Тайная жизнь Лиззи Джордан

Глава восьмая

Ричард. Мой парень. Я совершенно забыла, что он собирался прийти сегодня вечером, чтобы принести мне подарок на день рождения. Услышав его голос из гостиной, я почувствовала, как мой желудок скрутило, словно меня поймали на предательском желании произвести впечатление на Брайана. На самом деле, я уже предала Ричарда. Важно не то, что я сказала Брайану, что у меня есть отличная квартира, а то, что я ему не сказала про своего замечательного парня.

Неделю назад я с радостью называла Ричарда «мой новый парень». Мы встречались почти семь месяцев. Во всяком случае, прошло семь месяцев, как наши языки сплелись на заднем сиденье такси, и с тех пор он приходил ко мне почти каждый вечер, поэтому мне осталось только признать, что мы встречаемся как полагается. Когда тебе за двадцать, ты не спрашиваешь, как в девятнадцать: «Ну что, значит, мы теперь встречаемся?», как бы тебя не подмывало это сделать.

Я встретила Ричарда в печально известном туристском баре в центральном Лондоне — месте, где тоскующие по дому и окосевшие от алкоголя австралийцы и новозеландцы собираются вместе и обычно пытаются завязать разговор, цитируя рекламу пива. Я бы и не сунулась туда, но был день рождения Симы, твердо решившей начать свой двадцать второй год жизни на земле со случайного секса, особенно после того, как ее родители объявили ей в постскриптуме поздравительной открытки, что если Сима не найдет себе подходящего мужа к двадцати трем годам, то они найдут его сами.

Во всяком случае, мы с шести часов вечера пили текилу, ничего не ели, кроме окаменевших фисташек из стоявшей между нами вазочки, и шли прямым ходом к полной отключке, когда наткнулись на Ричарда и его компанию.

Я говорю, наткнулись в буквальном смысле слова. Мы с Симой стояли на площадке короткого лестничного пролета, сплетя руки, чтобы сохранить равновесие. Сима слишком далеко наклонилась вперед, чтобы поправить ремешок сандалий на серебряной платформе. Ее рука продолжала держать меня за талию, и, когда она кувырнулась вперед, я полетела за ней. Жопа-ноги, как говорил мой отец (правда, не при матери). Это к слову о нашем появлении. Слава богу, что от верхней площадки до нижней было всего четыре ступени, которые я пролетела, унизительно приземлившись с юбкой, задравшейся на талию, и пинтой Ричардова пива на голове.

Я тут же предложила ему купить новую кружку, но он сказал, что он лучше поставит пиво мне, потому что я была первой женщиной, бросившейся к его ногам. После этого было бы невежливо не поцеловать его. Кроме того, он и его сосед по квартире Пол (который в тот момент говорил те же самые слова Симе, как я потом выяснила) тоже жили в Балхэме, и казалось логичным скинуться на такси после закрытия бара. Не говоря уже об экономии, потому что к тому моменту деньги у нас с Симой кончились.

Ричард набросился на меня в такси, что было довольно неловко, потому что я сидела на маленьком сиденье спиной к водителю, и Ричарду пришлось опуститься на колени в проход. К счастью, Пол и Сима уже устроили к тому времени борьбу языков и не замечали нелепого положения Ричарда. Таксист неодобрительно хмыкнул и увеличил громкость радиопередачи, которую он включил, чтобы заглушить звуки поцелуев. Таксисты, конечно, сплошная головная боль. Но их ночной смене в субботу не позавидуешь. Одна блевота да обжиманье. Та еще работенка!

Той ночью Пол и Ричард так и не попали к себе в квартиру. Утром мы с Симой столкнулись друг с другом по дороге в ванную, обе в надежде побыстрей почистить зубы, привести себя в порядок, прежде чем проснутся наши кавалеры.

— Ну, что скажешь? — прошептала Сима, пытаясь расчесать спутанные в любовной борьбе шикарные черные волосы. — Завтрак в кровать, или идешь к мозольному оператору?

