На мгновение воцарилась абсолютная тишина, словно все присутствующие на веранде внезапно потеряли способность говорить или двигаться. Кровь отлила от лица Эм, оно стало желтым, высохшим, очень старым; она тяжело опустилась на стул, словно ноги перестали ее держать.
Стул протестующе скрипнул, и этот звук в полной тишине произвел эффект камня, брошенного в спокойный пруд. Раздался негодующий голос Идена:
— Какого черта ты позволяешь себе делать подобные обвинения? Я собираюсь… — Он шагнул вперед, но Дру остановил его:
— Спокойно, Иден. Ты только осложняешь ситуацию.
Он потянул Идена за руку. Вновь заговорил Грег:
— Я не делаю никаких обвинений — пока. Я просто повторяю то, что слышал. Ну, Эм, что ты скажешь?
Иден стряхнул руку Дру:
— Не отвечай ему, бабуля. Если он собирается верить каждой глупой сказке, сочиненной недоумком-африканцем, то тебе лучше подождать адвоката.
Эмили не обратила внимания на слова Идена. Она посмотрела на Грега глазами, полными ужаса, и проговорила:
— Что ты хочешь услышать от меня? Что я не убивала Элис? Но ведь мои слова — не доказательство. А так как я была в доме тем вечером, то, с твоей точки зрения, могла совершить преступление.
— Бабуля, ради Бога, — умолял Иден.
— Дорогой Иден, прекрати глупить. Дру прав. Совершенно бессмысленно терять, контроль и кричать друг на друга или рыдать, как Лайза! Неужели мы не в состоянии вести себя разумно? Садись, Грег. Расскажи-ка мне, что ты собираешься делать в отношении этого невероятного заявления.
Грег пододвинул стул и сидел теперь напротив Эмили.
— Мы ничего не можем сделать до тех пор, пока Камау сам не подтвердит эти слова. Я хочу, чтобы ты детально рассказала мне о событиях того вечера. Да, я знаю, мы уже говорили об этом, но я хочу проверить еще раз. Ты ездила на охоту и вернулась около шести. Что потом?
— Я переоделась, — терпеливо сказала Эмили.
— Во что? В тот японский халат с аистами, в котором ты была, когда я приехал ночью?
— Нет, конечно. Это кимоно. Я переоделась в домашнюю блузку. Желтую, если хочешь знать. Но мне пришлось ее снять… Она сделала паузу и продолжила: — Потому что она вся была в крови… Да, это звучит не слишком приятно, но я ничего не могла поделать. Я старалась втащить ее в дом, а вы ведь видели, в каком она была виде.
— Да, — согласился Грег. — Что ты делала потом? После того, как переоделась в домашнее?
— Я зашла в гостиную что-нибудь выпить и заметила записку Лайзы, где она просила подвезти ее в Найроби, — она лежала на рояле, и Элис пошла сообщить ей, что я могу ее подвезти, когда поеду в аэропорт встречать Викторию.
— Что ты делала после ухода Элис?
— Вышла сказать Захарии и повару, чтобы они разрубили антилопу, потом проверила, накормили ли собак, потом отдала Маджири постирать шторы и покрывало для комнаты Виктории — вечером вода особенно горячая. Захария вошел в полседьмого и зажег свет, я велела ему поставить выпивку в гостиной. Потом я играла на рояле: До восьми, так как Захария пришел сказать, что Элис не вернулась, и спросил, когда подавать ужин. Я не думала, что уже так поздно, позвала собак и пошла искать Элис. Неужели мне повторять еще раз, что было потом?
— Нет. Для твоего алиби это не важно, так как ее убили раньше, около семи, а ты говоришь, что играла на рояле с полседьмого до восьми. Это хорошее алиби.
— Разве? — Эмили попробовала улыбнуться. — Ведь это только мои слова.
Грег посмотрел в свою записную книжку, которую они видели и накануне, и сказал:
— Не только твои. Семеро из твоих слуг подтвердили, что Мемсахиб играла и не останавливалась больше чем на минуту. Недостаточно, чтобы убить Элис и переодеться, ведь даже Захария увидел бы пятна крови на желтой рубашке! На это требуется по крайней мере минут десять-пятнадцать, а ты не прерывала игру на такое время.
— Я кое-что забыла, — сухо добавила Эмили. — У меня есть очень хороший проигрыватель, а никто из слуг не понимает разницы между пластинкой и живой музыкой.
