал… Что вы… Дядя Робб, ты чего?!
Робб попытался схватить его за ухо, но Ольф ловко увернулся, и сильные пальцы только выдрали клок шерсти.
— Дядь Робб, да я не то имел в виду!
— А ты подойди да объясни мне! А я послушаю.
— Не будешь ты слушать… Ой!
— Я пойду в деревню! — выкрикнула Виара так, чтобы заглушить и шум, доносящийся из зала, и ругань на кухне.
Робб и Олаф замерли на месте, один на полпути под стол, другой со скалкой в руке, которую мимоходом схватил со стола.
— Нет, ты не пойдёшь, — сказал Робб.
— Вот именно, не пойдёшь, — внезапно согласился Ольф.
— Это почему? — возмутилась Виара.
— Потому что с тобой вечно что-нибудь случается. А по дорогам тени ещё эти бледные маятся, — вздохнул Робб и шагнул в сторону, отказываясь от идеи воспитывать оборотня. — Этот вот пойдёт, питомец твой.
— Я? — переспросил Ольф.
— Ты ещё питомцев видишь? Вот и я — нет. Так что слушай сюда, Ольф, — сказал Робб. — Тащи сейчас всё, что найдёшь в подвале, я попробую приготовить несколько блюд из того, что осталось. А сам мчись к Космине, объясни ей ситуацию. В ноги кинься, если надо. Может быть, и правда поможет.
— Да ради тебя, дядя Робб… — начал было улыбаться Ольф, но осёкся под суровым взглядом. — Понял, не надо больше насилия.
— Ну, а мы с тобой попробуем продержаться до его возвращения.
Виара прищурилась, сжала губы и серьезно кивнула. Робб посмотрел-посмотрел на неё и только рукой махнул.
Продуктов в подвале осталось — сущие слёзы. В основном, это были овощи, многие из которых подвяли и пожухли. Один кусок мяса испортился, и его пришлось, скрепя сердце, выбросить, зато второй ещё годился в еду.
— Сделаем рагу с мясом, — решил Робб. — Помельче мясо, побольше овощей, и сможем набить с десяток брюх. Я на ножах, а тебе придётся разносить заказы. Без твоей помощи не обойдусь.
Робб подумал вдруг, что его голос звучит мягче, чем обычно. Наверное, он так говорил бы с дочерью или внучкой, если бы был хоть малейший шанс, что они у него когда-нибудь будут. А вдруг? Ещё месяц назад Робб с уверенностью бы взялся утверждать, что такая чудесная женщина, как Космина, даже не посмотрит в его сторону, а теперь вон оно, как повернулось. Может, и сможет он свою жизнь наладить с помощью Великой Матери.
— Это мы бы без твоей помощи не обошлись, — улыбнулась в ответ Виара и вдруг прильнула к нему, прижалась всем телом. — Спасибо, что вернулся!
— Ну, будет тебе, — смутился Робб, а сам почти смеялся. — Иди же, давай.
Вот только путешественники вовсе не разделяли идиллии, что творилась на кухне. Они устали и были голодны, кто-то был ранен, кто-то — напуган. Одни ненавидели гномов, другие — людей, третьи — всех подряд. Между ними неизбежно начали вспыхивать перепалки, которые вот-вот грозились перерасти в серьезные ссоры. В таверне даже не было приличной выпивки, и большинство обходилось обычной ключевой водой, что их настроения явно не улучшало.
— Эй, эльфийка, принеси мне мяса! — кричал гном.
— И где моя похлёбка? — вопрошал эльф с повязкой на глазу.
— Принеси чего покрепче, — хрипел следопыт, пока Виара крутилась среди столов, выставленных ног и локтей, словно маленький ураганчик. Она вдруг показалась себе очень маленькой и несчастной, и ей стало себя так бесконечно жаль, что она чуть не разрыдалась, когда кто-то мазнул рукой по её бедру.
— Я так больше не могу! — заявила Виара, вваливаясь на кухню. Щеки её и кончики ушей яростно пылали. — Они кричат, ссорятся и распускают руки?
Робб резко повернулся. В одной руке он держал поварёшку, с которой свисала грустная капуста, в другой — нож.
— Это кто там руки распускает? Покажи, я ему их вмиг укорочу!
— Не надо, пожалуйста. Просто скажи, что еда скоро будет готова.
— Ещё минут двадцать, — с виноватой миной сказал Робб. — Быстрее никак. Я могу заставить человека делать, что угодно, но перед овощами в кастрюле я бессилен.
— Понятно, — грустно протянула Виара, и в этот момент в зале что-то с треском грохнуло. Виара инстинктивно пригнулась, Робб подался вперёд, готовый защищать её
— Кого ты назвал карлом, ушастый выродок? — завопил кто-то басом, наверняка, гном, но сказать наверняка было сложно. Виара и Робб переглянулись.
— Где же твой Ольф? — прорычал он сквозь зубы и двинулся в зал. Выбора не было: придётся успокаивать разбушевавшихся нелюдей кулаками. А день так замечательно начинался.
Двери на кухню распахнулись сами, и на пороге возник бард, которого Робб вытащил из своей комнаты. На нём был тот самый грязно-голубой костюм с потрёпанными рюшами, на лице сияла озорная улыбка, а в руках блестела лакированным боком лютня.
— Кажется, ситуация в таверне накаляется? — спросил он с непонятным воодушевлением.
— Без тебя вижу, — мрачно отозвался Робб. — Подвинься.
