Тайна римского саркофага

За колючей проволокой

Вскоре Алексея вместе с пленными немцами перевели в окрестности Неаполя. Здесь, в районе монастыря Камальбулов, он снова оказался за колючей проволокой. Только на этот раз — у союзников.

Взяли отпечатки пальцев правой руки, несколько раз фотографировали, заставляли заполнить подробную анкету, на которой сверху была оттиснута надпись: «Вашингтон».

Улицы Неаполя были полны американских солдат и матросов, ко многим из них уже приехали семьи. Американцы заняли лучшие гостиницы и жилые дома. По улицам с бешеной скоростью проносились их военные машины с белой звездочкой на борту. Повсюду виднелись надписи на английском языке. По набережной небольшими группами шатались пьяные «джи» (так называли итальянцы американских солдат). Здесь они охотно встречались с проститутками и спекулянтами. На дверях некоторых кино и театров появились надписи: «Вход только для военнослужащих союзных войск». В городе начались аресты патриотов, которые вопреки приказам англо-американского командования взяли в дни оккупации в руки оружие, чтобы расправиться с фашистами.

Четыре месяца Алексей томился за колючей проволокой вместе с гитлеровцами. Эти немецкие вояки, взятые в плен в Италии, не были на Восточном фронте, не нюхали настоящей войны. Как-то толстощекий немец, глуповато моргая белесыми ресницами, спросил Кубышкина:

— Вот ты русский, а почему на твоей голове нет рогов? Я знаю, у всех русских на голове рога.

Кубышкин пригнулся:

— Пощупай!

Немец протянул было руку, но Алексей так боднул его в живот, что тот отлетел в сторону. Вокруг засмеялись. Кто-то сказал:

— У тебя, Фриц, нет мозгов. Это всем ясно и без осмотра.

Фриц ошалело смотрел на Алексея и ничего не понимал. Ведь ему говорили, что русские когда-то ходили в буденовках только потому, что прикрывали этими шлемами рога!

Сидеть в одном лагере с подобными типами было тяжело. Алексей написал несколько протестов на имя англо-американского командования, требуя немедленной отправки в Советский Союз. Но ни англичане, ни американцы не торопились отправлять его на родину.

Однажды Кубышкин после обеда курил возле столовой. К нему расслабленной походкой подошел «земляк». В зубах — сигарета.

— Хелло! Нет ли огонька?

Кубышкин дал прикурить. Уходя, «земляк» сказал:

— Заходи завтра вечерком ко мне в автогараж. Поможешь отремонтировать лодочный мотор.

Гараж располагался здесь же, на территории лагеря. И на другой день Кубышкин отправился туда.

Роберт Гарисон — так звали «земляка» — встретил его как старого знакомого. Угостил гаванской сигарой и принялся расспрашивать о здоровье, о письмах, отправленных в Россию. Потом они вместе пошли ремонтировать лодочный мотор. Гарисон был в коротких штанах и в рубашке с открытым воротом. Цветная ленточка на груди означала, что за службу в отдаленных местах он получил орден.

Ремонт был небольшой. Все это время «земляк» рассказывал о себе. Из его слов Кубышкин узнал, что тот занимается вербовкой рабочей силы для компании «Анаконда», женат на американке, имеет двоих детей. Он рассказал о том, как стал американцем.

— Мой отец был русским морским офицером. В ноябре двадцатого года на дредноуте «Александр III» он бежал из Советской России в Константинополь. Это было в те дни, когда из Крыма уплывала армия Врангеля. Пока барон продавал французам угнанные из России военные корабли Черноморского флота, солдаты и офицеры разбегались кто куда. Кто обратно в Россию, кто — в Болгарию, кто — в Югославию, кто — в Грецию. Отец пристроился на американский транзитный склад. В то время в этот склад по указанию Врангеля было положено на хранение около двух тысяч пудов серебра, золота и драгоценных камней, вывезенных его армией из Новороссийска. Вскоре из Америки пришел специальный пароход. Он взял на свой борт большую часть этих ценностей. Прихватил и моего отца с семьей. Мне было тогда пятнадцать лет. Все помнится смутно...

Алексей уже собирался уходить из гаража, когда Гарисон протянул ему пачку сигарет и банку консервированной колбасы. И тут же, как бы между прочим, спросил:

— Если будут спрашивать — куда поедешь?

Кубышкин удивленно поднял брови:

— То есть, как — куда? В Советский Союз, в Россию! Куда же еще?

«Земляк» поморщился.

