Тайна римского саркофага

Под покровом ночи

Алексей и Николай установили, что Анджело Галафати сидит внизу, в отдельной камере. Пробовали перестукиваться с ним — ничего не вышло.

Они не знали, что в это самое время Пьетро Кох избивал их друга резиновой дубинкой. Рука у садиста заныла в плече, он отшвырнул дубинку и сквозь зубы процедил:

— Воды!

Неподвижного Галафати облили из ведра. Вода, стекая на пол, стала розовой. Кох приподнял голову своей жертвы за волосы:

— Ты скажешь, наконец, где ваша главная явка?

Галафати в ответ запел гимн Гарибальди. Он пел дрожащим хрипловатым голосом, а сам поднимался, медленно поднимался с пола и наконец встал, гордо закинув голову.

— Замолчать! — орал Кох, а Галафати пел.

— Ты скажешь! Ты скажешь! — в исступлении закричал фашист. Ударом кулака в спину он изо всей силы толкнул Галафати в соседнюю комнату и крикнул: — Вот как мы поступаем с тем, кто борется с армией фюрера!

В слабом свете маленькой электрической лампочки Галафати увидел человека, подвешенного за подбородок на ржавый железный крюк, свисавший с потолка. На груди жертвы была вырезана пятиконечная звезда, лицо обезображено. Галафати узнал этого человека. Костанцо Эбат, подполковник артиллерии из партизанского отряда «Неаполь», действовавшего в Риме и в провинции Лацио.

Перед глазами поплыли красные круги... Галафати стоял, покачиваясь, легкая дрожь пробегала по телу. Собрав последние силы, он повернулся к Коху.

Кровавый плевок ударил в лицо палача.

Кох выдернул из кармана платок, вытер лицо. На белоснежной ткани осталось красное пятно. Смяв и отбросив платок, Кох потянулся за резиновой дубинкой...

Сколько хлопот причинил ему этот молчаливый упрямец Галафати! Сколько раз он, Пьетро Кох, униженно просил начальство продлить срок поисков неуловимого коммуниста. Иногда казалось, что ловушка захлопнулась, в густо расставленные сети попадали многие патриоты, но Галафати, целый и невредимый, оказывался на свободе.

И вот, наконец, удача! Пьетро Кох был просто счастлив: Мария Баканти поверила ему и дала адрес Галафати — того, кого он так долго и тщетно искал, из-за кого рисковал своей карьерой. Кох безмерно радовался своей удаче.

Но Галафати — с виду простой и хилый — оказался железным. Он не произнес ни слова, даже ни разу не взглянул на Коха, а брезгливо отворачивался или просто закрывал глаза.

Кох был старым агентом итальянской разведки. Немец по отцу и итальянец по матери, он еще до нападения фашистской Германии на Советский Союз был послан в Берлин для прохождения особого инструктажа. Был принят там, как свой человек. В гестапо разъяснили, чего от него ждут и чем ему предстоит заниматься, когда Италия начнет войну с Россией. За заслуги перед немецким фашизмом Коха наградили золотым значком почетного члена нацистской партии и железным крестом 1-ой степени. Возвратился он из Берлина, отрастив усики а-ля Гитлер.

Теперь этот фашист еще больше выслуживался перед немцами.

Когда подпольщики, работавшие в тюрьме, по просьбе Бессонного попытались передать дело Галафати «гауптштурмфюреру СС», Кох понял, что это может помешать его карьере, и заартачился.

— Я знаю, — твердил он, — что Галафати держит ключ ко многим тайнам. И может выдать даже тех, кого мы и не подозреваем.

Так сорвалась попытка вырвать отважного патриота из рук фашистского садиста.

Однажды ночью Кубышкин и Остапенко проснулись от страшных стонов и криков.

— Что там творится? — спросил Николай и тут же, подскочив к окну, подставил плечи. — Лезь!

Алексей дотянулся до окошка. Из него был виден краешек тюремной площади. Заключенные, голые по пояс, стояли в два ряда. Между ними расхаживали офицеры СС. Откуда-то, чтобы заглушить крики, неслась музыка.

— Галафати! — крикнул Алексей, увидев в толпе своего друга.

Галафати поднял голову. Едва ли он увидел Алексея. Скорее всего нет. Может быть, просто догадался... Во всяком случае он крикнул:

— Прощай, друг! Нас ведут на расстрел! Прощай!

Потом он сказал что-то стоящему рядом с ним заключенному, тот встрепенулся и тоже закричал:

— Я — русский! Прощайте! Привет Родине!

Но тут появились эсэсовцы, прикладами начали избивать заключенных, погнали к выходу. Алексей опустился на пол.

— Коля, это конец... Сейчас придут и за нами.

Друзья переглянулись. За дверью послышались гулкие шаги. Заскрипел замок, дверь широко распахнулась. На пороге стоял тот тюремщик, который водил Алексея к чеху.

— Быстрее в другую камеру! — негромко и торопливо приказал он.

Алексей и Николай, ничего не понимая, бросились в коридор.

— Повели руссо! — пронеслось по камерам.

Оставшиеся в тюрьме итальянские патриоты решили, что русских также повели на расстрел.

Но тюремщик, для вида подгоняя их тумаками, провел друзей в подвал тюрьмы, запер в совершенно глухой камере в самом дальнем углу тюремного корпуса.

— Молчать, — только и сказал он на прощанье.

А через полчаса запыхавшийся Пьетро Кох бежал по коридору...

— Где русские? — спросил он, хватая тюремщика за шиворот.

— Они... они были вот в этой камере...

— Открывай! — зло прохрипел Кох.

Тюремщик никак не мог попасть ключом в скважину,

— Скорее! — Кох распахнул дверь.

Камера была пуста.

— Где они?

— Не знаю, — тюремщик беспомощно развел руками. — Но, синьор, я помню, как утром приезжали сотрудники службы безопасности. Наверное, увезли их на Виа Тассо...

— Проклятье! Но ничего...

Крики в тюрьме постепенно затихли.

— Неужели мы спасены? — спросил шепотом Николай.

Алексей ничего не ответил. Обхватив голову руками, он повалился на пол.

«Прощай, Галафати!»

В тюрьме наступила зловещая тишина.

...В Ардеатинских пещерах гремели выстрелы. Там погибли коммунист Галафати, неизвестный русский солдат, с которым Алексей так и не успел поговорить, генерал авиации Сабато Мартели Кастальди, дивизионный генерал Симоне Симони...

Они умерли, как герои, умерли, как и жили, не склонив головы.