Тайные врата

6

Всегда обожал разгадывать загадки. В три года я сам научился читать. В пять доводил маму до белого каления, когда она открывала свои журналы на столике и видела, что кроссворды разгаданы, а ответы на шарады подписаны. В восемь я сходил с ума по большим загадкам Истории: Железная маска не отпускала меня целое лето, а естественной или насильственной смертью умер Наполеон – до сих пор любимая тема для споров (которых, надо сказать, мне не хватает в наш век любителей тупо противоречить). Еще до начальной школы на меня повесили ярлык «опережает в развитии», а когда я был подростком, мать просто перестала со мной спорить. Я помню фразочку, после которой все началось:

– Дэн, иди сюда. Ужин готов.

– Щас, мам, подожди!

– Чего подождать? Ты что там делаешь вообще?

– Я думаю…

– Думаешь? Что это значит?

– Да, мам, думаю. Это же просто, нет? Ты вот уже пробовала думать, а?

На следующий день мать отправилась на поиски лучшего психолога в городе и все ему доложила.

– Дэн совсем меня не слушает. Он часами читает трактаты по истории и заставляет нас объяснять, почему мы принимаем те или иные решения, даже самые пустячные.

Психолог заставил меня прийти на прием и провел несколько сеансов. Я не помню точно, о чем мы говорили. Кажется, я объяснил ему, почему разумнее поставить прачечную в подвале здания и изменить схему движения транспорта в квартале. В конце сеанса он всегда звонил моей матери, чтобы признаться в собственном бессилии:

– Мадам, боюсь, последнее слово всегда за вашим сыном.

Не сомневайся: я был уверен, что знаю о Версале все. Считал, что знаю все о «короле-солнце» и его дворе. Пока не встретил того трудягу-архитектора в желтом спортивном свитере…

Ты наизусть знаешь мои мании и лучше всех – потому что именно с тобой я приехал туда впервые, почти двадцать лет назад, – что я ничуть не интересовался парком. Помнишь двухнедельную поездку по Европе, которую я организовал, не спросив тебя? Мне был двадцать один год, тебе – восемнадцать. Вначале ты прыгала от радости, а потом… ругала меня за то, что я не свожу глаз с часов и считаю минуты в странах, которым сотни лет. Я навязал тебе два часа экскурсии по Версальскому дворцу – уже тогда я знал его наизусть. Два часа со скоростью бегуна… из которых пятнадцать минут, по часам, в аллеях Ленотра, не останавливаясь ни перед статуями, ни перед фонтанами, не увидев достопримечательностей и ничего не поняв. Я пришел туда только для того, чтобы убедиться: реальность соответствует написанному в книгах, кучу которых я проглотил. Если б я и заглянул в рощи, то только чтобы воспользоваться… ты понимаешь. Но даже об этом я не подумал.

Все путеводители, как один, утверждали, что парк производит потрясающее впечатление своей красотой, но я совершенно не обращал на него внимания. Хуже, после того пропущенного свидания, у меня был миллион возможностей заметить ошибку с Аполлоном, но все прошло мимо меня.

Я даже обошел все парки, следуя указаниям безупречного путеводителя: «Как надо осматривать сады Версаля» пера самого Людовика XIV, чтобы важные гости открывали красоты парка, не пропустив важные виды и соответствия. Чтобы остановились перед фонтаном в тот самый момент, когда в нем заиграет вода, или перед газоном в час цветения. Первый вариант путеводителя король написал в 1689 году и потом несколько раз обновлял его с учетом изменений в парке. До самой смерти.

Я последовал всем его советам и прошел в точности по его следам. Испытал экстаз перед колесницей Аполлона, восхитился упряжкой со всех сторон. И ничего не увидел. Я не заметил послания, которое Людовик и Ленотр зашифровали в своем шедевре, основную мысль, спрятанную за эстетической безупречностью! Но нет! Я знал лучше всех, что эти сады, в которых встречаются свет и тень, широкие эспланады и филигранные украшения, небольшие рощи и бесконечные пространства, не только самые большие и красивые в мире. Прежде всего это демонстрация силы. Политическая программа. Они рассказывают историю, которую все куртизанки XVII века знали как свои пять пальцев: жизнь Людовика Великого, неразрывно связанная с солнцем, его эмблемой, и воплощенная в Аполлоне – боге солнца.

