Тайные врата

22

– Такси? Нет, мадам, об этом нечего и думать! Вы сегодня двадцатая, кто спрашивает у меня машину. Больше в «Байе Такси» их нет. В Кане тоже. Прошу прощения, звонок.

Эмма пошла по лестнице и быстро поднялась в свою комнату. Захлопнула дверь, сбросила свои Tod's так, что они пролетели до занавесок, включила телевизор и уселась на кровать. Название местного таксопарка, «Байе Такси», значилось в гостевой книжке, лежащей на столике у кровати. Эмма попыталась позвонить.

– Алло!

На том конце линии – молчание.

– «Байе Такси»?

Ответил усталый, еле слышный голос. Наверное, шофер ответил из машины.

– Да. Алло! Чего вы хотите?

Эмма выключила звук телевизора.

– Мне такси в Париж, я в отеле «Оверлорд». У вас есть машина?

– Куда?

– Париж, потом Версаль.

Ответом ей был нервный смех.

– Ах, мадам, я в отчаянии! Вы, видимо, на улицу даже не выглядывали! А если выехать на магистраль… У нас все забито напрочь… И грузовик с ядерными отходами заблокировал четыре дороги, вы в курсе, нет? Однажды кто-нибудь в него врежется, и тогда… И вообще ни у меня, ни у коллег почти нет топлива. Кое-какие такси еще ездят до Кана, то есть те, у кого еще есть горючее. У меня его в лучшем случае осталось еще на час…

Эмма услышала неприятный щелчок, потом короткие гудки. Набрала номер снова. Нет соединения.

Такси в Версаль нет. Такси вообще нет. Ну да, в лучшем случае в Кан. Эмма понимала: она сейчас настолько взвинчена, что уже не может нормально думать. «Байе Такси»… Байе… Рука сжала сотовый. Байе! В Байе найдется для нее машина! Готовясь к поездке по Нормандии с Ребеккой, она забронировала машину у «Гертца» на следующую субботу, чтобы они могли проехать по окрестностям. Почему она не подумала об этом раньше? Агентство должно работать. Может быть, у нее получится добраться до места за один день. Телефон у нее записан. Там же код клиента.

– «Гертц», добрый день, с вами говорит Стефани.

– Добрый день. Это мадам Шеннон, Эмма Шеннон. Скажите, я заказывала машину на субботу, это завтра, в Байе. Могу я взять ее сегодня?..

– У вас есть номер регистрации?

Эмма предусмотрительно нашла номер.

– 00235678 Н12.

– Все верно, мадам Шеннон. Рено Лагуна. Суббота, пятнадцатое сентября, полдень. Забронировано.

– Да, спасибо. Но вы не скажете, я могу взять машину сегодня вечером?

– Секунду, я проверю.

Из трубки послышалась музыка Вивальди. «В хорошо организованных компаниях музыка звучит не больше минуты. После этого клиент начинает беситься» – Эмма невольно вспомнила прописные истины качественного обслуживания, к которым во Франции относились небрежно.

– Алло, мадам Шеннон?

– Да.

– Как я и думала, машина для вас есть, но мы не можем арендовать ее вам.

– Почему?

– Машина не заправлена – вы понимаете, на всех окрестных заправках кончились запасы бензина.

– У вас есть машина другого класса, но с полным баком?

– Надо проверить. Вы не могли бы перезвонить через пятнадцать минут?

– Почему вы сами не можете мне перезвонить?

Эмма раздраженно бросила сотовый на подушку, снова села на край кровати и пригладила волосы, пытаясь успокоиться. Взяла пульт от телевизора и снова включила звук. CNN по-прежнему показывала архивные материалы о Баретте. Дэн в Африке изучает результаты своей программы против малярии, затем в Калькутте.

Самый богатый человек в мире, самый преуспевающий предприниматель понемногу превратился в благодетеля человечества. Эмма часто подтрунивала над ним, чтобы не слишком задирал нос.

– Ты знаешь, кто ты? – сказала она ему по телефону несколько недель назад. – Родной сын Матери Терезы и Деда Мороза!

– Смейся-смейся! Знаешь, что говорил Карнеги? «Кто умирает богатым, умирает в бесчестье».

Он не шутил. Решив посвятить свое состояние борьбе с бедностью, Дэн хотел быть первым. Самым великим. Он следил за работой других миллиардеров, вкладывавших деньги в благотворительность: Гордон Мур, изобретатель полупроводников; Джордж Сорос или сыновья Уолтон, как и он, занимались благотворительностью с большим размахом. Баретт наблюдал за их инвестициями, позицией в классификации бизнесменов-филантропов, за суммами, которые они вкладывали, и прежде всего – за эффективностью их вложений.

