Тайна "Фламинго"

ГЛАВА III

— И, как я уже говорила, из-за этого подоходного налога, забастовок и погоды совсем не удивительно, что так много людей предпочитает жить за границей. В действительности я даже сказала Освину — это мой теперешний муж, — что мне просто не понятно, почему уехало так мало людей. Вы согласны?

Ответа не последовало, и миссис Брокас-гил, увидев с раздражением, что ее ближайшая соседка заснула, обратила свое внимание на безлюдные коричневые и зеленые просторы Африки, над которыми они пролетали, а маленькая голубая тень их самолета скользила по этой необъятной земле как игрушечный аэроплан.

Однако мисс Кэрил не спала. Лишь человек с исключительными нервами или абсолютно глухой мог бы спать по соседству с этой долгоиграющей пластинкой, миссис Брокас-гил. Виктория не относилась ни к той, ни к другой категории, но она терпела нескончаемый монолог своей соседки с той поры, как самолет взлетел с аэропорта Лондона, а так как они задержались на двадцать четыре часа в Риме из-за неполадок с двигателем, это значило, что ей пришлось слушать болтовню в течение двух дней. Даже ночью не затихала миссис Брокас-гил, ведь она спала с открытым ртом и громко храпела. А Виктории хотелось размышлять. Она не позволяла себе много думать в последние три недели, приняв решение, она отправила телеграмму, поблагодарив тетю Эмили за приглашение, поэтому не было смысла все обдумывать заново, да и времени оставалось в обрез — нужно было сделать кучу дел до отъезда. Однако впереди полет в Кению: двадцать четыре часа спокойного сидения в кресле самолета и ничегонеделания. Вот тогда и будет время подумать, избавиться от неразберихи в голове относительно прошлого, помечтать о будущем. Но она не рассчитывала на миссис Брокас-гил, и вот они летели уже над Африкой. Черный континент расстилался под ними, и до аэропорта Найроби оставалось только тридцать минут полета.

«Полчаса!» — запаниковала Виктория. За эти полчаса ей надо разложить по полочкам свои мысли и подготовиться к встрече с Иденом. Ей предстоит столкнуться с вещами, о которых она трусливо отказывалась думать в течение последних трех недель и заставляла себя забыть уже больше пяти лет. Полчаса…

Трудно вспомнить то время, когда бы она не любила Идена де Брега. Ей исполнилось пять лет, и она попыталась заставить Фальду, маленькую зебру, которую отец поймал и приручил для нее, перепрыгнуть через калитку у загона для скота. Фальда неблагосклонно отнеслась к затее именинницы и сбросила девочку в лужу грязи рядом с желобом с питьевой водой для скота. Девочка неудачно упала, ушиблась и, кроме того, испортила нарядное хлопчатобумажное платье, в котором должна была появиться на своем дне рождения.

Именно Иден, которому исполнилось девять лет и который проводил выходные дни у тети Хелен, спас ситуацию. Он вытащил Викторию из лужи, вытер ей слезы своим грязноватым носовым платком и предложил немедленно снять платье, носки и туфли и вымыть их и Викторию в желобе с питьевой водой для скота.

Его предложение было принято, и результат оказался отличным: когда прозвучал гонг к обеду, Виктория вошла в дом, скромно потупив глаза, в мятом, но совершенно чистом платье, и никто не заметил, что ее длинные темные косички блестят от воды. Мужская смекалка Идена спасла девочку от наказания, и с тех пор он стал героем Виктории.

Она была некрасивая, обыкновенная девочка, а если ее что-то расстраивало или смущало — она заикалась. Виктория была худая, длинноногая и очень загорелая. Темная от загара кожа, карие глаза, длинные, прямые волосы. Хотя она оставалась совершенно равнодушной к своей заурядной внешности, красота Идена произвела на нее неизгладимое впечатление.

Даже ребенком Иден был прекрасен, и красота не покинула его, когда он вырос, что обычно случается с большинством детей. Казалось, что он рос и становился все прекраснее, его внешность никого не оставляла равнодушным: Но мало людей, если такие вообще существовали, знали, что он за человек, — на их оценку неизменно оказывала влияние его привлекательная внешность.

Ему исполнилось десять, когда сжав сердце Эмили отправила его в Англию в самую престижную подготовительную школу, а шестилетняя Виктория горько рыдала, к собственному стыду и неудовольствию Идена, провожая его на вокзале в Найроби, куда она приехала с родителями попрощаться с ним.

Ее веселый, очаровательный отец умер через два месяца после отъезда Идена. Трагедия его смерти, продажа фермы, горе расставания с Кенией, даже прощание с зеброй, доброй толстухой Фальдой, — все смягчала мысль о скорой встрече с Иденом. Эмили и Хелен договорились, что Иден будет проводить рождественские и пасхальные каникулы у Кэрклов, а в Кению приезжать раз в год на летние каникулы.

Случилось так, что следующие шесть или семь лет Иден все свои каникулы проводил у Кэрилов, не видя Эмили и Фламинго, так как разыгралась мировая трагедия. Война поломала все планы и унесла много жизней.

