Тайные врата

1

Эмма Шеннон поставила чемодан Lancel перед дверью номера 17 отеля «Оверлорд».[1] Достала из кармана магнитную карточку, вставила ее в замок и подождала щелчка. Она любила этот тайный знак, который открывал перед ней дверь в привычный мир: гостиничный номер.

Но на этот раз огонек на замке упрямо оставался красным. Эмма сделала еще одну попытку. Безрезультатно. Работник отеля, обслуживающий этаж, подошел и заметил раздражение на ее лице.

– Не срабатывает карточка, мадам?

– Как вы догадливы…

– У нас проблемы с программой. Видимо, не срабатывает центральный сервер. Давайте я наберу код.

Эмма толкнула дверь номера. Она устала, раздражена, и даже обходительность служащего ничего не изменила. Когда Эмма устраивалась в отеле, особенно после долгого перелета, она не выносила помех. Вынужденная часто жить в отелях, одинаковых по сути своей, она выработала собственные приметы, ориентиры, которые помогали ей обрести видимость душевного спокойствия. Эмма поставила чемодан на кровать и открыла его. Затем раздвинула тяжелые шторы, чтобы оценить вид из окна номера. Как на прошлой неделе, в Барселоне, или на Кубе, месяцем раньше, ей повезло: окна номера 17 выходили на море. Были видны молы порта и бетонные кессоны, которые – Эмма это знала – были затоплены американцами 6 июня 1944 года.[2]

Эмма с восторгом смотрела на длинную полосу пены, которая, казалось, окаймляла небо. Ее взгляд задержался на белых облаках, таявших вдали на бирюзовом фоне. В конце лета Ла-Манш был прекрасен.

«Везет же французам, – подумала Эмма, настроение которой немного улучшилось от созерцания такой красоты. – У них есть пальмы и Альпы, теплые и холодные моря, и все это на территории меньше Калифорнии! И они еще вечно недовольны!»

Номер был светлый, просторный, цветовое решение – в желтых и красных тонах, напоминающих о домиках Прованса и крышах на картинах Ван Гога, любимого художника ее матери.

Эмма увидела на стене напротив кровати плоский телевизор. Она взяла пульт дистанционного управления и начала переключать каналы, пока не нашла CNN. В какой бы точке мира она ни оказалась, ей неизменно нравилось слышать лозунг этого канала: This is CNN, be the first to know! – «Вы смотрите CNN, узнайте обо всем первыми!» Вообще-то, если кто узнавал мировые новости первым, так это она. Сообщения приходили ей на мобильный. Так что Эмма слушала CNN не ради последних новостей, а совсем по другой причине. В Бангкоке, Абу Даби, Токио или, как сегодня, на берегу Ла Манша, – куда бы ни приводили ее дела, она – цветок без корней – слышала на этом телеканале голос родины. Эмма долго пыталась преодолеть эту странную зависимость, но потом заметила, что множество коллег самых разных национальностей тоже страдали от чего-то подобного. Например, приезжавшие в США французы не успокаивались, пока не находили «бистро», в котором подают «настоящий» кофе…

Арроманш – знакомое и любимое место. Летняя конференция ежегодного женского конгресса уже лет двенадцать подряд проходила в отеле «Оверлорд». «Ну прямо высадка десанта», – говорили местные. Каждый год в конце туристического сезона толпы женщин среднего возраста оккупировали на неделю узкие улочки маленького нормандского городка. Таксисты, официанты, торговцы газетами и сигаретами натирали на руках мозоли. Старые рыбаки, видевшие другой десант – 1944 года, – гоготали у плотины.

Конгресс феминисток, на котором Эмма Шеннон была почетным гостем, в этом году начался в прошлую субботу и заканчивался в пятницу вечером. Она заранее решила, что проведет на конгрессе три последних дня; затем сюда на уик-энд приедет дочь, Ребекка, и они вместе осмотрят окрестности: Ута-Бич, Омаха, Голд, Джуно; кроме этого, еще военные кладбища и, если хватит времени, полуостров Котантен, говорят, очень похожий на Ирландию.

До ужина оставалось еще три часа. Эмма раздумывала, то ли пойти на пляж, то ли внести последние штрихи в завтрашнюю презентацию «Женщины управляют лучше, чем мужчины». В конце концов она села на кровать и распустила волосы, решив просто отдохнуть. В командировках Эмма любила превращать подобные паузы в «ее собственные» моменты: такие редкие в плотном расписании – между двумя встречами, совещаниями, командировками. Лучшая подруга, попавшая в ужасную автомобильную аварию, когда-то говорила: «Счастье – это по крупицам собранная пыль ежедневной радости…»

Но сегодня Эмма не могла избавиться от странного ощущения беспокойства и раздражения. Может, тому виной утомительное путешествие? Или сильный ветер? Наконец, недавний случай с карточкой? Нет. Она просто боялась признаться самой себе, что болезнь усилилась. И этот силуэт, который она заметила вдалеке, в холле. На долю секунды походка, манеры, профиль показались знакомыми. Вновь этот образ начинает преследовать ее.