Неотложный утренний визит к мозольному оператору был поводом выпроводить гостя после совершенной ночью ошибки. Во-первых, это означало, что нежеланный посетитель должен был уйти немедленно, а во-вторых, мысль о том, что у молодой девушки удаляют мозоль, в большинстве случаев отлично помогала избавиться от звонков нежеланных воздыхателей.

Я завтракала в кровати. Через два дня Ричард от имени Пола попросил узнать у Симы, как ее мозоли. Она не отвечала на звонки Пола. А я была готова к любви. Я была готова уцепиться за кого-нибудь, с кем я могла бы проводить воскресенья, бродить по лондонским паркам и галереям, смотреть в глаза, демонстрируя всем несчастным одиноким простофилям, как убого их одинокое, похожее на готовый обед в магазине «Маркс и Спенсер», существование, точно так же, как самодовольные парочки демонстрировали мне время от времени за последние четыре года…

А Ричард подходил под описание человека, который поможет мне достать всех этих зануд, которые говорили мне, как они завидуют свободной одинокой жизни, в то время как им приходится все время лежать в тесноте, скорчившись в объятиях какого-нибудь кавалера. Он был вполне хорош собой, — во всяком случае, он обладал всем набором черт, которые можно назвать человеческим лицом, — он носил брюки той длины, которая закрывала его худые ноги. Он иногда носил рубашку, у которой не было номера на спине, а кроме того, у него была настоящая работа (для меня это было важно, потому что, когда я приехала в Лондон с мечтами стать еще одной Марианной Фэйтфул[11], я прошла определенный период, встречаясь исключительно с музыкантами и художниками. Я обнаружила, что творческие личности очень хороши до тех пор, пока ты не уходишь на работу в понедельник утром, оставляя его в постели, и возвращаешься вечером, чтобы обнаружить его точно там же, где оставила. Творческая личность, блин! Просто жлобство). Нет, мне нужен был мужчина, который уходил бы из дому до меня. И это был Ричард, ездивший на работу в Сити.

Да, он был бухгалтером, а не супербогатым торговцем ценными бумагами, который пьет «Боллинджер», как я «Перье» (минеральную воду), но в жизни каждой девушки наступает момент, когда она понимает, что есть смысл в удобных тапочках, и перестает мечтать о поп-звезде.

— А разве мы никуда не идем сегодня вечером? — спросил Ричард, увидев меня стоящей в дверях кухни в старой отцовской пижаме и халате, протершемся на локтях до состояния паутины.

Я опустила глаза. Взволнованная грядущим приездом Брайана, я совершенно забыла, что мы договорились пойти выпить в паб, и уже приготовилась лечь спать после ванны.

— Ты не хочешь отпраздновать свой день рождения?

— А что тут праздновать? — радостно вмешалась Сима. — Лиззи уже почти тридцать.

— Нет, — запротестовала я. — Я еще посередине.

— Посередине? — фыркнула Сима. — Двадцать семь — это никакая не середина. Середина — это от двадцати четырех до двадцати шести. Если ты старше, то официально переходишь в категорию под тридцать, — она даже высунула язык, чтобы подчеркнуть свое оскорбление.

— И мы никуда не идем по причине груза среднего возраста? Ну, ладно, — сказал Ричард, усаживаясь в одно-единственное кресло, и нам с Симой опять пришлось втиснуться по обе стороны от Жирного Джо. — У меня все равно нет денег. Может, у вас в доме случайно есть пиво?

— Пойду посмотрю, — сказала я, втайне радуясь поводу не сидеть рядом с этим похожим на мягкую мебель пердуном, который назывался моим соседом по квартире.

— Наверно, только эта французская дрянь, которую привезли из поездки на безналоговом пароходе в Кале.

— Отлично, — сказал Ричард. — А это уж, наверно, будет совсем нагло с моей стороны, если я попрошу положить чего-нибудь на тост? Сыра или бобов. Все равно. Я собирался купить еды по пути с работы, но моя карточка уже не работает.

— Мне казалось, что у тебя в пятницу была зарплата? — удивилась я.

— Да. Но я уже так превысил кредит в банке, что к тому времени, когда я взял десятку на футбол в воскресенье утром, я опять подошел к границе кредита. Придется в этом месяце подтянуть ремень, но в следующем все будет в порядке. Обещаю.