Иден не участвовал в войне, но служил в армии в составе оккупационных сил в Германии, потом три года учился в Оксфорде. В течение этого времени он редко виделся с семьей Кэрил, так как свое свободное время проводил в Кении с Эмили, совершая частые перелеты из Лондона в Найроби. Виктория не виделась с Иденом больше года, когда Эмили внезапно объявила о своем намерении приехать в Англию погостить у сводной сестры. Она и Иден собирались на этот раз прожить июль и август в доме Хелен, а не на Фламинго. Эм — бабушка Идена и тетя Виктории — была такой, какой ее помнила племянница, кроме того, только что, решив пощадить потрепанные войной нервы островитян, она отказалась от своей излюбленной кенийской одежды — оранжевых джинсов — и носила серьезное и несколько разочаровывающее коричневое платье, пахнущее нафталином времен веселых 20-х годов.

Иден приехал через два дня после Эм; он смотрел на Викторию, будто видел ее в первый раз, будто они и не были знакомы прежде.

Виктория рвала в саду розы, в руках она держала огромный букет из чудесно пахнувших медом розовых бутонов и была совершенно не готова к встрече молодого человека, ведь Идена ждали только через два часа. Она покраснела под пристальным взглядом Идена, а тот глупо произнес: «Вики! Что с тобой произошло? О, ты… Ты выросла»,

Они рассмеялись, он наклонился и поцеловал ее лицо в ореоле роз — и они оба влюбились.

Нет, это неправда, подумала Виктория. Ведь она влюбилась в Идена много лет тому назад, когда он вытащил ее из лужи и вытер слезы платком, пахнувшим дымом и жевательной резинкой.

Это Иден влюбился в тот день. Да и влюбился ли он? Или это была только привязанность к человеку, которого он знал всю жизнь? Летний вечер, романтика, симпатичная девушка в желтом платье с охапкой роз. Влюбился бы он в любую другую девушку? Нет, подумала Виктория. Нет. Он влюбился в меня. И любил. Я не могла ошибиться.

Это было волшебное лето. Они ходили на танцы, вместе обедали, гуляли, разговаривали, строили планы о будущей совместной жизни. Эм была довольна, но мать Виктории не одобряла супружество между двоюродными братом и сестрой, она выступала против с самого начала.

— Я бы согласилась с тобой, если б они были кровные родственники, — спорила Эм.

— В жилах Идена течет кровь Бомартинов, — говорила Хелен несчастным голосом.

— И кровь Катеретов, Бруков, де Бретов! Их супружество будет удачным.

Но Хелен попросила отложить свадьбу: Идену только двадцать три, а Виктория на четыре года моложе. Они могут и подождать. Идену нужно доучиться год в сельскохозяйственном колледже, чтобы он смог взять дела на Фламинго в свои руки. А его учеба в Оксфорде, надеялась бабушка, поможет ему в свое время заняться политической деятельностью в стране, где он родился и которую она считала своей второй родиной.

Он кениец во втором поколении, а их не так много. Колонии нужны мужчины, любящие страну и умеющие управлять страной.

По желанию Хелен не было сделано официального объявления о помолвке, не сообщили даже близким друзьям. В конце лета Эм вернулась в Кению, а Виктория продолжила учебу на курсах секретарей, потому что, как она сказала Идену, будет вести дела на Фламинго.

Они должны были пожениться, когда Идену исполнится двадцать четыре. Он и женился за неделю до этого срока, до своего дня рождения. Но не на Виктории, а на Элис Лэкстон. Пять лет назад… И даже сейчас мысль об этом вновь вызывала нестерпимую, мучительную боль тех дней.

Это случилось внезапно и без предупреждения. Иден приехал однажды в полдень навестить мать Виктории и уехал вновь, не дождавшись прихода Виктории. Хелен выглядела бледной и расстроенной, но ничего не сказала дочери, кроме того, что Иден не мог остаться у них на выходные, так как ему придется поехать в Сассекс с друзьями, но он напишет Виктории…

Письмо пришло три дня спустя. Виктория до сих пор помнила каждую строчку, словно они прожгли ее сердце. Иден писал, что они совершили ошибку и приняли братскую привязанность и дружбу за что-то более глубокое. Ничто не в силах изменить дружбу и теплоту чувств между ними, он знал ее слишком хорошо и выражал уверенность, что если она сейчас не согласна с ним, то обязательно согласится позднее. Наступит день, когда она полюбит кого-то другого, как и он сам. Тогда ее привязанность к Идену займет надлежащее место в ее сердце. Так как об их помолвке официально не сообщалось, то никому из них не придется испытывать неловкость и объясняться перед знакомыми.

Как он сам полюбил другую… Прочитав эти слова, Виктории ничего не оставалось, как написать сдержанное письмо, принимая неизбежное и соглашаясь, что его решение правильно. Она спасла свою гордость и, видимо, успокоила совесть Идена, поступив так в силу необходимости.

Хелен была довольна и не пыталась скрыть это: «Я никогда не считала супружество между двоюродными братьями и сестрами хорошей мыслью. Кровосмешение никому не приносило пользы».