— Россия!.. Я, конечно, понимаю тебя. Но вот я живу без родины и, как видишь, не умираю. Почему и тебе не поехать в Америку со мной? Жалеть не будешь.

Алексей молча глядел на него. Как мог понять настоящего русского человека этот космополит!

— Американские девушки не хуже русских — женишься, купишь домик в рассрочку, станешь хорошо зарабатывать. Ты не забывай о своем положении: ты сдался в плен фашистам. А в России расстреливают даже родственников военнопленных. Так что матери твоей давно нет в живых. И только ты вернешься домой — тебя сразу же поставят к стенке. А в Америке ты будешь свободным гражданином...

Подавая на прощанье руку, он сказал:

— Подумай! Не торопись с отказом. Через недельку встретимся снова, поговорим. Я познакомлю тебя с интересными людьми, не будешь жалеть. Гуд бай!

Прошла неделя. Они встретились снова.

Роберт Гарисон был немножко пьян.

— Ну, как, что надумал? — весело улыбнулся он.

— Я русский и поеду только в Россию, — накаляясь, глухо ответил Алексей; его раздражал назойливый «земляк». — Предателем я не был, мне нечего бояться.

Гарисон несколько скис, нервно закурил и пожаловался на головную боль.

— Я сегодня чертовски устал, вчера хватил лишнего... Ну, ладно. Пусть все сказанное останется между нами. Мне ведь тоже жить надо.

Кубышкин ушел, и Гарисон больше его ни разу не приглашал...

Но вот, наконец, настал день, когда Алексея перевели в другой лагерь. Здесь уже не было немцев, здесь звучала лишь русская, французская, польская, чешская, бельгийская, норвежская речь. Но условия лагерной жизни были прежние: опять колючая проволока, тот же режим, такие же допросы.

Американская администрация не теряла времени даром. Почти каждый день в лагере появлялись какие-то новые личности, военные и штатские. Бывших военнопленных вызывали на доверительные беседы, сдобренные бутылками виски и сигаретами «Честерфильд». Содержание бесед было трафаретным: янки уговаривали русских, чехов, поляков, югославов не возвращаться в свои страны.

Однажды вечером Алексей вернулся в свою палатку и обнаружил на подушке библию на русском языке. В красиво изданную книгу было вложено штук двадцать открыток, на все лады восхвалявших американский образ жизни. На них были изображены и небоскребы Нью-Йорка, и красоты курортных мест Флориды, и прерии Техаса, и Ниагарский водопад.

По вечерам на открытой площадке раздавался стрекот проекционного киноаппарата. В ушах стоял звон от оглушительной джазовой музыки, и на экране появлялись либо ковбои, которые ухитрялись стрелять из кельтов даже во время обеда, либо гангстеры с квадратными подбородками. Полураздетые и раздетые женщины, бессмысленный садизм гангстеров и убийц, душераздирающие вопли и перекошенные, изуродованные лица страдающих людей — все это подносилось бывшим военнопленным в качестве рекламы «свободной Америки».

Иногда «боевики» рассказывали о трогательной истории маленького чистильщика сапог, который, благодаря своей деловитости, смог стать одним из боссов Уолл-стрита...

Живая натура Алексея не терпела безделья. Со своими новыми друзьями по лагерю он решил пощекотать нервы американцам. Кто-то предложил:

— Надо рассказать итальянцам, как мы живем. Давайте напишем письма!

— Но как передать их? Ведь итальянцев и близко к лагерю не допускают!

— А мы запустим воздушного змея! — озорно предложил Алексей.

Эта мысль всем понравилась. Товарищи раздобыли бумагу и клей. Алексей принялся мастерить змея, другие сели за письма. Прошло два дня. Змей был готов. Он отлично просох, в нем поместилось около сотни листовок, где рассказывалось, что русские военнопленные воевали в Италии против фашизма, а сейчас, вместо того чтобы ехать на родину, сидят у союзников за колючей проволокой.

Теперь ждали хорошего ветра. И вот как-то утром он разыгрался. Алексей, вложив письма, запустил змея. Он быстро поднимался все выше и выше. Сначала американцы не обратили на змея внимания, решили, что военнопленные просто забавляются.

— Почему же письма не вылетают? — забеспокоились товарищи.

— Все будет, как надо, — улыбнулся Алексей и дернул нитку.

Белые листики, как голуби, рассыпались во все стороны и, подхваченные ветром, полетели далеко за лагерь. Дружное русское «ура» потрясло воздух. Раздались автоматные очереди. Это американцы стреляли по воздушному змею. А он взмывал все выше и выше, выпуская новые листки туда — на волю...