Иден задохнулся:
— Бабушка, ты с ума сошла. Слушай, Грег, она не понимает, насколько это серьезно. Ей нужен адвокат. Грег, прекрати. Неужели ты не можешь заставить ее понять?
— Твоя бабушка видит все в реальном свете. Через некоторое время кто-нибудь обязательно вспомнил бы о проигрывателе, поэтому она сама сказала нам о нем.
— Вот именно, — подтвердила Эмили. — Все знают о проигрывателе, и знают, что к нему существуют долгоиграющие пластинки. Не считаю возможным полагаться на алиби, в котором полно дыр, как в решете. Кроме того, мне не нужно алиби. Я достаточно хорошо знают Кению и уверена, что ни один суд присяжных не отнесется серьезно к подобному обвинению. Грегу тоже это известно. Меня все знают. Если бы меня не знали, то могли бы вынести обвинение по косвенным уликам. Я ведь еще достаточно сильная, чтобы убить такое маленькое, беззащитное, слабое существо, как Элис. Да, она бы здорово удивилась…
Голос подвел Эм, она закрыла лицо руками, словно пыталась отгородиться от этого ужаса, который она сама и создала своими словами: Элис, беспомощная, испуганная в сумерках, слишком потрясенная, чтобы бежать или кричать. Ее огромное тело содрогнулось, она подняла опустошенное лицо с немигающими глазами и хрипло прошептала:
— Я видела много ужасов за свою жизнь, мужчин, которых растерзали львы или затоптали буйволы или носороги. И был также Гас Эббот. Но это были мужчины. Это другое. А Элис не могла видеть кровь и раны. Я все время говорила ей, чтобы она привыкала. Но когда я увидела ее в ту ночь, даже мне стало не по себе…
Иден заговорил:
— Пожалуйста, бабушка, перестань!
Вид у него был такой же измученный, как и у нее. На какое-то мгновение его лицо стало даже безобразным, когда Иден вспомнил ужасный вид своей жены той ночью. Выражение его лица подействовало на Эм как ушат холодной воды, она распрямила согбенные плечи и с видимым усилием проговорила, испытывая угрызение совести:
— Прости меня, дорогой. Я плохо себя веду. Но ведь это так абсурдно! Интересно, почему Камау так сказал? А может, это придумала Вамбуи?
— Не думаю, — возразил Грег. — Я всегда вижу, когда мне говорят неправду. Она сказала правду. А вот Камау…
— Да, — с уверенностью сказал Дру. Все ахнули и затаили дыхание. Эмили осела на стуле и в ужасе уставилась на него.
Стрэттон посмотрел на присутствующих с явным нетерпением:
— Нечего смотреть на меня, будто я рехнулся. Все видно за милю! Камау говорил правду — или то, что он принял за правду. Посмотрите на Эм. Ведь она представляет собой живописную картину. Она всегда так одевалась, даже когда я был еще в пеленках. Иден уже отмечал, что расстояние от кустов, где прятался Камау, до места убийства Элис более пятидесяти ярдов, темнело. Камау видел человека, одетого как Эм, и, естественно, он принял его за Эм. Могу поспорить на что угодно, что я прав!
— Спорить не будем! — улыбнулся Грег. — Мне надо было догадаться самому.
— Но почему? — зловещим голосом спросил Иден. — Почему кому-то потребовалось подвести под подозрение бабушку, хотя всем понятно, что именно она-то и не могла это сделать?
Дру пожал плечами:
— Может быть, именно по этой причине. Потому что никто не поверит в вину Эм.
— Нет, — сказал Грег — Видимо, причина еще более проста. Если любой человек, мужчина или женщина, наденет такую одежду, то никто не посмотрит на него дважды. Можно также ходить по саду, не вызывая подозрений, все подумают — это Эм. Это лучший вариант маскировки. Вот в этом кроется разгадка появления в траве подушки с веранды.
— Как это? — потребовала разъяснения Эмили.
— Ну, он ее… подложил, — осторожно намекнул Грег. Эмили с недоумением смотрела на него, как вдруг
Лайза неожиданно захихикала. Эмили перевела взгляд на Лайзу и сказала, что с удовольствием составила бы ей компанию, если бы понимала, что в этом смешного.