Репортер CNN говорил о падении акций «Контролвэр» на бирже. Минус 17 % за два дня. Действительно, без Дэна «Контролвэр» рискует стать одним предприятием из многих. А она, Эмма, рискует ли она стать одной женщиной из многих, теперь, когда у нее нет больше «интеллектуального толкача»? Слеза скатилась по ее щеке. Что это – слезы грусти, гнева, беспомощности – она не знала.

Чтобы отвлечься и прийти в себя, Эмма включила компьютер и стала просматривать почту. Но ответить не могла, потому что для тех, кто просил ее принять решение или предлагал сделать инвестиции, казалось, ничего не изменилось. Неужели они не понимали, что все это больше не имеет никакого смысла? Сейчас мир находится на грани глобальной катастрофы. Неужели они не понимают, что их жизнь висит на волоске и полностью зависит от киберпиратов? Какова их следующая цель? Общее отключение диспетчерских пунктов в аэропортах? Бактериологическая атака? Ядерный взрыв?

Нет. Продолжать думать об этом бесполезно. Надо прекратить паниковать. Эмма глубоко вдохнула, пытаясь прогнать черные мысли, и начала собирать чемодан: пусть вещи будут упакованы к тому моменту, как она найдет способ уехать из Арроманша.

Где эта сотрудница «Гертца» – вообще, что ли, не собирается перезванивать? Эмма попыталась позвонить сама, но отключилась, услышав сигнал «занято».

Как вырваться отсюда?

Может быть, получится на поезде? Вокзал Байе. Ребекка сказала, что поедет до него. Может быть, у них есть еще поезда в Париж сегодня вечером? Эмма позвонила на ресепшен. Двадцать звонков в пустоту. Эмма чувствовала, что еще немного – и силы ее иссякнут.

– Алло?

– Говорите скорее, пожалуйста, мне некогда.

Эмма медленно вдохнула – не время ругаться.

– Это Эмма Шеннон из семнадцатого номера. Я хотела бы знать, есть ли поезд в Париж сегодня вечером.

– Мадам Шеннон, – ответил измученный регистратор, – на стойке висит табличка, вы не видели? Все поезда в Париж отменены. Вокзал Сен-Лазар закрыт. Вокзал Норд тоже. Еще ходят несколько TGV, но их тоже отменили на основных направлениях. Я не говорю уж о второстепенных! У нас здесь нет TGV и скоростного поезда тоже. Поэтому забудьте об этом.

– О'кей, спасибо.

– Пожалуйста.

– Подождите секунду…

– Что еще, мадам Шеннон?

– Я думаю, аэропорт Кана тоже закрыт?..

Эмма задала этот вопрос случайно. Она приземлилась там три дня назад, в Каприке. Прямой самолет из Лондона, где проходил ежегодный семинар «Мотель 8», очень удобный путь на ЕЖК. Может быть, остается шанс, что частная авиакомпания еще летает по маршруту Каприке–Орли или Руасси…

Регистратор рассмеялся:

– Мадам Шеннон, если хотите заказать личный полет, что ж, можете попытаться…

Эмма медленно положила трубку, пытаясь сдержаться. Чего ей стоило приехать из аэропорта на собственной машине, как она обычно делала во Франции? Вот у Брэда был личный шофер.

Брэд. Как он сейчас далеко! С самого утра она о нем не вспоминала. Новые сообщения на мобильном, наверное, от него. Хотя бы одно надо прослушать. Эмма набрала номер голосовой почты: ну, конечно, Брэд, волнуется. Преступления. Психоз с мелатонином. Баретт. Биржа. «Контролвэр». Он обо всем рассказал, как будто она не в курсе происходящего. Американцам всегда кажется, что они находятся в центре вселенной. Что все крутится именно там, а остальные не в счет. Брэд думал, продать ли акции «Контролвэр», и спрашивал ее мнение. Их надо бы покупать, подумала она. Он совсем не то делает.

– Сейчас все разыгрывается здесь, во Франции, – произнесла она вслух.

Почему она была так уверена, что ключ к backdoor находится на вилле Баретта в Версале? Потому что Дэн не доверял ничего случаю? Потому что он всегда обрушивал на нее самые важные события, даже если они виделись всего два или три раза в год, кроме пресловутого уик-энда «по контракту», который вызывал столько разговоров? Дэн рассказывал, конечно, не обо всем. Но, когда они оставались наедине, контакт устанавливался мгновенно, словно они виделись только вчера. Между ними было, как они сами говорили, состояние «готовности к определенному дню», «синхронизация».