На другой день один из американских офицеров объявил, что большая группа военнопленных будет направлена на разгрузку парохода. Алексей попал в эту группу.

Затея американцев многим сразу же показалась подозрительной. Судно почему-то стояло не в порту, а маячило на рейде Неаполитанского залива.

Пять небольших катеров сделали несколько рейсов, и вскоре многие военнопленные оказались на борту корабля.

Высокий щеголеватый офицер завел их в трюм, немножко позубоскалил на ломаном итальянском языке, а потом поспешно полез на палубу и хлопнул крышкой люка.

Чех Гжибал опомнился первым. Он подбежал к люку и попробовал поднять его. Куда там! Люк был задраен наглухо. А с палубы доносился смех американцев.

Военнопленных охватила ярость. Они колотили по потолку трюма, кричали, требовали объяснений. Все было напрасно.

Прошло несколько томительных часов, и вдруг все явственно услышали шум винтов парохода. Задрожал корпус судна, и пол под ногами людей качнулся... Было ясно, что судно плывет. Но куда?

Все выяснилось минут через тридцать. Люк открылся, и в его квадрате показалась улыбающаяся физиономия американского офицера.

— Вы можете выйти на палубу, — с вежливой издевкой произнес он. — Послать салют солнечной Италии.

Алексей вместе со всеми выскочил наверх, щурясь от яркого солнца.

За время их заточения в трюме американцы обнесли палубу колючей проволокой, за которой стояли ухмыляющиеся солдаты с автоматами.

— Куда вы нас везете? — раздались возмущенные возгласы на всех славянских языках. — Что это значит?

Щеголеватый офицер поднял руку, призывая к тишине:

— Сейчас вы плывете в Африку. А из Африки каждый поедет куда надо, — махнул рукой, показывая этим, что разговор окончен.

Корабль взял курс на Порт-Саид.

Пришла ночь. По всей линии песчаного берега светились яркие электрические огни. Далеко в море был виден мигающий глаз маяка. Среди разорванных и бешено несущихся облаков появилась луна и залила все таинственным полусветом.

Утро они встретили уже в открытом море. В тесных каютах было душно, и Кубышкин решил выбраться на палубу. Он пошел наверх по крутым ступенькам вслед за каким-то высоким парнем. В походке, в посадке головы этого человека что-то показалось знакомым. Алексей ускорил шаги, чтобы взглянуть в лицо.

Неужели?.. Да, конечно же, — Николай Остапенко!

Алексей так ударил друга по плечу, что тот испуганно присел.

— Здорово, Николай!

Остапенко застыл на несколько секунд неподвижно, а потом принялся радостно тискать Алексея в объятиях.

— Как ты сюда попал? — спросил он, наконец.

Алексей рассказал свою невеселую историю и тут же поинтересовался, какими судьбами попал на этот пароход Николай.

— Тебя взяли американцы, — ответил Николай, — а меня англичане. Им, чертям, разве докажешь, что ты русский партизан! Засадили в лагерь, да еще издевались. Один раз даже в карцер угодил: дал в морду сержанту, который говорил, что Россия погибла бы без Англии и Америки.

— Ну, ничего, — сказал Алексей. — Будем бороться за возвращение на родину.

Кубышкин попал в лагерь для военнопленных в местечке Джинейфа возле города Исмаилия, на берегу Больших горьких озер (на Суэцком канале).

Медленно тянулись месяцы напряженного ожидания. И вот, наконец, по лагерю разнеслась радостная весть: из Италии прилетели полковник П. Г. Белобоков и майор В. И. Титов — будут репатриировать русских военнопленных.

Это было в марте 1945 года. Около лагеря, оцепленного американскими мотоциклистами, поставили большой стол. Перед строем русских военнопленных полковник Белобоков произнес речь.

— Друзья, — сказал он, — вас ждет Родина, ждут отцы, матери, жены. Кто желает вернуться?

Почти весь строй сделал три шага к столу. Только жалкая кучка, человек пять, осталась неподвижной.

К ним сразу кинулись американские офицеры, репортеры. Защелкали фотоаппараты. Но еще трое русских вышли из кольца американцев и присоединились к большинству.

Видя, что испробовать заокеанской жизни захотели только двое, американский генерал пожал плечами.

— Ну что же, мы сделали все, что могли. А этим, — он кивнул в сторону отщепенцев, — выдать документы для выезда в Соединенные Штаты.

Долгий путь русских, непоколебимо решивших возвратиться на Родину, прошел через Каир, Каспийское море, Баку, Урал...

— Вот так я, наконец, и попал домой, — закончил свой рассказ Кубышкин.