— Извините, — истерично смеялась Лайза, не в силах остановиться, — Не следует смеяться, я понимаю, но ведь это так забавно. Он имеет в виду вашу грудь. У мужчины же нет такой груди. Ха-ха-ха.
Все сразу же посмотрели на впечатляющий фасад Эм и тоже засмеялись, так же безостановочно и по той же причине, что и Лайза. Только Эм, подобно королеве Виктории, отказывалась развеселиться и сердито буркнула, что не видит причин для смеха.
— Конечно, дорогая. Тебе не видно из-за груди, — сострил Иден и разразился новым приступом смеха.
Эм сложила руки и с достоинством переждала этот взрыв веселья.
— Прошу прощения. — Грег вытер слезящиеся глаза и посерьезнел. — От имени всех нас. Ужасно глупо, но почему-то мне полегчало. Серьезно, Эм. Та подушка меня здорово беспокоила. Но явно тот, кто выдавал себя за тебя, был слишком худ, ему понадобилось увеличить фигуру, хотя бы с помощью подушки. А как насчет одежды? Сколько у тебя пар красных джинсов? Не пропала ли у тебя недавно пара джинсов?
Виктория ахнула, а Эм сердито ответила:
— Я об этом не подумала. У меня четыре пары джинсов, но одну пару никак не могут найти.
— Давно она пропала? Эм пожала плечами.
— Возможно. Я не заметила раньше, Захария, видно, тоже. Только сегодня утром я обнаружила пропажу, так как три пары находятся в стирке.
— Предположим, кто-то решил украсть джинсы. Это сделать легко или трудно? Для постороннего человека?
— Очень легко! Выстиранное белье вывешивают на веревках за кухней. Если нужно что-то украсть, то следует лишь дождаться удобного момента. Да, иногда кое-что пропадает. Обычно посудные полотенца. Но Захария заметил бы пропажу моих джинсов. Разве что он тоже стареет, как и я.
Гилберт посмотрел в раскрытую записную книжку себя на колене и нахмурился:
— Между прочим, несмотря на твои сомнения по поводу алиби, у тебя может оказаться железное алиби. Что ты играла за роялем в тот вечер?
— Я играла концерт Торони. Концерт долины Рифт. Этой пластинки больше не существует.
— Я знаю. Ее разбил полтергейст. Я также помню, что пластинка была в единственном экземпляре и ее нельзя купить. Правильно?
— Да. Он записал ее для меня в Нью-Йорке. Но боюсь, что мои слуги не различают одну мелодию от другой!
— В этом ты не права — возразил Грег — Обычный африканец лучше разбирается в музыке, чем можно себе вообразить, а в том концерте композитор использовал много мелодий и ритмов разных племен, ведь Торони сочинял здесь, на Фламинго. И ты в последнее время часто играла эту музыку. Трое из твоих слуг показали, что ты играла «песни Бваны Торони». Все-таки у тебя не такое уж плохое алиби. Нам конечно, придется проверить: послать телеграмму в Нью-Йорк и удостовериться, что ты не могла купить дубликат. Если мы получим отрицательный ответ, как я и надеюсь, то дело в отношении тебя будет закрыто.
— Я считаю, что дело закрыто и без телеграммы, — неожиданно вступил в разговор Джилли. — Можете сэкономить деньги на почтовых расходах и избавить ФБР от лишней головной боли.
— Как это? — спросил Грег, обернувшись к нему. Джилли напустил на себя вид незаинтересованного слушателя и выступил вперед, засунув руки в карманы.
— Дру подтвердит, что я встретил его у ворот, где растет живая изгородь, после того, как он расстался с Элис. Мы слышали, что Эм играла на рояле. Потом Дру уехал, а я долго сидел там, пока совсем не стемнело.
— Ты? — недоверчиво переспросил Грег. — Какого черта ты молчал? Ты был в саду. Ты наверняка слышал что-то, крик или…
Джилли прервал его:
— Ничего я не слышал! Ты забыл, что холм находится далеко от дома в правой стороне, там деревья, бамбук и черт знает еще что растет в промежутке от ворот и до самого холма; я слышал только рояль. Сидел и слушал, как Эм исполняла ту вещь. Я знаю этот концерт намного лучше, чем она. Каждую мелодию, каждую ноту! Можешь поверить мне на слово, если бы в Кении продавались сотнями пластинки с записью концерта Торони, это не играло бы никакой роли.
