Тайна римского саркофага

И в Италии есть тезки

Задумавшись, Алексей глядел на чистое бирюзовое небо. Красивое небо, хорошее, ничего не скажешь, но все-таки небо над родиной куда лучше... Эх, были бы крылья!

Кто-то хлопнул его по плечу. Алексей вздрогнул, обернулся и увидел незнакомого рабочего в короткополой промасленной куртке. Итальянец улыбнулся.

— Тю-тю... — сказал он, показывая на небо.

«Что он хочет сказать?» — подумал Алексей, и неожиданная мысль обожгла его. Двумя пальцами он показал на ладони — бежать!

Незнакомец радостно закивал. Но тут послышались голоса немецких солдат. Рабочий, кивнув, ушел.

Алексей рассказал об этой встрече Езику.

— Ты считаешь, друг? — Език тоже был взволнован.

— Тихо... — Алексей сжал его локоть. — С этим рабочим мы еще встретимся... Скажи, Език, а ты бы бежал со мной?

— Ты еще спрашиваешь? — в голосе поляка слышалась обида. — Но вдруг это провокатор? Смотри, недолго и попасться...

Алексей дружески обнял его за плечи:

— Ничего, Език, не тужи!

Вскоре тот самый итальянец снова повстречался Алексею. Нет, определенно это был пресимпатичный парень. Как возбужденно и радостно сияли его глаза, когда он рассказывал, что по всей Италии начали организовываться партизанские отряды, что создают их итальянские коммунисты и советские военнопленные, которые бежали из концентрационных лагерей.

— И вам нужно к ним, — закончил итальянец.

— Но как это сделать?

— Не торопитесь. Сделаем. Только не нужно спешить. Ждите... Наш народ поднимается на борьбу. Теперь многие понимают, что фашизму придет конец. Я, брат, сам видел этот конец еще под Воронежем... Ведь я недавно вернулся с фронта. От десяти дивизий нашего экспедиционного корпуса остались лишь горелые танки, подбитые самолеты, исковерканные пушки да березовые кресты. Мало кому удалось унести ноги.

— А как же тебя отпустили домой? — поинтересовался Алексей.

— Не так-то просто, — засмеялся итальянец. — Русская пули раздробила мне руку. Но я не обижен на Советы!

К Езику Алексей прибежал радостно-взволнованный. Но тот встретил его нежданно сухо. Словно что-то надломилось в нем, чего-то он боялся. И слова — они поразили Кубышкина.

— Война, Алексей, скоро кончится. Стоит ли рисковать?

— Език! Разве мы не должны мстить?!

— Конечно, должны. Но... сейчас главное выжить.

— Эх, Език! — Алексей насупился, махнул рукой и, сгорбившись, высокий и понурый, пошел к бараку.

— Постой! — Език бежал за ним. — Алексеи, погоди!

Алексей положил руку на его плечо, горячо зашептал:

— Когда спасал меня, ты не боялся. А теперь? Будем ждать, когда свободу нам на блюдечке поднесут?

Лицо Езика то бледнело, то покрывалось краской.

— Хорошо! Бежим!.. Только — осторожность и еще раз осторожность. Не для того мы столько страдали, чтобы умереть...

Прошла неделя, показавшаяся вечностью. Итальянец не появлялся. Алексей и Език уже теряли надежду. В голову лезли худые мысли. Может быть, итальянца заподозрили и арестовали? Может быть, он погиб в какой-нибудь уличной перестрелке? Или просто лежит в своей каморке тяжело больной?

Но вот однажды на дворе снова промелькнула знакомая замасленная куртка. Итальянец издали поприветствовал Алексея и многозначительно похлопал себя по карманам.

Что он хотел этим сказать? Алексей машинально полез в свой карман и неожиданно нащупал там какую-то бумажку. Записка?! Когда успели сунуть? Алексей развернул листочек и прочитал: «Ждем в полночь за оградой завода»...

Теплая январская ночь. Вдоль заводского забора тускло светились фонари. Туман. Ветер, подувший с моря, принес струю свежего, холодного воздуха. Печально и тревожно шелестели на деревьях листья.

Алексей и Език перемахнули через высокий дощатый забор. Благополучно... Нервы напряжены до предела. Теперь — дальше. Крадучись, беглецы проползли под колючей проволокой и, прячась между каштанами, повернули за угол каменной башни.

