Высик не сразу отправился в отделение милиции, а сделал крюк и заглянул к некоему Семенихину, жившему в одном из последних деревянных частных домиков, отступавших под натиском пятиэтажек.
Семенихин был одним из тех «хитрожопых», как определял эту породу Высик, которые, поддерживая неплохие отношения с уголовным миром, умудряются снимать с этого свой навар, но от ответственности всегда умудряются ускользнуть, будто угри какие. Пытаться взять его на скупке краденого было гиблым делом, точно так же, как и привлечь за укрывательство преступников. Кирзач у него переночевал — и то Семенихин выкрутился. Мол, я-то что, я ничего, давно Ивана Сергеевича знаю, а что он новых преступлений успел натворить и опять в розыске — понятия не имел, он как свободный человек пришел, проверять ведь не будешь, а если б люди из-за каждого гостя в милицию бегали, проверьте, мол, товарищи дорогие, не объявлен ли случаем мой друг в розыск, так это не жизнь уже была бы, а сумасшедший дом…
Впрочем, Высика он побаивался. И еще больше стал бояться с тех пор, как Высик, мило улыбаясь, сказал ему: «Думаешь, так хитришь, что тебя не поймать? Ловить мне тебя некогда и не с руки, вот и все. А вообще, запомни, у нас на всякую хитрую задницу найдется свой хитрый болт с нарезкой.»
Маленький толстенький Семенихин встретил Высика как родного, но глазки его поросячьи при этом оставались холодными и встревоженными. А иногда начинали так бегать, будто в каждом глазу по крохотному вертлявому мышонку завелось.
— Здравия желаю, товарищ начальник! Чем обязан?
Высик сразу взял быка за рога.
— Слышал, что Кирзач бежал?
Семенихин вздрогнул и побледнел.
— Нет, не слышал… И когда он?..
— Недавно, как понимаешь. Так вот. Предупреждаю. Кирзач теперь — мое личное дело. Появится у нас — не принимать его, убежища ему не давать. Не прошу доносить на него, хотя буду приветствовать гражданскую смелость, если донесешь. Или кто-нибудь другой донесет. Главное запомни и всем передай, у кого, кроме тебя, он может нарисоваться: шутки кончились, если кто его примет, то я все равно об этом узнаю, и тогда, с судом, без суда ли, устрою так, что этот человек проклянет день, когда на свет родился. Ясно тебе?
— Ясно, — пробормотал Семенихин, пытаясь не смотреть на Высика, и все же не в силах отвести взгляд от его глаз. — Товарищ начальник, но я ж объяснял уже…
— Знаю я твои объяснения. И плевал на них. Я тебе жить не мешаю, потому что и ты мне, в общем-то не мешаешь. Иначе… была бы статья, а человек найдется. Что с теми бывает, кто мне мешает жить, слышал?
— Слышал…
— Тогда тем более усвоишь: если кто-то хоть как-то, хоть коробком спичек поддержит Кирзача, я это восприму как личное оскорбление. И очень тяжелое.
— Я… Товарищ начальник, никто вас никогда не оскорбит!
— Будем надеяться, — сказал Высик.
С тем он и направился в отделение.
Там, разобравшись с текучкой, накопившейся за ночь, с мелкими правонарушителями, сидевшими за прутьями зверятника и рассортировав этих правонарушителей — этих двух оформляй на пятнадцать суток, этого гони пинком под зад, пусть только протокол подпишет и обязательство возместить стоимость разбитого стекла, а вот этого мы давно предупреждали, теперь впарим ему небольшую статейку, пусть годик-другой посидит и подумает… — и выслушав доклад о других происшествиях, Высик закрылся в своем кабинете и какое-то время расхаживал туда и сюда.
Решившись наконец, он сел к столу, взял бумагу и ручку и стал писать.
Писалось ему всегда очень непросто. Он мучительно закусывал губу, покачивал головой, подбирая нужные слова, которые не хотели подбираться настолько же, насколько легко они приходили, когда он собственным языком все разъяснял.
Когда он закончил, все его пальцы были в чернильных пятнах.
«Начальнику МУР полковнику Переводову.
Товарищ полковник!
Как человек, лично бравший Пырова-Кирзача, и кое-что знающий о нем, я хочу изложить вам то, что может оказаться полезным при его розыске. Возможно, вам это и не надо, потому что вы и так все это знаете, но я считаю себя обязанным исполнить свой долг.
1. Для Кирзача многое в жизни было связано с Ростовом-на-Дону. Наверняка у него там сохранились убежища, и этот город мог стать одним из основных этапов, по которым Кирзач двигался после побега. При доскональной проверке совсем не исключено, что будут найдены те, кто принимал Кирзача и встречался с ним и точно знают, куда он отправился дальше и какие у него планы.
2. Кирзач сейчас в состоянии затравленного зверя. По моим психологическим наблюдениям, когда я общался с ним, в этом состоянии он всегда готов на убийство. Эти психологические наблюдения подтверждаются оперативной информацией, полученной мной из надежного источника (об источнике я могу доложить дополнительно, чтобы вы убедились в его надежности), что в безвыходном положении Кирзач часто соглашался исполнить обязанности палача криминального мира и убить того, кого сходка крупных воров приговорила к смерти. Такому, как Кирзач, сейчас будет нужно очень громкое убийство, чтобы самоутвердиться (и, очень вероятно, погасить тем самым проигрыш в карты). Громких имен „предателей“ уголовного мира совсем немного, и можно с довольно большой достоверностью вычислить его будущую жертву, и ждать его около жертвы.
3. Можно проверить по оперативной информации все случаи, когда за время после побега Кирзача несколько крупных уголовников оказывались в одном месте, и обратить особое внимание, если такая встреча проходила в Ростове-на-Дону. Уже по тому, какие именно уголовники присутствовали на встрече, можно будет понять, какое именно задание получил Кирзач.
Конечно, я могу, с моими мыслями, получаться пятым колесом к телеге, потому что, конечно, если в моих предположениях есть какая-то ценность, вы об этом подумали раньше меня и уже использовали все богатство оперативных возможностей, чтобы все проверить. Но вы бы сами мне не простили, если бы я, что-то зная, остался в стороне.
С уважением,
Высик в пятый раз перечитывал письмо, соображая, правильно ли он все изложил, когда заглянул Никаноров.
— Вот и хорошо! — обрадовался Высик. — Ты ж на машинке печатать умеешь? На, перепечатай тихо, принеси мне на подпись и отправь. Только никому не показывай и никому об этом письме не говори.
Никаноров пробежал письмо глазами.
— Ну и ну!.. — сказал он. — Здорово! А почему никому не говорить? Почему не отдать Овчарникову, он у нас лучше всех печатать наловчился, как из пулемета стрекочет…
— Потому что не хочу, чтобы мне поминали мой идиотизм, если мои догадки гроша ломаного не стоят, — сказал Высик.