Эмма открыла мини-бар, достала вторую на сегодня банку колы-лайт, сняла костюм и блузку, бросила все на кровать. Оставшись в одном черном нижнем белье, она вытянулась на другой кровати, смотрела в открытое окно и пыталась успокоиться. Конечно, она не дома, все вокруг чужое, но за столько лет, проведенных в поездках, она так привыкла к гостиницам, что в конце концов стала думать, не являются ли номера отелей ее настоящим домом…

– Все, чем я дорожу, мне не принадлежит. Все, чем я владею, мне на самом деле не дорого, – произнесла она.

Эту фразу когда-то во время интервью сказал один человек, исколесивший весь мир, – Эмме тогда она запала в душу. Но чем больше проходило времени, тем более спорными казались ей эти слова.

Эмма полагала, что у нее есть то, чем она в действительности дорожит – своего рода точки опоры, так необходимые человеку: родной дом в Фармингтоне, Миннесота, население три тысячи человек – несмотря на то что она никогда там не жила подолгу. Что еще? Фотография, на которой ей двадцать лет, рядом бабушка по матери. Еще несколько писем, настолько дорогих ей, что она взяла бы их с собой на необитаемый остров. Но, с другой стороны, то, что ей по-настоящему дорого, разве в действительности ей принадлежит? Отец, живущий в Бразилии с третьей женой и никогда не задерживающийся в одной стране больше, чем на четыре года? Они ненадолго встречались в залах аэропортов между двумя самолетами – и хорошо, потому что оба не знали, что сказать друг другу. Дочь, Ребекка, выросшая во Франции у бабушки и в свои семнадцать лет одна из самых многообещающих танцовщиц Парижской оперы? Эмма обожала дочь, звонила раз в три дня и всегда просила ее приехать во Фриско, если намечались хотя бы два выходных дня. Но это происходило все реже, потому что на каникулах Ребекка брала дополнительные уроки у знаменитой танцовщицы, имя которой гремело много лет назад.

Еще Брэдли, банкир. Они вместе вот уже пять лет. Несомненно, Брэдли очень к ней привязан, но из-за того, что Эмма по полгода где-то разъезжала, у него была своя жизнь: гольф с коллегами из банка, управление делами по Интернету, коллекция спасательных кругов и иногда поездки в Йосемит… Если была возможность, они обязательно ездили туда вместе. Но обязательно, если была такая возможность.

«Единственное, что на самом деле вам принадлежит, – ваши сны», – подумала она.

Эмма прикусила губу. Помимо воли, навязчивый образ мужчины, который, как ей показалось, мелькнул в холле отеля, заслонил лицо Брэдли. Словно желая избавиться от беспокойства, Эмма невольно потянулась за своей сумочкой и достала фотографию матери, Анн-Лор Ле Менестрель. Она умерла два года назад. Эмма всегда по ней тосковала, особенно во Франции, стране, которая так и не стала «ее», несмотря на все годы, прожитые здесь. Мать же выросла во Франции и вернулась сюда жить после развода.

– Miss you, – прошептала Эмма. – Мне тебя не хватает.

Эмма положила фотографию на кровать, ощутив укол вины: Ребекка, наверное, после смерти бабушки страдала еще больше Ведь Эмма редко бывала рядом с дочерью и не могла помочь ей пережить утрату.

Эмма отвлеклась на заставку World Business News, экономического блока CNN. Ведущий рассказывал о событиях, известных в Интернете с раннего утра. Эмма слушала рассеянно, вполуха, но читала бегущую строку внизу экрана: курсы акций крупных американских компаний, с открытия торгов на Уолл-стрит. IBM: 20,25 долларов, – 1 %. General Motors: 50,75 долларов, – 2 %. «Контролвэр»: 70,25 долларов, + 10 %. Вот на ком не сказался синдром 11 сентября: спустя шесть лет, в печальную годовщину страшного события, любые слухи принимались всерьез и могли снизить курсы акций.

– Десять процентов! My God! За один день Дэн получил целое состояние! – воскликнула Эмма.

Она взяла пульт и прибавила звук. Диктор говорил, что компания «Контролвэр» собиралась выпустить на рынок новое программное обеспечение широкого спектра применения в начале 2008 года. Ее акции за два дня поднялись на семнадцать процентов. На экране появилась фотография Дэна Баретта.

– Могли бы взять фото поновее, – вздохнула Эмма, подтянув колени под подбородок и глотнув еще колы.