— Почему же? — не понял Грег.
— Я в достаточной степени музыкант, чтобы отличить игру Эм от исполнения самого Торони! Вот почему — Джилли перевел взгляд от успокоенного лица Грега на лицо Эм, которое напоминало барельеф: губы твердо сжаты, рот застыл, глаза не мигают. Джилли рассмеялся:
— Извини, Эм. Я понимаю, тебя это задевает за живое, но посмотри правде в глаза: что касается игры на рояле, ты довольно слабая исполнительница, а Торони — мастер. А если ты считаешь, что я не могу свидетельствовать в суде, когда играешь ты, а когда Торони, — и мне поверят! — то ты даже еще худший музыкант, чем я предполагал. Ну, что?
Высокомерие покинуло лицо Эмили, но она продолжала поедать Джилли глазами. Помолчав некоторое время, она заговорила ледяным тоном:
— Если Грег и Иден считают, что мне не повредит алиби, то я не буду с тобой спорить.
— Очень своевременное замечание, — заметил Грег. — А теперь остается найти пропавшие джинсы.
— Но ты не будешь искать их сегодня! — огрызнулась Эм. — По крайней мере не в моем доме. Мне все равно, что ты будешь делать в саду или где-то еще. Но на сегодня с меня хватит тревог и волнений, хочу пораньше поужинать и лечь спать. Всем спокойной ночи.
Она подняла себя с кресла и удалилась с достоинством вдовствующей императрицы, оставив после себя молчащую публику, испытывающую угрызения совести. Тишину нарушил Идея, открыв бутылку с содовой с удивительным шумом и резкостью, вода полилась через край, а он между прочим заметил, что вот теперь Джилли влип.
— Если моей бабушке и присуще тщеславие, то она гордится именно своей игрой. Может, ты и предоставил ей железное алиби, но она тебя за него не поблагодарит. Она бы предпочла вынести судебное разбирательство. Если в скором будущем ты окажешься на бирже труда, то будешь знать, почему. Выпей лучше сейчас, пока не все так плохо. Может, ты пьешь у нас в последний раз!
— Ерунда! — Джилли довольно рассмеялся и, воспользовавшись приглашением, налил себе двойной виски, выпил его залпом и снова налил. — Твоя бабушка, может, и была сносной пианисткой-любительницей в юности, хотя я лично сомневаюсь. Но хотя она чувствует хорошую музыку, ее исполнение и сравнивать нельзя с игрой Торони — это как звучание пианолы. А что касается моего увольнения — ха-ха. Спорим, что она меня повысит? В конце концов, что значит оскорбленная гордость по сравнению с отрубленной головой?
— Дело в том, что она никогда бы не поверила в возможность последнего, а из-за первого ее неизрасходованные запасы негодования наверняка обрушатся на твою бедную голову, — сказал Иден.
— Ты недооцениваешь ее умственные способности, — ухмыльнулся Джилли — Она может быть тщеславным старым павлином, но она не дура. Ей просто повезло, что я не вернулся сразу в дом в тот вечер. А ведь собирался! Но мне хватило Гектора и Мабел на один вечер, мне не хотелось с ними снова встречаться, поэтому я остался в саду и слушал, как Эм расправляется с концертом Торони. Просто повезло!
Грег сунул записную книжку в карман:
— Слушай, Иден. Могу я поговорить с Маджири и Захарией, чтобы не встретиться с Эм? Ну, насчет пропавших джинсов? Завтра я пришлю Била Хеннеси. Он просто поседеет!
— Если обещаешь не трогать повара, можешь допрашивать кого угодно. Но сыр с печеньем после всего пережитого — это будет последней каплей. Ладно, пойдем. — Они ушли, оставив Викторию в обществе Стрэттона и Макхемов.
Солнце село, и растительность утратила свою веселую окраску, перестали петь птицы, сад стоял прохладный, зеленый и молчаливый; из-под карниза вылетела летучая мышь и запорхала вдоль тихой веранды.
Лайза встала и заговорила прерывающимся голосом:
— Итак, это была буря в стакане воды. Понятия не имею, почему Грег привел нас сюда. Это так неприятно и, как оказалось, совершенно ни к чему.