Услышав это, Сима с сомнением взглянула на меня. Все гуманитарные организации третьего мира боролись за то, чтобы положить предел страшному превышению кредита в Вестминстерском банке, но пока что она еще не встретила никого, кто мог бы с этим справиться.

— Надеюсь, что твоя карточка кончилась после того, как ты купил Лиззи подарок на день рожденья, — сказала она, многозначительно изогнув надменную бровь.

Ричард неловко заерзал.

— На самом деле, Лиззи, я хотел с тобой об этом поговорить. У меня есть идея о том, что тебе купить, но я решил, что, может быть, лучше ты сама выберешь себе подарок, а я его оплачу. Таким образом, ты уж точно купишь то, что хочешь. Что ты думаешь?

Сима неодобрительно закатила глаза.

— Как романтично! — усмехнулась она. — Ты лучше приготовься к серьезному расходу, Ричард.

— Я пощажу тебя, — заверила я.

В этом была разница между мной и Симой. Если кто-нибудь из ее знакомых необдуманно соглашался сделать покупки на свою карточку, то через какое-то время могло обнаружиться, что ему пора закладывать свою квартиру еще до того, как она успевала опустошить полки в магазинах. Если кто-то предлагал мне сделать покупки, то я обычно возвращалась с курткой с одним рукавом, купленной на распродаже, бормоча, что это именно то, что нужно, а приделать рукав совсем нетрудно. Я говорила, что мой подход делает меня более привлекательной личностью, но Сима сказала, что я должна разобраться в себе.

— Возможно, такой подход говорит о том, что ты не жадная, — соглашалась она. — Но с другой стороны, он оскорбителен. Мужчинам приятно думать, что они могут обеспечить женщину. Отказывая им, ты практически совершаешь акт кастрации.

Замечательная мысль.

Сима была отличным примером реакции Зо Болл[12]. Она не хотела быть просто чьей-то приятельницей. Он хотела иметь право надевать на себя розовый тюль и перья, подрагивать ресницами, и, когда она это делала, подарки сыпались направо и налево. Я же вела себя абсолютно традиционно, готовила тосты с бобами, гладила и при этом отказывалась принять помощь, когда мужчины пытались поигрывать для меня своими финансовыми мышцами. Она права, конечно, я дура.

— Лиззи, сегодня распродажа в Топ-шопе, — попыталась переманить меня Сима, уже второй раз за час исследуя в зеркале свое отраженье.

— Ты видел это письмо? — спросил Джо Ричарда, когда Сима оказалась на безопасном расстоянии. — Какой-то болван написал, что не может понять разницу между «Аудиолэб» и аналогичными продуктами бренда FЗ!

— Ты шутишь, — сказал Ричард, взяв журнал, чтобы убедиться в этой очевидной ереси.

О-хо-хо…

Мои взаимоотношения с Ричардом развивались стремительно с самого начала нашей встречи. В первую ночь мы прошли период влечения и страсти. Теперь мы уже были на том этапе, когда я стала задумываться, а может ли человек, который ничего не зарабатывает за неделю, обеспечить моих детей — мальчика и девочку, которые у меня будут, как я всегда себе представляла, с каким-нибудь богатым человеком.

Тем не менее я вытащила два куска хлеба для тостов, отскоблила плесень, появившуюся по углам, и пошла поставить их в гриль. Подставка для гриля была, как всегда, покрыта густым толстым слоем вонючего жира от бекона. Если бы я делала тост для себя, то пришла бы в ярость и стала бы скоблить подставку жесткой щеткой до кровавых мозолей, потом устроила бы домашнее собрание, на котором заявила бы, что каждый, пользующийся грилем, должен положить фольгу, чтобы жир можно было бы легко и просто убрать, оставив сияюще-чистую подставку, которую может сразу использовать некий домашний абстрактный вегетарианец (хотя я с таким бы привередой и за стол бы не села). Но я делала тост для Ричарда и подумала, что ему должен понравиться привкус старого бекона.