Никакое агентство по связям с общественностью не смогло бы придумать лучше! Солнце, душа Вселенной, – символ поразительный, могущественный, сразу понятный «домохозяйке моложе пятидесяти лет». Кроме того, это был знак современности, поскольку со времен Коперника астрономия вошла в моду. Король, сияющий в центре общественной системы, как Солнце – в центре Солнечной. Король старался быть добрым, справедливым, щедрым, спокойным, надежным, не устающим, раздающим всем тепло и свет, – одним словом, жизнь… Солнце являлось политическим символом!

Я прочитал сотни исторических книг и знал, что в расположении садов нет ничего случайного. В этом уникальном парке король был солнцем, а солнце – королем. Парк сориентирован по ходу движения солнца, с востока на запад. Светило поднимается на востоке, со стороны Мраморного двора, затем проходит над дворцом, вдоль Королевской аллеи, потом Большой канал и садится на западе, озаряя последними лучами фасад дворца. Даже говорят – но никто пока не смог этого доказать, – что в день Святого Людовика укрощенное солнце садится точно на краю Большого канала.

Архитекторам XVII века оставалось только определить символ видимой связи между солнцем и королем. Выбор пал на Аполлона! Божественный посредник. Если поставить Аполлона на упряжке в парке, каждый может заметить эту связь. Король был сыном божьим, как Аполлон – сыном Зевса – бога богов Олимпа.

Лучше не придумаешь! Вот он, гений Ленотра! Какой надо иметь талант, чтобы переложить на музыку – то есть на образы – политическую стратегию короля!

Ведь статуи оживали сами собой! Ле Брюн и Кольбер передали инструкции короля и рисунки Ленотра команде скульпторов – Жирардону, Куазево, Дежардену и Ле Онгру, – которые превратили парк Ленотра в удивительную иллюстрированную книгу – Библию на открытом воздухе! Но Библию без единого святого, без малейшего намека на католическую религию. Новый рай, где Людовик XIV – Аполлон – разгуливал запросто среди других античных богов.

Я считал за счастье пробежаться среди них. Последнее время я не носил МРЗ-плеер, как раньше. Какое удовольствие двигаться среди боскетов, любуясь ими в сотый раз, смотреть, как гениальные скульпторы трактовали миф об Аполлоне – мне этого хватало. Потому что все вокруг рассказывает истории. Каждая статуя, каждый фонтан что-то сообщают. И посетителя ведут, даже против его воли, среди боскетов к Истине, Мудрости, Откровению.

Версальский парк – не просто парк. Это сад-инициация, в котором мраморные гиганты, стоящие посреди фонтанов, спрятанные в лесах, накрытые зимой зелеными крышами, нашептывают сообщение, которое редко слышат рассеянные посетители. Не спорь…

Начнем. Фонтан Латоны открывает большой бал метафор: в нем мы видим крестьян, превращенных в жаб, которые отказывают в убежище матери Аполлона, спасающейся бегством вместе со своими детьми. Прозрачный намек: фрондерам стоит последить за своим поведением. Это они 5 января 1649 года заставили Анну Австрийскую, мать Людовика XIV, бежать из парижского Пале-Рояля с двумя сыновьями через черный ход, чтобы укрыться в Сен-Жермен-ан-Лэ![6]

Фонтаны Ящериц, рядом с Латоной, повторяют эту мысль.

Сюжет развивается далее в фонтане Дракона: Дракон, которого победил ребенок-Аполлон, лежит, весь изрешеченный стрелами. Еще один намек на мятежников и восстания. Чуть дальше Энцелад, несчастный гигант, который осмелился восстать против Юпитера и захотел свергнуть его с Олимпа, лежит в роще, которая носит его имя. Его раздавило горой камней. Огромный рот открыт: он обращает к небу молитву о помиловании. Жестокое наказание гиганта, забитого камнями-скалами заживо за то, что вызвал гнев богов.

Даже помазанный богом, король зависим от милости толпы, и молодой Людовик знал это лучше, чем кто бы то ни было. Его деда, Генриха IV, убили. Кузена, Карла I, английского короля, казнили.

Поэтому все аллегории в парке предназначены для смирения дерзких, замышляющих напасть на короля Франции. Во всех рощах и фонтанах будто слышится предупреждение Людовика XIV: «Мятежников я накажу по заслугам». Хотелось бы мне побывать там с тобой, чтобы показать, как этот парк дышит политикой!