Джилли в третий раз угостился виски и бесстрастно заметил, как бывает интересно узнать о неожиданных гранях характера собственной жены, считающей убийство бурей в стакане воды, ведь ей хорошо известно, почему Грег привел их сюда:
— Тебе следовало бы знать. Ведь это ты выпустила зайца Кроме того, ты же готова была поверить, что убила Эм. И не говори, что я не прав.
Лайза негодующе запротестовала:
— Джилли, ты бы не говорил такие глупости! Дру и я знаем, когда ты шутишь, а мисс Кэрил может воспринять это всерьез,
— Она будет права! Ты ведь даже придумала хорошую, убедительную версию, почему Эм так поступила, не так ли?
— Джилли, замолчи, — обрушилась Лайза на своего мужа.
— Отличная версия. — Джилли не обратил внимания на слова жены. — Разве что ты не учла одну мелкую, но важную деталь.
— Джилли! — Голос Лайзы звучал умоляюще, она тянула его за руку — Темнеет. Уже поздно. Пошли домой.
— Спусти тормоза, Лайза. Видишь, Дру заинтересовался. Дело очень интересное. Дру не верит, что убил какой-то одинокий бандит из мау-мау, в это не верят ни Грег, ни я, ни Эм. Несмотря на то, что им бы очень хотелось поверить в это. Однако им неизвестно то, что знаю я.
Он захихикал, и Дру спросил:
— Что ты знаешь, Джилли?
Но вопрос прозвучал слишком заинтересованно, и на слегка осоловелом от виски лице Джилли появилось выражение усталости и некоторого раздражения.
— Мы обсуждаем не меня, а версию Лайзы об Эм. Об Эм и Элис. Все мы считали, что Эм любила Элис снисходительно-заботливым образом — «бедная девочка не может этого вынести». А что если мы ошибались? Что если за показной привязанностью скрывалась ненависть? Что если она только играла роль патрона, а на деле ревновала ее к Идену или просто не могла примириться с мыслью, что в свое время Элис будет хозяйкой Фламинго! Не секрет, что Эм с ума сходит по Идену и боготворит Фламинго. Ради них она готова на все, включая убийство! Вот версия Лайзы. И обратите внимание, учитывая обстоятельства, версия вполне правдоподобная. Не уверен, что Эм когда-либо слышала песню «Ты не можешь убить свою маму в Массачусетсе», но она в состоянии убить свою внучатую сноху в Кении, если посчитает это необходимым. Она сама закон, наша Эм. Но Лайза многого не замечает…
— Чего же, например? — На этот раз Дру притворился равнодушным.
— Того, сего. Или замечает? Она ведь хитрющая, Лайза. Ведь все женщины себе на уме. Не замечал, Дру? Придет время, заметишь. Например, Мабел. Спросила во вторник вечером, сразу после ухода Элис, можно ли сорвать парочку ананасов, и вышла в сад. Лайза и не заметила, что Мабел вернулась ни с чем. А сказать, почему? Потому что Лайзы тоже не было дома. Пошла на грядки за помидорами. Хотя кто знает, зачем они ей понадобились? У нас на ужин была утка с цветной капустой. Лайза думает, что я ничего не замечаю, но она ошибается!
Лайза промолчала, но Виктория заметила, что глаза женщины расширились от удивления и в них поселилась тревога. Джилли потряс головой и снова угостился виски. Дру поинтересовался:
— Тебе не хватит?
— Чего хватит? Женщин или виски Эм? Если первое, то вполне, а вот виски Эм мне никогда не хватит. Замечательное качество — раз, за него платила Эм — два. Хозяйка угощает! На здоровье!
Он сделал большой глоток и зашептал по секрету:
— Ты не обратил внимания, Дру, что все это время Грег говорил об алиби для Эм, но у всех остальных тоже нет алиби. Например, у тебя. Ты говоришь, поехал домой, расставшись со мной. А ты поехал? Мабел говорит, что рвала ананасы. Неужели? Гектор, по его словам, пошел домой по тропке, что идет рядом с огородом. Иден где-то ездил, а Лайза бродила но томатным грядкам. Есть ли у всех них алиби? Нет!
Дру подтвердил дружески:
— Да, ты прав. Но можно начать и с тебя. Ты можешь подтвердить свои слова?
Джилли выглядел пораженным:
— Что подтвердить?
— Что ты сидел на конкретном месте в саду в течение получаса и ничего не слышал?
Джилли торопливо поставил на стол пустой стакан.