Я сунула хлеб в гриль и прислонилась к раковине, ожидая, пока он приготовится. Нет, не о такой жизни я мечтала. А это ведь мой двадцать седьмой день рождения! Я когда-то планировала, что к этому времени мой образ жизни будет напоминать рекламу растворимого кофе — костюм от Николь Фархи, полированные деревянные полы светлого дерева. Вместо этого я готовлю тосты из заплесневелого хлеба для нищего бухгалтера (интересно, неужели другие люди доверяют ему свои деньги?), с тревожными признаками занудства, в кухне, которую Всемирная организация здравоохранения закрыла бы немедленно, обнаружив в какой-нибудь из стран третьего мира. Мало похожая на модель, разодетую с головы до пят от Николь Фархи, я в тот момент хотела, чтобы на мне вместо тапочек были резиновые сапоги, которые защитили бы меня от грязи на полу.

По нижнему краю стен ползла плесень, похожая на инопланетное существо, готовое вытянуться и схватить меня за лодыжки. Группа членистоногих археологов копошилась в окаменевших остатках кошмарного лимонного напитка, который Сима приготовила, чтобы поразить своего (излишне говорить, что поражен он не был, и сообщил родителям, что отсутствие контроля над Симой грозит неприятностями). Черт побери, у нас даже не было тостера. У каждого цивилизованного человека в это мире есть тостер, говорила я себе. Уверена, что у очаровательной Арабеллы Гилберт есть один из этих огромных тостеров «Дуалит» в ее холостяцкой дизайнерской квартире. Уверена, что у Брайана тоже есть тостер. Такой блестяще-серебристый профессиональный аппарат, который может приготовить печенье и пончики, не сжигая их. Я мечтала о не подгоревшем печенье… Потом переключилась на Брайана.

В этот момент жир от бекона, оставшийся в поддоне гриля, вспыхнул ярким пламенем, быстро превратив тост в золу.

— Черт! — завопила я, вытаскивая поддон из гриля и безуспешно размахивая над ним ложкой.

В дверях кухни мгновенно появились Сима, Ричард и Жирный Джо и стали выкрикивать мне указания различной степени бесполезности.

— Возьми огнетушитель! — крикнула Сима.

— Да в нем ни черта нет, — напомнила я. — Ты же его использовала, чтобы сделать снег на прошлое Рождество!

— Накрой его мокрой тряпкой, — сказал Ричард.

— Дурак, что ли. Это так чипсы делают, — ответил Жирный Джо.

— В данном случае это не чипсы, болван, — проинформировал его Ричард. — Вот как делают, когда горит жир. — Он смело шагнул к раковине, намочил в воде салфетку и накрыл сковородку, которую я как идиотка продолжала держать. Раздалось шипенье, и комната заполнилась ядовитым удушливым дымом. Ричард осторожно принял из моих рук сковороду с накинутой на нее тряпкой и поставил ее на конфорку. Затем он обнял меня за плечи и вопросительно посмотрел в глаза, ожидая, видимо, что я сейчас расплачусь или назову его героем. Я не сделала ни того ни другого.

— Черт возьми, — выругалась Сима. — Ты можешь хотя бы тост сделать без риска для жизни, Лиз?

— Этого бы не случилось, если бы кто-нибудь… — я гневно взглянула на Жирного Джо — большого любителя бекона, — иногда чистил поддон после завтрака в субботу.

— Тогда почему ты сама не почистила его, прежде чем пытаться поджечь квартиру? — спросила Сима.

— Потому что, — прорычала я мелодраматически, стряхивая руку Ричарда со своего плеча. — Потому что мне все это надоело. Потому что я сыта по горло этой убогой жизнью. Потому что мне надоело бесконечно убирать за всеми этот бардак, будто я ваша поганая мамаша. Пыль. Грязь. Жир. Мерзость. Никто из вас за последнее время не бросал взгляд на потолок кухни?

Все посмотрели на потолок, на котором за два последние года нашего проживания и ежедневной жарки образовались маленькие желтые сталактиты жира.

— Брр, ужас, — охнула Сима.