Из темноты навстречу шагнул высокий, сухопарый человек в длиннополом пальто с поднятым воротником, в измятой, надвинутой на глаза шляпе.

— За мной! — коротко приказал он.

Шли друг за другом, все ускоряя шаги. Несколько раз встречался патруль. Тогда беглецы вместе со своим провожатым прижимались к шершавым стенам подъездов или ныряли в спасительную темноту подворотен.

Алексей Кубышкин думал, что их постараются укрыть где-нибудь на самой окраине Рима, но высокий мужчина в шляпе уверенно шел по улицам, совсем не похожим на окраинные. Наконец возле одного из домов он остановился. Алексей успел заметить освещенную фонарем табличку: «Джулио Чезаре, 51».

Человек протянул руку к крайнему окну первого этажа, постучал несколько раз с перерывами, то быстро, то медленно. Беглецы затаили дыхание. Бесшумно отворилась дверь, и все трое вошли в помещение.

Вспыхнул свет. Человек, приведший их, протянул Алексею руку.

— Бессонный, — назвал он себя и добавил: — Алексей Иванович.

— Меня тоже Алексеем зовут, — радостно ответил Кубышкин, услышав родную речь.

— Отлично, — улыбнулся Бессонный. — Значит, тезки. А это хозяин квартиры, русский художник Алексей Владимирович Исупов. Как видите, тоже наш тезка.

Вдруг за окнами дома раздались отрывистые крики. Кубышкин и Вагнер инстинктивно прижались друг к другу. Шум, доносившийся с улицы, был знаком беглецам: это подавали команды итальянские офицеры; потом раздался мерный топот ног.

Бессонный и Исупов продолжали о чем-то разговаривать, крики и топот на улице ничуть их не тревожили.

Наконец, художник заметил волнение беглецов.

— Не волнуйтесь, дорогие товарищи, — мягко сказал он. — Против моего дома находится фашистская казарма. Орут день и ночь.

— Опасное соседство, — пробормотал Алексей.

— А по-моему, это как раз безопасно, — засмеялся Исупов. — Фашисты ищут где угодно, только не у себя под носом.

Лишь сейчас Кубышкин и Вагнер хорошенько рассмотрели его. Перед ними стоял высокий, седой, начинающий полнеть мужчина. Весь облик старого художника дышал спокойствием и уверенностью. Большой бугристый лоб, перерезанный глубокой морщиной, крупный нос, твердый подбородок — все говорило о внутренней силе этого человека. И рука у него была большая, с крепкими широкими пальцами. Такая рука может и умеет работать.

В кабинете Алексея Владимировича стоял стол из черного дерева и несколько стульев. Тяжелые занавеси на больших окнах приспущены. На стенах развешаны картины, этюды, фотографии. В углу мольберт и только что начатый холст.

Език и Алексей были смущены, Их жалкая одежда и стоптанные сапоги выглядели еще более убогими в этой нарядной комнате, освещенной мягким светом.

Кто эти люди? Художник... Видимо, эмигрант? А Бессонный? Ясно только, что они связаны с итальянским подпольем...

Но Бессонный и Исупов не дали гостям времени для размышлений. Алексею и Езику пришлось ответить на десятки вопросов. «Русских итальянцев» интересовало буквально все, что касалось России. Чувствовалось по всему, что годы, проведенные на чужбине, не могли заглушить их большую любовь к родине.

Вскоре жена художника, Тамара Николаевна, принесла два костюма, обувь и белье.

— Ванна для вас готова. Мойтесь и переодевайтесь, — сказала она так просто, словно только тем и занималась, что укрывала беглецов. — А старую одежду сожжем.

Алексей и Език переглянулись. Принять ванну!..

Тамара Николаевна внимательно взглянула на Алексея, по-своему поняв его минутную растерянность, и сказала:

— Многие считают нас с мужем эмигрантами. Но это совсем не так. Мы уехали из России в 1926 году и не потому, что нам не нравилась Советская власть. Совсем не потому, У моего мужа тогда начинался туберкулезный процесс и очень болела рука. Мы уехали по настоянию врачей в надежде, что климат Италии поможет Алексею избавиться от болезней. Но мы всегда думаем о нашей стране. Особенно сейчас, когда русскому народу грозит смертельная опасность. И мы горды тем, что наши соотечественники свято защищают свою родину.