Интеллектуальное понимание возникало спонтанно, гармонично, как тренированное тело, способное действовать без разогрева. При мысли, что больше этих встреч не будет, Эмма снова ощутила горечь потери.

Следующее сообщение было от Ребекки.

«Мама, я не смогу приехать в Нормандию…»

Да, сейчас Эмма вполне отдавала себе отчет, что в связи с последними событиями поездку дочери необходимо отменить.

«…но мне очень нужно с тобой поговорить. Это важно. И срочно».

Что может быть важнее и срочнее событий, которые ведут к катастрофе? В конце концов, дочь не могла не понимать серьезности угрозы. Может быть, с ней что-то случилось? Может быть, она тяжело больна?

Угрожающие события отошли на второй план. Действительно, дочери не хватало материнского внимания и заботы первые пятнадцать лет. Эмме надо было работать, делать карьеру. Кроме того, Анн-Лор, бабушка Ребекки, всегда находилась рядом с дочерью. Когда родилась внучка, Анн-Лор едва исполнилось сорок три, и ее часто принимали за мать Ребекки. Все то время, когда Ребекка находилась под присмотром бабушки, Эмма знала, что дочь в хороших руках, даже более надежных, чем ее собственные. Только когда бабушка заболела, мать и дочь сблизились. Ребекка подумывала, не вернуться ли ей в США, но бросить Парижскую оперу, приложив столько усилий, было нелепо. Поэтому Эмма решила, что дочери лучше жить с Алис, сестрой Анн-Лор, на Монмартре. Это решение, помнится, далось ей нелегко.

Нужно перезвонить Ребекке. Как только она прослушает последнее сообщение…

«Эмма, добрый день. Это…»

От звука этого голоса Эмма вздрогнула. Она узнала Гранье.

«…Жан-Филипп Гранье. Мы не встретились за завтраком, к сожалению… Надеюсь, происходящее на вас не очень сказывается».

Как он мог так говорить? Как могут «не сказаться» устрашающая атмосфера, аварии, необъяснимые смерти, террористы, которые постепенно берут под свою власть всю планету? Не говоря уже о смерти Дэна…

«Я присутствовал на вашей конференции на открытии сегодня утром, – продолжал Гранье. – Хотел поговорить с вами. Кажется, в романе, который я сейчас пишу, речь пойдет и об этом тоже. Герой знакомится с женщиной-предпринимателем, которая… Ох, кажется, сейчас я скажу слишком много. Но все равно хотелось бы поговорить с вами. Перезвоните мне на 06 11 72 22 01. Я здесь до завтрашнего дня. Потом возвращаюсь домой в Ла Аг. До скорого, надеюсь».

Внезапно сердце Эммы забилось сильнее. Гранье! Почему она не подумала о нем раньше? Он же из Ла Ага. И возвращается туда. У него-то точно есть машина, и он подвезет ее! Эмма быстро поднялась и нажала на клавишу 4 – набор номера последнего корреспондента.

Наберите номер и нажмите решетку.

Черт! Гранье скрыл свой номер. Чтобы позвонить, Эмме пришлось прослушать сообщение заново.

«Добрый день! Вы звоните Жану-Филиппу Гранье…»

Теперь голосовая почта.

– Проклятье!

Она отключилась и швырнула телефон на кровать.

– Идиот! Зачем он выключил телефон?

Эмма обвела глазами комнату в поисках маленькой бутылки с минеральной водой, но ничего не увидела. Она прошла в ванную, чтобы наполнить стакан водой, машинально посмотрела в зеркало и не узнала себя. Лицо было постаревшим и усталым. Тушь для ресниц, растекшаяся под глазами, образовала два чернеющих полукруга под нижними веками. Она вспомнила сомнительную шутку, которую позволил себе однажды Берни Паттмэн за обедом с Бареттом. Паттмэн, которого она знала несколько лет, кажется, принимал ее за мужчину и часто обращался к ней по фамилии.

– Шеннон, – начал он, ехидно улыбаясь, – тебе хоть дамская сумочка не нужна…

Эмма посмотрела на него в замешательстве, ожидая продолжения.

– …с такими-то мешками под глазами!

Последние слова он произнес, расхохотавшись во все горло.

Вот оно, хамство в высшем свете! Баретт, вовсе не собиравшийся защищать ее, глуповато улыбнулся. Дэн умел быть подлым, когда хотел. И ведь он доверял Паттмэну – этому человеку, который, может быть, даже имеет отношение к самой масштабной катастрофе в истории.

