Листок выпал из моих ослабевших пальцев. Внутри все кричало, но вслух я не проронила ни звука. Зачем, если крик лишь привлечет внимание и ничему не поможет?
«Я уже не верю ни в спасение, ни в справедливость. Но если когда-нибудь моя записка покинет пределы этого дома, расскажите все моим родным в Иньи-сюр-Лак. Пусть знают, что я любила их…»
Стефани Шобер… цветочница из Иньи-сюр-Лак, пропавшая больше полугода назад. Полузабытое имя из криминальной хроники в «Маленьком рижанине», номер которого Брисс в день нашей встречи с эльмаром зачем-то таскал под мышкой. Тогда история Стефани не вызвала у меня интереса, но я и подумать не могла, что снова вспомню о ней, да еще и при таких обстоятельствах.
Факты сходились один к одному. Теперь я понимала, что значило оброненное служанкой: «Наслаждайтесь… пока можете». Вот почему она советовала мне не слишком торопить хозяина с возвращением. Отправляя меня в уединенный домик в горах, Лео Марбель не искал способ восстановить мое здоровье, подорванное его эльмарской магией. Он нуждался лишь в том, чтобы я немного окрепла — и дала ему возможность выпить мою силу, осушив сосуд до последней капли.
И нагловатое «Тьерд, и где только месье Марбель постоянно берет таких дур» тоже обрело пугающий смысл. Дурами были все мы, нимфалиды, когда-то привлекшие внимание могущественного эльмара. Разделив платья по стилям и размерам, я пришла к выводу, что наряды принадлежали по меньшей мере четырем женщинам разных эпох и комплекций.
Четыре жертвы эльмара Лео Марбеля.
Я должна стать пятой.
«На всякий случай все-таки известите родственников…»
«…невозможно. Мадемуазель не имеет в Риже ни родных, ни друзей…»
Вот так, просто и буднично. Никто не будет искать, плакать, поднимать шум. От меня не останется ничего — даже воспоминаний. А на чердаке к уже существующей коллекции женской одежды добавится несколько новых платьев.
От мысли о подобном исходе все мое существо охватывал ужас — тот самый древний, первобытный страх, который испытывает жертва перед неумолимым хищником. Воспоминания о блаженном беспамятстве подчиняющего взгляда были еще свежи. Я знала, что не сумею остаться собой, когда это случится снова. И потому понимала: если и делать что-то для своего побега, то сейчас.
Прямо сейчас.
Подхватив жакет и записку, я бросилась к выходу. Но едва распахнула дверь, как нос к носу столкнулась со служанкой.
— Т-тьерд! — Я отшатнулась, едва не потеряв равновесие.
Не ожидавшая столкновения женщина тоже отпрянула в черноту коридора.
— Я, знаете ли, о вас того же мнения, — огрызнулась она. — Ужин готов. Спускайтесь в столовую.
— Нет! — выкрикнула я, резко захлопнув дверь перед самым ее носом и повернув защелку. — Уходите! Прочь!
— Ну и сиди там, если так хочешь, — раздалось с другой стороны. — Истеричка. Только учти, не будешь есть сама, начнем кормить насильно. И не вздумай выкинуть какую-нибудь глупость. Входные двери заперты, по периметру ходит охрана. Бежать тебе некуда. Так что веди себя хорошо, милочка.
Не дождетесь!
Я выпрямилась, загоняя страх в самый дальний уголок сознания.
Рано сдаваться. Пока Марбель не вернулся, ничего не кончено.
Быстрым шагом дойдя до окна, я открыла створки, впуская в комнату морозный воздух. Второй этаж оказался высоким — до земли, покрытой тонким слоем снега, было никак не меньше четырех метров. Вдалеке за кустарниками и частоколом сосен виднелся забор. Охранников я не увидела… но это не значило, что их нет.
Что ж, похоже, для побега придется постараться. И в первую очередь…
Я обвела взглядом вещи, аккуратно разложенные по всем доступным поверхностям, остановившись на свадебном наряде с длинным шлейфом. Мысленно попросила прощения у той, что когда-то мечтала в нем о счастье, и взялась за ножницы.