Дэн Баретт, один из самых богатых людей мира, очень изменился. Сколько она помнила, у него всегда были морщины, но с годами к ним прибавились лишние килограммы. Очки в прямоугольной оправе – даже в этом он не изменяет своим привычкам. Никто никогда не видел его в костюме с галстуком. Черные брюки, черная рубашка-поло с длинными рукавами – Баретт приходил в офис в сандалиях на босу ногу. Типичный образец стиля дзен. Человек, настолько богатый, может позволить себе выглядеть как бедняк, полагая, что настоящее богатство – личность. Пепельные волосы Дэна тоже заметно поредели. Эмма вспомнила, как во время их последнего уик-энда она упрекнула Дэна, что он совсем за собой не следит.

«Это все Амелия», – ответил Дэн, пожав плечами.

После женитьбы на Амелии Дэн стал пренебрегать условностями даже больше, чем это было раньше. Для него словно не существовали правила дресс-кода.

В этот момент в размышления Эммы вновь вторглась мысль о мужчине, которого она заметила, регистрируясь в отеле. И снова появилось желание позвонить Брэдли.

Часы на ее правом запястье всегда показывали время Сан-Франциско, часы на левом – местное. Несложно представить себе, чем сейчас занят Брэдли. Сидит на заднем сиденье своей машины, едет по шоссе 1, читает «Уолл-стрит Джорнал», перемежая чтение комментариями, адресованными шоферу. Эмма часто наблюдала подобную картину. Слишком часто. Встать рано, приехать на работу пораньше и как можно раньше вернуться домой вечером. И, главное, никаких неожиданностей, как он их называл, чтобы подразнить Эмму. Все-таки Брэд был слишком предсказуемым мужем. Слишком.

Эмма поднесла к губам левое запястье и, обращаясь к часам, произнесла «Брэд». Номер телефона мужа высветился на маленьком экране, начался автоматический набор. Но, прежде чем вызов успел достичь абонента, автоматический голос произнес:

Вызов не может быть установлен. Попробуйте перезвонить позже.

– Черт! Вечно одно и то же, работают через раз! Пусть не надеются, что я буду продвигать их финансирование!

С сегодняшнего утра Эмма испытывала последнее изобретение маленькой лондонской компании: миниатюрный сотовый телефон, встроенный в часы. Днем в зале ожидания аэропорта ей удалось сделать несколько звонков, чем она привлекла к себе множество любопытных взглядов. Сейчас, не желая испытывать свое терпение, Эмма нашла в сумочке мобильный и набрала номер Брэда по старинке, кнопками.

Вызов прерван.

– Это еще что такое?

Остается только электронная почта. Эмма взяла ноутбук «Сони», который всегда был при ней, и поставила его на стол. Пока компьютер загружался, Эмма закончила распаковывать чемодан, разложив и развесив вещи по ящикам комода, вешалкам шкафа и тумбочкам в ванной комнате. Затем она устроилась с ноутбуком на кровати, подложив под ноги подушку, и открыла письмо Брэдли, полученное вчера поздно вечером. Новости насчет виллы, которую они пытались купить на вершине Саусолито, привычные нежности и совет зайти на сайт с обещанием «сюрприза, который ей обязательно понравится». Эмма щелкнула мышкой по адресу в конце письма: www.operadeparis.fr. Наверняка что-то про Ребекку.

Но страница не открылась. Голубая панель в низу экрана, которая отмеряла время ожидания перед выполнением команды, была словно заблокирована. Эмма подождала минуту, потом попыталась зайти на www.fool.com – любимый сайт биржевых новостей. Безуспешно. Наконец на экране появилось сообщение:

Обрыв связи.

Что происходит?

Эмма позвонила на ресепшен и объяснила – французский всегда вспоминался спонтанно, – что у нее не работают ни мобильный, ни Интернет.

– К сожалению, не только у вас, мадам Шеннон! – ответили ей.

Дежурный произносил «Ша-нон», с сильным французским акцентом, но Эмма не стала его поправлять.

– А что случилось? – настаивала она. – Почему?

– Перегрузка всей сети, мадам. Такое впечатление, что даже в США нет Интернета с самого утра. Вы не слышали? Говорили по радио.

– В отеле нет никого, кто может починить сеть? – поинтересовалась Эмма.

В любом хорошо организованном предприятии – уж она-то знала – проблемы с техникой решались обычно достаточно быстро.

– Нет, мадам, я же вам говорю – сеть по всему миру…

Последовала пауза, и Эмма услышала звонок другого телефона.

– Прошу прощения, мадам, подождите минуту, не кладите трубку.

Бросил трубку на стойку, подумала Эмма, которая и не намеревалась опускать свою.

– Врач? Нет, мадам, его еще нет. Будет с минуты на минуту. Да, перевезли в номер сто двенадцать… Да, участницы конгресса немного паникуют: такое впечатление, что она упала во время выступления.

Внезапно женский крик перебил его приглушенный голос. Вскоре Эмма отчетливо услышала:

– Мишель, звони врачу, скажи, пусть поторопится! Она мечется на постели. У нее глаза закатились, боюсь, она сейчас умрет!