Эмма вновь подумала о своем предположении. Нет, все же Паттмэн вряд ли причастен к этим событиям.

Конечно, преступления последних дней принесут «Контролвэр» невиданную прибыль – в долгосрочном плане: случившее, несомненно, постелило ковровую дорожку новой операционной системе, объявленной «нерушимой», выпуск которой намечен на 2008 год. Но почему «номеру один в мире программирования» понадобилось вызвать столько смертей, чтобы обращение к новой программе стало неизбежным?

Она вздрогнула, осознав, что позволила антипатии к Паттмэну взять верх над доводами рассудка и на время даже забыть о Ребекке.

Эмма нашла имя дочери в списках контактов и нажала кнопку «вызов». Спустя несколько секунд экран замигал.

Нарушена связь.

Эмма оборвала соединение; палец свело судорогой. Почему дочь пыталась с ней связаться? О чем она хотела поговорить? Ребекка не из тех, кто звонит по пустякам. Как и Эмма, дочь не любила терять время понапрасну. Они созванивались, только когда им было что сказать друг другу.

Эмма металась по комнате. Она перезвонит Ребекке позже, но пока ей необходимо срочно связаться с Гранье, которого, как она только что выяснила, не было в отеле. Может, спуститься в холл, пойти в ресторан или на пляж в надежде найти его? Рискованно. Позвонить в справочную и узнать его личный номер? Наверняка его не разглашают. Но когда он вернется в Ла Аг, будет уже поздно. Она снова набрала номер его мобильного и оставила сообщение, пытаясь говорить спокойно.

«Добрый день, Жан-Филипп, это Эмма Шеннон. Я получила ваше сообщение. Перезвоните мне, пожалуйста, как только сможете. Я в номере 17. Это очень важно. Нужно…»

Эмма остановилась, услышав сигнал. Кто-то пытается до нее дозвониться.

Вызов закрыт.

Эмма включилась в разговор, не закончив сообщение Гранье.

– Алло?

– Але, мама?

Эмма помолчала секунду, потом ответила.

– Ребекка? Это ты?

– Да. Как ты?

– Нормально, ты как? Где ты?

Эмма ответила по-французски. Обычно они с дочерью говорили по-английски. Когда они находились вместе в Париже, это казалось странным, но у них была цель: Ребекка должна говорить одинаково безупречно на обоих языках.

Эмма спросила себя, не это ли привело к тому, что Ребекка привыкла скрывать свое душевное состояние. Она снова почувствовала укол вины. Словно догадавшись, о чем думает мать, Ребекка ответила по-французски:

– Я в Париже, дома. Я…

Она говорила тихо. С ней явно было что-то не в порядке.

– Что происходит, Реб? – мягко спросила Эмма.

Обычно она никогда не использовала уменьшительное имя. Он ненавидела, когда родители говорят о своих детях, называя их смехотворными именами или прозвищами, придуманными на стадии подгузников-штанишек. Мой Тити, моя Шишу, моя Нинетт. Невыносимо.

У нее была Ребекка. Эмма ненавидела все, что делало из дочери доченьку. Танцовщицы взрослеют раньше, они должны идти на жертвы, чтобы добиться успеха. Никаких гулянок по вечерам, вечеринок с приятелями, восемь часов сна каждую ночь – это минимум.

– Мама, мне надо с тобой поговорить. Ты заедешь в Париж?

– Постараюсь. В любом случае, я это планировала. Но тут полная катастрофа… Дороги перекрыты. Ни такси, ни поездов, ни самолетов, и уже точно никаких машин. Бензина нет. Как у тебя дела? Как тетя Алис?

– Нормально. В соседнем квартале прямо хаос какой-то. По телевизору говорят, что Орли и Руасси заблокированы. Еще говорят о грузовике, застрявшем под Каном. Но ты приедешь в Париж, да?

– Как только найду машину! А если найду, надо сначала обязательно заехать в Версаль. Это очень важно, я тебе потом расскажу.

Эмма подумала, что ее дочь, еще в детстве, так часто слышала лживый предлог «очень важных вещей», когда мать не могла приехать повидаться с ней, что вряд ли поверит ей теперь.

– Но все же, милая, что ты хотела мне сказать?