Конечно, это я виноват, что ты так поздно заинтересовалась садами Версаля. Надо было рассказать тебе о своих исследованиях с самого начала. Тогда ты бы лучше поняла, почему я так люблю фонтан Аполлона. Он стоит в одну линию с газонами Латоны, на краю Зеленого ковра. Аполлон, кажется, устремляется в воздух, чтобы броситься на спасение своей матери… Когда знаешь, какие тонкие нити связывают сына с той, что произвела его на свет, такое положение кажется совершенно естественным. Логично, что бог солнца повернут к Латоне.

И тем не менее именно здесь и таится ошибка! Боже, как я мог не заметить? Почему потребовалось дождаться появления Леру, который раскрыл мне глаза? Конечно, едущий в эту сторону Аполлон может спасти свою мать, но он двигается против хода солнца! Специально ли так сделали, и если да, что за этим скрывается? Я не переставал обдумывать этот вопрос. Ночами мне снились сны об этом. Я перерыл кучу исследований, в которых утверждалось, что колесница обращена на самом-то деле к гроту Фетиды: в этом фонтане, расположенном рядом с дворцом, действительно можно было полюбоваться на скульптуру отдыхающего Аполлона, ночью, среди нимф, готового отправиться в путешествие на запад. Абсурдность этой интерпретации подтверждается разрушением грота в 1684 году.

Действительно, авторы, кажется, пришли к некоему общему мнению: странное положение Аполлона, разумеется, «противоречит» солярному мифу, но, по большому счету, это не очень важно.

Но я чувствовал, что не могу бросить эту тайну, не разгадав ее. Всю жизнь, всю свою карьеру – ты прекрасно это знаешь – я находил решения там, где другие не видели ничего, кроме проблем. В программировании, технологиях, где угодно… Неужели Версаль мне не покорится?

Я чувствовал, что, если хочу действительно раскрыть тайну, добиться успеха там, где остальные потерпели неудачу, мне нужно увидеть первые планы, которые сделал Ленотр, садовник Людовика, первые эскизы бассейнов, Зеленого ковра, Большой Перспективы, боскетов, всего огромного шедевра, который он рассеял по Версалю.

«Ленотр». «Людовик XIV». «Парки Версаля». «Первоначальные планы». «Первые чертежи». Я пробил десятки ключевых слов через artvalue.com, и сайт оповещал меня, когда интересовавшие меня объекты появлялись на аукционах. Несколько раз так и получилось, но я не нашел ничего, что касалось бы Аполлона или оригинальных рисунков Ленотра.

Я приехал в Бостон, и прошло еще несколько недель, прежде чем у меня появилась возможность снова вернуться к досье на Версаль. Я был занят нападками конкурентов на мою компанию, хоть я и отошел от непосредственного управления, чтобы посвятить все время благотворительному фонду. Паттмэн выходил из себя, увольнял людей и швырялся банками колы на совещаниях. Так что проблема Аполлона отошла на второй план и грозила превратиться лишь в воспоминание.

Но однажды утром накануне Дня благодарения в офис мне позвонила Сандра.

– Дэн, ты сейчас можешь говорить? Не мешаю?

– Ты, Сандра, никогда мне не мешаешь.

Сандра работает в «Контролвэр» лет сто и уже несколько лет руководит фондом, который основали мы с Амелией. Ты знаешь эту девушку! Микропроцессор в мочке левого уха! Ее я назначил заниматься запросами о финансировании. С тех пор как мы стали одной из самых влиятельных благотворительных организаций в мире, нас ими заваливают. В принципе основное направление нашей деятельности – борьба с бедностью, и мы же не можем помешать всем видам благотворительных ассоциаций, владельцам рушащихся замков или хранителям нищих музеев писать нам. Когда все знают, что ты можешь потратить шестьдесят миллиардов долларов, им хочется…

– Дэн, у меня тут гость из Франции. С заданием от министерства культуры. Речь идет о Версале.

Сандра знала, что эта тема меня интересует.

– Что именно они хотят?

– Говорит, что коллекционер-француз выставляет на аукцион в Париже небольшой сундучок в стиле буль, принадлежавший Людовику Четырнадцатому. Скорее всего, вещь покинет пределы Франции, если Версаль не найдет средств на покупку. Нужны меценаты. Нас это, в общем-то, не касается, но…

– Цена?