Эти слова могли бы звучать высокопарно, если бы их не согревали искренность и какая-то особая, теплота в голосе Тамары Николаевны.

...Какое эта блаженство — искупаться в горячей ванне! Вымывшись, Алексей побрился и внимательно рассмотрел себя в большом зеркале. Конечно, он сильно сдал. Скулы сжаты, сеточка морщин возле глаз, а на висках уже видны серебряные нити.

Хозяева пригласили за стол. Тамара Николаевна налила всем по бокалу виноградного вина, а себе — чашечку черного кофе.

Алексей Владимирович задумался, опустив голову. Неожиданно он сказал:

— Какое это холодное и неуютное слово — эмигрант!.. Больше всех, пожалуй, его не любил Илья Ефимович Репин. До последних своих дней он мечтал вернуться на родину. Писал мне однажды: «...Только состояние здоровья мешает осуществить мое заветное желание — жить в новой России...» Я счастлив тем, что мне пришлось быть учеником этого великого живописца. Какой это был человек!

— Ничего, Алексей Владимирович, — сказал Бессонный. — Вот кончится война, и мы с вами вернемся в Россию. А пока будем делать все, что в наших силах.

— Хорошо сказано! — произнес старый художник. — Прошу за это выпить по бокалу... Хотя нет! За родину следует выпить что-нибудь покрепче... Где-то есть. Сейчас принесу.

Через минуту Алексей Владимирович принес бутылку коньяку и налил всем, даже Тамаре Николаевне:

— Хоть один глоток выпей вместе с нами. За возвращение на родину!

— За нашу победу! — и выпил рюмку залпом.

— Да, — задумчиво сказал Бессонный, — победа была бы куда ближе, если бы американцы и англичане открыли второй фронт.

— Мне не нравится их мышиная возня, — поддержал его художник. — Вот только что в Швейцарии закончились переговоры Даллеса с немецким князем Гогенлоэ. За спиной русского солдата плетутся какие-то интриги.

— Вот и нам вчера, — подхватил Алексей, — принесли в барак газету «Заря», берлинское издание для русских военнопленных. Сколько там напечатано разной ерунды... уши вянут! Пишут, что никакого второго фронта не будет, что рано или поздно Америка и Англия выйдут из войны, что большевики начали расстреливать родственников всех русских военнопленных. Кто будет верить этой клевете!

Опять заговорил Исупов. Он сердито выговаривал Бессонному за то, что тот не дает ему настоящей подпольной работы.

— Вы, пожалуйста, не считайте меня стариком! — воскликнул он, заложив большие пальцы рук за подтяжки.

Алексей внимательно прислушивался к разговору.

— Вы и так очень многое делаете, — возразил Бессонный. — Сколько людей вы спасли от верной гибели! А ведь теперь они воюют с фашистами.

Кубышкин и Вагнер переглянулись.

— Но сам-то я не воюю, — тихо сказал Исупов.

— И все-таки сейчас вы делаете больше, чем могли бы сделать с автоматом в руках. И, кроме того, я не могу рисковать вашей жизнью. Мне бы никогда этого не простили ни русские, ни итальянцы.

Беседа затянулась далеко за полночь. Первым из-за стола поднялся Бессонный.

— Светает, — сказал он, осторожно отодвинув занавеску. — Мне пора возвращаться.

После ухода Бессонного художник показал гостям свои картины.

Алексей долго стоял перед полотном, на котором было изображено озеро. У берега вздымалась гора, увенчанная нагромождением скал. Над ней висели набухшие влагой темные облака. Было в этом пейзаже что-то родное, русское, и Алексей, почувствовавший это, не ошибся.

— Это уральское озеро, — подтвердил Алексей Владимирович. — А картину я закончил в сорок первом году.

— Как же так? Вы ведь не были в России с двадцать шестого года.

— По памяти, — улыбнулся художник. — Иметь хорошую зрительную память я просто обязан по профессии. А кроме того, русские пейзажи тому, кто любит Россию, легко запоминаются. Я написал немало картин о России уже здесь, в Италии. И еще больше постараюсь написать.

Понравился Алексею и «Автопортрет». На этой картине Исупов стоял с кистью в руках на фоне Невы. В дымке далекой перспективы виднелся высокий шпиль Петропавловской крепости. Картина производила сильное впечатление.