– Слушай, мам, это не так просто…

Эмма ждала, что Гранье выйдет на связь. Ей хотелось, чтобы дочь поторопилась. Ребекка постоянно советовалась с ней, принимая важные решения, и Эмма всегда старалась быть доступной дочери, даже на расстоянии. Не мамой-наседкой, не властным отцом. Скорее, учителем и тренером. Вдруг Эмма спросила себя, права ли она: а если дочери нужны прежде всего любовь, человеческое тепло, опора, защита, словом, все, что она не могла ей дать?

– Ребекка, милая! Прости, но у нас мало времени. Обещаю, что, если мы выберемся отсюда, отвезу тебя на две недели куда скажешь!

Он ждала обычных протестов дочери, которая не могла уехать на две недели, не подвергнув опасности свои занятия. Но Ребекка молчала.

Эмма, не желая, продолжала давить:

– Слушай, Ребекка, здесь телефоны внезапно могут выключиться. Говори скорее, что хотела сказать. Как только доеду до Парижа, я сразу к тебе и тете Алис.

– Я хотела сказать, что…

– Ну же, Ребекка!

– Я беременна.

Эмма машинально отодвинула телефон от уха. Наверное, ей послышалось.

– Прости, Ребекка, что ты говоришь?

– Неделю назад я сделала тест, и…

– Что? You're kidding! You're not serious about that, are you? – «Ты шутишь! Ты же не серьезно это говоришь?» Эмма, оглушенная новостью, непроизвольно перешла на английский.

– Ребекка, ты уверена? Может, просто задержка?

– Мам, месячные задержались на две недели, так что я купила тест на беременность в аптеке. Увидев результат, я хотела сначала сделать аборт, поэтому и не сказала тебе ничего. Но я передумала…

– Ребекка, девочка моя! В наши дни такое не происходит случайно! Мы же говорили с тобой об этом, помнишь? И ты никогда не говорила мне, что у тебя есть любовник!

– У меня не было любовника в том смысле, в каком ты говоришь.

– Как же ты смогла? Только не говори, что это случайная связь! Ребекка?

Молчание.

– Ты не знаешь, кто отец?

– Конечно, знаю. И люблю его!

– Скажи мне, он женат? В этом дело?

– Нет, сейчас он не женат, но…

Эмма сделала нетерпеливый жест и повернула лампу у изголовья.

– Мам? Что случилось? Все нормально?

Теперь ситуацию контролировала Ребекка. Треск в трубке мешал Эмме слышать каждое второе слово.

– Мам, пожалуйста, ты только не волнуйся! Я хорошо подумала. Я хочу этого ребенка.

– Прости? Я не понимаю, что ты говоришь. But who is this fucking son of a bitch who dared?..

– Хватит, мам! Успокойся! Ты в любом случае его не знаешь, но он хороший человек. Он…

Эмма больше не могла этого вынести. Атаки. Ее приключение с Пьером. Смерть Баретта. Backdoor. Гранье не перезванивает. Теперь вот Ребекка. Что еще впереди?

– Ребекка, ты меня слышишь?

Связь прервалась. Сердце Эммы бешено колотилось. Она попробовала перезвонить. Звонок раздался в тот же момент, когда телефон начал вызывать Ребекку. Снова номер заблокирован. Эмма крикнула:

– Ребекка?

– Мадам Шеннон? Эмма?

Мужской голос. Эмма схватилась за подоконник – ноги не держали ее.

– Эмма, вы меня слышите?

– Да, это я.

– Это Гранье, Жан-Филипп Гранье. Вы пытались позвонить мне, я правильно понял?

– Жан-Филипп, это вы?

Эмма быстро пришла в себя.

– Конечно, я хотела поговорить с вами. Спасибо, что перезвонили.

– Где вы?

– В номере. Я пыталась найти вас, потому что… Послушайте, это срочно, мне нужно срочно с вами увидеться. Лучше объясню, когда встретимся. Но я должна еще позвонить дочери…

– Тогда перезвоните мне после? Вы же знаете: только попросите, и я прибегу!

Шутка была неуместной.

– Всего несколько минут.

– Послушайте, у меня идея. Я тут обедаю с подругой в «Ла Марин». Первый столик направо на террасе. Не присоединитесь к нам?

Голос Гранье был спокойный, почти развязный. Полный контраст с голосом Эммы. «Этот человек никогда не тревожится», – подумала Эмма. Но ведь это только поза? Она подумала о Брэде, о его спокойной уверенности. Эта безмятежность была одной из причин, подтолкнувших ее выйти за него замуж.

– Буду через пять минут.

Снова сигнал прерванной связи.

Эмма попыталась перезвонить Ребекке. Безуспешно. Больше сигнал не проходил.