Сандра привыкла к моей манере говорить без обиняков.

– Восемьсот тысяч долларов.

Мелочь, само собой. Только вот я не имел ни малейшего желания отказываться от своей стратегии. Деньги моего фонда предназначены не для того, чтобы французские дворцы обогащали свои коллекции за мой счет. Но я мог предложить им эту сумму лично, не через фонд. В конце концов, речь идет о Версале.

– Проводи гостя ко мне.

Через час Пьер де Клавери сидел в моем кабинете. Лет сорок, большие очки, темно-синий костюм, белая рубашка, темно-красный галстук – идеальный вид высокопоставленного французского чиновника. Никаких диссонансов. Он пришел встретиться с Сандрой, чтобы представить ей проекты сохранения Версаля за счет меценатов. Говорит по-английски медленно, но неплохо, и совершенно не смущается из-за того, что находится в кабинете самого могущественного благотворителя в мире.

– Месье де Клавери, у меня есть полчаса.

Твой старый трюк, чтобы не дать совещаниям затянуться…

Клавери достал из дипломата фотографии и документы, которые доказывали подлинность этого сундучка. Едва ли больше обувной коробки, выполнен между 1685 и 1690 годами, мастер Андре Шарль Буль, с самого начал предназначался для версальского кабинета, в котором Людовик XIV хотел его поставить. Я рассеянно слушал рассказ. Два раза поговорил с Паттмэном по телефону о деле «Балко». В конце пятнадцатой минуты прервал своего собеседника.

– Послушайте, месье де Клавери, поступим проще. Я дам вам восемьсот тысяч долларов… если вы скажете мне, почему колесница Аполлона развернута в другую сторону.

Чиновник замолчал, положил документы на стол. Я ждал, что он сменит тему, вернется опять к своей коробке, что он засмеется. Но нет, Клавери сидел прямо, почти неестественно прямо.

– Колесница в другую сторону… Старая история. Многие историки брались за нее. И обломали о нее зубы, если позволите так выразиться, месье Баретт. Парк не раз перестраивался! – Он слегка улыбнулся, потом продолжил: – Есть только один способ узнать: найти старые, самые первые рисунки Ленотра. Но здесь все тоже не просто…

– Ведь все они уже проанализированы, разве нет? Они во Франции, в Национальной библиотеке или во Французском институте, так?

– Конечно. А вы знаете, что молодой исследователь, Пьер Боннор, нашел еще один план – тысяча шестьсот шестьдесят четвертого года? В хранилищах Национальной библиотеки…

– Да, я видел в его блоге. Он был атрибуирован некому Франсуа де Лапуанту, хотя, видимо, выполнен рукой Ленотра. Но это не начальный план, в нем нет ничего нового про Аполлона.

– Действительно так… Но это открытие доказывает как минимум одну вещь: нельзя исключить, что найдутся более древние – в частных коллекциях, архивах, старых музеях, чердаках… Особенно в Швеции.

В Швеции? На сей раз я замер. Почему в Швеции – непонятно.

– В Музее Стокгольма, – продолжил Клавери, видя мое изумление, – хранится самая большая коллекция рисунков Ленотра в мире. Может, среди них найдется рисунок, имеющий отношение к Аполлону? План части парка? Или там есть человек, который скажет, где надо искать?

– Откуда вы все это знаете?

Чиновник посмотрел на меня почти с вызовом, гордый от того, что может продемонстрировать знание французской истории. Прежде всего американцу.

– Несколько лет назад я работал в Лувре, – ответил он. – Мы обменивались многими произведениями со Стокгольмом. Но рисунки Ленотра остались там. Их не вывозят. Они слишком хрупкие.

– Но почему они там?

– Старая история. Внучатый племянник Ленотра предоставил шведскому архитектору доступ к рисункам мэтра. Он позволил сделать копии и даже вывезти оригиналы.

– Кто ваш человек в Стокгольме?

– Это вопрос на восемьсот тысяч долларов?

Говорил он медленно, а вот думал быстро.

– Вы все поняли совершенно верно, месье де Клавери.

Чиновник стряхнул кончиками пальцев невидимую пылинку с рукава пиджака.

– Страндберг, Катрин Страндберг. Хранительница музея.

На следующий день я распорядился сделать перевод денег для Клавери. И вылетел в Стокгольм.