— Что? — Увидев мою комнату утром, служанка буквально лишилась дара речи. — Это… Почему… Как…
— Я оставила себе только те платья, которые мне подошли. — Я пожала плечами, стряхивая с юбки прилипшую нитку. — Остальные мне были без надобности.
— Но кромсать-то зачем? — простонала служанка. — Сумасшедшая! Как есть, совершенно чокнутая тьердова дочь!
Отвечать не стала. С гордо поднятой головой, словно королева, я прошла мимо растерянной женщины в коридор, оставляя служанку наедине с горой изодранного тряпья, которая застилала пол после моих ночных бдений. Результат тяжелого труда — маскировочный плащ, сшитый из кусков свадебного платья, рубашек и кружев — был надежно запрятан в щель между стеной и ванной. Часть старых многослойных платьев пошла на веревку, чтобы безопасно вылезти из окна. Остальные наряды — кроме тех, которые я сохранила в память о каждой из погибших нимфалид, — пришлось изрезать для отвода глаз. У меня сердце кровью обливалось от такого вандализма, но иного способа замаскировать пропажу части вещей я не придумала. А так кто разберет в ворохе цветных обрезков, уцелел ли тяжелый белый шлейф или безжалостно пал под щелчками ножниц неуравновешенной любовницы эльмара.
Само собой, к обеду о моей выходке знали уже все в доме.
— Бешеная сучка! — подслушала я злобное шипение одной из горничных. — Если бы я знала, что она выкинет такое, забрала бы себе тихонечко то белое платье. Месье Марбелю они все равно не нужны. А этой… тьфу!
— Ты бы поосторожнее с таким, Кэт, — шикнула на нее старшая приятельница. — Не зря эти вещи лежат на запертом чердаке. С учетом… всего… лучше бы им не покидать закрытую территорию особняка. Сама понимаешь, если прознает кто…
— Да ну, брось. Никому нет дела до того, что из этого дома время от времени пропадают какие-то истеричные дурехи. Никто и не вспомнит ни их, ни их платьев. А если и вспомнит, то только рукой махнет. Так что помяни мое слово, когда я буду брать у месье Марбеля расчет, непременно прихвачу с собой какую-нибудь дорогую безделушку. В конце концов, и от этой что-то да останется. Колечко там или сережки…
— Лучше за собой следи, языкастая. — Горничная недовольно цокнула. — Как бы и тебе не оказаться потом под соснами на радость червям. Беднягу Джино пожалей, думаешь, ему приятно зимой ямы копать?
Заметив меня, обе замолчали. Та, которую назвали Кэт, смотрела зло, вторая горничная — с легким презрением. Я проигнорировала обеих, устроившись в гостиной, одной из немногих комнат, где мне разрешалось бывать, с найденным на книжной полке дамским романом.
Читать, само собой, не собиралась. Куда больше сопливых историй о похищенных сильными и решительными варварами девицах меня интересовало то, что происходило за окном.
Надо было отдать месье Марбелю должное — место, где можно было держать пленниц до решающего момента, оказалось подобрано идеально. На территории особняка было все необходимое, чтобы ограничить свободу перемещений его обитателей. Запас еды, воды и топлива, отсутствие транспорта, удаленность от человеческого жилья, трехметровый забор, охранники, крепко запертые ворота…
Одним словом, клетка. Тюрьма с вином, креветками, шелковыми простынями, зловещими тайнами и скелетами в стоящих на чердаке шкафах…
Но я не сдавалась.
За пару дней я изучила передвижения всех слуг. А затем, пользуясь репутацией сумасшедшей дуры, закатила за завтраком безобразный скандал, не увидев на тарелке свежей клубники. Да-да, непременно свежей, чтобы вот только что с грядки. Ну и что, что середина зимы? Мне обещали все, что я захочу!