— Так почему никто ничего не делает? — завопила я. — Я больше не хочу так жить! Я достойна лучшего! — Я выскочила из кухни и бросилась к себе в комнату. Ричард еле поспевал за мной.

— ПМС? — осторожно спросил он, когда я, рыдая, уткнулась в подушку.

— Нет! — взревела я. — Никакого предменструального синдрома. Боже! Какая ты зануда.

— Извини, что спросил, — сказал он, отшатнувшись. — Почему «зануда»? Мне кажется, довольно жестоко говорить об этом, когда мы вместе всего только семь месяцев.

Он перекатил меня лицом к себе.

— Ты расстроена из-за своего дня рожденья, Лиз? Да? Из-за того, что сказала Сима? Ты же знаешь, что двадцать семь — совсем не много.

— Я знаю, что это совсем не много, — резко ответила я. — Я расстроена не из-за дня рожденья.

— У тебя неприятности на работе?

— Да нет, не совсем. Это моя жизнь сплошная неприятность за последние пять лет. Что я делаю здесь, Ричард? Почему я живу в этом жутком вонючем доме с двумя сумасшедшими, которые и пальцем не пошевельнут, чтобы помочь мне?

— Мне кажется, здесь довольно мило, — ответил он, восхищаясь моими ободранными обоями. Наверно, она казалась ему милой по сравнению с его квартирой. По крайней мере, у нас туалет был в доме. На самом деле так же было и в квартире Ричарда. Но его туалет был сломан уже три года, и хозяин отказывался чинить его, пока жильцы не оплатят телефонный счет, который оставили ему три южноафриканских туриста еще до того, как туда переехал Ричард со своим другом.

— Почему я не живу в каком-нибудь хорошем месте вроде Нью-Йорка? На Манхэттене, например? — спросила я, шмыгая носом.

— А с чего это тебе захотелось жить в таком месте? — спросил он. — В Нью-Йорке полно крыс. Мне говорили, что они есть даже в самых дорогих кварталах Манхэттена. Бегают туда-сюда. Грызут мебель. Кусают детей.

— В Балхэме тоже есть крысы, — перебила я. — Я видела на прошлой неделе, как одна выскочила из-под помойных баков. Вот такого размера. — Я показала размер небольшого терьера.

— Хорошо, крысы есть и в Нью-Йорке, и в Балхэме, но, по крайней мере, на Хай-роуд в Балхэме ты не попадешь в середину перестрелки или разборку между бандитами, — снова попробовал Ричард. — По крайней мере, Балхэм безопаснее Гарлема.

— Да? Ты что, не слышал о парне, которому у «Макдональдса» попали в бедро пулькой из пневматического ружья? — спросила я Ричарда. — Он зашел выпить молочный коктейль. И теперь, может быть, никогда уже не сможет танцевать. — Я была тверда в решимости противостоять всякой мысли о том, что в жизни в южном Лондоне вообще есть что-то хорошее.

— По-моему, у тебя действительно плохое настроение, — сказал он озабоченно. — Не хочешь сходить погулять, чтобы взбодриться?

— Что? В темноте? Куда?

— Вообще-то я надеялся, что ты одолжишь мне фунт и мы сходим в лавку за картошкой. Я ужасно хочу есть. Я ужасно хотел есть.

— О-о-о-о, ну пошли, — вздохнула я, натягивая джинсы прямо на пижамные штаны. Все что угодно, только бы убраться из этой квартиры, в которой все еще стоял запах, словно после взрыва на фабрике чипсов. В гостиной Сима и Джо опять уставились в телевизор, прикрывая платками рот от удушливого дыма, скопившегося у потолка густым слоем. Заглянув на кухню, я убедилась, что никто не побеспокоился убрать поддон.

На улице по крайне мере перестал идти мелкий дождь, который весь день моросил над Лондоном.

— Ты по-прежнему хочешь, чтобы я в воскресенье поехал познакомиться с твоими родителями? — спросил Ричард, когда мы возвращались домой после чипсов.