Но Веймар не двинулся с места.
— Я могу помочь!
Робб посмотрел на него тяжелым взглядом.
— И как ты это сделаешь? Песню споёшь?
— Именно, — радостно подтвердил бард и вдруг опустился перед Виарой на одно колено, прижав руку к груди. — Моя прекрасная тэссия, позвольте мне помочь вам!
Виара растерянно хлопала глазами.
— А ты точно справишься? Там собрались такие опасные люди… и нелюди.
— Доверьтесь мне! И я совершу для вас чудо!
— Хорошо, — Виара улыбнулась немного наивно и протянула руки к барду. Робб закатил глаза. — Я благословляю тебя, Веймар! Иди и спой лучшую балладу в своей жизни.
Бард радостно подскочил и собрался было выйти, но Робб остановил его:
— Имей в виду, мне нечем тебе платить.
— О, не волнуйтесь. Я просто заберу то, что мне накидают в берет. Больше мне не надо, — и вышел в зал, который уже бурлил, словно котёл с похлёбкой.
Робб наблюдал, прислонившись к косяку и сложив руки на груди, как Веймар выбрался в середину зала, чудом уворачиваясь от кулаков, выдернул из-под гнома стул и взобрался на него. Бард возвышался над толпой, черноволосый, тонкий, словно беглый мальчик из столичного хора. А может, он им и был. Но казалось, что ещё минута, и его сомнут, сбросят на пол, затопчут и побьют. Виара тихо охнула.
А потом Веймар заиграл. Мелодия была простая, но цепляющая душу, она срывалась со струн и наполняла собой всё пространство таверны до самого потолка, каждый угол, каждое сердце. Бард творил настоящую магию, привлекая внимание, завораживая, заставляя себя слушать. Вскоре голоса утихли, кулаки опустились, гости расселись по местам, не сводя взглядов с невысокого парнишки на стуле с лютней в руках. А он взял и запел.
В поисках музы странствовал долго юный поэт,
Искал он в дорогах, в дожде или снеге, в бледной луне.
Бродил он по миру, искал свою музу в земле и воде,
Но даже в красивейших видах не смог бы её он найти.
Стоял под дождём он, смотрел всё на небо, и чуда он ждал,
Надежда горела, что каплями с неба прольётся мечта,
Он шорохи слушал, стенания ветра и молнии треск,
Но дождь лишь смывал его слезы, молчал, не давая ответ.
— Я пойду на кухню, — шепнул Робб Виаре, которая слушала песню вместе со всеми, замерев и открыв ротик от удивления. Даже гном, оставшийся без стула, слушал, печально хмурясь, и то и дело пытался присесть, забывая, что некуда.
И вдруг на пути ему дама явилась, прекрасна, как свет,
К ногам он приник и сказал, что влюблён и прекраснее нет.
Он душу ей отдал, и каждую строчку, и каждый куплет.
О юный поэт, вот та муза, что встретит с тобой твоей жизни рассвет.
Но сердце красавиц коварно, что нож ассассина в ночи.
Ушла его муза, а с нею все деньги, стихи и цветы.
Упал наш поэт, он повержен, растоптан, унижен, убит.
О музы, за что вы жестоки, за что ваши души настолько черны?
Раздался согласный ропот. Почти у каждого, даже самого странного, устрашающего или одинокого путника была на сердце рана, которая откликнулась на строки баллады. А Веймар продолжал звонким чистым голосом:
И понял поэт: его счастье не в дамах, а счастье в войне
И в дружбе, в дороге, в монете, в воде и в еде.
Отныне он счастлив, он бродит по свету и песни поёт
О том, как он счастлив, что с женщиной больше в пути не идёт!
Виара чувствовала, будто её оплетают невидимые мягкие щупальца, которые успокаивают сердце, делают мысли вязкими, а дыхание ровным. Веки стали тяжелее, и ей так захотелось куда-нибудь прилечь и отдохнуть. Но тут Веймар посмотрел на неё и хитро подмигнул, и в тот же момент чары развеялись, осыпались на пол пылью. Виара встрепенулась. Она другими глазами посмотрела на улыбающегося барда, лёгкого, словно сам ветер, возвышающегося над притихшей толпой. Виара и подумать не могла, когда тащила раненого парнишку в таверну, что перед ней настоящий заклинатель, мастер музыки и слова. Теперь, когда гости успокоились, может быть, и удастся дождаться Ольфа с продуктами, всех накормить и достойно завершить сложный день.
Виара сунула нос на кухню. Робб расставил на столе с дюжину тарелок, на которых уже раскладывал еду. Он поднял голову и, увидев эльфийку в дверях, весело кивнул ей. Виара подхватила первую пару тарелок и скользнула в зал, где Веймар пел следующую песню, что-то о ветре, свободе и красавицах, и настроение у гостей стало явно лучше. Она поставила тарелку перед одним гостем, наполнила его бокал водой, потом поставила блюдо перед вторым. На тарелке лежала гора овощей, сдобренных мясом и политых густой подливой, и от него поднимался ароматный пар. Эльф отвлёкся от песни и с восторгом схватился за ложку. Кажется, вечер был спасён…
Дверь распахнулась резко, словно от удара ноги. На пороге стояло два человека, оба высокие и широкоплечие. Один из них держал за ворот бесчувственного Ольфа, второй обвёл притихшую таверну мрачным взглядом.
— Ну, и где Робб?