Я наорала на служанку, разбила бокал, пригрозила поварихе, что натравлю на нее месье Марбеля, увидела страх в глазах и надавила сильнее, получив заверения, что завтра же все будет — и клубника, и сливки, и торт с тремя видами шоколада.
И принялась ждать.
В полночь в доме засуетились.
Я уже была наготове. Убедившись, что под окнами никого нет, я свесила наружу веревку. Следом вылезла сама, трясясь от холода и напряжения в непривычных к подобной нагрузке руках.
Три метра. Два. Прыжок.
Плащ — безусловно, самое уродливое творение из всего, что я когда-либо шила, — смягчил падение и накрыл меня с головой. Вблизи было видно, что он состоял из кое-как сшитых между собой белых и черных кусочков ткани. Но издали маскировка работала безупречно. На свежем снегу среди голых кустарников и темных деревьев я была настоящей невидимкой. А шлейф, тянущийся следом, заметал следы.
Быстрыми короткими перебежками я добралась до дороги и затаилась. Всего-то и надо было — дождаться, когда ворота откроются, а охранники отвлекутся на машину.
Но тут меня ждало разочарование.
Встречать повозку вышли абсолютно все — охранники, два повара, садовник и горничные. Пока двое крепких мужчин принимали груз, остальные, высоко держа светильники, вглядывались в пустую дорогу.
Проскочить мимо было невозможно.
Когда повозка тронулась, я в отчаянии ударила по земле кулаком.
Тьерд, тьерд, тьерд!
Тяжелый скрип — и выход закрылся. И единственной компенсацией за провальный побег стала та самая клубника, которую я на следующее же утро с мстительным удовольствием размазала по тарелке под ненавидящими взглядами слуг.
Но я все равно не сдавалась.
Днем изучала дом, требуя, чтобы для меня открывали все комнаты. Ответом в основном был отказ, но и в тех немногих местах, куда мне удавалось пробраться, я то и дело замечала свидетельства того, что творилось в стенах особняка.
Оставленная на трюмо непарная сережка. Затерявшаяся в ворохе неразобранных бумаг газетная страница с заметкой о пропавшей девушке. Написанный маслом портрет Лео Марбеля, сосланный на самую темную стену, в углу которого стояла дата — почти десять лет назад — но при этом мужчина на холсте выглядел на добрых пять лет старше, чем сейчас.
Служанки ходили за мной по пятам, скрипя зубами. Кажется, они были бы рады, если бы месье Марбель поторопился с приездом. Но эльмара все не было. Каждое утро я просыпалась в страхе, боясь, что увижу его рядом, и прикосновение губ к шее станет последним ужасным воспоминанием. И каждый вечер выдыхала, понимая, что прожила на один день дольше.
А ночью, когда на участке оставался только один охранник, я выбиралась в окно, доставала из кустов припрятанный грязный плащ и методично исследовала территорию. Не могло же так быть, что эльмар, тьерд его раздери, предусмотрел абсолютно все. Должен же где-то быть выход. Задняя калитка, дерево, наклонившееся слишком близко к решетке, погнутые прутья, через которые сможет протиснуться исхудавшая от нервных переживаний нимфалида.
Увы, безрезультатно. Кто бы ни спроектировал этот особняк и участок, он постарался на совесть. Я не могла придумать более удачного расположения для убежища серийного убийцы, каковым теперь рисовался в воображении эльмар. Разве что дом посреди бурного озера казался неплохой идеей…
Да, какие только глупости порой лезут в голову…
Что ж, лучше бы страшные истории так и оставались лишь плодом моего воображения. Но однажды, обследуя дальний склон, я наткнулась на поляну на самом краю огороженной территории особняка, где не росли ни кустарники, ни трава. Я не была ланьей и не могла чувствовать духов, но все здесь буквально кричало о близости смерти. В одном месте едва припорошенная снегом земля казалась совсем свежей, слишком рыхлой для каменистой почвы предгорий. Я долго ковыряла ее палкой, пока не наткнулась на что-то гулкое и твердое, и запретила себе копать дальше. Вернулась в спальню, сжалась в клубок на кровати, обняв руками подушку, и долго беззвучно плакала, представляя тех, кто отдал свою жизнь и молодость по прихоти Лео Марбеля. Эльмары, древние хищники, привыкли брать то, что им не принадлежало, и не испытывали сострадания к своим жертвам.