Эмили написала из Кении. Очевидно, она поверила объяснению Идена об обоюдности разрыва. Письмо было милое, полное сожалений, и в конце она выражала надежду, что, может быть, они передумают. Но в то же утро в газетах

«Тайме» и «Телеграф» напечатали о помолвке Идена де Брета и Элис Лэкстон, и менее чем через месяц они поженились.

О, эта мука тех дней! Пронзительная, непроходящая боль утраты. Шок, испытываемый всякий раз, когда открываешь иллюстрированный журнал в парикмахерской и видишь целую страницу с фотографиями Идена и его невесты у церкви святого Георга. Иден, серьезный и неулыбчивый, невообразимо красивый, принц, мечта любой женщины. И Элис, незнакомая девушка в белом платье с развевающейся фатой, наполовину закрывшей лицо.

— Он красивее даже Роберта Тейлора и других актеров, — сказала ученица парикмахера, заглядывая в журнал через плечо посетительницы. — Ему надо сниматься в кино. А в ней ничего особенного, вы не находите? Не могу понять, как ей удалось подцепить такого красавчика. Видимо, деньги. В газетах пишут, она богата. Жаль, что я не богата. Как насчет геля, мисс Кэрил?

У нее много денег… Неужели из-за этого Иден женился? Нет, он не подлец! Но она знала, что ферма Фламинго в последнее время терпела убытки, а у Идена широкие запросы. Эмили испортила его. Было бы приятно думать, что он женился на Элис лишь из-за денег, в этом случае она смогла бы презирать его, жалеть его жену и тешить собственное самолюбие. Но что значит задетое самолюбие по сравнению с сердечной болью? Не буду больше о нем думать, решила Виктория. Я не позволю себе больше думать об этом.

Нелегко оказалось сдержать данную себе клятву, но помогла напряженная работа, и наконец наступило время, когда память перестала мучить ее в моменты усталости или расслабленности. Она уже не думала об Идене несколько месяцев перед смертью матери, а потом даже смогла прочитать его письмо с соболезнованиями и ответить на него, словно он значил для нее не больше десятка других, приславших подобные письма. Виктория продала дом и начала работать секретарем в Лондоне. Потом она получила это неожиданное письмо из Кении.

Таких писем Эм никогда не присылала прежде, в нем ощущалась странная и внезапная тревога, какая-то поспешность. Та же поспешность, которую порой проявляла Хелен, если хотела что-то сделать или увидеть кого-то и боялась, что не успеет исполнить намеченное, пока жива. Это мучительное и одновременно жалкое чувство страха. Но в письме было и нечто иное, не совсем понятное Виктории, поэтому она расстраивалась и огорчалась еще больше.

Лишь одна фраза в письме напоминала о прошлом: «Ты знаешь, я никогда не пригласила бы тебя, если бы не была вполне уверена, что ты и Иден встретитесь как друзья. И я знаю, что тебе понравится его жена. Элис славная девушка, но ни я, ни она не обладаем достаточной силой, боюсь, я старею. Мне нужна помощь».

Эмили предусмотрительно заказала для нее билет на самолет до Найроби на 23-е текущего месяца. Это означало что Виктории нужно немедленно принять решение, так как авиакомпания не будет долго держать место на рейс зарезервированным. Почему Эм поступила так? Чтобы Виктория быстро решила, а не колебалась и не сомневалась? Неужели Эм тоже страшилась внезапной смерти, как Хелен, неужели боялась не успеть оглянуться?

В Англии стояла очень холодная и сырая погода. Виктория, держась за поручень в переполненном автобусе по дороге с работы домой, чувствуя письмо в кармане пальто, смотрела из окна на мокрые шляпы и плащи пешеходов на сырых и грязных улицах Лондона, проплывающих в забрызганных окнах вагона, и думала о долине Рифт.

Бескрайние, высушенные солнцем пространства, где пасется скот, бродят стада диких зебр и газелей и где голубые тени от белых облаков лениво проплывают по небу, как яхты по морю в летний день. Чудесно увидеть все это снова. Словно возвращаешься домой. А Фламинго станет ей домом. Тетя Эм обещала. Она нужна тете Эм, а так приятно ощущать себя нужной. Что же касается Идена, то он счастливо женат, а его Элис «такая милая». С прошлым покончено. Хватит об этом думать.

В самолете стюардесса объявила: «Пожалуйста, пристегните ремни», и миссис Брокас-гил стала будить Викторию:

— Проснитесь, дорогая. Мы снижаемся. Вы хорошо себя чувствуете? Вы очень бледненькая.

— Да, — сказала Виктория, слегка задохнувшись. — Спасибо, со мной все в порядке. Просто…

Самолет накренился на одно крыло, и земля поспешила им навстречу. Вот они уже пролетают над крышами домов и вершинами деревьев, а вот и толчок, касание, и последние метры лайнер пробегает по взлетной полосе, а Виктория в панике и отчаянии беспомощно твердит себе: «Мне не следовало приезжать. Мне не следовало приезжать. Что же мне делать, когда я увижу Идена? Ничего не прошло — это никогда не пройдет! Мне не надо было приезжать…»