Еще одно дело, о котором я забыла. Я собиралась съездить домой получить от родителей очередную ежемесячную оценку моей жизни (вместе с подарком на день рождения, как правило в виде чайника или утюга) и долго, еще до того как Брайан полностью завладел моими мыслями, убеждала Ричарда поехать со мной. Поскольку на фронте «получения лучшей работы» никакого прогресса не наблюдалось и мои волосы все еще не приобрели свой естественный цвет после Симиной самодельной хны, я надеялась, что появление нового друга, работающего по профессии, хотя бы на пару часов успокоит мою маму.

— Я специально купил новую куртку, — сказал он, изо всех сил старясь быть милым.

— Ну, если ты хочешь, — ответила я.

— Конечно, я хочу. Интересно посмотреть, от кого ты унаследовала свой характер.

— У меня нет характера, — ответила я, ткнув его вилкой. — Но ты лучше все равно меня не смущай. Надеюсь, ты умеешь пользоваться столовыми приборами. Я видела тебя только с пластмассовой вилкой или с палочками.

— У меня очень неплохо получается с ложкой, — ответил он. — Послушай, я тут подумал, что на следующей неделе будет наша семимесячная годовщина…

Я застонала.

— И поскольку у меня пока для тебя нет подарка, что ты думаешь о том, чтобы уехать на выходные и особенно непристойно отметить его?

— А разве у тебя есть деньги на карточке? — практично поинтересовалась я.

— Я отложу немного на карточку на этот уикенд. Ну, если она еще действует, — добавил он. — Мы можем поехать в Брайтон. Или в Бристоль. Или в Бат. Туда, куда ты захочешь, Лиз. Выбирай. Это твой день рожденья. Дай мне за тобой поухаживать.

— Нет, Ричард, прости. Я не могу поехать, даже если у тебя есть деньги.

— Опять нужно помыть подмышки, — пошутил он.

— На самом деле ко мне в гости приедет один человек.

— Отлично. А у нее есть друг? Пол меня уже достал после того, как твоя бессердечная подруга дала ему отставку после страстной ночи. Может, мы можем познакомить его с твоей приятельницей. Двойное свидание. Это спасет его от окончательно падения. Он считает, что у него от бездействия может случиться атрофия члена.

— Слушай, Ричард, — остановила я его, — этот человек — мужчина.

— А, ну тогда двойное свидание, может быть, не такая уж хорошая идея. Старый приятель? — осторожно спросил он.

— Да, мужчина, старый приятель, — призналась я, стараясь быть по возможности откровенной. — Из Америки.

— Да. Наверно, отличный парень, — сказал Ричард, но в голосе его звучало большое сомнение.

— Да. Отличный. — Должно быть, воспоминания отразились у меня на лице, потому что выражение лица Ричарда странно изменилось. Он откашлялся.

— Я думаю, что я тогда лучше не буду тебе мешать в следующие выходные.

Мы подошли к двери квартиры. Наверное, Ричард ждал, когда я приглашу его зайти. Хорошо, подумала я, если кто-то обнимет тебя в первый день твоего вступления в возраст «около тридцати». Я чувствовала себя довольно мерзко и потянула его за собой.

— Пойдем.

— Знаешь, мне сегодня нужно быть дома, если ты не возражаешь, — удивил он меня. — Мне нужно рано встать. Утром тренировка. Мы играем с ребятами из «Куперс» в следующую среду.

— А-а.

— Когда мне нужно быть готовым в воскресенье?

— Около десяти я заеду за тобой.

— Хорошо, — он поцеловал меня в щеку. — Тогда до воскресенья.

Мое недовольство длилось примерно секунд десять. Никому из девушек не понравится получить отказ в ответ на соблазнительное предложение, особенно в день рождения, даже если это предложение сделано без энтузиазма. Но потом я испытала странное облегчение. Я поднялась к себе, стараясь по дороге не заглядывать на кухню на тот случай, если никто ее не убрал: это разочарование я отложила до утра. Оказавшись в безопасности за запертой дверью своей комнаты, я нырнула под кровать и достала оттуда коробку с моими самыми заветными сокровищами.