Я не знала, что делать. Не знала, ищет ли меня кто-нибудь, пишет ли статьи в газету в надежде привлечь внимание свидетелей. Вряд ли немногочисленные подруги или собственница дома, где я держала лавку, хоть сколько-нибудь переживали, когда я пропала в начале зимы. Решили небось, что предприимчивая белошвейка бросила все и подалась за лучшей жизнью.
Единственным, кому я по какой-то причине была небезразлична, был частный детектив Мейнард Брисс. Сердце упрямо верило, что он не забыл обо мне. Но Брисс остался в Риже и вряд ли сумел бы отыскать меня в маленьком домике среди гор. А если и нашел бы, то вытащить бы точно не смог.
Значит, все?..
В такие минуты слабости я иногда жалела, что больше не нахожусь под влиянием магии эльмара. Жить в тумане и не осознавать, что происходит, было куда легче, чем понимать, что конец близок.
Но легче — не значит правильнее.
Вместе с ужасом во мне проснулась безумная жажда жизни. Я не готова была сложить руки и покорно ждать неизбежного. Не хотела умирать.
Не хотела — несмотря ни на что.
Когда срок моего заключения перевалил за три недели, погода испортилась окончательно. Это в Риже, на равнине, зима была влажной, дождливой и мало чем отличалась от осени, а снег если и выпадал, то быстро превращался в невнятную бурую кашу под каблуками, копытами, колесами омнибусов, экипажей и автомобилей. Здесь же — везде, за исключением холма с телами, — белое покрывало плотно укрыло землю. А сегодня к снегу добавилась еще и метель. Она завывала, сдирала снежные шапки с сосновых веток, стучала в окна. На мое счастье, в такое время даже охранники предпочитали сидеть дома, и только я, закутавшись в изрядно потрепавшийся плащ, упрямо вышла наружу и долго бродила вдоль ограды, вглядываясь в снежную пелену.
Я не слишком-то надеялась, что смогу заметить хоть что-то. Полмесяца неудач и ряд могил у дальнего холма изрядно подточили мою веру в возможное спасение. И потому, когда сквозь метель я вдруг различила одинокий человеческий силуэт, который точно не мог быть охранником, почти минуту думала, что это не более чем обман разума.
Однако фигура двигалась. И судя по темным вертикальным полоскам, пересекавшим ее, человек этот находился по другую сторону ограды.
«Тьерд! Неужели?..»
Сердце подпрыгнуло. Подхватив подол юбки, я бросилась вперед.
— Помогите! Помогите!
— Лисль? — раздался сквозь метель знакомый голос. — Лисль!
Глаза защипало, и не от летящего в лицо снега.
Это был Мейнард Брисс.
Он нашел меня.
И пришел, несмотря ни на что.
— Мейнард! Я здесь! Здесь!
Я подбежала к нему, упала на колени в снег перед решеткой. Детектив, уже ждавший на другой стороне, просунул руки между прутьями, заключая меня в объятия.
Ох, как же чудесно было после стольких дней одиночества и нараставшего отчаяния ощутить наконец живое человеческое тепло!
— Как ты здесь оказался? — прошептала я, уткнувшись носом в его воротник. — Откуда?
Формальности были забыты. Я и не вспомнила, что когда-то обращалась к нему на «вы», с подчеркнуто отстраненной вежливостью. Сейчас Брисс, лохматый, взъерошенный, с покрасневшим от холода лицом и недельной щетиной, такой же темной и колючей, как меховой воротник его пальто, казался мне самым родным человеком на свете. Единственным, кому все еще было дело до судьбы белошвейки Лисль Брук.
— Ты нашел меня… До сих пор не верится…
— Магия. — Он ухмыльнулся. — Не только ты обладаешь кое-какими способностями, доставшимся от предков.