Исупов был рад, что его работа понравилась.

— Конечно, — усмехнулся он, — сейчас эти картины никто не видит. Зато в первые же мирные дни я покажу их людям.

Тамара Николаевна, с улыбкой слушавшая разговор, мягко упрекнула мужа:

— Алексеи, не будь эгоистом! Люди устали, переволновались. Им нужно отдохнуть. Один бог знает, что их ждет завтра!

Художник, смеясь, ударил себя рукой по лбу:

— Неисправимый болтун! Спать, спать без всяких разговоров! Приятных сновидений!

Через полчаса в доме воцарилась тишина. Алексей перебросился несколькими фразами с Езиком, но усталость, легкое опьянение и ощущение безопасности и свободы сделали свое дело. Сон пришел незаметно, и впервые за долгое время ночные кошмары не душили Кубышкина.

Недели шли за неделями. Алексей и Език продолжали скрываться у Исупова. Их жизнь текла однообразно, размеренно-тягостно, но где-то там, за стенами дома, в грохоте сражений, в упрямой и таинственной работе подпольщиков, в нарастающих атаках партизан жизнь летела стремительно и грозно.

Исуповым сообщили радостную весть: 6-я гитлеровская армия фельдмаршала Паулюса разгромлена, а сам он со своими генералами, офицерами и солдатами оказался в плену у советских войск.

В фашистской коалиции начался серьезный кризис. А среди трудящихся Италии победа на Волге вызвала небывалый подъем. Народ требовал роспуска фашистских организаций, освобождения политических заключенных и прекращения войны. Подпольные листовки коммунистической партии переходили из рук в руки и зачитывались до дыр. На многих улицах Рима появились огромные надписи: «Гитлер — кровавый палач!», «Долой союз с Гитлером!», «Смерть фашизму!»

Разъяренные эсэсовцы повсюду искали коммунистов и патриотов-подпольщиков. А их становилось все больше и больше. По инициативе компартии во многих городах стали создаваться «отряды патриотического действия». Они совершали нападения на военные объекты врага, выводили из строя предприятия, работавшие на гитлеровскую армию, уничтожали предателей и нацистских палачей,

В сельских местностях организовывались «отряды местных жителей». Крестьяне скрывали от оккупантов продовольствие и зерно, пополняли армию народного ополчения. В оккупированных зонах страны возникали «ударные гарибальдийские бригады». Они готовили себя для вооруженной борьбы.

Итальянский народ переходил к четким, организованным действиям. В городах заводские «комитеты движения» призывали рабочих бойкотировать выполнение военных заказов для гитлеровской армии, проводить забастовки протеста против репрессий фашистских властей.

Юноши не приходили на призывные пункты и распространяли прокламации, призывавшие население оказывать сопротивление захватчикам. «Мы хотим есть! Долой насильственную отправку в Германию! Прекратить аресты и массовые убийства! Ни одного человека, ни одной машины для Германии!» — призывали листовки.

Весной 1943 года Муссолини при помощи своего зятя Чиано, назначенного послом в Ватикане, попробовал начать переговоры с союзниками Советской России и заключить с ними сепаратный мир. Это была последняя попытка спасти фашистский режим в Италии от полной катастрофы. Но и эта попытка провалилась: Красная Армия начала весеннее наступление по всему фронту, а союзники стали, наконец, готовиться к высадке своих войск на острове Сицилия.

Война приближалась к границам Италии.

В этот период Ватикан вступил в контакт с Англией и США. Западные союзники, как и Ватикан, испытывали страх перед победой революционных сил в Италии. Они разработали совместный план действий, состоявший из двух частей. Первая — свержение Муссолини, которое стало уже неизбежным. Вторая часть — помешать победе революционных сил в Италии.

Результат вскоре стал очевидным. Италия безоговорочно капитулировала, сохранив, однако, фашистский режим в замаскированном виде. Но трудящиеся массы страны усилили борьбу за демократические свободы. Ряды коммунистической партии быстро росли, народ Италии все внимательнее прислушивался к ее лозунгам и призывам.

...Так шла жизнь за стенами дома старого русского художника.

Алексей и Език томились от безделия, им не терпелось принять участие в общей борьбе.

— Подождите, — твердил Исупов. — Вас не забыли, о вас помнят, вас позовут.