Это была обычная коробка из-под обуви, но ее содержимое было для мня дороже всех золотых цацек от Тиффани. Нарцисс, засушенный между двумя пожелтевшими листами блокнота. Обрывок бумаги, на котором кто-то — Брайан — написал: «Увидимся за ланчем» (это была первая записка, которую он приколол к пробковой доске на двери моего класса, за две недели до того, как поцеловал меня). Полдюжины записочек от Брайана подлиннее, заканчивающиеся словами «С любовью» и «Целую». Маленькая открытка на Валентинов день с изображением мишки, несущего сердце, с подписью на внутренней стороне (в американском стиле — тогда мне это казалось странным, а сейчас нравилось). Пуговица с его любимой синей рубашки, которую я нашла на полу своей комнаты в колледже после его отъезда в Нью-Йорк. Пачка фотографий, снятых за эти восхитительные девять месяцев, проведенных вместе.

Я вытащила свою любимую. Нас с Брайаном сфотографировали в конце семестра на балу, который отмечал также и его слишком недолгое пребывание в Англии. На мне было красное вельветовое платье, стоившее мне половину моей годовой стипендии. Мои жидкие волосы были заколоты наверху, что придавало мне такой экстравагантный стиль, которого я не могла достичь ни до, ни после. Брайан был в шикарном черном смокинге. Брайан даже купил мне тогда букетик для корсажа. Ни у кого из девушек, встречавшихся с англичанами, не было букетика для корсажа. Белая лилия с красными пятнышками отлично подходила к моему наряду: Брайан заранее узнал у Мэри, в чем я буду одета.

Букетик потерялся, когда мы танцевали под группу «Ска», приглашенную оргкомитетом на бал в этот вечер. Они здорово играли, и в результате на площадке для танцев была страшная толкотня. Букетик с корсажа затоптали, и к тому времени, как я обнаружила пропажу, мне удалось найти только розовую ленту, которая лежала теперь на дне коробки с сокровищами.

Я лежала на кровати, без конца разглядывая фотографию с бала. Брайан был просто великолепен. Его яркая белозубая улыбка, казалось, освещала его красивое загорелое лицо. Глядя на эту фотографию, я вспомнила даже его запах в тот вечер. Это был лосьон после бритья «Давидофф».

На дне коробки я нашла также слегка потертую кассету. Эта была кассета с песнями, которые Брайан составил специально для меня. Там были записаны «Love Cats» группы «Курэ», которую мы слушали на вечеринке «Два предмета одежды», когда мы в первый раз поцеловались рядом с клубом. Песня «Everywhere» группы «Флитвуд Мак», под которую мы в первый раз занимались любовью (лучшие хиты «Флитвуд Мак» были одним из двух моих компакт-дисков). И наконец, затертая версия «Let’s Call the Whole Thing Off», которую пела давно умершая музыкальная звезда.

Я вставила кассету в свой раздолбанный стереомагнитофон и прокрутила до старой песни о трагических различиях между влюбленными из США и Англии, которую певец пел, словно катая леденец во рту. Я довольно давно не ставила эту песню, и при первых же аккордах по моей спине побежали мурашки:

Это была наша песня. Она была обо мне и Брайане. Брайан неожиданно начинал ее петь, когда я ловила его на том, что он путал американизмы с англицизмами, называя панель мостовой. К тому времени когда певец добрался до разбитых сердец, я не смогла сдержать ностальгических слез.

Казалось совершенно немыслимым, что я не видела Брайана во плоти почти шесть лет. Он по-прежнему составлял большую часть моей жизни — ведь я так часто думала о нем. Ничто из того, что произошло со мной за последние шесть лет, не могло сравниться с теми счастливыми днями, которые мы провели вместе.

Интересно, изменился ли он. Остались ли его гладкие черные волосы такими же густыми и волнистыми, или они выпали в результате стрессов его деловой жизни? По-прежнему ли у него крепкий живот, на котором можно гладить рубашки, или он немного раздался, как у многих из нас со студенческих времен от шашлыков и кексов? По-прежнему ли уголки его глаз загибаются вверх, когда он сдерживает себя, чтобы не рассмеяться? По-прежнему ли он нюхает еду, как раньше, проверяя, съедобна ли она? Я заснула с фотографией на подушке. Когда я проснулась, вся фотография была помята.