— М?
— Ладно, не бери в голову. — Брисс провел пальцем по моей щеке, смахивая снег и подступившие слезы, но не отнял ладонь, как будто хотел убедиться, что я живая. — Сейчас это не имеет значения. Как ты?
— Плохо, — ответила честно. — Меня держат взаперти, никто ничего не говорит. Марбель не приезжал, но… Кажется, будто он выжидает, когда магии во мне накопится достаточно, чтобы…
— Тьерд! — выругался Мейнард, зло ударив кулаком снег. — Похоже, все еще хуже, чем он говорил.
— Он? Какой такой он?
— Не важно, — отмахнулся детектив. — Пока не важно. Главное, что он готов нам помочь. Нужно только раздобыть доказательства того, что Марбель причастен к серийным убийствам нимфалид…
Я горько усмехнулась.
— Если твой загадочный помощник достаточно влиятелен, чтобы найти неподкупных полицейских и устроить обыск в особняке, уверена, здесь отыщется немало интересного. Я обнаружила на чердаке вещи, оставшиеся после предыдущих гостий. Цветочница из Иньи-сюр-Лак, помнишь? Она тоже стала жертвой Марбеля. Слуги обо всем знают, но никто из них за все время, что я нахожусь здесь, ни разу не покидал территорию особняка. Но это еще не самое жуткое… — Я оглянулась на дом, совершенно невидимый за пеленой метели, боясь, что кто-нибудь может появиться в самый неподходящий момент. — Мне кажется… Я нашла странные холмы в дальнем конце участка. От них веет чем-то ужасным. Как будто это могилы… Могилы таких же, как я. Этот дом — дорога в один конец, Мейнард. Я не выйду отсюда. Марбель не допустит, чтобы я покинула это место живой. Потому-то и не прячет ничего из того, что принадлежало другим жертвам.
Детектив накрыл горячими ладонями мои руки, вцепившиеся в решетку.
— Я не позволю, чтобы с тобой это случилось. Вытащу тебя из лап эльмара. Даю слово.
— Как? — Голос сорвался.
— Не могу сказать. — Он ласково погладил подушечками пальцев мои запястья. — Не важно как, не важно когда… Тебе не нужно этого знать на случай, если Марбель решит покопаться в твоей голове. Главное, продержись. Обещай, что продержишься. Ради меня.
— Как долго?
— Я дам тебе знак. Эх… жаль, конечно, что ты не в Риже. Там осуществить план было бы проще. Ну да ничего. Я мастер искать людей и налаживать связи. Справимся.
Он уже хотел отстраниться, но я удержала его, умоляюще глядя в глаза — нормальные, человеческие.
— Мейнард!
Он замер.
— Да?
— Поцелуй меня. Хочу почувствовать, что в моем мире осталось хоть что-то настоящее. Хоть что-то, что я могу выбирать по собственной воле.
На губах Брисса вспыхнула широкая шальная улыбка. Он потянулся ко мне, почти вжавшись лицом в решетку, и я с отчаянием утопающего приникла к его губам.
Это не было похоже на поцелуи эльмара. Рассудок не помутнел, и мир остался на месте. Но я вдруг впервые за бесконечно долгое время ощутила себя живой.
Сердце гулко стучало в ушах, пальцы мерзли, щеки щипало от соприкосновения с холодным железом, снежинки кололи кожу и склеивали ресницы. Но это было так естественно, так правильно, что я хотела, чтобы этот момент тянулся вечно.
Мейнард первым отстранился от меня. Взгляд его устремился куда-то вдаль за мое плечо.
— Я слышу шум, — скороговоркой прошептал он. — Кто-то идет сюда. Уходи. Постарайся не привлекать внимания. И жди… Жди меня.
— Буду. — Я прижалась к нему на одно короткое мгновение, а затем сама же с силой оттолкнула Брисса от решетки, чтобы тот, кто приближался к нам сквозь метель, не увидел второй силуэт. — Буду.