— Кто сказал, что я ничего не слышал? Я слышал, как играла Эм, ну, этот чертов концерт Торони.
— Это ты говоришь. Но Эм уже сказала нам, что она играла, и трое ее домашних слуг подтвердили. Может, ты решил воспользоваться услышанной информацией в качестве своего собственного алиби. А может, ты действительно слышал рояль, но с гораздо более близкого расстояния. Понимаешь мой намек? На твоем месте я бы перестал повторять, что разным людям требуется алиби. Ведь ты намекаешь, что у всех у них имелись причины желать смерти Элис и ты их знаешь. А это опасное знание.
— Но я действительно… — начал Джилли и замолчал. Он нервным жестом ухватился за свой бокал, потом передумал и оттолкнул его так сильно, что он проскользнул по столу и упал на пол, разбившись на мелкие кусочки.
— Посмотри, что ты наделал! — В голосе Лайзы послышались нотки удовлетворения. — Это бокал из хрустального сервиза Эм, ей это совсем не понравится. Или нам лучше тихонько уйти, а утром она увидит осколки и спишет их на полтергейст?
Она сопроводила высказывание хихиканьем, но ее лицо оставалось бледным и испуганным, когда она нагнулась, чтобы поднять осколки. Виктория наклонилась ей помочь и заметила, что руки у Лайзы дрожат.
В гостиной щелкнул выключатель, и теплый желтый свет пролился через окно и открытую дверь на веранду. Как-то сразу опустился вечер: сад наполнился тенями, на небе засверкали бледные звезды.
Лайза положила осколки на поднос:
— Скажите, пожалуйста, вашей тете, что произошел несчастный случай и мы очень сожалеем. О, она что-то говорила о пикнике двадцать девятого. О нем договаривались раньше — до случившегося. Наверное, теперь его не будет. Сообщите нам, отменят пикник или нет, а нам надо спешить. Дру, ты идешь за теми документами? Оставайся с нами ужинать, уже так поздно. Будем только мы и Кен Брэндон. Он так нервничает, бедняжка, и если мы поиграем в покер после ужина, это поможет ему отвлечься.
Дру твердо отказался:
— Спасибо, Лайза, нет. Проводить вечер с нервным подростком — не в моем вкусе. Кроме того, мне пора домой.
— Я тебя не виню, — с чувством сказал Джилли. — Спокойной ночи, Виктория — Он рассеянно кивнул и пошел за женой вниз по ступенькам в фиолетовую темноту сада.
Виктория проводила их взглядом и обернулась к Дру; тот не двигался. Она не сознавала, что в этот момент ее лицо было таким же бледным, как и лица Лайзы и Джилли. Дру посмотрел на нее и непонятно почему встревожился:
— Вы боитесь, не правда ли?
— Немного, — призналась Виктория. А признавшись, почувствовала, что ее страх улетучивается.
— Чего?
— Не знаю… Дома… Того, что в нем произошло. Но ведь вы не верите в привидения?
— В этот полтергейст — нет, не верю.
— Я тоже не верю. Это все кажется слишком… — Она заколебалась, нахмурившись, и Дру продолжил:
— Слишком не похоже на привидение?
— Я хотела сказать, что все это уж слишком не похоже на случайность, слишком все спланировано. Словно кто-то все тщательно разработал — всю схему событий. Вот что пугает.
— Почему? Потому что вы считаете, что африканец не сумеет спланировать ничего похожего и тем более осуществить? Если вы так считаете, то вы ошибаетесь. Именно им импонирует такая линия поведения. Но теперь нечего бояться. Если и была схема или план, то смерть миссис де Брет поставила в ней заключительную точку. План осуществлен.
Он говорил с полной уверенностью, но прежде чем договорил, ощутил шок; да он и сам не верит в свои слова. Как можно с уверенностью заявлять, что смерть Элис — это финал всех неприятных событий, случившихся на Фламинго, если ее убийца до сих пор на свободе? «Трудно только первое убийство», — сказал Грег лишь вчера…
Птица пролетела сквозь вьющиеся растения, опоясывающие веранду; Виктория вздрогнула и закусила губу. Дру неожиданно для себя рассердился на Эмили — зачем она вызвала сюда девушку; на Идена — что он позволил Эм это сделать. На Грега, Лайзу и Джилли — что они испугали Викторию. Но больше всего он разозлился на себя — ему-то какое до всего этого дело!